Несчастный случай

      Они сидели в кабинете Ваймака в «Лисьей норе». Тренер беспощадно сгрёб в кучу все бумажки, переставил кубик «Соньки» с тумбочки в углу на свой «свободный» стол. Руки немного подрагивали — Эндрю сильно нервничал. Ваймак вскрыл конверт и извлёк из него черную прямоугольную кассету. Эндрю уже видел такие: на подобных тренеру присылали записи игр желающих вступить в команду Лисов, на такие записывали матчи. Миньярд шумно сглотнул. Ваймак коротко глянул на него и спросил: «Готов?» Эндрю хотел сострить или отшутиться, но язык прилип к нёбу, а в горле появился ком, поэтому Миньярд лишь кивнул.       Ваймак вставил кассету в видеомагнитофон, а его подключил к небольшому квадратному телевизору. Экран «Соньки» вспыхнул синим, приветствуя зрителей. Не глядя на пульт, Ваймак нажал комбинацию кнопок и на экране появилась рябая, полосатая и зернистая картинка скотского качества. — Дерьмо. — звучно произнесли Дрю и тренер одновременно.       Мост через реку Конгари просматривался шестью камерами. Уотерхаус, — адвокат, защищавший близнецов, — прислал им шесть записей, склеенных в одно длинное видео, прерывающееся для обозначения номера камеры, даты и времени съёмки.       Была половина третьего ночи. В левом нижнем углу экрана, где обрывалось шоссе, появилась шатающаяся фигура.

***

      По слабоосвещенной трассе изредка проносились машины. В голове был дурманящий туман, на руках — свежие порезы, на шее — синяки от сильных пальцев. Нестерпимо хотелось дышать, но легкие болели от ударов битой, а горло — от попыток удушения. Я едва переставлял ноги, бредя вдоль перил. Последние силы оставили меня, и я обнял руками перила, уложил голову на предплечья и стал смотреть на темную воду далеко-далеко внизу.       Они не оставят меня в покое. Они будут преследовать меня. Они не остановятся, пока не отомстят за отца. Не остановятся, пока я жив.       Я смотрел на бурлящую темную воду. Её движение погружало в приятный транс. Меня немного вело от той дряни, что вкололи в бедро. Она оказалась значительно сильнее крекерной пыли, которую Роланд подсыпал мне в газировку в «Райских сумерках». — Ненавижу сладкое. — загудел я в сгиб локтя.       Да, определенно, она была в разы сильнее крекеров.       Меня шатало; ноги были как желе во время землетрясения. Глаза закрывались. Я лёг бы прямо там, на мосту, но страх преследования не оставлял с того момента как я покинул страшный дом. Я дышал запахом реки и тины, который превращался для меня в запах Эндрю — его кожа, одеколон, зубная паста, пот, шампунь. Я слышал бурление воды внизу, и этот звук превращался в голос Эндрю — нетерпеливый, тихий, сиплый, грозный, жаркий, страстный, грязный. Капли грибного дождя ощущались поцелуями. Боль горящих от веревок запястий стала давлением пальцев Эндрю, когда он завел мне руки за голову и впервые прижал к матрасу, не позволяя коснуться, но обнимая бедрами мои бока. Диск полной луны, отражавшийся от бурлившей реки, превратился в любимый ангельский лик: два янтарных глаза, тонкий нос с крохотными веснушками, горячие губы, изогнутые в ухмылке, пирсинг уголка правой брови.       Решение проблемы пришло неожиданно, накатив на меня как приятное электрическое цунами. Ответ — вот он, прямо передо мной, внизу, бурлит и кипит и пахнет тиной. Осознание простоты решения подарило душе долгожданный покой. Сегодня всё закончится. Даже не сегодня, а сейчас.       Эндрю будет злиться. Наверно, он полгода со мной говорить не будет… Наверно, не пустит в постель… Наверно, не позволит обнимать его и целовать короткостриженый загривок… Наверно, не пустит в душевую кабинку и не разрешит прижаться к его обнаженному телу, припадая губами к шее. Не позволит опуститься на колени и обхватить губами головку, а руками — стройные горячие бёдра, неумело вымаливая прощение… — Я не сказал ему, не предупредил.       Но я ведь не знал, что всё кончится ТАК! — Да, он определенно устроит мне выволочку.       Я не выберусь. Я не умею плавать!       Я оглядываюсь: здесь должны быть камеры. Сильно напрягая затуманенные глаза, я различаю красные точки над трассой. Собравшись с последними силами, я достаю из кармана цепочку с ключом, и на перилах царапаю послание. Оборачиваюсь к камерам, активно машу руками, привлекая внимание, и указываю на сообщение.       Сжав в ладони ключ, намертво заключив его в кулаке, я наступаю ногой на перекладину, перебрасываю правую ногу через перила, сажусь, перебрасываю левую. Меня качает. Приходится схватиться руками за перила, а ноги переплести с перекладинами. Даю себе несколько секунд, чтобы собраться волю в кулак и восстановить равновесие. — Натаниэль!       Вздрагиваю, услышав знакомый голос. Слышу цоканье каблуков по асфальту. Человек приближается. Я боюсь оглянуться — движение задурманенной головой и я не смогу сохранить равновесие и шваркнусь спиной на асфальт. — Не смей, маленький ублюдок!       Он близко. Он знает, что я хочу сделать. — Ты утонешь, идиот! Ты не умеешь плавать! Посмотри на воду, Натаниэль, — она бурлит и кипит. Ты не выживешь.       Человек всё ближе и ближе.       Пора. — Прости меня, Дрю. Прости… Прости-прости-прости.       Я набираю воздуха в грудь, закрываю глаза и соскальзываю вниз, в пустоту.