Несчастный случай

      …Когда Эндрю становилось скучно, когда он злился, когда был на взводе, он нетерпеливо произносил имя — одно лишь имя, и Кевин, внутренне ликуя, пересаживался на заднее сиденье и ждал, распалял себя, не запуская руку под пояс джинсов — это прерогатива Эндрю и только если он того захочет, — когда Миньярд неспешно докурит сигарету, бросит бычок на бетон, заберётся к нему на колени, оставив расстояние между собой и грудью Дэя, сожмёт пальцами спинку сиденья по бокам от головы Кевина и, глядя с усмешкой, облизнёт губы. — Да или нет, чтобы поцеловать тебя, Кевин? — Да. — выдохнет Дэй, подаваясь к нему, и Эндрю накроет его губы жадным поцелуем.       Если у Миньярда будет хорошее настроение, он больно сожмёт запястья Кевина, заставляя отпустить сиденье, и положит его ладони на свои плечи или шею или позволит зарыться пальцами волосы. Кевин знает, что тянуть нельзя, — Эндрю этого не любит, — но Миньярд бывает таким горячим, так стонет из-за натянутых волос, что Кевин не просто тянет, он дёргает его за волосы, рвёт их, тесно прижимаясь к нему грудью и запрокидывая голову, громко выстанывая имя Миньярда и заставляя и самого Дрю запрокинуть голову и стонать — натянутые волосы не позволяют сопротивляться.       Когда сладкие судороги отпустят Дэя, когда побелевшие пальцы разогнутся, выпуская светлые пряди, Эндрю больно укусит его. Всегда кусает, когда Кев нарушает правила… но это так чертовски горячо, это так распаляет, что Кевин нарочно натягивает волосы блондина, чтобы ощутить жаркий рот и зубы Миньярда на своём кадыке… Укусит и прижмёт ладонь к напряженному паху, или запустит руку под пояс джинсов, обхватит его и сожмёт сквозь ткань белья, или проникнет пальцами в трусы и обласкает подушечками головку, а потом сожмёт под ней кольцо из большого и указательного пальца, помогая Кевину «выстрелить», кончить.       Если тягучие капли попадут ему на пальцы, Эндрю поднимет руку на уровень глаз и, соединяя указательный и средний палец с большим, будет «играть» молочными нитями, усмехаясь и растягивая их. Это завораживало Кевина с первой такой «игры» — усмешка, чёртики в янтарных глазах, его семя на изящных пальцах. — Хочешь? — Эндрю смотрит с вызовом и издёвкой. — Хочу. — Давай, щеночек, сделай это. — Миньярд обхватывает его подбородок левой рукой, вдавливает пальцы в щёки, заставляя открыть рот. Блестящие от спермы пальцы прикасаются к языку. Кевин прерывисто дышит, по очереди обнимая каждый языком, посасывая. — Хороший пёс. Заслужил награду. — Эндрю наклоняется и целует его, глубоко проникая в рот языком, стирая с языка Кевина вкус спермы. — Хочу мороженое. — выдыхает Эндрю ему в губы. — Как ты, будешь? — Да.       Эндрю покупает ванильное, потому что у него белый цвет. Им приходится ждать, чтобы оно немного подтаяло, а потом начинается второй круг. Миньярд собирает пальцами прохладные капли, а Кевин слизывает их, прикрывая глаза от желания и наслаждения. — Не увлекайся. — жестко произносит Эндрю, стискивая пальцами его щёки. — Смотри на меня, когда делаешь это.       И Кевин слушается. Разлепляет веки, скользит языком по пальцами Дрю, но не страстно, с похотью и желанием, а с трепетом и нежностью. Потому что Эндрю нужна нежность. Потому что Эндрю нужно мягко и легко. Потому что Кевин может и хочет обласкать его.       Миньярд намеренно промазывает мимо горячего рта, пачкая щёку и уголок губ, чтобы самому слизать мороженое с кожи Кевина, одуревшего от запаха такого близкого и недосягаемого секса, витающего в воздухе. Он размазывает мороженое по губам Дэя и собирает капли языком, обнимая губы, толкаясь ему в рот, рыча, скуля и всхлипывая, потому что хочет больше, но боится подпустить Кевина ближе, боится позволить ему больше…       …Их «ничего» началось два с половиной года назад, в декабре, когда Эндрю впустил его в своё личное пространство, принял в Семью, спрятал под крылом. Когда Дэй впервые смотрел на губы Эндрю как на что-то невообразимо прекрасное, пока тот легко обхватывал сигарету пальцами и неспешно затягивался, перекатывая дым на языке и выпуская его через нос как дракон, и опирался левой рукой о стену «Райских сумерек». Когда протиснул колено меж бёдер Кевина и прижал его к кирпичной стене в их первую поездку в Колумбию. Когда он подарил Кевину прикосновение, которое предназначалось лишь его сигаретам, ножам и машине — нежная, медленная ласка, ощупавшая каждое его ребро. Когда впервые задал этот вопрос: «Поцелуй. Да или нет?» Кевин дал ответ прежде, чем тот сформировался на языке. До того вечера Кевин не понимал, как было нужно ему внимание Эндрю — всё до последней капли, то самое, которое обращено к чему угодно, кроме Кевина. Ему были нужны глаза Эндрю, смотрящие лишь на него одного. Ему нужна была заинтересованность — не в чём-то, а в Кевине. Ему нужны были крепкие руки, прижимающие к стене и запрещающие шевелиться. Ему нужно было колено, давящие на пах и не поддающееся отчаянным, молящим толчкам напряженного органа и ответным движениям бёдер. Ему нужен был Эндрю.       …И он его получил.       Он получил всё: янтарные глаза, чуть потемневшие от крекерной пыли, алкоголя и — самую малость — желания, но всё ещё невозможно трезвые, пальцы, больно впивающиеся ногтями в запястья и не позволяющие прикоснуться, губы, горячие как лава. Эндрю загорелся рядом с ним, обернулся лесным пожаром, и языки пламени танцевали на прохладных обветренных губах Кевина. Он был уверен: если сейчас отстраниться, его губы превратятся в обожженную плоть и отвалятся, обнажая зубы.       Всё это время — от приезда Дэя в «Лисью нору» до поездки с близнецами и Ники в «Райские сумерки», — он ходил как ружьё: заряженный и запертый, испуганный, сломленный, скованный, напряженный, вздрагивающий по любой причине, ждущий, когда Эндрю нажмёт на курок, Кевин-мать-его-Дэй. А потом был взрыв — скрежет зубов о впадинку на шее; Кевин застонал и попытался приблизить упирающегося Эндрю к себе, но тот вдавил руку ему в грудь и больно укусил яремную вену на шее, ловя губами частый пульс и напоминая о границах. — Не прикасайся ко мне.       Кевин обиженно всхлипнул, подставляя шею огненным губам и скуля, как голодный дворовой пёс, вымаливающий кость, и Эндрю сжалился над ним — обхватил его правое запястье и положил ладонь Дэя на свой затылок. — Плечи и выше. Больше нигде не трогай. — загудел хриплый голос куда-то в шею, щекоча движением губ.       Кевин зажмурился, зарываясь пальцами в мягкие светлые волосы и стискивая их в кулаке. Миньярд прижал левую руку Кевина, защищенную гипсом, к стене над его головой, и сдавливал несколько коротких мгновений, а когда отпустил, Дэй сам держал её вдали от тела Эндрю. Жаркий язык настойчиво ткнулся в нижнюю губу Кевина, требуя впустить. Сознание Кевина уже давно отключилось и дальше пребывало бы в небытие, но руки Эндрю оказались на его боках, проникли под рубашку и сжали, впиваясь пальцами и ногтями в разгоряченную плоть. Это было недостаточно сильно, чтобы оставить синяки, но Кевин уже представил перенос на своё тело меток Эндрю. Он спустил ладони чуть ниже и огладил большими пальцами выпирающие подвздошные косточки. Его руки были такими горячими, что Кевину на мгновение показалось, будто пальцы послали по его телу электрические импульсы, от которых в джинсах стало мокро… Когда меж его бёдер появилось настойчивое колено, протиснувшееся и тесно прижавшееся к паху, Кевин не мог сдержать стонов и нетерпеливых толчков в защищенную джинсами ногу, которую Эндрю плотнее прижимал к его члену, вызывая дрожь желания в теле Дэя, не давая ему двигаться и не поддаваясь ответным движениям бёдер. Миньярд был слишком горячим, Кевин плавился под его руками. Зубы царапали кадык, срывая с губ Дэя судорожные вздохи. Руки обжигали бока, уже не впиваясь ногтями, а скользя по коже трепетными прикосновениями, вычерчивая завитушки, лаская и возбуждая, доводя до пика, до безумия. — Тебя так легко распалить? Кто бы мог подумать… — напевно прошептал Эндрю. — Кевин Дэй, ты плавишься как серебряная монета… или таешь как мороженое под лучами солнца. — зубы тянут мочку правого уха, сбитое дыхание обжигает кожу. — Хочешь мороженого, Кев? — этот шепот в самое ухо будоражит внутри всё тёмное и порочное. — Хочешь слизать его с моих пальцев? — Дэй отзывается отчаянным громким стоном. — Хочешь, чтобы я капал им тебе на грудь и горло, а потом медленно слизывал? Ты хочешь этого? Скажи мне, Кев. А хочешь… — Эндрю делает паузу, поворачивает голову Кевина влево и, прижимаясь к уху губами, спрашивает: — …хочешь слизать его с моей ладони, щеночек? С моего члена? Хочешь, я размажу его по своему члену и позволю тебе слизывать и сосать? М-м-м, будет так сладко… А хочешь, я размажу мороженое по всей длине твоего стояка и буду слизывать, ласкать головку языком? Хочешь сожму головку в кулаке? Хочешь, обхвачу губами, сдавлю зубами? Хочешь, помогу тебе кончить?       Кевина так лихорадило, что мозг отказывался включать режим смущения из-за мокрого пятна, появившегося на белье. Яркая вспышка полыхнула в голове и послала молнию через всё тело, когда Эндрю с любопытством приложил ладонь к его паху, легко надавил ею и немного сжал пальцами твердый и напряженный член. Кончик указательного неспешно очертил головку через ткань джинсов, и Кевин застонал хрипло и протяжно, а бельё под пальцами Эндрю намокло ещё сильнее — он кончил от одного лишь прикосновения Миньярда к возбужденной плоти. — Я хочу. Хочу тебя. — прохрипел Дэй, шумно сглатывая вязкую, почти сухую слюну. — Твой ствол так же короток, как и твоя выдержка. — усмехнулся Миньярд с отчетливыми нотками поддразнивания, игнорируя реплику брюнета и продолжая поглаживать указательным пальцем пульсирующую головку. Кевин крупно дрожал. От наглой реплики он вспыхнул и непременно ответил бы крепким словцом, если бы Эндрю не поцеловал его: нежно, невесомо, робко, девственно. Миньярд потянул его вниз и тихо, будто стесняясь, попросил, опаляя ухо дыханием: — В следующий раз постарайся продержаться подольше, хорошо? — горячие губы мягко мазнули по уху и исчезли.       Эндрю вернулся в клуб, оставив Дэя бесконечно прокручивать в голове «В следующий раз».