Картинки

Глаза сегодня разлепить тяжелее, чем обычно. Веки как будто не хотят подниматься. Липнут друг к другу, цепляются ресницами и не позволяют выползти из не очень-то и продолжительного сна. Сережа пытается несколько раз, даже порывается с кровати свалиться, чтобы хоть немного это сонное состояние прогнать. У Матвиенко почему-то стойкое ощущение, что этим утром у него дела есть, причем достаточно важные. Однако тело все еще больше похоже на огромный кусок ваты, а внутренние попытки сдвинуть себя с места не оправдываются ни со второго, ни с третьего раза. В конце концов, приходится дать организму еще немного времени. Прикрыть глаза снова, отпустить это странно-нервное желание немедленно проснуться, вдохнуть полной грудью запах… Довольно странный запах, который, впрочем, совсем скоро перерастает во что-то приятно-знакомое. Точно. Димин парфюм. И когда кровать успела им пропахнуть? Впрочем, это — определенно приятное открытие. Матвиенко зарывается в подушку поглубже и даже, кажется, улыбается самыми уголками губ. Обхватывает вторую подушку, которая лежит совсем рядом, покрепче, и в этот же момент понимает, что, кажется, наконец вернул себе власть над собственным телом. И действительно, глаза теперь открываются без особого труда, поэтому Сережа все-таки оглядывает собственную комнату. Щурится сначала сонно, потому что создается ощущение, будто кто-то прибавил миру яркости, чтобы поиздеваться над кое-как выбравшимся из сна человеком. Впрочем, совсем скоро Матвиенко понимает, что дело в появившемся на небе впервые за неделю солнце. Он уже и отвыкнуть успел вместе, наверное, со всеми жителями Москвы. Утро начиналось на удивление хорошо. Для того, чтобы оно было идеальным, не хватало только… — Я уже думал, ты помер во сне. — на пороге спальни появляется Позов. Он опирается о дверной косяк, скрещивает руки на голой груди и тихо посмеивается, наблюдая за попытками партнера нормально встать на ноги. — Не… — Сережина попытка ответить перерастает в неконтролируемый зевок, который он быстро прикрывает ладонью. -… дождешься. Матвиенко снова зажмуривается, на этот раз скорее от удовольствия, и потягивается, вытягиваясь во весь рост. Он так, кажется, с детства не делал, а сейчас вдруг захотелось. По телу пробегаются приятные мурашки, а следом за ними волна чего-то приглушенно-приятного. На этом маленькие удовольствия не заканчиваются, потому что совсем скоро Сережу сгребают в охапку знакомые руки, а где-то совсем рядом с ухом слышится звонкий короткий чмок. — Доброе утро. Такой ты хороший, когда только просыпаешься. — Дима мягко прижимает ошалевшего от такого количества нежностей прямо с утра Матвиенко к себе, и мимолетно взъерошивает и без того растрепанные волосы. Темные завитки торчат во все стороны, создавая на голове подобие гнезда, но определенно симпатичного. — Только когда просыпаюсь? — Сережа совсем тихо фыркает, но на самом деле расплывается в чужих руках теплой лужей. Он неловко закидывает руки на Димины плечи, льнет еще чуть ближе и притирается небритой щекой к точно такой же колючей небритости. Щекотно и совсем чуточку неприятно, зато так хорошо, что все остальное на второй план мгновенно уходит. — Потом определенно становится хуже. — Позов добавляет в тон привычной язвительности, но и она сейчас кажется настолько привычной и правильной, что Сережа только чуть закатывает глаза и устраивается в чужих руках поудобнее. Матвиенко хочет было вспомнить, что за дела у него такие были на сегодня, но в этот момент даже думать не получается. Голова вдруг становится легкой-легкой, приятно-пустой. Все, что сейчас получается воспринимать — это ощущение теплых прикосновений, окутывающий все вокруг Димин запах, который, кажется, заполнил собой все легкие, и тихое дыхание возле самого уха. И какие тут к черту дела.? Все дела подождут, сколько надо, а вот такое невероятно приятное утро, которое бывает раз в год, заставлять ждать определенно не лучшая идея. Именно поэтому Сережа собирается насладиться им по полной. Матвиенко пробегается совсем легкими прикосновениями по плечам партнера, игриво разминает их, ползет одной рукой выше, добираясь до затылка и чуть почесывая пальцами кожу головы. Дима тут же немного голову запрокидывает и глаза прикрывает. Ему такое ужасно нравилось, когда они… Ему такое ужасно нравится, судя по всему, прямо сейчас. Сережа удовлетворенно улыбается, продолжая мягкие почесывания, перебирается чуть левее, продолжает за ухом, а потом и вовсе укладывает ладонь на щетинистую щеку. Позов мгновенно к небольшой ладошке подается, ластится и притирается к ней, заставляя Матвиенко загораться изнутри искрящей во все стороны нежностью. Впрочем, Дима есть Дима, и когда Сережа в приливе влюбленной радости вдруг подается к чужому лицу совсем близко с явным намерением втянуть в поцелуй, он только щиплет осторожно за кожу на спине, призывая остановиться. И пока Матвиенко в непонимании хмурится, партнер из его объятий выползает, успевая шутливо шлепнуть по заднице. — Имей совесть, Серег. Хотя бы зубы сначала почисти. — и пока Сережа пытается что-то придумать в ответ, его конвоем доводят до ванной и впихивают внутрь. — Давай, а я пойду чего-нибудь на завтрак сделаю. И Матвиенко снова замирает с плывущей по лицу улыбкой. Рассматривает стаканчик, в котором стоит две щетки, краем сознания успевая отметить, что у Позова, вроде как, была другая. Впрочем, ничего странного в смене щетки определенно нет, а мысли мгновенно уплывают в сторону кухни, в которую хочется попасть как можно быстрее. Сережа заканчивает с утренними процедурами минут за пятнадцать. Появляется в дверном проеме, наблюдая, как Дима роется в навесном шкафчике. Позов достает пакетик с каким-то листовым чаем, быстро засыпает в обе кружки, параллельно солит яичницу одной рукой, и выглядит на Сережиной кухне так правильно и гармонично, будто обитает тут всю жизнь. И когда он успел тут так освоиться? Но, в конце концов, они ведь живут вместе. Было бы странно лишний раз бояться залезть в ящик за вилкой. Сережа старается особенно не шуметь. Знает прекрасно, как Позов бесится, когда его от готовки отвлекают. Усаживается на стул, просто наблюдая за вроде бы обычной картиной. Такое вот утро должно было уже в привычку войти, но почему-то Дима, мирно жарящий яичницу и что-то мычащий себе под нос, воспринимался сейчас как что-то совершенно особенное. Сережа наблюдал внимательно. Разглядывал расслабленную позу, ленивое движение руки вправо, к кружке, быстрое движение кадыка, когда партнер отхлебнул чай. Все это казалось по меньшей мере волшебным, и Матвиенко снова почувствовал, как плывет в глуповатой улыбке. В какой-то момент нос уловил странный едкий запах, который заставил Сережу резко сморщиться. — Дим, яичница чтоль сгорела.? — Матвиенко переводит удивленный взгляд на отчего-то задумавшегося Позова, и тот действительно начинает суетиться у плиты. Впрочем, именно благодаря несчастной яичнице Сережа и вспоминает про свое важное дело. Вчера к ночи, вроде бы, в спальне розетку почти закоротило. Дело опасное, с этим лучше разобраться как можно быстрее. Матвиенко уже было подрывается с насиженного места, как Дима, который каким-то образом смог спасти их завтрак и даже поставить его на стол, аккуратно перехватывает его за руку и тянет на себя. — Ты куда собрался? — Я про розетку вспомнил. Надо мастера вызвать. — Через десять минут вызовешь. Подожди. — Позов настойчиво к себе притягивает, не позволяя сходить в спальню за телефоном. — Что за халатность такая, Дим? — Сережа строит серьезное лицо, но на деле уже улыбается уголками губ, понимая, ради чего его останавливают. — Это вообще-то важно. — Не важнее, чем поцелуй, который я тебе задолжал. — Позов проговаривает как-то поэтично, нараспев, и если бы Матвиенко не знал, что он просто кривляется, то даже удивился бы. Мысли из головы снова улетают со скоростью света. Дима хватается теперь уже за обе Сережины руки, довольно резко дергает на себя, вынуждая партнера буквально завалиться на него и вдавить своим весом в стену. — Какое нетерпение, Сереж. Ты так сильно ждал? — Позов проговаривает с легким сарказмом, слегка выгибая бровь. Даже сейчас умудряется паясничать и упрекать за вроде как странные вещи. Впрочем, эти игры Матвиенко наизусть знает. Все это представление означает только то, что партнер сегодня в каком-то особенно игривом настроении, которое передается Сереже воздушно-капельным путем. Он тут же включается в ситуацию. Руки освобождает, одной упирается в чужую грудь и вдавливает в стену чуть сильнее. Приближается нос к носу, легонько потирается самым кончиком о чужой и позволяет себе наглый, откровенно-заигрывающий взгляд. — Если не ноешь, что яичница остынет, значит тебе правда хочется. Польщен. И Матвиенко тут же чужие губы накрывает собственными, не в силах больше с этим затягивать. У него даже не получается толком подразнить партнера, потому что как только тот совсем тихо и задушенно мычит прямо в поцелуй, Сереже будто крышу сносит. Он мгновенно углубляет, влажно и с нажимом проходится языком по Диминым губам, вынуждая впустить его внутрь, а после сразу скользит к горячему языку, переплетаясь с ним как-то по-особенному жаждуще. Позов на удивление открыт и податлив. Он идеально подстраивается под каждое Сережино движение, слегка отлипает от стены и подается корпусом еще ближе, буквально впечатываясь в чужое тело. Матвиенко кроет с новой силой. Мужчина обеими руками обхватывает партнера, вклинивает колено между его ног, сразу же получая новый слегка дрожащий полустон губы в губы. Сережа чувствует ответную хватку на собственных плечах, ощущает, как поцелуй по Диминой воле превращается во что-то абсолютно дикое и необузданное. Они неловко стукаются зубами, но никакого внимания на это не обращают. У них кружатся головы, горят губы и перехватывает дыхание. И это все ощущается настолько правильно и необходимо, что ни один не решается прерваться первым. В какой-то момент Позов все-таки отстраняется. Взгляд у него совершенно расфокусирован, а с губ срывается задушенный кашель. Сережа смотрит взволнованно, но партнер только глаза закатывает саркастично. После такого кашель — вполне ожидаемая штука. Совсем скоро Дима начинает по новой. Втягивает в поцелуй, тут же цепляется пальцами за резинку на Сережиных боксерах и настойчиво тянет вниз. Матвиенко помогает торопливо, ему хочется ничуть не меньше, но снова их перебивает довольно сильный, сорванный кашель. У Димы глаза слезятся, и он принимается быстрыми раздраженными движениями стирать маленькие еле выступившие капли. — Дим, ты чего? Отдышаться надо. — Сережа мягко убирает руки партнера с его же лица, не позволяя ковырять и без того раздраженные глаза, и пытается немного отойти и освободить больше пространства. — К херам… отдых. — Позов упрямо тянет партнера на себя и со злостью откашливается куда-то в сторону. — Когда мы еще сможем вот так спокойно провести утро вместе? — и смотрит раздосадованно, так, как будто действительно нуждается в продолжении прямо сейчас с невероятной силой. Матвиенко хочет успокоить, хочет сказать, что это уж точно не их последнее совместное утро, но отчего-то совсем не выдерживает чужого взгляда. Только подается ближе, обратно к манящим губам, но целует на этот раз куда осторожнее. Дима отвечает все также порывисто, кусается, углубляет, делает все, чтобы вернуть им обоим первоначальный настрой. Сережа даже думает, что тот слегка перебарщивает, потому что в какой-то момент на губах ощущается явный металлический привкус. И это достаточно странно, учитывая, что укуса такой силы Матвиенко ощутить не успел. Он осторожно проводит языком по чужим губам, пытаясь понять, в чем дело, а потом резко испуганно отстраняется. Привкус металла, перемешанного с солью, чувствуется слишком сильно. Он буквально обжигает язык резким привкусом, а после проникает в нос и, кажется, мгновенно бьет в голову, вызывая пока неосознанный, бесконтрольный страх. Сережа судорожно бегает глазами по чужому лицу, останавливаясь на окрашенной в ярко-красный нижней губе. — Дим, блять, это что такое.? — Матвиенко шарахается к столу, зачем-то хватая салфетку и принимаясь вытирать кожу партнера в жалких попытках что-то исправить. — Что? — Позов непонимающе косится и принимается отплевываться от бумажной салфетки. — Я нихрена не… — Дима снова срывается на лающий, звучащий уже до мелких мурашек опасно кашель. В этот раз остановиться так просто у него не получается. Мужчину буквально сгибает пополам, он цепляется пальцами за Сережины плечи совсем как пару минут назад, только в глазах вместо игривой страсти плещется детское непонимание и искренний испуг. Матвиенко судорожно опускается на колени рядом с заходящимся в кашле партнером. Сережа опускает дрожащие ладони на его щеки и так и застывает, не в силах ни пошевелиться, ни сделать что-либо вообще. Вдруг Дима замолкает, со всей силы втягивает в себя воздух, смотрит еще более загнанно, чем до этого, и выплевывает несколько темно-красных, почти коричневых сгустков прямо в ладони Матвиенко. Сережа хочет закричать. Буквально разораться, как напуганный младенец, закрыть глаза и представить, что ничего этого не было. Но факт остается фактом. Перед ним — захлебывающийся в непонятных булькающих хрипах человек. Человек, которого хочется защитить больше всего в жизни. А в собственных руках — что-то влажное и липкое, пахнущее разъедающим все внутренности металлом, и заполняющее ладони все больше и больше с каждой секундой. Матвиенко не может пошевелиться. Его тело в меркзом бездейственном ступоре. Он отстраненно думает о том, что будет ненавидеть себя за этот ступор. О том, что прямо сейчас убивает своим бездействием самого дорогого ему человека. Позов корчится, старается глотнуть хоть каплю воздуха, глупо хлопает какими-то безжизненными глазами и отчаянно цепляется каменно-крепкими пальцами за чужую кожу. Сережа сидит и смотрит. Ему кажется, что хватка партнера вырвет из него кусок прямо так, на живую. Наверное, так было бы даже менее мучительно. По щекам давно катятся крупные горячие капли, но ступор, завладевший всем его естеством, не позволяет даже моргнуть. Дима начинает дымиться. Он будто сгорает изнутри, едкий черный дым валится из носа, из ушей и изо рта. Позов льнет к Сереже вплотную, выдыхает удушающую пелену прямо ему в рот. Заполняет дымом изнутри, позволяя прочувствовать мерзкий до жути запах горелой плоти в полной мере. Все, что Матвиенко может — это вдруг закашляться со страшной силой и зажмурить глаза до боли под веками.

***

Мужчина резко распахивает глаза. Он сразу понимает, что только что произошедшее — всего лишь сон. Жестокий, больной, страшный до дрожи сон. Но даже несмотря на это понимание он старается обнять пустоту. На кончиках пальцев все еще ощущается чужой жар. Собственная подушка пропитана чем-то влажным. Нос противно пощипывает, а в глазах чувствуются засохшие корки от слез. Сережа резко подскакивает на кровати и переводит взгляд на противоположную стену. Ну конечно, проводка. Совсем рядом дымится розетка, в которую воткнута вилка от здоровенной плазмы на стене. Запах стоит действительно мерзкий. Впрочем, перед глазами сейчас стоит совсем другая картина. Матвиенко трясет головой, слезает с кровати и подсвечивает себе фонариком в телефоне. По инерции проходится ладонью под носом, и с удивлением замечает красные разводы на коже. Видимо, сосуды в носу полопались. Мужчина хватает первую попавшуюся кофту, выдергивая с помощью нее вилку из розетки, и тут же закашливается, не в силах побороть отвращение к едкому запаху. Его тошнит, и это ощущение только усиливается. Картинка перед глазами никак не отступает. Сережа откидывает кофту в сторону, опирается о стену и тихонько воет в пустоту. После таких кошмаров ему практически не бывает страшно, но то ощущение пустоты и отчаяния, которое поселилось внутри, терпеть практически невозможно. До боли в груди хочется позвонить Позову прямо сейчас. Хочется услышать хриплый со сна слегка раздраженный голос и усталое непонимание. Хочется даже уловить тихое бурчание Кати где-то на фоне. Просто, чтобы знать, что Дима в порядке, что он дома, в безопасности. Матвиенко вдыхает шумно и длительно. Выдыхает, стараясь немного прийти в себя. Раз-два. Вдох-выдох. Он знает, что с Позовым все в порядке. Он вполне себе жив и здоров. Кто-то совсем недавно умер только внутри у Сережи.