Танцуй, полумесяц, танцуй Уводя за собой в темноту Веселись, но не плачь Умоляю, ведь слёзы тебе не к лицу! Pyrokinesis — «Танцуй полумесяц»
Антон подрывается с места, резко распахивая глаза, но не до конца понимая, что произошло. Сердце заходится в бешеном ритме, а перед глазами мелькают картинки из постоянного ночного кошмара. Он пытается отдышаться и привести мысли в порядок, пока не понимает, что находится в какой-то неизвестной комнате с белыми стенами. Оглядевшись по сторонам, он видит медицинское оборудование, и только после ощущает адскую боль в затылке. Тянется к нему рукой и чувствует бинт. Он упал? Что произошло? Они же ехали в церковь, а потом этот батюшка и… Череп пронзает очередной порцией боли, и Антон тихо скулит, сжимая виски руками. А перед глазами — пылающая церковь, в которой оставались все его друзья. — Блять, блять, Арс… Он с трудом скидывает ноги с кровати и смотрит на себя в отражении окна, за которым стелется глубокая ночь. На Антоне белая больничная сорочка, голова криво перемотана бинтом, который слегка пропитался кровью. Встав с кровати, Антон шатается, еле удерживая равновесие. Так же на подкашивающихся ногах шоркает к выходу из палаты. Его встречает пустой тёмный коридор и почти гробовая тишина. Антон ёжится, оглядываясь вокруг. Где-то впереди видна стойка ресепшена, за которой должна сидеть дежурная медсестра — он не так часто бывал в больницах прежде, но точно уверен, что не может быть здесь один ночью. Кто-то должен дежурить. Он пытается унять мелкую дрожь в пальцах, причину которой не понимает сам — то ли от сковавшего животного страха неизвестности, то ли от усталости и резкого пробуждения после недавнего кошмара. Что из этого всего вообще было правдой? Где заканчивается реальность и начинается сон? Быть может, весь этот бред с церковью ему просто приснился? Не может же такого быть, чтобы кто-то поджег церковь, когда внутри были все его близкие люди. Не может ведь, правда? Нет. Они все живы. Точно живы. Такого просто не могло произойти. Антон вдыхает поглубже, а в носу всё ещё стоит запах гари. Закрывает глаза и видит лицо батюшки, который, кажется, пытался ему что-то сказать. Нужно вспомнить, сосредоточится и вспомнить. Они стояли у могилы, там было чьё-то имя… Аркадий? Артемий? Как же звали покойного? Почему батюшка показал именно эту могилу? В памяти вдруг ясно и чётко всплывает имя выгравированное на одном из крестов: «Артемий Андреевич Астахов». Кто он? — Эй! Тут кто-нибудь есть? — кричит он сиплым голосом, медленно шагая вперёд. В горле першит, а во рту так сухо, будто он не пил уже несколько дней. Антон ощущает себя каким-то странником, блуждающим по палящей пустыне. Ладони потеют и он трёт их о больничную сорочку. Какого чёрта так жарко? — Эй! — Антон, — раздаётся за спиной тихий женский голос. Парень резко оборачивается и от этого темнеет в глазах. Перед ним стоит молодая девушка, одетая в форму медицинской сестры. — Вы зачем встали? Вам покой нужен. Сейчас же вернитесь в палату. — Какой, нахуй, покой? — отмахивается он, слегка пошатываясь. — Что я тут делаю? Где мои друзья? Что с ними? Что с Арсением? — Антон, вернитесь в палату, — повторяет девушка, заправляя прядь тёмных волос под медицинский колпак. Она устало вздыхает и подходит ближе, пытаясь взять его под руку, но Антон уворачивается, пятясь назад. — Не трогайте, — требует он. — Скажите, где остальные? Та церковь… я был не один. Они живы? — сердце снова начинает стучать с бешеной скоростью, будто предчувствуя отрицательный ответ, а в глазах темнеет. Его начинает мутить, и он сглатывает мерзкий ком — не хватало ещё заблевать коридор. — Пожалуйста, ответьте мне! — Антон сам подходит к медсестре и, схватив её за плечи, встряхивает. — Что вы молчите? Отвечайте! — Антон Андреевич, успокойтесь, — девушка смотрит на него слегка испуганно. — Вам нужно вернуться в палату. — Где, блять, мои друзья? — рычит Антон, сильнее сжимая руки на её худых плечах, отчего та кривится. — Отвечай! — он переходит на крик. Паника нарастает в геометрической прогрессии. Антон слышит быстрые шаги у себя за спиной, но не успевает ничего сделать, как его хватают двое санитаров, скручивая руки, и тащат в сторону палаты. — Нет! Нет! Отпустите меня! Что вы делаете? Вы не имеете права! — пытаясь вырваться, кричит Антон. А медсестра тем временем подходит ближе со шприцом в руках, тут же вкалывая его в плечо. — Нет! Не надо! Не надо! Где Арсений? — он оседает в руках мужчин, и те укладывают его на кровать. — Нет… скажите… где… он…***
Антон стоит посреди большой комнаты, напоминающей библиотеку в «Острове», но будто ещё до капитального ремонта. На бесконечных полках, тянущихся вдоль стен и уходящих под высокий потолок, стоят сотни пыльных книг. Свет приглушён, будто весь приют уже давно погрузился в сон. На длинных дубовых столах в центре помещения, где обычно стоят компьютеры и лампы под зелёными абажурами, сейчас пусто, только перевёрнутые деревянные стулья занимают его поверхность. Антон осматривается. В библиотеке никогда не было окон, но сейчас тут гуляет такой сквозняк, будто где-то не то что открыта форточка, а скорее отсутствует часть стены. Обняв себя руками, он прислушивается. Откуда-то издали, будто сквозь вакуум, раздаются тихие голоса людей. Ещё раз с опаской оглядевшись по сторонам, Антон на ватных ногах идёт в сторону массивной двустворчатой двери, ведущей в общий холл, и, толкнув её от себя, тут же замирает на месте: у центрального выхода из детского дома, там, где сейчас находится учительская, стоит Павел Алексеевич. Он выглядит будто на двадцать лет моложе, на висках нет привычкой лёгкой седины, волосы густые, слегка растрёпанные, одет в классический костюм, какие никто не носит уже достаточно давно. Рядом с ним стоит высокий широкоплечий мужчина и миниатюрная беременная женщина, кажется, на достаточно большом сроке. Они о чём-то мило беседуют, улыбаются, и, чтобы слышать их разговор, Антон подходит ближе. — Дядь Паш, здрасьте, — улыбается он, но никто не обращает внимания. — Эй! Вы что, не видите меня? — он машет рукой перед лицом директора, но тот продолжает свою беседу с незнакомцами. — Отлично. Вы меня не видите. Либо это сон, либо я умер. — Мальчик? — сияет Павел Алексеевич. — Это прекрасно, Андрей, поздравляю! — он жмёт руку мужчине, а после обнимает женщину. — Поздравляю! — Спасибо, Паш, — мужчина возвращает ему улыбку, а после поворачивается, и Антон, наконец, может нормально разглядеть его лицо. — Блять! — он испуганно отступает назад. — Это же ты… — шепчет одними губами, глядя на мужчину, которого прежде видел только на старой фотографии из архива. Он хочет дотянуться до женщины, потому что сердце вдруг сжимается от понимания, что вот они — его родные отец и мать. Не успевает Антон ничего предпринять, как вдруг всё перед глазами начинает крутиться, будто его утягивает куда-то в бездну. Картинки начинают мелькать словно вспышки воспоминаний. Одна сменяется другой. В ушах стоит вакуум. Голова идёт кругом. Антон зажмуривает глаза, стараясь взять себя в руки, а когда открывает — слегка испуганно вздрагивает. Он видит больничную палату, но не ту, в которой недавно проснулся. Эта отличается размером, вокруг стоят врачи в белых халатах, на кушетке лежит бледная женщина. Они все что-то говорят, а женщина только плачет и о чём-то просит докторов, кажется, готовясь к родам. От осознания того, что она говорит с ещё нерождённым ребёнком, по спине Антона идут мурашки. — Не волнуйся, малыш, ты обязательно выживешь, — повторяет она снова и снова, обнимая себя за живот, гладя его и морщась от боли. — Хоть кого-то из вас я спасу. Держись, маленький мой. — Мам… — сглотнув ком в горле, зовёт Антон. — Мам, я тут… — он делает шаг вперёд. Картинка меняется снова, пролетая перед глазами калейдоскопом событий. И вот он уже стоит посреди тёмной улицы, видя двоих мужчин, один из которых передаёт в руки другого ребёнка. Антон пытается сосредоточиться, чтобы запомнить как можно больше. Он должен что-то понять, увидеть мелкие детали, он ведь видит всё это не просто так. Что он должен понять? Оба человека одеты во всё чёрное, лица скрыты капюшонами. У того, что забирает малыша, на правой кисти небольшая татуировка с изображением дракона, а на безымянным пальце перстень — обычный, серебряный, но Антону он кажется до боли знакомым. Антон не слышит, о чём говорят незнакомцы, но чувствует каждой клеточкой своего тела, что этот ребёнок как-то связан с ним. Этот ребёнок он и есть. — Эй, ублюдки! Уберите от меня свои руки! Верните меня родителям! — выкрикивает он, пытаясь подойти ближе, но расстояние словно остаётся прежним, он будто топчется на месте. Тот, что передавал ребёнка, оборачивается, точно услышав его зов, и Антон вздрагивает всем телом, снова узнавая в нём своего отца. — Ты… Ты сам меня отдал… В глазах снова плывёт, снова всё мелькает вспышками. Антон пытается дышать ровно, когда видит, как кто-то идёт к воротам дома малютки, в котором он провёл первые годы своей жизни, оставляя рядом с ними люльку с младенцем. Ребёнок плачет, а мужчина смотрит на него безразлично, кидает сверху небольшой конверт с неизвестным содержанием и быстро уходит прочь, но Антон всё равно успевает разглядеть татуировку и перстень — «remember». — Что… Арс… — он, наконец, вспоминает, кому принадлежит это кольцо. Человек как-то связан с Арсением? Снова размытые силуэты. Антон пытается зацепиться хоть за один из них, чтобы понять, что происходит и почему он всё это видит, но его будто швыряет из стороны в сторону. А в следующее мгновение он стоит в комнате детского дома. Это точно тот же самый «Остров», только снова будто до ремонта в нём. Он слегка дёргается, когда видит за письменным столом тёмноволосую женщину, которая выводит что-то на листке бумаги. В комнате царит полумрак, а за её пределами не слышно ничего, будто кроме этого места жизни вокруг вовсе нет. Антону становится иррационально страшно — точно дурное предчувствие. Он проклинает себя за эту слабость. Возьми себя в руки и пойми, наконец, что тут происходит, велит он себе. — Мам… — снова зовёт Антон, отгоняя от себя тревогу, хотя и понимает, что это бесполезно — женщина его не видит и не слышит. Он подходит ближе, пытаясь прочитать текст на записке, но в глазах плывёт и он видит только размытое: «…не смогла… спасти…». — Мам, пожалуйста, не плачь, — он тянет руку, желая убрать с её глаз слёзы. — Я жив, вот он я. Посмотри же на меня. Мам, я тут… Женщина откладывает ручку в сторону, сворачивает записку пополам, кладёт её на край стола, вытирает слёзы и поднимает взгляд. Антону на секунду кажется, что она его всё же видит, что она сейчас что-то скажет, улыбнётся. Но вместо этого, мама просто встаёт с места, подходит к окну и, открыв его нараспашку, забирается на подоконник. — Мам, что ты делаешь? Не надо, не делай этого! Слышишь? — кричит Антон, бесполезно раздирая связки, а женщина расправляет руки, точно собирается вспорхнуть, и делает шаг вперёд, падая вниз безвольной куклой. — Нет! Нет! Неееет… — он бежит к окну, глядя вниз. Это всего лишь чёртов третий этаж, она ведь могла выжить. Могла же? А после видит внизу строительные балки, с помощью которых укрепляли фундамент детского дома много лет назад. Видит собственную мать, которая лежит на земле, насквозь пробитая этими самыми балками, а по её белой сорочке растекаются кровавые пятна. — Блять… Антон подрывается с места в палате. Снова пытается прийти в себя, понимая, что всё это был лишь идиотский сон — очередной ночной кошмар. Он смотрит перед собой и видит человека в чёрном, — того же, что был недавно в лесу — высокого, с закрытым маской лицом. Тот прикладывает палец, обтянутый кожаной перчаткой, ко рту, будто прося не шуметь. — Ты? — Антон пытается встать, а по щекам непроизвольно текут слёзы. — Почему я всё это вижу? Что тебе нужно? Кто ты, блять, такой? — Т-ш-ш, — человек подходит ближе, говоря шёпотом. — Тише, Антош, я тебе ещё не всё показал, нам ещё многое нужно посмотреть. Ты всё поймёшь, обещаю, — его голос звучит спокойно, но по спине всё равно идут мурашки. — Спи, — он тянет руку к капельнице, что подключена к катетеру в руке Антона, и у парня начинает кружится голова, он снова проваливается в пустоту, не в силах сопротивляться.***
Антон в очередной раз открывает глаза и понимает, что лежит посреди тёмного леса, прямо на мокрой земле, размоченной льющимся с неба дождём. Антону кажется, что это очередной ночной кошмар, только более реалистичный — он чувствует холод капель, сырость, запах дождя, травы и… страх. Неподдельный животный страх и отчаяние, которое, кажется, окутывает его с головой. С трудом поднявшись на ноги, скользя по мокрой траве, Антон пытается понять, что происходит и как далеко он от «Острова». Он всё ещё одет в больничную сорочку — значит убийца и палата не были сном? Тогда выходит, что это всё таки кошмар? Может, ему нужно проснуться? Нужно как-то прийти в себя. Нужно понять, что случилось с друзьями. Нужно как-то выбираться из этого дерьма. Со стороны трассы слышится тихий шум проезжей части, и Антон понимает, что «Остров» где-то в другой стороне. Он смотрит то на гущу леса, в ту сторону, где расположен детский дом, то в сторону трассы, решая куда идти. Сердце почему-то стучит быстрее, когда он на подкашивающихся ногах всё-таки шагает к дороге. Дождь будто усиливается, но тут, под кронами густых деревьев, он едва пробивается, обжигая кожу редкими холодными каплями. Но стоит Антону выйти на обочину, минуя массивные стволы деревьев, как столп воды тут же покрывает всё тело, моментально заставляя дрожать и стучать зубами. Он ёжится. Это какой-то слишком реалистичный сон. Так не бывает даже в том кошмаре. Капли с шумом разбиваются об асфальт, заливают глаза, и Антон старается стереть воду с лица, чтобы видеть хоть что-то. За спиной слышится шелест листьев, под натиском резкого порыва ветра. Антон обнимает себя руками, надеясь хоть немного укрыться. Думай, думай, ты здесь не просто так, ты должен что-то понять, — повторяет он себе, делая шаг ближе к дороге. Его внимание привлекает шум, который раздаётся где-то вдалеке. Обернувшись, Антон видит чёрный внедорожник, что едет по трассе не слишком быстро, точно водитель тоже не может разглядеть дорогу из-за ливня. А после парень смотрит прямо и замирает в ужасе, замечая человека в чёрном — того самого, Антон его ни с кем уже не перепутает. Кукловод. Он стоит прямо посреди дороги, даже не думая уступать место внедорожнику. Машина, приближаясь, совершает резкий манёвр, пытаясь объехать человека, сворачивая по скользкому мокрому асфальту. Слышится лязг тормозов, скрежет металла, а в следующую секунду внедорожник слетает с противоположной от Антона стороны обочины и переворачивается несколько раз, кубарем летя в кювет. Антон вздрагивает испуганно и срывается с места. Сквозь непроглядный дождь, он видит парня, которого вышвырнуло из машины через лобовое окно. А когда тот поднимается на ноги, у Антона сердце будто останавливается, после начиная стучать о рёбра с немыслимой силой. Потому что он узнаёт этого парня. Потому что лучше других его знает. Арсений. Это его Арсений. — Арс! Сынок! — хрипло раздаётся из машины. — Мам, пап… — парень поднимается на ноги, осматривается по сторонам и бежит на голоса родителей. Он хромает, а от боли почти во всём теле из глаз ручьями текут слёзы, которые тут же смешиваются с дождём. Антон его боль чувствует каждый клеточкой своего тела, его будто выворачивает наизнанку. Он ощущает каждую ссадину, каждую сломанную кость, каждую царапину. Эта фантомная боль не позволяет сдвинуться с места, ноги будто наливаются свинцом, врастая в землю — его словно затягивает в зыбучие пески. Антон пытается вдохнуть полной грудью, когда осознаёт: он знает, что произойдёт дальше, что случится в эту самую секунду. Знает, потому что Арсений сам ему рассказывал. — Арс! Арс, нет! Нет! Стой! — он бросается к нему, перебарывая боль, сквозь слёзы, машет руками, пытаясь остановить, не дать подбежать ближе. Он почти преграждает ему путь, как вдруг раздаётся оглушительный мощный взрыв, и их обоих отбрасывает на несколько метров от полыхающей машины. На серой футболке Арсения, прямо на груди, появляются кровавые следы, оставленные осколками стекла и железа. Парень хрипит, стонет от боли и пытается что-то сказать, но выходит только тихий скулёж. Антон лежит всего в полуметре от него, пытается дотянуться до его окровавленной руки. Всё тело болит так, будто это он только что чуть не умер, потому он даже встать не может. Оперевшись на ладони, игнорируя боль, он кое-как подползает к Арсению и судорожно пытается зажать раны на его груди. Понимает, что это бесполезно, но всё равно пытается хоть чем-то помочь. Чувствует, как сквозь пальцы сочится чужая горячая кровь, как капли дождя размывают её сильнее, и ничего не может сделать — Арсений его не видит, он его не чувствует. Арсений снова что-то хрипит. Из его рассечённой брови, разбитого носа и рта текут струйки крови, смешиваясь с водой, не перестающей лить с неба. Раны на груди кровоточат, сломанные кости саднят. Ему больно, так больно, что он находится где-то на грани сознания. Антон пытается дышать, только бы самому не отключиться — он ощущает всё то же самое. Нужно помочь. Нужно забрать его боль. Нужно что-нибудь сделать. — Тише, тише, лисёнок, всё будет хорошо, — Антон даже не замечает, как начинает плакать, захлёбываясь отчаянием. — Сейчас тебе помогут. Потерпи, родной, — он слышит, как вдали воет сирена скорой и видит, как мелькают огни полицейских машин. — Арс, держись… держись, — он роняет голову на чужую грудь. — Держись… Антона снова швыряет в пустоту. Он зажмуривает глаза, пытаясь взять себя в руки, пытаюсь убедить самого себя, что всё это только сон — Арсений ведь выжил после этой аварии. С ним всё в порядке. Просто нужно проснуться и найти его. Нужно прийти в себя. Взять, чёрт возьми, себя в руки. Открыв глаза, Антон понимает, что стоит в коридоре больницы перед входом в отделение реанимации. Он снова видит силуэт мужчины, слышит, как тот говорит с кем-то по телефону. На руке блестит всё тот же перстень, а на запястье видна татуировка. — Всё прошло отлично. Мальчишка выживает, а мой брат и его жена отправились к создателю, — безразличным тоном сообщает он кому-то на том конце линии. — Да. Парень пострадал сильнее, чем мы планировали. Ему понадобится время на восстановление. Я отвезу его в «Остров», как только он поправится. Да. Понял тебя. До связи. Мужчина сбрасывает вызов, убирает телефон в карман чёрных штанов и оборачивается к Антону. А парень аж дёргается от испуга в очередной раз, потому что, наконец, узнаёт в этом человеке дядю Арсения. Они виделись всего лишь раз, но Антон хорошо запомнил его лицо. — Ах ты сукин сын, — сквозь стиснутые зубы рычит Антон. — Вы всё подстроили. Вы убили их. Его вдруг одолевает такая злость, какой он не испытывал прежде. Кажется, что если сейчас ему выпадет возможность, он просто убьёт этого ублюдка. Антон уже делает шаг к нему, как его в очередной раз утягивает в пустоту. Чёрт, да сколько можно? Он открывает глаза уже в палате, где врач и всё тот же дядя Арсения сообщают парню о смерти родителей. Арсений мотает головой, мычит что-то невнятное, пытается что-то сказать, но все попытки тщетны. Из его прекрасных синих глаз ручьями текут слёзы. Лицо осунувшееся, болезненно бледное, раны на нём ещё не зажили. Он выглядит как фарфоровая кукла, которую сейчас можно разбить одним движением или неосторожным словом. Когда все выходят из палаты, Арсений оседает на пол, глуша и без того беззвучные рыдания в собственных коленях. Антон садится рядом, кладёт руку ему на плечо, пытаясь утешить, хотя уже давно понял, что всё это бесполезно — его никто не видит и не слышит. — Мне жаль, лисёнок. Мне так жаль, — шепчет он одними губами и распахивает глаза посреди кладбища, там где на горизонте полыхает церковь. — Арс! Где Арс? Где он? — Антон пытается бежать на огонь, но голову пронзает резкая боль, и он падает на колени. — Чёрт! Чёрт! Антон видит, как от церкви к нему бежит Павел Алексеевич, хочет встать на ноги и снова оказывается в больничной палате. Он испуганно смотрит вокруг, хватая ртом воздух. Никого. Кроме него здесь нет никого. Кое-как скинув ноги с кровати, он пытается встать, но падает обратно, когда тело пронзает болью. Стиснув зубы, Антон вырывает из руки катетер от капельницы и морщится от боли в висках. Ещё одна попытка встать увенчивается успехом. Ноги дрожат, но он всё равно делает шаг к выходу. Антон оказывается в том же коридоре, что и в первый раз, только теперь вдали на скамье для ожидания видно силуэт мужчины — вокруг всё ещё отчаянно темно. Но парень не успевает даже напугаться, потому что мужчина встаёт, позволяя себя рассмотреть. — Пал Алексеич, — Антон почти бросается к нему, но всё болит настолько, что он чуть было не падает. Мужчина будто по щелчку пальцев оказывается рядом, подхватывая его, спасая от падения. — Шастун, ты зачем встал? — взволнованно спрашивает он. — Дядь Паш, что с Арсением? — нервно начинает тараторить Антон, вырываясь из рук мужчины и заглядывая ему в глаза. — Скажите, он… Что с остальными? Та церковь… она… Что… — Тихо, Шастун, тихо. Тебе сейчас нужно отдохнуть, не нервничай так, — просит Павел Алексеевич. — Вернись… — Да не хочу я отдыхать! — перебивает Антон. — Где, мать вашу, Арсений? — от толкает мужчину в грудь. — Где он? Что с ним? — Шаст? — голос тихий, почти неслышный, где-то за спиной, но такой родной, что Антона бросает в холод. Он оборачивается и видит Арсения одетого, как и Павел Алексеевич, в белый халат. — Шаст! — он срывается с места, впечатывается в Антона на полном ходу и крепко прижимая к себе. — Арс, Арс, Арсений, — тараторит Антон, крепче обнимая его, точно в себя вжать пытаясь. — Господи, ты жив. Лисёнок, — он отстраняется, заглядывая в родные глаза. — А где… где ребята? — Тих, тих, Тош, — улыбается тот нежно, беря его лицо руками, поглаживая по щекам большими пальцами. — Мы все живы. Всё хорошо. Блять, ты так нас всех напугал. — Я схожу за медсестрой, — кивает Павел Алексеевич и идёт вдоль коридора. Антон ловит ртом воздух, пытаясь взять себя в руки, и снова притягивает Арсения в объятия, зарываясь носом в сгиб его плеча и шеи, вдыхая запах. — Но… Как вы вышли из церкви? Я думал вы все там, думал… — Там сначала задний ход вспыхнул, Пал Алексеич панику поднял и вывел нас всех. Мы успели убежать, но решили что ты там остался, — чуть отстранившись, говорит Арсений. — Я тебе потом всё расскажу, хорошо? Тебе отдохнуть надо. Пойдём в палату. — Нет, нет, я не хочу… — Эй, Шаст, — Арсений берёт его за руку, чуть сжимая. — Я останусь с тобой, не бойся. Ты чего? — Арс, я видел их… наших родителей. Я видел, как умерла моя мама, видел ту аварию… когда твои родители… — он сглатывает ком, не позволяя себе заплакать из-за воспоминаний об Арсении, лежавшем в луже крови. — Тебя видел… в тот день… Это твой дядя… — Шаст, я… — Нет. Подожди, пожалуйста, — Антон не даёт ему вставить и слова. — Это был твой дядя. Он помог подстроить ту аварию. Я видел его. Клянусь, Арс. Я не вру. Я видел. Видел всё. Они всё это изначально спланировали… Они… Они наших родителей убили… — слёзы всё же не выходит сдержать, они начинают катиться по щекам непроизвольно, от одних лишь воспоминаний. — Т-ш-ш, тихо. Эй, эй, — Арсений хватает его за плечи, слегка встряхивая и заглядывая в глаза. — Я верю тебе. Успокойся. Дыши, давай, — он сам делает глубокий вдох вместе с Антоном. — Вот так. Ты умница, родной. Дыши, — он улыбается и снова обнимает его. — Всё в порядке. Сейчас ты успокоишься и мы поговорим, ладно? — Да, да… — выдыхает Антон, пытаясь взять себя в руки. Они живы. Они все живы.***
В палате стоит почти гробовая тишина. Слышно только тяжёлое дыхание Арсения после того, как Антон заканчивает свой рассказ о том, что видел в этом дурацком сне или в воспоминаниях подкинутых ему Кукловодом? В голове всё ещё какой-то вакуум и он не до конца понимает проснулся ли вообще. Что если это всё ещё продолжение его бреда? Павел Алексеевич сидит в дальнем углу на стуле, который скрипит от каждого малейшего движения. В какой-то момент он, похоже, не выдерживает напряжения, повисшего в воздухе, и поднимается на ноги, начиная мерить палату шагами. Антон следит за ним взглядом — от двери до окна ровно пять широких шагов. — Хочешь сказать, что этот ублюдок был тут, пока… — Павел Алексеевич не договаривает. — Как? Как он сюда попал, мы ведь уехали всего на час и сразу вернулись обратно. Чёрт, а если бы он с тобой что-то сделал?! Я больше вообще отсюда не уйду! — он трёт виски. — Просил ведь врачей никого кроме нас не пускать. — Я не знаю, как он тут оказался, но я точно его видел. И вообще не думаю, что он разрешения у врачей спрашивал… — Антон вздыхает. — Он показывал мне всё это, хотел, чтобы я увидел и что-то понял. Но я ничего не понимаю. Все образы были размыты, я помню только отрывки, будто вспышки воспоминаний, но… не моих. — Получается, что вы с Арсением оба не просто так попали в «Остров». Тебя намеренно отдали в дом малютки, где работала Ляйсан, они знали, что она поймёт кто твоя мать. Знали, что она передаст тебя в «Остров», — Павел Алексеевич кивает сам себе. — Но я всё ещё не понимаю, при чём тут Арсений. Как вы связаны? — Если бы я знал, — отзывается Антон. — Знаю только, что это сон снится мне не просто так. Я… мне кажется, мы должны были встретиться, должны были сблизиться, но почему не понимаю. — Блять, — выдыхает мужчина и тут же добавляет: — Извините. — Не извиняйтесь, — машет рукой Арсений, который сидит на кровати рядом с Антоном, — тут по-другому и не скажешь. Нихуя не понятно. Он выглядит спокойным, хотя Антон видит, что в глазах бушует пламя. Не удивительно, учитывая, что он только что узнал, что его родителей убил его же дядя. — Бля, Шаст, а ты уверен, что… Дядя Дима, конечно, тот ещё придурок, но… — Арсений замолкает. — Он не мог родителей убить, не мог в этом участвовать. Папа же его родной брат, зачем ему это? Он же… — по его щекам начинают течь слёзы. — Арс, — Антон приподнимается на кровати, на которую его уложили сразу по возвращении в палату, берёт Арсения за плечи и тянет на себя, обнимая, будто пытаясь спрятать от всего мира, — не плачь, пожалуйста. Я знаю, что это полный пиздец, но… Я не мог ошибиться. Это точно был твой дядя и он совершенно точно замешан в смерти твоих родителей. У него ещё татуировка на руке была, кажется… — Дракон, — подсказывает Арсений, всхлипывая. — Да и перстень, как у тебя, — Антон берёт его руку в свою, разглядывая кольцо. — Точно такой же. — Этот папин, — Арсений отстраняется, вытирая влагу с глаз тыльной стороной ладони. — У них одинаковые были. Это всё, что дядя Дима мне отдал. У меня от родителей только этот перстень и фотка. Даже личных вещей не осталась, их все… продали или раздали, не знаю, — он усмехается. — Пал Алексеич, а вы не знаете, кто купил нашу старую квартиру? Мне просто интересно, кто носит папины трусы и читает мамины книги. Слушайте, — он достаёт из кармана телефон, — а давайте у этого урода и спросим, а? Пусть дядюшка расскажет мне, какого хуя ему сделали мои родители… — Арс… — зовёт Антон. — Нет, а что? Я имею право знать, какого чёрта! Я, блять, хочу знать, каково это убить своего брата, а потом спокойно смотреть мне в глаза! — Арсений срывается на крик и вскакивает с места, выискивая в телефоне номер дяди. — Лис, — Антон тоже встаёт, пытаясь вырвать телефон из его рук. — Не надо. Не делай глупостей. — Почему? Что, только тебе можно делать глупости? — фыркает парень. — Я просто хочу спросить, почему он это сделал! Хочу посмотреть этой мрази в глаза! Он… он блять мою маму убил, Антон! — Пал Алексеич, — Антон смотрит на мужчину, и тот, понятливо кивнув, выходит из палаты, прикрывая за собой дверь. — Лисёнок, давай успокоимся, ладно? Отдай мне телефон. Давай поговорим, хорошо? Поговорим и решим, что нам с этим делать. — Я не хочу разговаривать! — Арс, — Антон подходит ближе, сам вырывает телефон из чужих рук и откидывает его на кровать, — ещё раз говорю, успокойся. Возьми себя в руки! — он берёт его за лицо, заглядывая в глаза. — Импульсивные решения не помогут нам выжить. — И что нам делать? — Арсений вырывается, отходя на пару шагов назад. — Что? Предлагаешь мне сидеть и ждать пока мой дядя решит и тебя прикончить? Антон, я… если с тобой что-то случится, если они… — Со мной ничего не случится, — улыбается Антон, пытаясь убедить в этом и себя тоже. — Не говори ерунды, я же обещал, что рядом буду. Иди сюда, — он притягивает его к себе в объятия, — тихо, родной, всё хорошо. Я знаю, что мы должны делать, но нужно чуть-чуть подождать и не делать глупостей, хорошо? — Прости, — уже спокойнее вздыхает Арсений, обнимая в ответ. — Извини, я устал просто и так перепугался за тебя… Ты даже не представляешь как. Я чуть с ума не сошёл… — Я в порядке. — И… что ты задумал? — Я расскажу тебе позже, хорошо? Когда сам буду уверен, — Антон заглядывает ему в глаза, а после целует в губы. — Потерпи ещё немного. Всё будет хорошо. — Ты всегда так говоришь, а всё только хуже становится, — Арсений улыбается невесело. — Я боюсь, что в следующий раз буду стоять не в больнице, а на твоей могиле. — Не будешь, — возражает Антон. — Я же живучий, как таракан. Арсений закатывает глаза: — Придурок ты, а не таракан… — и тихо смеётся. — Угораздило же меня в тебя втрескаться. Нет бы девушку найти, жить спокойно… — Охуел? Щас в глаз дам, — Антон тоже хихикает. — Думаешь, всё это мой дядя с твоим отцом делают? Ты сказал, что он сам отдал тебя в дом малютки, — Арсений отходит, садясь на кровать и хлопает рукой рядом с собой, подзывая Антона. — Да, вот только мой отец умер, — Антон разводит руками, усаживаясь рядом. — Возможно, он и был в этом замешан, но сейчас… не знаю… Господи, как я заебался, сил нет. — Ладно, — Арсений улыбается, переплетая с ним пальцы рук. — Давай решим, что делать со всей этой информацией, когда ты вернёшься в «Остров». Тебе сейчас отдыхать нужно, а не нервничать ещё сильнее. Чего зря мозги напрягать, если ответов всё равно нет. Думаю, Куколд… — Кукловод, — смеётся Антон. — Да похуй, — Арсений машет рукой. — Придурок этот ещё объявится и даст нам понять, что ему было нужно. Мне больше интересно другое: ты сказал, что в церкви видел след волочения, будто кого-то по земле тащили, но… Из наших ребят никто не пропадал. Может, тебе могло показаться? Не удивительно, учитывая в каком ты был состоянии, ещё и батюшка этот мутный… — Он, конечно, мутный, но явно что-то знал, — Антон трёт ладонями глаза. — Я хочу найти его и поговорить. Может, он расскажет мне хоть что-то ещё. — Например? — Например, чья это была могила. — Ты помнишь имя? — Артемий Андреевич Астахов. Фамилия отца, кажется. — Давай так, ты выздоравливай, а я попробую что-то узнать. Сегодня поговорю с Ляйсан Альбертовной. Может, она помнит были ли у тебя родственники с таким именем. Позвоню тебе, как только выясню, — Арсений встаёт с места и целует его в лоб. — Отдохни немного. Пал Алексеич с тобой останется, а я вернусь завтра после уроков. Хорошо? — Угу, — кивает Антон, укладываясь на кровать. — Арс, только будь осторожнее. — Ты же меня знаешь, — улыбается парень. — Поэтому и прошу, — Антон возвращает ему улыбку. — Позвони мне, как до приюта доберёшься, чтобы я не волновался. — Конечно. До завтра, — Арсений ещё раз улыбается, подходит ближе, оставляет поцелуй на губах и выходит из палаты.***
Утро следующего дня проходит в суматохе. Антон ходит на какие-то идиотские процедуры, ругается с врачом, потому что тот отказывается отпускать его домой. Бродит по больнице, не желая сидеть в палате. Сбегает до ближайшего магазина, покупает пачку сигарет и курит прямо на крыльце, из-за чего снова получает нагоняй от врача. Павел Алексеевич уезжает ещё с самого утра, и то только потому, что Антон сам отправляет его в детский дом — он дежурил у палаты всю ночь, боясь появления Кукловода, поэтому парень чуть ли не силой выталкивает его, заставляя уехать. Ему тоже нужно отдохнуть, потому что совсем скоро Павел Алексиевич начнёт напоминать живой труп — настолько дерьмово он выглядит. На смену директору приезжает Станислав Владимирович, который, впрочем, выдерживает всего пару часов, а после, удостоверившись, что Антон в порядке, тоже уезжает. Друзья звонят чуть ли не каждые пять минут, спрашивая о самочувствии, и в какой-то момент Антону хочется послать их куда подальше, только бы перестали так трястись. Он, в конце концов, не сахарный. Подумаешь, потихоньку сходит с ума, что бубнить-то сразу?! Антон думает о том, что делать дальше, и единственным верным решением кажется забрать Арсения и свалить куда подальше, пока весь этот кошмар не закончится — только бы ещё хуже не стало. Он думает, что пока он сидит в этой треклятой больнице, Кукловод может навредить ещё кому-то. Вдруг, он что-то сделает с Арсением или ребятами? Антон ведь даже помочь не сможет, потому что находится за три версты от приюта. Как будто раньше ты мог чем-то кому-то помочь, говорит он сам себе и усмехается, помощник хренов. Когда телефон звонит в очередной раз, Антон уже готовится действительно послать звонящего, но вовремя видит на экране такое знакомое и родное «Лис». Он улыбается и берёт трубку: — Арс? Привет. — Привет. Как ты там? — тихо спрашивает парень каким-то слишком уж грустным голосом. — Живой, — Антон улыбается, желая поднять Арсению настроение и выдаёт первое, что приходит в голову: — Куколд пока до меня не добрался. — Дурак! — ворчит Арсений, но всё же смеётся звонко. — Думай, что говоришь, тупица. — Извини, — хихикает Антон, откидываясь на кровать. — Зато ты смеёшься. Оно того стоило. — У меня урок через двадцать минут, — Арсений, судя по звукам, куда-то идёт, — но вечером я к тебе заеду. Хорошо? — Да. Конечно, не волнуйся, я тут со скуки не помер пока, — Антон смотрит на время и думает, что до смерти от скуки, в принципе, не далеко. — Ты что-нибудь узнал? — Вообще, да, — Арсений чем-то шуршит, гремит и тихо фыркает, — но думал рассказать тебе вечером, — раздаётся громкий звон. — Блять! Шаст, повиси секунду. — Что у тебя там происходит? — Да я колбы в кабинет химии нёс, — вздыхает Арсений обречённо. — Не донёс, как ты понимаешь. Погоди ещё немного, — он снова чем-то шуршит. — Маш, прости придурка, — говорит виновато, и в ответ слышится голос уборщицы. — Всё, я тут. В общем, у меня две новости, плохая и хуёвая. Тебе с какой начать? — С плохой? — скорее спрашивает, чем отвечает Антон. — Пал Алексеевич сегодня с утра уехал в ту деревушку, где находилась церковь. Мы только что созванивались, — Арсений пыхтит, а после слышится хлопок двери. — Шаст, этого твоего батюшки там никогда не было. — Чего? — переспрашивает Антон, поднимаясь на кровати и поудобнее перехватывая телефон. — То есть как? — Ну, вот так. Либо это был никакой не батюшка, либо у тебя колпак окончательно сорвало, — он тихо усмехается. — Я очень надеюсь на первый вариант, но второй ближе к реальности. Без обид. — Спасибо, родной, очень мило, — фыркает Антон. — Блять. Я ни хуя не понимаю. Как такое возможно? Я же видел его, разговаривал. Походу, я реально с ума схожу. Мне пора переезжать в палату с мягкими стенами… — Да ладно тебе, — Арсений, судя по голосу, улыбается, — не преувеличивай. — Все вы так говорите, а потом: вот тебе Шастун, — он встаёт с кровати, расхаживая по палате взад-вперёд, — классная смирительная рубашка и собственные апартаменты в дурке. Арсений снова хихикает: — Да уж. Дичь какая-то. Мы похоже все кукухой скоро поедем. Антон задумывается над этой информацией. Ладно, похоже у него действительно не все дома. Может, всё таки стоит проверить голову? Он же, чёрт возьми, откровенно сходит с ума! — Тош? — зовёт Арсений. — Не накручивай себя, слышишь? Я понимаю, что всё это какой-то бред, но мы разберёмся, ладно? Не волнуйся только. Я рядом. — Я знаю, лис, — Антон кивает, будто собеседник его видит. — Какая там вторая новость? Давай, добей меня, чего уж там. — Я разговаривал с Ляйсан Альбертовной. Она говорит, что не помнит, чтобы у Андрея вообще был кто-то из родных, кажется, кроме брата, который занимался его похоронами. Может, имя на той могиле — совпадение? — Не думаю… С нашим маньячеллой верить в совпадения — такое себе. — Блять. Заебало всё это. Почему он не может просто сказать, что ему, блядь, от нас нужно. Как бы я хотел просто свалить куда подальше, бросить всё и не вспоминать никогда. Антон закусывает губу, потому что он думает об этом уже не первый день. Может, это действительно вариант? Может, им правда уехать? Всё это его настолько задолбало, что он готов просто сбежать из приюта, забрать Арсения и сбежать, чтобы никто не знал где они. — Катя с Окс хотят порыться в архивах «Острова», — продолжает Арсений, вырывая Антона из мыслей, — надеются что-то найти. Антон трёт переносицу: — Хорошо. У вас там как вообще? Тихо? — В Багдаде всё спокойно, не волнуйся, — Арсений, судя по звукам, снова куда-то идёт. — Знаешь, меня удивляет, что мы так спокойно обо всём этом говорим. Ты понимаешь, что мы настолько привыкли ко всему этому пиздецу, что уже даже не удивляемся? Это, блять, не нормально. — Счастливая беззаботная жизнь подростков, да, — Антон смотрит в окно, на двор больницы, освещённый ярким солнцем. — Ладно, Арс, мне на процедуры нужно и подумать над всей этой хуйнёй… Я… я тебе перезвоню. — Хорошо, — Арсений не сбрасывает трубку, будто собираясь сказать что-то ещё. — Эмм… Шаст? — Ммм? — Я соскучился. Очень. — Я тоже, лисёнок, тоже. — А ещё я очень хочу, чтобы всё это закончилось, и мы смогли жить спокойно. Только ты и я. Далеко-далеко отсюда. — Я тоже, — Антон улыбается нежно, прижимая телефон к уху, будто через него может передать всю накопившуюся внутри нежность. — Я же обещал, что скоро всё будет хорошо. Подожди немного. Я выйду из больницы и всё будет иначе. — Объяснишь? — Позже. — Окей. Ты меня пугаешь. — Да? С чего бы это, я думал я сама адекватность, — смеётся Антон. — А ещё думал, что нравлюсь тебе. Арсений тоже издаёт тихий смешок. — Да. Ты прав, — спокойно отвечает он, хотя на фоне уже звенит звонок на урок. — Именно поэтому я всё ещё тебя терплю. — Терпишь меня? — наигранно возмущается Антон. — Вы нарываетесь, молодой человек. — Знаю, — самодовольно заявляет Арсений. — Очень соскучился не только по тебе, но и по твоим рукам, губам… и… — он замолкает, и Антон готов поклясться, что парень покраснел от смущения. — Правда? — Антон возвращается к кровати, поправляя подушку и укладываясь. — Ага. Как ты смотришь на секс по телефону? Вот теперь щёки вспыхивают у Антона. — Арс! — А что? — в голосе снова слышно улыбку. — Ладно, храни свой целибат дальше. Я пошёл на урок, мистер «я не мечтаю разложить тебя на ближайший поверхности». У меня тут Английский язык сейчас, хотелось бы твой, конечно… — Я бы с большим удовольствием сделал с тобой много разного своим языком, лис, — улыбается Антон, слыша как парень тихо скулит в трубку. — И обязательно сделаю, когда вернусь. — Невыносимый, блин, — хнычет Арсений и добавляет, перед тем как положить трубку: — Пока. — Пока, — отвечает Антон уже в пустоту. Он думает о том, что произошло за эти пару дней. Думает о своих видениях и об Арсении в них. И теперь уже точно уверен, что им нужно уехать, потому что заветное «вместе» и «всё хорошо» не наступит, пока за их спинами маячит смерть. Антон должен спрятать Арсения.