Картинки

«Импровизация» набирает немыслимую популярность. Успех кружит голову, заставляет чувствовать непомерную свободу и легкую вседозволенность. И, чего скрывать, иногда парни этим пользуются. Сережа тащит их в очередной блядушник. Матвиенко в этом хорош. Он знает места, он знает людей, он знает, как договориться. Ребята — молодые, популярные, симпатичные и веселые. Сейчас, когда о них узнают практически все, любые двери открываются им сами собой. Именно поэтому элитная приват-зона в неплохом стрип-клубе достается им почти задаром (конечно, в основном благодаря Сереже), а девчонки, как работницы, так и обычные посетительницы, буквально окружают со всех сторон. Вечер стремительно набирает обороты. Вокруг красно-розовый неон, пряные, тяжелые запахи и куча алкоголя. Парней задаривают вниманием, они вольны делать, что угодно, они упиваются собственной свободной через край. Правда, свобода — нематериальное понятие, поэтому каждый заменяет ее тем дурманящим разум напитком, который ему по душе. Даже женатый и с виду серьезный Позов отпускает себя. Пьет, сколько душе угодно, позволяет пластичной стриптизерше скользить ладонями по его бедрам и царапать острыми ногтями ткань джинс на коленях, а другой, той, что расположилась где-то сбоку, игриво поправлять его очки время от времени. В какой-то момент Дима чувствует, что джинсы становятся тесными. Ощущает давление в паху, ерзает на кожаном диване и принимается кусать собственные чуть обветренные губы. И, казалось бы, возбуждение вполне очевидное. Его игриво обхаживают сразу две девчонки, одна из которых уже опасно подобралась к ширинке, а другая горячо дышит куда-то в шею, но вся проблема в том, что эти прикосновения не имели бы никакого эффекта, если бы не картина, за которой Дима пристально наблюдает уже минут пятнадцать. Сережа расположился на танцполе. Совсем недалеко от их столика, огороженного по бокам от всех остальных. Матвиенко в прекрасной форме, он уверен в себе, он пропускает через себя каждое свое движение. Задирает голову, демонстрируя оголенную шею и острый подбородок. Я охуенный. Проводит рукой по собственному горлу, чуть сжимая и царапая смуглую кожу. Я пиздатый. Ведет рукой ниже, обводит грудную клетку в черной, почти обтягивающей футболке, проходится всей поверхностью ладони по животу и останавливается в самом низу. Сопровождает движение руки волной тела. Плавной, чувственной, ритмичной. Меня все хотят. Укладывает обе руки на бедра, двигается в такт с оглушающе громкими битами, прикрывает глаза, сливаясь с музыкой. Меня хочешь ты. Дима не знает, действительно ли он слышит мысли Матвиенко или просто напился до глюков, но то, как вовремя в него стреляет прямой, тёмный взгляд знакомых карих глаз, заставляет его поверить в гипотетическую возможность первого. Сережа смотрит пристально. Не отрывается ни на секунду. Продолжается двигаться до невозможности ритмично, гипнотически, вводит в своеобразный транс всех, кто на него смотрит. Но сам смотрит только на одного человека. На одного-единственного слишком правильного и всезнающего очкарика, который равносильно бесит до чертиков и заводит до легкого покалывания на кончиках пальцев. Матвиенко давно хочется его испортить. Сломать этот его стройный, выверенный образ. Разрушить его вечную непомерную уверенность и самодостаточность. Вывести из себя. Матвиенко он нравится. Привлекает со страшной силой. Сережу буквально магнитом притягивает ставшее в последние месяцы куда крепче тело, сильные плечи, широкая грудь. Но больше всего будоражит этот неконтролируемо искрящий взгляд и вкрадчивые, хрипловатые интонации, которые Позов иногда умудряется выпускать наружу в близком присутствии Матвиенко. Это хочется присвоить. Сделать так, чтобы по праву принадлежало только ему. И именно сейчас осмелевший и раскрепощенный привычной атмосферой и небольшим количеством алкоголя Сережа вдруг совсем аккуратным, ленивым даже движением головы кивает в сторону туалетов, а после резко прекращает свой танец и уходит в указанном направлении. Виляет бедрами, красуется до последнего, будто удерживая внимание на себе. Сердце у него бьется, как бешеное. Ему самую малость страшно, но больше — будоражаще-волнительно. Он это сделал. Он дал вполне себе очевидный намек, обозначил свои намерения четко и ясно. В том, что умненький Позов все понял, сомневаться не приходится. Сомнения есть только на счет того, примет ли он такое предложение. Дима скидывает с себя чужие руки. Выдыхает резко и шумно. Не удерживает собственной тактичности, перекрикивая музыку и говоря девушкам что-то о том, что у него есть жена и никакого продолжения ему не нужно, и подрывается с места. Собственные слова эхом отдаются в голове, пока Позов добирается до уборной. Открывает тяжелую дверь, совершенно не понимает, почему он здесь и как так получилось. Дверь захлопывается с тяжелым звуком, отрезая путь к отступлению. Внутри музыка слышится уже куда тише. Надо признать, звукоизоляция в помещении очень неплохая. Совершенно посторонние и разрозненные мысли мечутся в голове ровно до тех пор, пока Дима не кидает взгляд на длинное зеркало, расположенное над раковинами аккурат напротив кабинок. Одна из них приглашающе приоткрыта. Позов проходит чуть дальше. Ноги становятся абсолютно ватными. Он смотрит в зеркало, цепляется за него взглядом, будто стараясь выискать близкую опасность. И, действительно, опасность обнаруживается. В какой-то момент в отражении получается разглядеть внимательный, прямой, пылающий взгляд. Тот, который невозможно перепутать ни с каким другим. Тот, который совсем недавно проделал брешь в крепкой Диминой броне и заманил сюда. Позов останавливается буквально в паре шагов. Он замирает, как испуганный зверек, которого гипнотизирует взглядом смертоносный хищник. Внутри все затягивается в тугой узел, и не понять чего больше: постыдного, яркого возбуждения или сковывающего испуга. Позов резко разворачивается и заходит в соседнюю кабинку. Сам не понимает, когда ноги успели свернуть раньше положенного, подрагивающие пальцы задвинули щеколду, а пылающий лоб прислонился к наверняка не самой чистой перегородке. Дима дышит шумно и тяжело, закрывает глаза и совсем не знает, как выпутаться из этой ситуации. В сознание заставляет вернуться неожиданно четко ворвавшийся в сознание выдох где-то совсем рядом. Дальше — такой же звук закрытой задвижки на кабинке, а потом совсем слабый стук. Будто с другой стороны, за совсем хлипкой перегородкой… Сережа прислоняется лбом к крашеному тонкому слою дерева. Они с Димой практически одного роста и, если убрать эту мешающую деталь, могли бы упереться пылающими лбами друг в друга. Оба горят. Обоим нужен какой-то контакт просто до невозможности. Но вот так, с коллегой, с мужчиной, с другом, в конце концов, — страшно. И если у Матвиенко получилось перебороть волну едкого волнения на приливе адреналина, то Позов сделать это вот так просто не смог. Не смог выдержать одновременно знакомый и какой-то совершенно новый взгляд на себе, не смог принять в своей голове тот факт, что он до жаркой волны по всему телу хочет собственного друга. Мужчины открывают глаза практически одновременно. Одновременно опускают взгляд вниз и замечают вдруг странное на первый взгляд отверстие, расположенное аккурат на уровне паха. Сначала доходит до Сережи. По позвоночнику тут же пробегаются опасные мурашки, он кусает собственные губы и обрабатывает до ужаса стыдную и желанную мысль. Матвиенко знает, что это такое. Знает, зачем отверстие по кругу обито мягким тканевым материалом. Понимает, в каком заведении они находятся и то, что такие вещи тут — вполне себе норма. Только вот осознание, кто именно стоит сейчас в соседней кабинке, волнует ни на шутку. Сережа вдруг шумно неконтролируемо выдыхает, а потом чуть дрожащими пальцами проходится по мягкой, даже нежной наощупь ткани. Конечно, Дима сразу замечает появившиеся в поле зрения кончики пальцев. И, конечно, он уже успел понять предназначение этого отверстия. Позов отчего-то задерживает дыхание. Это все для него, честно говоря, в новинку, и привычная гордая уверенность дает сбой. Только вот с виду невинное пока взаимодействие настолько сильно его манит, что Дима все-таки осторожно, совсем невесомо накрывает чужие пальцы своими. Оба чувствуют, как по коже будто пробегаются заряды тока. Их натурально искрит друг от друга. Каждый вздрагивает, но оторвать руку от чужой в этот момент невозможно. Сережа нервно выдыхает снова, слышит сквозь почти картонную перегородку такой же судорожный выдох с другой стороны. Места для маневров у него не сильно много. Сюда помещаются максимум три пальца с каждой стороны, но Матвиенко и этого достаточно. Он проходится указательным и средним по Диминым до самых костяшек, а потом двигается обратно. Изворачивается, пролезает пальцами под чужие. Подушечки гораздо чувствительнее. Поглаживает их указательным пальцем, а после довольно резко приседает на корточки и тянет чужие пальцы на себя, вынуждая полноценно просунуть их в отверстие. Тут же перехватывает губами, вбирает в рот и обводит уже внутри языком. Сережа в этот момент слышит две вещи: собственное стучащее в ушах сердце и совсем тихий, хриплый, явно неожиданный для самого Позова полустон. И тут Матвиенко пробирает откровенной, пусть и легкой, дрожью по всему телу. Собственный стояк неприятно трется о тесные джинсы, но Сережа понимает, что воспользуйся он сейчас этим отверстием по назначению, ему, скорее всего, оторвут то, что он туда просунул. Поэтому мужчина решается на отчаянный даже для себя шаг. Выпускает чужие пальцы изо рта, чуть отстраняется, чтобы усесться на колени, и ждет. Его ведет так, как никогда до этого. В голове — только возможные картинки происходящего в соседней кабинке и чистое желание. Сережа ждет пять секунд. Десять. Слышит тяжелое дыхание и не может понять, что не так. А потом до него доходит. Дима наверняка думает, что все закончилось. Ему никто не намекал на продолжение. Хотя, казалось бы, сука, такой умный. Мог бы и догадаться. Матвиенко нервничает и его слегка потряхивает от нетерпения и возбуждения. — Давай, блять. — шипит тихо, но знает прекрасно, что его услышат. Торопит, потому что уже невозможно и потому что знает, как вывести Позова на его привычную тропу и заставить действовать. — Или ты теперь практикуешь только миссионерскую позу раз в полгода? — стебет по поводу семейной жизни, пропускает в интонации куда больше яда, чем хотелось бы, и сразу прикусывает нижнюю губу, чтобы ни в коем случае не добавить неловкое, виноватое «прости». Тактика действительно работает. Совсем скоро слышится лязганье железной пряжки, звук разъезжающейся в стороны молнии на ширинке и легкий шорох ткани. Дима чувствует одновременное раздражение за недавнюю реплику Матвиенко, едкий стыд за то, что он собирается сделать и сжигающие дотла возбуждение. Он упирается руками в деревянную перегородку, слегка скребет ногтями покрытие и собирает всю свою решимость. Благо, алкоголь ему очень неплохо помогает. Позов смелеет, проникает сквозь небольшое отверстие и тут же чувствует чужое горячее, неровное дыхание. Он готов жалобно скулить только от этого ощущения, но пока сдерживать себя получается. А вот Сережа позволяет себе тихое, задушенное мычание. Осознание накрывает с головой, и он, прямо сейчас сидящий на коленях и рассматривающий во всех подробностях член Позова, совершенно не знает, куда себя деть. Прикасается рукой, на пробу. Осторожно обхватывает до невозможности горячую кожу, проходится возвратно-поступательными движениями несколько раз, обводит головку большим пальцем и с жаром по лицу чувствует, как на пальце остается теплая влага. Слышит, как приглушенно и хрипло мычит Дима где-то совсем рядом, и от этого звука вдруг будто становится пьянее еще на два-три коктейля. Решимости прибавилось. Матвиенко опускает одну руку к собственной ширинке, чуть трясущимися пальцами расстегивает пуговицу и молнию, пролезает под ткань нижнего белья и, наконец, сжимает собственный член. Не сдерживает довольного, короткого стона, выдыхает прямо на чувствительную головку перед собой и получает в ответ похожий, но более низкий звук удовольствия. Он хочет слышать еще и еще. Он хочет заставить Позова бесконтрольно стонать и пытаться податься ближе, упираясь в чертову перегородку всем телом. Сережа делать минет не умеет, но прекрасно знает все правила. Наблюдать ему приходилось, без скромности, далеко ни один и ни два раза. Матвиенко приближается быстро и резко, проходится языком по всей доступной ему длине. Дима с другой стороны ощутимо вздрагивает и сжимает зубы. Язык движется обратно, оставляя после себя влажную, горячую дорожку. Сережа обхватывает головку губами, посасывает, пытается привыкнуть к чужому вкусу. Впрочем, вряд ли у него это получится. Гораздо полезнее будет сейчас просто отпустить себя и позволить всему горящему и бушующему внутри вырваться наружу. Мужчина вдруг берет глубже. Настолько, насколько у него получается. С отсутствием опыта — не очень глубоко, но Диме явно хватает и этого. Он тут же дергает бедрами, старается бесконтрольно податься ближе и вжимается всей грудью в перегородку. Сережа невольно поднимает уголки губ в победной улыбке. Он вдруг действительно отпускает себя. Отдается процессу. Сосредотачивается на таких волнующих и возбуждающих звуках, на картинках, которые всплывают перед глазами, на том, как, судя по всему, расплывается в удовольствии его сегодняшний партнер. Матвиенко обводит по кругу головку прямо внутри, раздразнивает гиперчувствительную область под ней. Играется, то резко выпуская изо рта полностью и лишь щекоча уретру кончиком языка, заставляя Позова метаться в желании получить больше, то неожиданно забирая в рот полностью и с силой посасывая, вынуждая разгоряченно скулить и просить еще больше и еще глубже. Сережа порывисто толкается в собственный кулак. То, что происходит, заводит с такой силой, что, кажется, еще пару движений, и он кончит прямо так, за жалкие пять минут. Матвиенко слышит, как надрывно и сбивчиво стонет Дима, слышит, как тот скребет ногтями хлипкое дерево, слышит, как он пару раз крепко впечатывается бедрами в перегородку в желании притиснуться еще плотнее. И если бы Сереже кто-то сказал, что минет может быть таким сумасшедше-горячим, он бы попробовал его уже очень давно. Впрочем, дело было явно не в минете. Приходится крепко сжать себя у основания, чтобы задержать оргазм еще хотя бы ненадолго, а потом — придвинуться ближе, максимально расслабить горло и принять чужое возбуждение по максимуму. Сережа давится, смаргивает рефлекторные слезы, дышит через нос шумно и затрудненно, но позволяет партнеру толкаться так глубоко, как получается. Совсем скоро слышится хриплое, судорожное «Сереж» и легкий треск дерева, по которому снова проезжаются короткие ногти. Матвиенко кончает в эту же секунду. Он никогда не думал, что собственное имя, произнесенное на грани оргазма, может послужить катализатором для собственного. Мужчина низко, достаточно громко мычит, ощущая прилив резкого удовольствия, и посылает совсем легкую, но наверняка ощутимую для Димы вибрацию. А после резко отстраняется, понимая, что вот сейчас- уже грань. Правда, несколько белесых капель все-таки остаются на собственных губах, и Матвиенко со стыдливым интересом облизывается. Конечно, тут же морщится, ощущая, какой обжигающей неловкостью отдается это поспешное действие в голове. Оба пытаются хоть как-то отдышаться. Позов отходит от перегородки на шаг, наспех вытирается и одевается. То же делает прямо сейчас и Сережа, но все действия происходят на чистом автомате. Им одновременно неловко, странно, непонятно-нежно и как-то щемяще-тоскливо. Обоим хочется снести преграду к херам, вжаться друг в друга на пару минут и что-то сделать с непрекращающимся гулким стуком в груди. Однако… в этот раз — точно нет. Не факт, что следующий в принципе будет, но все равно нет. — Иди первый. — Дима шепчет, но его слышат. Он выгоняет Сережу отсюда. Просит уйти подальше просто потому, что пугается чего-то, с огромной скоростью зарождающегося внутри. И Матвиенко уходит. Его «что-то» зародилось уже давно и сегодня вдруг расцвело пышным, кроваво-красным цветом.