Картинки

У Димы в жизни явно что-то происходит. Что-то не очень приятное. Что-то, что заставляет его нервничать на постоянной основе. И ведь не рассказывает. Упрямый. Самостоятельный. Ничьей помощи ему не нужно. В серьёзных вопросах, которые действительно имеют значение, — так точно. И Сережа смирился вроде бы. Не хочет — Димино право, пусть разгребает свои завалы самостоятельно. Матвиенко вовсе не будет крутиться рядом в попытках хоть что-то понять, не будет ходить хвостиком, как бы невзначай подсовывая стаканчик с каким-нибудь чаем («всем заварил, так что тоже пей»), не будет внимательно рассматривать чужое напряженное лицо и жутко обветренные губы. Губы волнуют Сережу больше всего. И вовсе не в том смысле. Он просто-напросто не может смотреть, как Позов нещадно раскусывает и без того нелицеприятные корки, как после этого оставляет на них вполне закономерную влажность, а потом уходит курить, туда, где ветер дует особенно сильно последние несколько дней. Матвиенко это бесит. У них ведь съемки послезавтра. Надо попытаться хоть что-то сделать с этим безобразием. И не важно, что гримеры наверняка разберутся, не важно, что за два дня ничего путного сделать особенно не выйдет, не важно даже то, что это совсем не Сережино дело. Он, в конце концов, просто хочет помочь другу. Хотя бы так. Хотя бы с такой мелочью.

***

Мужчина цепляет Диму после очередного его перекура. В кармане каким-то слишком тяжелым грузом лежит собственная гигиеничка (аптечная, с какими-то маслами), а край чужой рубашки грозится вот-вот выпасть из пальцев. Впрочем, скоро и правда отпустить приходится. Вопросительный тяжелый взгляд и так уже намекает всеми способами. Сережа просто предлагает дойти до автомата со всякими батончиками и прочей ерундой. Говорит, что сладкого захотелось, обещает купить что угодно и Позову, если тот согласится составить компанию. На удивление приглашение принимают. Какой-то мутный Дима идет рядом. Он все еще весь в своих мыслях, смотрит больше в пол, чем куда-либо еще и непрерывно шевелит губами. Наверное, теперь взялся за раскусывание внутренней стороны. Конечно, снаружи ведь живого места уже нет. Но вместе с тем, когда они с Сережей остаются наедине, Позов будто немного выдыхает. Оттаивает. Напряженные плечи слегка опускаются, руки не сжимаются в кулаки, просто свободными плетями висят где-то по бокам, а из груди вырывается долгий, протяжный выдох. Дима знает, что Матвиенко лезть не будет. Не напрямую, так точно. Не будет доставать и напирать до тех пор, пока не поймет, что это будет уместно. А он всегда как-то понимает. Природная эмпатия или вроде того. В обществе Сережи удивительным образом становится… Полегче? Поспокойнее? Он сам комфорт излучает, даже, кажется, не контролируя этого. Распыляет свою уютность и поддержку, особенно тогда, когда все это направлено на одного конкретного человека. Вот так и сейчас. Позов в наглую забрал себе этот маленький генератор тепла и осторожно грелся, будто бы случайно иногда сталкиваясь локтями на ходу. Они останавливаются возле автомата. И пока Сережа усаживается на корточки и достает пару сникерсов из нижнего отсека, Позов почему-то чересчур сосредоточенно наблюдает за ним и снова кусает губы. Снова, блять, ковыряет то, что трогать не стоит. Впрочем, наверное тем же самым собирается заняться и Матвиенко. Сережа резко поднимается, засовывает сладости в Димины руки, строит на лице серьезно-грозное выражение и смотрит в упор. Позов не понимает ничего, выгибает брови в легком удивлении и хочет было назад отступить. В конце концов, между ними всего сантиметров десять осталось. Слишком близко. Хотя, для подпитки теплом — просто прекрасно. Даже несмотря на легкую неловкость внутри что-то довольно урчит. Неловкость становится сильнее, когда маленькая относительно других ладонь укладывается на плечо Позова, не позволяя ему сдвинуться с места. Другая такая же ладошка уже ныряет в карман и выуживает оттуда небольшой цилиндрический футляр. Сережа стреляет глазами еще раз, будто предупреждая, что побег категорически запрещен, быстро снимает колпачок и демонстрирует белую, слегка поблескивающую гигиеничку. — Ты достал, Дим. У нас послезавтра съемка, так что стой и не рыпайся. — смотрит все еще серьезно, хотя на деле хочет сам же заржать от собственных угрожающих интонаций. Позов, судя по всему, удивлен не на шутку. Он хлопает глазами в непонимании, с каким-то подгруженным лицом косится на Матвиенко, но с места действительно не двигается. И Сережа, конечно, пользуется этим. Тянет помаду к чужим губам, отчего-то дыхание задерживая. Такие простые действия ощущаются до странного волнительно, внутри даже будто бы поджимается немного, заставляя напрячься и судорожно выдохнуть. И только этот выдох вдруг выводит Диму из своеобразного транса. Он, замечая, что чужая рука уже практически у самых губ, быстро назад подается, хмурясь и явно собираясь что-то сказать. Но Матвиенко начал уже. И он — ничуть не менее упрямый, чем мужчина напротив. Сережа в следующее же мгновение перехватывает свободной рукой, которая до этого покоилась на плече, Димин подбородок. Крепко так, уверенно. Будто уже проделывал подобное миллион раз до этого. Чувствует, как покалывают под пальцами волоски, чувствует тепло чужой кожи, чувствует даже, как челюсть бесконтрольно то напрягается, то расслабляется. Матвиенко ощутимо сглатывает. Вдыхает поглубже. Выдыхает гораздо громче, чем стоило бы. Волнуется. Зачем-то двигает большим пальцем. Невесомо совсем, вперед-назад, будто бы успокоить пытается. На деле это работает в другую сторону, и теперь ко всему прочему по ушам и щекам проходится горячая волна чего-то удушающе-стыдного и вместе с тем приятно-смущающего. Сережа вдруг понимает, что уже несколько секунд просто стоит всего в паре сантиметров от Позова, практически гладит его подбородок и неотрывно смотрит на губы. А еще понимает, что такое взаимодействие одновременно ощущается ужасно неловко и нравится ему так, что кончики пальцев самую малость подрагивают. Матвиенко приступает к тому, ради чего этого все началось. Проводит бесцветной гигиеничкой по чужим губам, сначала просто так, поверхностно. Но тут ведь еле заметного слоя никак не достаточно. Проходится еще раз, увлажняет особенно проблемные участки на верхней и проходится пару раз по самому центру нижней. Губы у Димы пухлые, особенно когда расслаблены. По ним ужасно приятно проводить прозрачной помадой, наблюдать, как они податливо приоткрываются и начинают совсем слегка блестеть от масляной основы. Мягкость как будто ощущается даже на кончиках пальцев, и Сережа невольно закусывает собственные губы. Матвиенко давно уже ощущает, как горят его уши и, наверное, совсем немного теплеют щеки. Но внимание сейчас целиком и полностью сосредоточено на другом. Он тщательно промазывает самые уголки чужих губ, там обветренно до ужаса. И вроде бы все, но Сережа медлит до последнего. Это незамысловатое действо так завораживает, что даже сил убрать руку нет. Матвиенко снова тягуче и словно лениво проходится большим пальцем по линии челюсти Димы, на этот раз будто бы оставляя безмолвную похвалу, а потом все-таки осторожно отодвигается. Наконец, отрывается от губ и переводит взгляд чуть вверх. Тут же ощущает, как уши горячеют с новой силой, а из груди рвется тяжелый, шумный выдох. Сережа будто бы действительно не дышал все это время. Позов смотрит с явной хитринкой. Понял все, заметил. Размазывает помаду по губам, трет их друг о друга, изображая игривую задумчивость. И откуда только в нем взялась эта до безумия притягательная манера.? — Гигиеничка твоя? — смотрит на Сережу прямо, так, как будто вполне спокоен и ничего такого только что не произошло. — Да. — стесняться Матвиенко нечего, он не хочет, чтобы его губы превращались в сплошные корки, как только на улице начинается ветер. Да и, в конце концов, целоваться с ровными, гладкими губами куда приятнее. — Но на два следующих дня не моя. — Сережа как-то дергано запихивает в Димины руки еще и помаду, снова напуская на себя деланную строгость. — Чтобы мазал хотя бы раза три в день. На это смотреть уже невозможно. А Позов только изображает какое-то глумливое выражение и медленно вертит недавно полученную вещицу в руках. — Интересные у тебя предлоги для косвенных поцелуев. И твои девчонки обычно на это ведутся? — даже бровь выгибает, упрямо изображая уверенную саркастичность, хотя на деле нет-нет, да выпускает наружу легкую нервозность. Бровь слишком быстро опускается назад, моргает Дима в несколько раз больше, чем обычно, да и щелкает колпачком помады уже третий раз. И Сережа вдруг это замечает. С кристальной ясностью. Прекрасно видит и понимает намеки Позова, и те, которыми он разбрасывается сейчас, и все те, что были до этого. — Когда как. А ты повелся? — Матвиенко теперь и сам не скрывает откровенного флирта в интонациях, хотя до сих пор ощущает, как внутри все стягивается в тугой комок томительного волнения. — Я бы предпочел без намеков. Напрямую. Желательно сегодня, после того, как закончим все дела. И Сережа только медленно кивает. А что ему остается, когда внутри все мечется и бушует, оставляя после себя абсолютный хаос и раздрай.? Остается как-то пережить этот день, не выпадать из рабочего процесса слишком очевидно и пытаться не выдать собственного чересчур сильного ожидания цепкому, прожигающему насквозь взгляду со стороны.