Картинки

Дождь начался совершенно неожиданно. Диме до дома буквально пятнадцать минут оставалось. Решил же вдруг прогуляться зачем-то пешком именно этим вечером. На самом деле сейчас в его квартире было… пусто. Ни Кати, которая уехала с детьми в Воронеж еще хрен пойми когда, ни Сережи, который вынужденно ретировался сегодня утром. Черт бы побрал эту его поездку на Алтай. Собственно по этой причине домой и не сильно хотелось. Не то, чтобы Дима не любил периодическое уединение. Любил, даже очень. Только вот насытиться им успел еще в первую неделю. А теперь… Теперь он оттягивал тот момент, когда окажется один на один с самим собой в какой-то гулкой и уже конкретно неуютной тишине. Перед самым подъездом Позов замедляет шаг. Позволяет холодной влаге получше впитаться в одежду, пройти сквозь нее и покрыть кожу еле ощутимой промозглой липкостью. А заодно дает себе время, чтобы подумать. Ему срочно надо сделать что-то с этим вынужденным одиночеством. Ну или хотя бы попытаться. Уже в лифте идея закрадывается в Димину голову. Постепенно и аккуратно. Она еще не оформилась полностью, но Позов примерно понимает, что нужно сделать для начала. На лицо лезет дурацкая улыбка, совсем блеклая и скорее выражающая некое удивление по отношению к собственному иногда вылезающему наружу идиотизму. Мужчина сдувает пару стекающих на лицо капель, но пока не пытается как-то выжать панамку или провернуть что-то более действенное. Сначала — шоу. Двери лифта открываются. Дима поднимает телефон, направляет камеру на себя и возвращает на лицо около-серьезное выражение. — Ребята, девчата, че-то я промок… А дальше — выдуманная за минуту история про такси, показушное отжимание шапочки (надо же, в конце концов, показать степень собственной беды), нарочито-медленный путь до квартиры и еле сдерживаемая улыбка под конец. Выставить видео в телеграм, открыть дверь, ввалиться внутрь и ждать. Дима понимает, что надо сделать и как. Дима — стратег даже в таких вещах. А еще он прекрасно знает, что сообщение прилетит в личку максимум через две-три минуты, но все равно уходит на балкон курить без телефона. Пусть собеседник подождет. Пусть пару лишних минут тупо попялится в экран в этом долбанном аэропорту. Две медленно выкуренные сигареты расползаются остаточным дымом по всему балкону. Привкус на губах — горький, вяжущий немного, но родной до невозможности. Дима насовсем не бросает сигареты в пользу всех этих современных девайсов наверное только из-за этого чувства приятной и совсем слегка покалывающе-грустной ностальгии. В балконные окна все еще барабанит дождь, но прямо сейчас Позову куда спокойнее, чем несколько минут назад. Прямо сейчас получается расслабиться, выдохнуть и поддаться желанию оттянуть момент еще на немного. Дима же видел, как быстро загорелся и потух экран телефона, специально оставленного на диване, который прекрасно просматривался с балкона. Сережа терпеливо ждет времени вылета. Он приехал в аэропорт как-то чересчур рано. Может быть потому, что ему подсознательно хотелось побыстрее покончить с этой поездкой и вернуться туда, откуда он уехал утром. Но, скорее всего, так вышло по чистой случайности. В бизнес-зале было куда комфортнее, чем в обычной зоне ожидания. Тут тебе и перегородки от других пассажиров, и бесплатные напитки, и довольно мягкие кресла. Только вот от скуки (или, может, легкой тоски) в кресле не спрячешься. Матвиенко, конечно, открывает телеграм сразу же, как получает уведомление. Он чувствует, он просто уверен, что это — не какая-нибудь очередная реклама. Не бессмысленный пост от скуки. Не просто абстрактная фотка. Сережа знает, что найдёт в чем бы то ни было, выложенном в Димин канал, скрытое послание. И оно будет совершенно точно адресовано ему. Дима позволял себе такие откровенные целенаправленные послания не слишком часто. Когда он провернул что-то подобное в первый раз, Матвиенко и вовсе следующие пару дней смотрел на него с легким непонимаем и подозрением. Какой-то слишком уж Арсеньевский стиль. Как-то слишком уж много времени эти двое стали проводить вместе. И не то, чтобы Сережа ревнивый человек (по крайней мере, вслух об этом упоминать точно никто не будет), но ему понадобилось какое-то время, чтобы навести порядок в своей голове и прийти к выводу, что Позов всегда был таким. Они с Арсом на самом деле подозрительно сильно похожи, особенно в любви к мозговыносящим загадкам и тайным отсылкам. Поэтому в этот раз Сережа даже не удивился. Он ждал. Сидел и ждал с тех самых пор, как нашел себе место и приземлился на мягкую поверхность. Короткое видео было благополучно просмотрено два раза. Матвиенко невольно начинает покусывать губы с внутренней стороны. Собственный взгляд упорно цепляется за знакомую руку, которая с мягкой силой сжимает ткань черной панамки. Сережа смотрит внимательно. Перематывает назад еще, вглядывается во вроде бы самые обычные движения, в поблескивающую влажную кожу. Еще. Пытается внутренне почувствовать силу, с которой Димины пальцы комкают головной убор. Еще. Ощущает фантомное прикосновение с легким давлением у себя на горле, воспроизводит совсем недавние события в голове, сглатывает вдруг скопившуюся во рту слюну. Еще раз. В самом низу живота что-то сладко, практически невесомо отзывается. Сережа видео закрывает. В очередной раз поражается собственной реакции на Позова. На его совсем невинное видео, которое, может быть, и снято было без какого-либо подтекста. Матвиенко тихо ухмыляется себе под нос. К счастью, он знает Диму слишком хорошо. И на самом деле очень хочет поддаться и вовлечься в его очередную хитрую игру. «Во-первых, я надеюсь, что ты умный взрослый человек и сразу пошел под теплый душ. Во-вторых, хочу фотку» Сережа даже не блокирует экран. Он ждал уже часа полтора. Больше не хочет. Гипнотизирует знакомый чат и зачем-то вчитывается в недавнюю переписку, где во всех красках рассказывает, как успел соскучиться. Лучше не становится от слова совсем. С перепиской приходят воспоминания и тактильные фантомы, где-то под ключицами загораются с новой силой совсем свежие засосы, а десять минут ожидания сообщения кажутся целым нудно-тоскливым часом. Людей вдруг становится больше. Они снуют туда-сюда прямо перед носом, и никакие боковые перегородки от любопытных взглядов не спасают. В голову Матвиенко вдруг бьет отрезвляющая, выкидывающая в реальность мысль. Начинать какую-то слишком откровенную переписку прямо сейчас — мягко говоря, не очень хорошая идея. «Зря надеешься» А следом фотка мокрой панамки и небольшой дождевой лужи под ней, которая растеклась прямо по новенькой тумбочке в прихожей. Естественно. Делает вид, что не понял, какую именно фотку ждет Матвиенко. Так по-позовски, что Сережа невольно закатывает глаза и смешливо фыркает куда-то в сторону. И только собирается написать что-то отстраненное, чтобы хотя бы просто продолжить безобидный диалог (на который Матвиенко, пусть и с легким разочарованием, но надеется), как прилетает еще одно сообщение. «Сразу в душ не пошел Сначала курил на балконе, на улице из-за дождя не вышло нихрена Но пошел сейчас» И еще одна фотография. На этот раз знакомые пальцы, которые вообще-то ужасно хотелось ощутить на собственной коже, сжимали скомканную мокрую футболку. Дима явно был в ванной. Явно голый как минимум по пояс. Явно промокший насквозь, стоящий посреди комнаты и с хитрым лицом заигрывающий с Сережей через сообщения. Прекрасно понимающий ситуацию и то, что Матвиенко скорее всего придется держать лицо и собственное разыгравшееся с Позовым еще больше либидо в рамках допустимого. «Пиздец, футболку хоть выжимай. Иди погрейся, серьезно» Сережа зачем-то предпринимает еще одну попытку свести все в ненавязчивую заботу. Отгоняет упорно заворочавшееся внутри томное нечто, не позволяет уголкам губ расползтись в плавной, хищной улыбке и шумно выдыхает через нос. Дима обычно не настаивает, когда понимает, что ситуация действительно неподходящая. Знает ведь, что подходящую Сережа и сам не упустит. Позов снова замолкает на несколько минут. На самом деле Дима взвешивает все «за» и «против» на каких-то внутренних весах. Но результаты объективной оценки его совершенно не устраивают. Диме неприятно щекочаще-прохладно, кожу будто покрывает липкий дождевой налет, а внутри гудяще воет потребность во внимании. Хочется отогреться. Заглушить блуждающую в помещении тишину собственным учащенным биением сердца в ушах. Почувствовать сквозь расстояние горячие, нужные невероятно прикосновения. «Без тебя не получится» Позов понимает, что поступает не очень правильно, но боже, как же приятно чувствовать лёгкие мурашки, которые молниеносно сбегают вниз по хребту, как только Дима отправляет сообщение. Он прикрывает глаза, совершенно ясно представляя себе Сережу. Тот наверняка залез поглубже в кресло, невольно стараясь отгородиться ото всех еще больше, наверняка кусает свои чертовы губы, потому что волнуется, и наверняка в глубине души надеется именно на такой ответ. Конечно, он обреченно выдохнет, понимая свою участь, нахмурит свои красивые брови, напишет вообще-то бессмысленное сообщение, состоящее из одного-единственного… «Дим» А Позов только этого и ждал. Сегодня его стеснительность и неловкость улетучились к херам. Ему просто необходимо было ощутить целительную разгоряченность и добиться ее же от партнера. Дима открывает воду, создавая фоновый шум, нажимает на иконку микрофона, выжидает пару секунд, оставляя надежду на то, что записал что-то совсем отстраненное и случайное, а потом шумно выдыхает и плавно, с хрипотцой тянет еле слышное, совсем слегка нетерпеливое «Сере-еж». И, как только видит две синие галочки, принимается слегка подрагивающими от желания и нарастающего с каждой минутой возбуждения пальцами писать все, что приходит в его поплывшую голову. Матвиенко с истинным мазохистическим наслаждением втыкает в уши оба наушника. Действительно откидывается на спинку, прикрывает глаза, и вопроизводит всего-то семисекундное голосовое. Первые три секунды он умудряется различить за шумом воды чужое чуть сбитое дыхание, но остальные четыре… После них Сережа издает невольный, совсем тихий низкий звук. Со стороны он похож на недовольство, на самом деле — неумело замаскированное начало обреченного вытья. Матвиенко и правда натурально хотелось выть. Дима вытворять что-то подобное мог только на расстоянии, а от того желание просто бросить все к чертям, развернуться, приехать и заставить его повторить собственное имя с точно такими же откровенно блядскими интонациями прямо ему в лицо, усиливалось до вселенских масштабов. Из-за активно подавляемых большим усилием воли желаний, Сережа не сразу успевает заметить, как ему тут же прилетает еще несколько сообщений. Одно за другим. «У меня шея липкая и холодная Хочу, чтобы сначала ты выдохнул куда-нибудь туда, но не касался губами У тебя охренительно горячее дыхание» «Хочу твои руки на плечах Они тоже всегда горячие» «Хочу снять с тебя все Обнять так, чтобы почти больно, и прижаться полностью» «Я весь в этой грязной дождевой воде» Матвиенко не может перестать визуализировать. Не может удержать тяжелого, шумного выдоха и сладкой истомы в самом низу живота. Он чувствует все так ясно и так четко, что приходится впиться короткими ногтями в собственные ладони. Широкие спортивки пока еще спасают, но Сережа понимает, что не на долго. Он сжимает зубы, встает с насиженного места и отправляется в небольшой закуток, где расположились три двери в туалетные комнаты. Бегло оглядывает зал по пути. Ни одного колясочника не замечает. Прекрасно. Сережа запирается в туалете для инвалидов. Просто потому, что тут нет кабинок, а значит, и возможности выдать себя практически нет. Чуть дрожащими пальцами тыкает на значок трубки и нетерпеливо расхаживает по не слишком большому помещению. Впрочем, буквально через пару секунд уже слышится шум воды, и Матвиенко тут же опирается спиной о стену и прикрывает глаза. — Позов, ты эгоистичный мудак. — Матвиенко… — снова этот тягучий, искристо-игривый тон, правда в этот раз в нем проскальзывают нотки удивления. Дима зеркалит, хотя на самом деле и не помнит, когда в последний раз при личном общении называл партнера по фамилии. — Мог бы придумать что-то новое. — в тихом смешке после Сережа улавливает привычные, родные до жути интонации, и все его раздражение тут же испаряется. — Новое.? А в твоих фантазиях я слизывал с тебя дождевую воду? — Матвиенко старается спросить как бы про между прочим, но слишком явно разбирает, как на том конце шумно выдыхают и точно также стараются собраться в кучу. — Нет. Это вообще-то противно. — Дима посмеивается в трубку, отползает в сторону от недавного разгоряченного тона переписки, и бесит этим с новой силой. Сережа прекрасно понимает, что тот играется, выводит специально, но времени на это на самом деле нет. Посадка должна начаться минут через десять. — Тогда готовься дрочить на мерзости. — Матвиенко выговаривает низким полушепотом, но делает это так, что все пререкания тут же заканчиваются. Хотя бы потому, что Диме это очень и очень надо. — Глаза закрыл? — Да. — Позов произносит на выдохе одно-единственное слово и полностью сосредотачивается на ставшем вдруг до дрожи возбуждающе-властным голосе партнера. — Молодец. — Сережа умудряется хвалить так, что такое с виду невинное слово звучит от него сейчас как нечто жутко интимное и эротичное. — Запрокинь голову. Не так, как ты это делаешь обычно. Не мягко и лениво. Резко, Дима. Как можно выше. Дай мне больше места. И Позов ведь выполняет. Впивается пальцами в телефон покрепче, чтобы не выронить, и задирает голову одним быстрым движением. Так, что даже шею слегка тянет. От стальных ноток в чужом голосе и от того, какое собственничество звучит в интонациях, Диму уносит почти сразу. Он тут же просяще мычит, давая понять, что хочет еще. — Сожми пальцами бедро. Так, как сжимал на видео эту гребаную шапку. Я весь извелся, пока смотрел. — Матвиенко вдруг совсем тихонько раздраженно рычит, но быстро понимает, что невольно отвлекся. — Пройдись пальцами по внутренней стороне, сожми там. Двигай рукой медленно и плавно, сжимай крепко, но дразняще. Сережа вслушивается несколько секунд в потяжелевшее дыхание. Различает тихие полустоны на выдохе. И, не собираясь себя больше сдерживать, заползает свободной рукой под кромку спортивок и нижнего белья, сжимая собственное возбуждение плотным кольцом из пальцев. Удовлетворенно мычит прямо в трубку, толкается несколько раз в свою руку, и беспрерывно облизывает губы. Внизу тягуче-хорошо (но, конечно, все-таки недостаточно), концентрированное удовольствие проходится по всему телу мягкими, приятными волнами, и теперь говорить становится куда тяжелее. — Сере-ежа… Я тоже хочу… — Позов совсем тихо выскуливает в трубку, подаваясь бедрами в пустоту и посильнее сжимая собственную кожу. Он сразу понял, что Матвиенко уже успел перейти к главной части. — Нет. Ты… еще нет. — Сережа глотает следующий стон, но продолжает ласкать себя так, как хочется. Ритмично и беспрерывно. — Представь, что я вылизываю твою шею… Мм, настойчиво, Дим. Прямо так, до душа. Слизываю с тебя всю эту грязь. — Матвиенко слышит, как партнер шумно сглатывает, слышит, как он стонет, на этот раз низко и непонимающе, слышит, как пытается что-то сказать, но получается совершенно невнятно. — Ну как, противно.? — припоминает Диме его попытку соскочить с темы в самый неподходящий момент и тут же несдержанно мычит в трубку, накрывая особенно чувствительную головку ладонью. На самом деле Матвиенко невероятно ведет от осознания того, что своенравный и наглый Позов в такие моменты его слушается. Он просит разрешения, напоминает о себе, изводится, но не трогает себя. Сережа это знает точно. И стоит только в очередной раз впустить эту мысль в голову, как приходится ненадолго остановить собственную руку и сжать пальцы у основания. В этот момент с другого конца трубки снова слышится голос, который практически дребезжит от возбужденного напряжения. — Противно. Но охуенно горячо. Сереж, мне надо. И по тону Матвиенко понимает, что действительно надо. — Хорошо. Только… используй много смазки. — Сережа знает прекрасно, что на бортике ванной стоит целый тюбик. — И делай это быстро. — Матвиенко слышит, как партнер перемещается по ванной, слышит, как чуть поскрипывает дозатор, представляет наверняка раскрасневшего от контрастов Диму и не может остановиться: — Я бы вылизал тебя всего. Вообще всего, Дима. Чтобы на тебе не осталось ни следа этого дождя. — слушает, как Позов на том конце выведенно скулит, явно в этот момент укладывая руку на собственный пах. — А в конце отсосал бы так, что у тебя бы ноги подогнулись. Сережа резко ускоряет темп движений на собственном члене. Он явно переходит все границы. Буквально разносит их в пух и прах, совершенно не обращая внимания на приличия и условности. Все, что его интересует сейчас — это протяжные стоны на самое ухо, сорванное к чертям общее дыхание, которое будто просачивается через трубку каким-то магическим образом, и невероятный жар, который хочется отдать партнеру без остатка. Дима в собственной ванной задушенно выстанывает, прокручивая в голове последние слова партнера по кругу. Он дерганно обхватывает себя сразу крепко, с силой. Двигает рукой резко, быстро и настойчиво. Так, как сказал Сережа. Внутри все плавится и оттаивает, Позову становится так невероятно горячо, так головокружительно хорошо, что он кончает практически за пару минут. Внимательно, насколько это возможно, ловит сквозь шум в ушах приглушенный сорванный стон в трубке, и тут же расплывается в кривой, дрожащей улыбке. Дима падает на бортик ванной, кое-как на нем удерживаясь, ловит молчаливые отголоски оргазма и прислушивается к сбитому дыханию партнера. Снова зовет того по имени, на этот раз тихо, с мягкими и слегка неловкими нотками нежности. Получает в ответ пока невнятное вопросительное мычание, и весело хмыкает. — Теперь согрелся. Спасибо. — А мог бы просто сходить в душ. — Сережа издает в ответ беззлобную усмешку и наконец открывает глаза. Возвращается в не слишком-то приятную атмосферу туалета, благо, пока видит все довольно туманно. Позов молчит несколько секунд, видимо, окончательно приходя в себя, а потом бесконтрольно прижимается щекой поближе к телефону. — Надеюсь, когда ты прилетишь обратно, будет дождь. — проговаривает хитрым, игривым полушепотом, заставляя Сережу почувствовать легкое, с новой силой кольнувшее в животе возбуждение. — Ну, хорошо долететь. Давай, Серег. И скидывает, оставляя Матвиенко в приподнятном, коварном настроении, которое Сережа пронесет с собой через весь полет, выдумывая возможные планы такой же дерзкой, местами неудобной, но определенно сладкой мести.