Картинки

У них на самом деле все довольно неплохо. Самые близкие о них знают, квартира Матвиенко уже давно стала общей, они больше не ссорятся так часто и так болезненно. Совместных (да и не совместных) проектов становится все больше, карьера идет в гору. В последнем пункте, естественно, есть загвоздка. Устают оба, как черти. Буквально вваливают себя домой, достаскивают до кровати и мгновенно отключаются. В общие выходные сил нет ни на что. Оба просто выбирают любую горизонтальную поверхность и проводят на ней практически весь день. Ну, может, изредка меняют на другую. С физическим аспектом в общем и целом все ясно. Не двигаться, расслабиться, принять в конце дня теплую ванную, сходить на массаж, когда есть возможность, — вот и панацея. С моральным… чуть сложнее. Сережа тактильный до мозга костей. Он черпает силу в касаниях, даже в самых мимолетных. Ему надо трогать, гладить, тыкать, чувствовать, обнимать, целовать, щекотать, царапать. Ему необходимо абсолютно все и сразу, особенно тогда, когда работа все соки из него выжимает. Ему бы в идеале кинуть Диму на диван, улечься сверху, переплестись всеми конечностями, делить вдохи и выдохи, тела и уставшие, но разгоряченные мысли на двоих. Напитаться всей этой близостью, теплом, чужой кожей, вкусом и сердцебиением. Только вот Дима на диване не лежит, а сидит. Причем на другом его конце. Позову нужно пространство. Нужно восстановить собственную энергию, которая всю последнюю неделю слишком уж погрязла в чужой. Ему нужно отделить себя ото всех, нужно восстановиться в одиночку. Покопаться в своих и только своих мыслях, побыть в абсолютной тишине, словить своеобразный одиночный дзен. Шанс Позова на полное восстановление — в моральном уединении. И на этом этапе у них возникают проблемы. Не сказать, что серьезные, но ощутимые. Сережа, как он думает, незаметно косится в Димину сторону. Хочет напрыгнуть, как мелкий хищный зверек, потянуть за руку, опрокинуть в положение лежа и осуществить свой план. Останавливает только то, что он сегодня итак успел порядком достать до поры терпеливого партнера. С самого утра Матвиенко не выпускает Диму из кровати, заставляя того лежать лишний час, пока сам Сережа, удобно расположившийся под теплым боком, досыпает свою норму. В одиннадцать приходится сжалиться над партнёром и над его завывающим животом. Однако Сережа не отстает ни в ванной, где стоит так близко, что притирается всей поверхностью плеча к чужому, ни на кухне, где прилипает сзади к готовящему Диме, как огромная, требующая внимания пиявка. Позов честно и стойко терпит, хотя с утра после тяжелого дня раздражение чувствуется особенно сильно. Он не отталкивает, не грубит, только смотрит чуть недовольно, но все равно мягко поглаживает ладонью руки Матвиенко, обхватившие его поперек талии. Знает, как это важно. Дима позволяет партнеру поставить прохладные босые ступни на собственные под столом пока они завтракают, обнимает Сережу, когда тот идет следом на балкон, хотя вообще-то недолюбливает сигаретный дым, даже заботливо кидается в Матвиенко носками, когда тот продолжает ходить босиком несмотря на то, что явно замерз. Но вот когда совсем разомлевший Сережа вдруг подходит с легкой хитринкой в глазах и с явным намеком спрашивает про планы на ближайшие пару часов, Позов дает понять, что он себя исчерпал. «Не знаю, какие планы у тебя, а я — играть» И усаживается со своим планшетом в дальний угол дивана, как самый натуральный подросток. Пыхтит над очередным футбольным симулятором, довольно дурацким, но прямо сейчас — то, что надо. А Матвиенко только падает на другой край и чуть обиженно сопит. Чтобы Диму раззадорить и завести, нужно действительно постараться. Это Сереже достаточно прожигающего взгляда, легкого игривого прикосновения и недвусмысленного намека. Позову подавай накал страстей, игры разума, миллион тонких, хитроумных намеков и загадки тысячелетия. У него возбуждение начинается с работы его слишком умного мозга. Его надо заинтересовать, вывести из себя, подержать в напряжении, заставить вариться в этих крайних состояниях какое-то время, при этом обязательно поддерживая градус кипения, и только потом можно насладиться чем-то наэлектризованным, бушующим и до крайности эмоциональным. Сегодня ни у одного, ни у другого на это нет сил. Именно поэтому приходится пользоваться чем-то куда более примитивным. Когда Дима выигрывает и с вполне довольным лицом смотрит на счет на экране, Матвиенко втихую подсаживается поближе и перехватывает чужую руку. Обхватывает ладонь, тянет на себя и прижимается губами к тыльной стороне в ласковом поцелуе. Смотрит совсем невинно, будто радуется за чужую победу, пусть и в какой-то незначительной игре. Как ни странно, ему улыбаются в ответ. Уголками губ, легонько, но вполне себе мягко и без всякого протеста. Разумеется, для Сережи это служит катализатором. Развязывает ему руки и сносит к чертям маленький барьерчик в голове. Он целует еще раз, уже чуть ниже, ближе к запястью. Разворачивает чужую руку, проходится губами по прочерченным на ладони линиям и ненадолго прижимается к теплой коже щекой. Хорошо. Смотрит уже чуть более игриво, аккуратно выпуская Димину руку. Теперь его ход. Однако партнер только легонько скребет ногтями Сережину колючую щеку напоследок, а потом снова возвращает руку к планшету, погружаясь в виртуальный мир. Да блять. Матвиенко так просто сдаться не может. Он уже разошелся, уже завелся, ему хочется больше и ближе, он так невозможно устал! Мужчина чувствует себя капризным ребенком, которому нужно все внимание взрослого. И даже тут Дима, который в голове недавно сравнивался с подростком, его выигрывает. Он в любом случае умнее и старше. По крайней мере в Сережиных мыслях. Матвиенко пробует снова. Осторожно пропускает руку между спиной партнера и диваном, а другую тянет через живот. Заключает его во вроде бы ненавязчивое кольцо из объятий, невесомо укладывается щекой на плечо, попутно горячо выдыхая в шею, и заглядывает в экран. Просто смотрит. Просто делает вид, что заинтересован в происходящем, хотя на деле уже мягко заползает кончиками пальцев под чужую футболку. Дима дергается. У него какой-то напряженный момент, ему неудобно двигать локтем, когда Матвиенко прижимается так близко, поэтому Позов отстраняется и чуть вертится, давая понять, что прямо сейчас ему нужно пространство. — Серег, ну отстань, мешаешь. — говорит вполне спокойно, даже и не думает обижать или грубить, просто выражает собственные потребности. Сережа и не обижается, но в глубине души что-то очень неприятно скребется, пока он размыкает руки и возвращает их на собственные колени. Что-то противно тянет, когда Дима ерзает и вынуждает его отсесть еще дальше. Что-то все-таки перерастает почти в обиду, когда Позов и вовсе переворачивается и принимается несильно толкаться ногами, призывая освободить ему больше места и отодвинуться к другому краю. Матвиенко встает и уходит. В конце концов, лучше убрать искушение из поля зрения насовсем. Может, так будет чуточку легче. Легче не становится. Все внутри зудит, противно пищит и требует внимания. Требует прикосновений. Требует тепла. И совсем не того, которое мужчина вливает в себя со второй кружкой чая, и даже не того, которое дает ему солнце из чуть приоткрытого окна. Необходимое тепло недоступно, оно принадлежит другому человеку, который, сука, куда больше увлечен своими играми, чем другим живым человеком в этой квартире. И когда Позов как ни в чем не бывало приходит на кухню, чтобы налить себе минералки, когда говорит что-то привычно-шутливое и бросает веселый взгляд, Сережа молчит. Отвечать игнором на прошлый игнор — не лучшая тактика, но Матвиенко действительно заебался и не то, чтобы хочет слишком контролировать свое поведение. Димин дружелюбный взгляд тут же меняется на хмурый. Он на самом деле плохо понимает, почему на него не обращают внимания. И разбираться вроде как лень, но оставить это просто так не позволит что-то внутри, что-то влюбленное и заинтересованное в чужом состоянии. — Ты чего ушел и чаи тут в одиночку гоняешь? — холодильник закрывает, минералку выпивает в два глотка и опирается бедрами о кухонную тумбу, разглядывая с виду отстраненное выражение на чужом лице. Сережа хочет промолчать снова. Не для того, чтобы показать обиду и вывести на извинения (это, к слову, практически невозможно), а просто потому, что не знает, что ответить. Съязвить и выставить себя истеричкой — это ему нахер не надо, высказать все честно и спокойно — тяжело и вроде как слегка неловко. — Да просто оставил тебя в покое. — выбирает что-то между, но тон старается держать ровным. Смотрит в кружку с остатками чая, разглядывает чуть подсохшие разводы на кремово-белом цвете. Думает, что было бы смешно сейчас разглядеть контуры какой-нибудь картинки и интерпретировать ее, как чайная гадалка. Со стороны слышится недовольное цыканье. Дима складывает два и два, понимает наконец, в чем проблема, и как обычно злится, потому что партнер не говорит сразу напрямую. — Ты опять разобиделся на что-то, чем тебя и не думали обижать? — Позов вздыхает и садится на стул. Не напротив, а рядом. Выражение на чужом лице сменилось на негодующее и чуточку уязвленное. — Я не обижался. Просто ушел на кухню. В чем проблема то? — Сережа бровь выгибает, изображает независимость и в один глоток вливает в себя красно-коричневую остывшую жидкость. — Проблема в том, что я почти физически чувствую твое недовольство. — А надо не почти. — Матвиенко бурчит себе под нос, даже не глядя на партнера, и встает с места, чтобы поставить кружку в раковину. Дима тяжело выдыхает. Понимает, что партнеру надо, но дать ему этого в полной мере не может. Не сейчас так точно. — Тактильный маньяк. — Позов точно также бубнит куда-то в сторону, тихо и наигранно-недовольно. Но, конечно, поднимается следом, подходит вплотную и, стоит только Сереже отвернуться от раковины и повернуться к нему лицом, вжимает его бедрами в тумбу и выставляет руки по обе стороны. — Значит, надо тебя трогать? Постоянно прикасаться? — Дима собирает всю эротичность и всю томность, которые у него сейчас есть. Понижает голос, впивается взглядом, приближается к лицу, чуть задевая кончиком собственного носа чужой. А Матвиенко много и не надо. Он ведется сразу, тут же чуть дыхание задерживает и сглатывает ощутимо. Так, что движение его кадыка можно отчетливо проследить. — Надо. — проговаривает тихо, вкрадчиво, медленно бедрами вперед подается, еще ближе, и уже практически расплывается от такого неожиданного напора. Только вот Дима за эту жалкую минуту уже потратил все запасы собственной романтической игривости. Он полностью состоит из желания провести день ровно и спокойно. Никакого напряжения, пусть даже и приятного. Поэтому Позов в следующую секунду просто поднимает одну руку вверх, укладывает всю ладонь на лицо Матвиенко, закрывая ему и глаза, и нос, и губы, а после по-дурацки, тихо ржет. — Так пойдет? — и смеется уже громче, потому что Сережа тут же принимается непонимающе, довольно смешно фыркать. — У тебя и лицо малюсенькое. Полностью в ладонь помещается. — а потом руку убирает, готовый наткнуться на полный праведного гнева взгляд. Но не натыкается. Матвиенко только посмеивается вместе с ним, несильно прикусывает указательный палец и устало выдыхает. — Совсем не хочешь? — смотрит уже абсолютно спокойно и мягко, понимающе как-то. Теперь поглаживает чужие плечи без всяких намеков, совсем легко и скорее по-дружески. — Совсем не могу. — Димин взгляд можно было бы назвать виноватым, если бы он хоть когда-нибудь показывал вину. — Тогда обещаю не приставать больше. Но хотя бы не уползай на другой конец дивана. — Сережа просит искренне и, кажется, все-таки мирится со своей участью. Видит ведь, что партнеру на самом деле не до этого. А Матвиенко Диму любит. И в романтическом плане, и по-дружески, и просто по-человечески. Любит и уставшего, и злого, любит даже если тот бесится или совсем не хочет, чтобы его трогали. И когда Позов усаживается на диване, расставляя ноги пошире и позволяя Сереже удобно откинуться спиной на его грудь и поспать пару часов в таком положении под какой-то не особенно захватывающий сериал, Матвиенко чувствует, что любит взаимно.