🍷
Солнечные лучи пробираются в покои, широкой золотой линией протягиваются до двух силуэтов, обосновавшихся на мягкой софе. Белоснежные волосы принимают золотой оттенок, когда свет достигает их. — Kostōba, rūs Lucerys, — чей-то шершавый голос обращается к нему, как-то необычайно ласково, что хочется опустошить желудок после услышанного. Но, кажется, этот позыв он ощутил ещё раньше, после того, как решил выпить немного вина. — Глупый бастард, — теперь голос приобретает нотки отвращения, которые юноша улавливает, даже находясь в таком состоянии. Его волос касается чья-то тяжелая рука, он резко сжимает его каштановые кудри, а потом разжимает, будто осознав, что перед ним необычно невинное создание, с которым нельзя обращаться столь жестоко. Люцерис недовольно бурчит, начиная ворочаться от прикосновений чужой руки, что не дает ему нормально выспаться. Но услышав знакомый древесный аромат, он мигом распахивает глаза, его зрачки расширяются то ли от испуга, то ли от еще не выветрившегося из его организма алкоголя. Сглатывая скопившуюся слюну, Веларион продолжает сверлить взглядом не менее удивленного Эймонда, что нависает над ним. Ощущение твердости под головой быстро приводит его к осознанию, что он лежит на его чертовых коленях. — Семеро, почему я на твоих коленях?! — вопрошает Веларион, резко приподнимаясь, глаза с бешеной скоростью пробегаются по комнате, пытаясь ухватиться за что-то знакомое, но Люк не узнаёт помещение. До него доходит сквозь пелену, что он в его покоях. На его чертовой софе. И от этого осознания сердце бешено стучит, а голову пронзает новая боль, теперь уже от волнения. — Шлюха, что ты зовешь матерью, не учила тебя благодарности? — зло проговаривает Эймонд, опасно сузив глаз, которым он упирается в затылок Велариона. Люк переводит дыхание и наконец неуверенно оборачивается к Таргариену, встречаясь с его насмешливым взглядом. От его слов кровь закипает в венах, будто её вскипятили. Он сжимает кулаки, и теперь его глаза излучают отнюдь не растерянность, а решимость. — Не смей так говорить о своей будущей королеве, — шипит сквозь сомкнутые зубы юноша, в карих глазах пылает яркое пламя, и Таргариен впервые видит в нём не Стронга, а истинного дракона. И это открытие заставляет его растеряться от слов Велариона, что сегодня уже второй раз цапается с ним, причем по той же причине, что и сейчас. Из-за нескрываемой неприязни одноглазого к Велариону и давней обиды, что затаил на него Таргариен. — А то, что, Strong boy? — ухмыляется принц, а на скулах играют желваки, от воспоминаний минувших дней. — Лишишь меня второго глаза? Люцерис ещё сильнее сжимает свои руки в кулаки, глаза становятся злыми от правды, что сочится из его уст. Каждое его упоминание о том, что случилось несколько лет назад на Дрифтмарке, заставляет Люка чувствовать себя мерзким. Он и подумать тогда не мог, что этот поступок будет грызть его изнутри, когда он будет пытаться найти оправдание своим действиям в словах Таргариена. Бастард. Бастард. Бастард Будто в голову поместили огромный колокол и постоянно бьют в него, потому с таким звоном разносится это слово. Хотелось поскорее избавиться от надоедливого голоса в голове и сегодня у него это получилось. Правда, всего на несколько часов, а потом его вновь охватило отчаяние. — Нет оправдания моему поступку, — Люк смотрит на возрастающую растерянность в лице Эймонда и продолжает говорить, — ты должен знать, — затянувшееся пауза, кажется, длится около минуты, ведь слова даются нелегко, пусть и такие простые. — Мне жаль. Таргариен тут же меняется в лице, он поджимает свои губы, которые теперь походят на тонкую линию. Маска холодности вновь на нём, от чего Люк чувствует, как мурашки пробегают по всему телу. Такая резкая смена эмоций пугает его, ведь Эймонд по сути своей одержим идеей заполучить его глаз. И Веларион чувствует, как нутро его постепенно вылезает наружу. — Жалость? — злобная ухмылка появляется на лице Эймонда, потому Люк только сейчас осознает насколько глупы были его слова минутой ранее. — В пекло твою жалость. — Его рука скользит к сапогу, где спрятан кинжал, — Ты знаешь, что мне нужно. — рваным движением он хватается за рукоять, а в следующую секунду острый конец кинжала оказывается у карих глаз. От неожиданности из груди Велариона вырывается глухой стон, а холодная капля пота уже скользит по его спине. Довольствуясь своим превосходством, одноглазый принц приподнимает вверх уголки своих губ. И, сузив взгляд, он наблюдает за страхом в глазах Люцериса. Око за око. Люк спешно ползет назад, но упирается лишь в мягкую обивку дивана. Тем временем Эймонд нависает над ним, всё так же направляя на него кинжал, как и до этого. — Трус, — шепчет Таргариен, упираясь ногой между ног Велариона. — Будь мужчиной и сам отдай мне свой глаз! — Тембр его голоса заметно повышается, ведь он так близок к своей цели. Но злость от того, что Люцерис сам не хочет отдать, то что принадлежит ему, затмевает его чувство удовлетворения. Веларион сглатывает и переводит свои глаза от острия к Эймонду. Его прожигающий взгляд будоражит Люка ещё больше, так и призывает ляпнуть то, что разозлит его до такой степени, что он, наконец, сам воткнёт чертово лезвие в его глазницу. И он собирается это сделать, но в этот момент раздаётся лёгкий стук в дубовые двери. Будто нежданный гость вовсе не хочет потревожить хозяина комнаты. Оба взгляда теперь устремлены ко входу. Эймонд мечется. Его ритуал мести был успешно сорван и злости не было предела от ощущения того, что маленький бастард отделается лишь лёгким испугом и намокшими от страха штанами.🍷
— Войдите! — его голос разносится по комнате, но Эймонд не спешит убирать от лица Люцериса свой шанс на успокоение. Его вовсе не волнует, то что подумает человек, который собирается войти в его покои, потому что он имеет полное право потребовать справедливости, которой он ждёт уже семь лет. Веларион невольно засматривается на него. В профиль он выглядит не таким ужасающим, особенно когда не смотрит на Люцериса своим пытливым взглядом. Его острые черты лица юноша находит довольно привлекательными и ловит себя на мысли, что Таргариен явно пользуется популярностью у девушек. Наконец, тяжелые двери со скрипом отворяются, и в проходе мелькает белокурая макушка. И как только Эймонд узнает знакомые черты, убирает кинжал от Велариона. Плотненькая и менее импозантная, по сравнению со своими родственниками девушка, останавливается в дверях, уставившись на двух юношей, что застывают в довольно странной позе. — Для меня крайне неожиданно наткнуться на такие непристойности в покоях моего младшего брата, — пауза, — и, как мне казалось, не испытывающего влечения к такому роду занятий с мужчиной, — проговаривает Хелейна, упирая свой серьезный взгляд в фигуру Эймонда. — Особенно, с нашим племянником. — Случилось что? — вопрошает Таргариен, отдаляясь от Люцериса. Веларион, наконец, выдыхает и напряжение медленно отступает на второй план. Он оценивает обстановку, собираясь незаметно улизнуть, пока они заняты разговором друг с другом. — Пришла навестить тебя, — она переводит взгляд от Велариона, что сидит раскрасневшийся рядом с Эймондом, к своему младшему брату. — Но вижу, что я не совсем вовремя. — С её уст слетает тихий смешок, настолько её позабавила эта картина. Брюнет осторожно встаёт с дивана, собираясь покинуть комнату в которой он явно не должен сейчас находиться. Воздух в ней становится невыносимо тяжелым, а дыхание заметно учащается. Будто сейчас он совершает проступок, за которым последует наказание. — Я разве разрешил тебе уходить? — доносится шелестящий голос Эймонда, который сверлит взглядом спину уже подошедшего к двери Велариона. — Видимо, наш племянник посчитал себя лишним, — вступается Хелейна, с теплотой всматриваясь в холодное лицо Таргариена. — Пусть идёт, Эймонд. — Она усаживается на диван напротив брата, привлекая его внимание к себе. Веларион скрывается за дверью, что заставляет Эймонда обнажить недовольство на своем лице. Чуть дрогнувшая верхняя губа и сведенные на переносице брови, застывают гримасой отвращения, что он испытывает к юноше с веснушчатыми щеками и вздернутым носом. Его нежные черты лица, в зависимости от выражения на нём, иногда казались Эймонду женскими. А, может, это уже были игры его разума? Эти наблюдения за бастардом стали открытием для Эймонда. А лицо Велариона полное сочувствия, вновь всплыло перед глазами Таргариена. Я получу своё. Беги, малыш Люцерис, я всё равно настигну тебя. Спрятаться от меня ты сможешь только под сукиной юбкой, но и она не поможет тебе, когда я приду за тем, что по праву моё. — Ты, — тихо шепчет Таргариен, но быстро приходит в себя, возвращаясь к разговору со старшей сестрой.