***
— Объясни, — потребовал Алоис, когда Клод опустил его у входа в особняк. Он бежал домой на максимальной скорости, о чем нельзя было сказать по его внешнему виду: ни один волосок на его голове не выбился. Алоис же в свою очередь был уверен, что его собственные волосы выглядели кошмарно. — Минуту, Ваше Величество, — возразил Клод. — Нам следует войти в дом, думаю, надвигается ливень. И вам нужно согреться. Боюсь, что из-за ветра вы могли простудиться. Алоис закатил глаза, но уступил, позволив Клоду провести себя в маленькую гостиную, усадить в кресло у огня и накинуть на ноги плед. — У вас есть вопросы, — сказал он наконец, встав по стойке смирно возле камина. — Только один. — Алоис скрестил руки на груди. — Что ты имел в виду, сказав, что этот Себастьян — тот, кто убил моего брата? — Когда вы продали мне свою душу, — начал Клод, — вы совершили это в обмен на мое служение и обещание о том, что однажды я разыщу и уничтожу того или тех, кто убил вашего брата и всех жителей деревни, в которой вы жили. Фаустовский контракт — это не просто соглашение слова и дела, это договор, влекущий за собой последствия в физическом мире. Ваша месть становится моей и тем самым наделяет меня способностью чувствовать, когда цель сей мести находится в пределах моей досягаемости. — Что?! — рявкнул Алоис. — Хочешь сказать, что он был у тебя в руках, что у тебя был шанс прикончить его, и ты позволил ему уйти? — Нет, — мягко возразил Клод. — Я не хочу сказать именно это. Хоть я и правда мог попытаться убить его, в данных обстоятельствах это бы не было мудрым поступком. — О каких обстоятельствах ты говоришь? — Во-первых, потенциальных врагов было двое. — Клод опустился на колено у ног Алоиса. — Я не мог вступить с ними в бой, не поставит под угрозу вашу безопасность. В любой ситуации ваша безопасность должна быть моей первостепенной задачей. Если бы я напал на одного из них, другой напал бы на вас. Что подводит ко второму пункту. — Он нахмурился. — Они — связанная пара. — Ты так и не сказал, что это значит, — заметил Алоис. — Хотя, полагаю, что догадываюсь. — Существует ритуал, — пояснил Клод, — заклинание, древнее, как язык, на котором оно написано, ритуал, который соединяет душу человека с демоном и тем самым превращает человека в такого же демона. Тогда двое связаны навечно. Алоис изумился. Стать демоном? Жить вечно? Он никогда не думал, что это возможно. — Связаны навечно? Как узами брака? — спросил он. — Вроде того, — ответил Клод. — Как гласит история, жил некогда демон, один из первых, кто принял фаустовский метод существования. Он так сильно полюбил своего хозяина-человека, а хозяина — демона, что по завершении контракта ни один не желал разлучаться с другим. В качестве решения демон придумал этот ритуал. Клод рассказывал это с насмешкой, выражение на его лице было таким, будто он съел что-то гнилое. Какие бы остатки чувств еще ни оставались в иссохшей оболочке сердца Алоиса, они отдались болью. Как же невыносимо романтично — любить кого-то так по-настоящему и сильно, что находишь способ провести вместе целую вечность, за гранью того, к чему могла бы прикоснуться смерть или сама преисподняя. — Как жалко, — сказал он вместо этого, признательный, когда Клод, кажется, одобрил его реакцию. — Совершенно бесспорно. — Клод поднялся на ноги и начал медленно расхаживать перед камином. — Однако этот ритуал, хоть он и является банальным, жеманным проявлением слабости, все же дает объективные преимущества. Новообращенный демон создается из силы уже существующего контракта, что, в свою очередь, создает беспрерывный обмен энергией. Сила каждого демона питает силу другого и ей же питается. Оба в последствии становятся значительно сильнее, а следовательно, уничтожить их куда труднее. — Такая сила кажется заманчивой любому демону, почему же ритуал не распространен? — Начнем с того, что он настолько древний и так редко практикуется, что лишь очень немногие демоны вспомнят о нем как о нечто ином, чем легенда, не говоря уже о том, чтобы обладать знанием его проведения. И существует также тот факт, что к нему никогда нельзя прибегать без того всепоглощающего желания, которое и породило его тысячелетия назад. — Ох, не говори мне, что вы все решили начать следовать правилам. Клод перестал ходить и поправил очки. — Это не правило. — Казалось, сама мысль об этом его оскорбляла. — Нет никаких законов, управляющих применением демонической магии, кроме законов самих природы и реальности. К нему нельзя прибегать просто потому, что нельзя. Он вздохнул. — Узы власти, или узы брака, как их называют наиболее сентиментальные из мои собратьев, — это живое создание, физическая, осязаемая связь между душами и разумами двух существ, нечто в тысячу раз сильнее фаустовского контракта. Вступление в такой союз без полного взаимного доверия и… симпатии, какой бы она ни была, способно привести к безумию. Согласиться веками делить мысли и чувства другого — поступок нелегкий. — О. — Ну вот и все. Ему определенно не удастся уговорить Клода обратить его, только если его сила соблазнения не станет всемогущей. — Как же нам тогда убить Себастьяна? — поинтересовался он. — Если они с Сиэлем связаны узами, а связанные узами демоны так сильны, как ты говоришь, можно ли вообще что-либо сделать? — Ох, определенно, — уверил его Клод. — Чтобы убить любую добычу, нужно лишь найти верное оружие. — Он повернулся к двери. — Ханна, войди. Ханна, явно дожидавшаяся в коридоре, ступила в комнату, робко вперив глаза в пол. Бросив взгляд на Алоиса, она инстинктивно коснулась повязки, покрывавшей левую часть ее лица. — Ваше Высочество. — Она присела в реверансе. — Мы с господином как раз обсуждали наилучший способ убить существо неимоверной силы. Ханна улыбнулась. Ее улыбка была редкостью и роскошью. Алоис, нужно сказать, не знал, что она была способна выглядеть такой коварной. — Ох? — Мы гадали, — продолжил Клод, — не можешь ли ты просветить нас. — Конечно, Клод. Ханна пересекла гостиную и встала подле Алоиса. На сей раз она посмотрела ему в глаза. — Существует меч, — сказала она, — способный уничтожить душу любого существа, какое ранит. Его называют Лэватейнн.***
Пока, как Сиэль и Себастьян, сбежав, добрались до отеля, пошел ледяной ливень. Приземлившись на балконе их номера, Сиэль наконец почувствовал всю степень своего состояния — одежда промокла насквозь и прилипла к коже. Во время стремительного ухода он оставил балконные двери открытыми. В номере стояла стужа, и хотя ни один из них не мог подхватить простуду, это и не означало, что холода они не ощущали. Сиэль, содрогаясь от дрожи, стоял в центре комнаты, пока Себастьян разжигал камин — он нагреет помещение быстрее радиатора. Мрак грозовой ночи был изгнан, оставленный на границах комнаты огнем, уже начавшим потрескивать. Несмотря на постепенное нагревание воздуха, Сиэль чувствовал себя онемевшим, не только телом, но и разумом, что погружался в белое недвижимое марево паники. То, чего он боялся — что наступит момент, когда Себастьяну будет угрожать опасность, а он будет бесполезен и не сможет спасти его — свершилось. Свершилось, а он оказался не готов. И из всех людей причиной тому была Лиззи. Лиззи и ее подруга, или любовница, или кем бы она ни являлась — девушка-загадка, которая была чем-то совершенно иным, чем-то нечеловеческим. Этим двоим не предоставило труда просто-напросто выхватить Себастьяна из воздуха. Он испытывал тот же тошнотворный страх, который овладел им, когда Норман Хейг заточил его в лондонской канализации, и он не знал, был ли Себастьян еще жив; тот же слепой ужас, который он чувствовал словно лед в венах той ночью несколько месяцев спустя, когда Себастьян едва ли не истек кровью у него на руках. Теперь он плакал. Лицо было мокрым и холодным, слезы по сравнению с этим горели. — Сиэль? Себастьян был там, где-то в комнате, вне поля зрения Сиэля, а когда встал пред ним, выглядел более обеспокоенным, чем Сиэль когда-либо видел его. — В чем дело? — тихо спросил он. — В чем дело? — Сиэль вдруг изумленно рассмеялся. — Дело в том, что я бесполезен. Тебя от меня нет совершенно никакого толку. Я не могу сражаться, как ты, и какой бы силой я не обладал, она потеряна. Руки внезапно сделались такими же горячими, как и слезы. Он вытянул их вперед, ладонями вверх, почти ожидая, надеясь увидеть огонь, но вместо огня были лишь его руки, столь же непримечательные, сколь и всегда. — Я был когда-то стихией, — вспоминал он. — Но с тех пор я не могу призвать то пламя. Я пытался. И даже сейчас мне кажется, что я должен быть способен сжечь до основания весь город. Но ничего нет. У меня ничего нет. Себастьян взял Сиэля за запястье и поцеловал его ладонь. Губы были ледяными по сравнению с жаром кожи. — Как ты можешь говорить такое? — Он со скорбью посмотрел на Сиэля. — Как могло случиться, что я настолько подвел тебя, что ты веришь в эту ложь о себе? — Он убрал спутанные мокрые пряди волос с глаз Сиэля. — Ты раз за разом доказывал, что ты мой спаситель и мое утешение. Ты есть и всегда будешь причиной моего существования, целью, ради которой я живу и дышу, вне зависимости от того, полезен ты мне или нет. Он притянул руки Сиэля к своему лицу. — Я чувствую огонь в тебе. Не сомневаюсь, что, когда придет время и он будет нужнее всего, ты не подведешь. Он поцеловал Сиэля в щеку, в скулу, в краешек губ. — Я так испугался, — признался Сиэль. — На мгновение я подумал, что потерял тебя. Глаза Себастьяна впились в его, пылая собственным огнем. — Никогда, — прошептал он. Что-то внутри Сиэля щелкнуло — он резко подался вперед и яростно поцеловал Себастьяна. Вцепился в насквозь промокшую рубашку, без труда разрывая ткань и срывая ее со спины, проводя ногтями по груди, оставляя яростные красные царапины и все это время целуя его до беспамятства. Сам Себастьян не проявлял со своей стороны никакого сопротивления. Он придвинул их ближе к огню, ни на миг не отрывая своих губ от губ Сиэль, пока, повалив их на пол, не перекатился, оказавшись сверху, и не прижал его, закинув руки над головой. — Сиэль. — Он тяжело вздохнул, немного пораженный внезапной истерикой. — Любовь моя, все хорошо. Я здесь. — Он прижал одну руку Сиэля к центру своей груди. Сиэль ощутил под ладонью биение сердца Себастьяна и вздрогнул. — Они забрали тебя, Себастьян, — вымолвил он, задыхаясь от слов. — Они забрали тебя у меня, и я ничего не мог поделать, чтобы их остановить. Себастьян рассмеялся на это. Сиэль нахмурился, и он поцеловал складку между бровей. — Мой дорогой, милый мальчик, — прошептал он, — ты забрал меня обратно. При любых других обстоятельствах он бы рассердился, услышав, как Себастьян называет его мальчиком, но при любых других обстоятельствах Себастьян бы дразнил его. Однако сейчас его голос звучал так искренне, был так пропитан любовью и желанием, что Сиэль возгордился таким ласковым прозвищем. Возбуждение, уже клубившееся в животе, перетекло на грудь, руки и ноги. Он приподнял голову, чтобы вновь поцеловать Себастьяна, стонучи в губы и дразня языком. Как только Себастьян отпустил его запястья, Сиэль потянулся к его брюкам. — …бастьян. — Он разорвал поцелуй, тяжело вздохнув от неудовольствия, когда Себастьян убрал его руки. — Ты нужен мне. — Да, этот факт весьма очевиден, — отметил Себастьян, качнув бедрами. Оба были возбуждены, но ощущение вышло неприятным из-за одежды, которая практически приклеилась к ним. Он быстро оторвал рубашку от кожи Сиэля, хотя не так быстро, как Сиэлю хотелось бы, останавливаясь, чтобы потереться большим пальцем о сосок, просто ради того, чтобы услышать, как он постанывает, и почувствовать, как его тело выгибается навстречу прикосновению. — Мне нужно, чтобы ты трахнул меня, — уточнил Сиэль и, дернув руку Себастьяна ко рту, вобрал три пальца, так, что чуть было не поперхнулся, обволакивая их слюной. Он приподнял бедра, когда почувствовал, что Себастьян стянул с него брюки; наконец свободный, член подергивался и болел, натертый до красна. Себастьян облегчил боль ртом, неспешно облизав снизу вверх, прежде чем нежно обсосать головку. Он покачивал головой все больше и больше, пока не вбирал его почти до основания, пока Сиэль, жадно посасывая его пальцы, не стонал так, как будто на их месте был член Себастьяна. Куда ты хотел, чтобы я тебя трахнул? поддразнил Себастьян, хотя у самого от возбуждения голова шла кругом. Сиэль не удостоил такую насмешку прямым ответом. Вместо этого он зацепился коленом за плечо Себастьяна и вдавил пятку в позвоночник, пока член не вошел по самое горло. Себастьян воспринял это как явный намек продолжать. С непристойным звуком пальцы выпали изо рта. Он подогнул колено и дразнящим движением обвел проход пальцами, прежде чем втиснуть сразу два. Спина Сиэля выгнулась, он прошипел и, пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь, крепко вцепился руками во влажные волосы Себастьяна. Все еще такой тугой для меня, даже после того, как я растянул тебя утром, заметил Себастьян и, позволив члену выскользнуть изо рта, поцеловал мошонку, приласкав ее затем языком. Сиэль проскулил, пытаясь дернуть бедрами навстречу прикосновению, но Себастьян удержал его второй рукой, которую прижал груди. Голова Сиэля глухо ударилась о пол, когда Себастьян просунул к двум пальцам третий, толкая и сгибая их до тех пор, пока с каждым движением не касался простаты. Искры наслаждения пробежали по спине, отвлекая Сиэля от боли, хотя и не полностью. Где-то было масло, но он просто-напросто не выносил мысль о том, чтобы Себастьян прекратил прикасаться к нему, чтобы найти его. — Себастьян, пожалуйста… я могу выдержать больше, — настаивал он. — Знаю, что можешь, драгоценный, — проворковал Себастьян, обхватывая ладонью основание члена Сиэля и быстро проводя по нему вверх-вниз. — Но если я трахну тебя прямо сейчас, я причиню тебе боль. — Да, — согласился Сиэль, — причинишь. И я хочу этого. Мне нужно это. Нужно почувствовать ее. К тому же, есть разница между болью и вредом, а ты не можешь навредить мне всерьез, и… ох, черт! Он был доведен до такой степени беспамятства, что начал бессвязно бормотать, да так, что не заметил, как Себастьян сел на колени и высвободил член из брюк; не заметил, пока тот не приподнял его за бедра и не вонзился без предупреждения. — Так? — спросил Себастьян на конце отчаянного стона. Сиэль чувствовал через связь его наслаждение, облегчение, подтверждение того, что Себастьян ждал этого с таким же нетерпением. Да, внутренне ответил Сиэль, не в силах говорить, оттого что воздух выбило из легких. Он сжал челюсть и заставил себя задышать, привыкая к члену Себастьяна внутри себя, чувству такому правильному и знакомому, что боль его была так же желанна. Какой была секунду спустя, когда Себастьян двинулся, неспешно обладая им; член терся о внутренние стенки столь восхитительно, задевал колечко мышц, растягивал его, заставляя Сиэля сжимать его, как будто бы он и сам не хотел это сделать. Себастьян закинул колени Сиэля себе на плечи, почти что сгибая его пополам, пока он короткими, резкими толчками неумолимо вбил его в пол. Сиэль был прижат под ним, голова запрокинута назад, горло открыто, точно жертва, которую вот-вот поглотят. Слезы продолжали литься, катились по щекам и покалывали в ушах, потрескивая как огонь в камине. — Себ-ах, а-а… — проскулили он. — Поцелуй… черт, поцелуй меня, прошу. Себастьян сбросил ноги Сиэля и нагнулся над ним, хватая за копну волос и запрокидывая голову, чтобы вцепиться в его губы жгучим поцелуем. Сиэль скрестил ноги за спиной Себастьяна и, посасывая его язык, провел ногтями по плечам, оставляя за собой такие же следы, какие он уже оставил на груди, на что Себастьян ответил, поставив под челюстью Сиэля яркий след. Это, принимая во внимание все детали, была любимая позиция Сиэля. Когда Себастьян был на нем, в его объятиях, и целовал его. Когда он давил на Сиэля всем весом, врезаясь в него, погружаясь, пока резкие движения его бедер не делались мягкими, пока он не вбивался, заведя одну руку ему под поясницу, чтобы придерживать при каждой соприкосновении их тел. Животные, один и другой, рабы своих низменных желаний и друг друга. Больно? спросил Себастьян. Да, сказал ему Сиэль, это безупречно, ты безупречен. Ты так чудесно делаешь мне больно. Сказать по правде, худшая боль стихла, уступив место наслаждению от того, как член Себастьяна проникал все глубже, ударяясь о простату; каждый распускающийся взрыв экстаза контрастировал с укусами ковра под голыми плечами, от которых, он знал, останутся ожоги, когда это кончится. Кончи для меня, Себастьян, умолял Сиэль. Мне нужно почувствовать, как ты кончаешь в меня, нужно… Для тебя что угодно. Голос Себастьяна звучал беспомощно, задыхаясь, даже в голове. Со рваным рыком он излился в Сиэля, но продолжал иметь его, проталкивая семя все глубже и глубже. Сиэль простонал, чувствуя, как его все еще трахают, когда он так полон. Он находился на грани оргазма, зажатый между собственным телом и телом Себастьяна, член истекал, скользкий, липкий, тяжелый на его животе. Он почувствовал, как что-то внутри прокрутилось, и со следующим толчком Себастьяна, он кончил. Из горла вырвался сдавленный крик, а за веками вспыхнуло синее пламя. Внезапно Себастьяна над ним замер. — Открой глаза, — сказал он. — Взгляни. Огонь в камине разгорался, грозя вырваться наружу, в комнату. Но самое главное, он был синим. Сиэль схватил воздух ртом, все еще отходя от оргазма. По мере того как волны удовольствия стихали, стихал и огонь, пока вновь не вспыхнул желтым, а затем угас, превратившись в тлеющие угли. — Занимательно, — заметил Себастьян, а потом, посмотрев обратно на Сиэля, поцеловал его в лоб. — Я знал, что в тебе это есть. Сиэль закатил глаза. — Во мне есть кое-что. Однако, почувствовав, что Себастьян начал отстраняться, он положил на него руку, останавливая. — Нет, — прошептал он. — Останься так, во мне, еще немного, прошу. Себастьян поцеловал его и остался на месте.***
Позже Сиэль проснулся от запаха крови. Крови Себастьяна, немедленно понял он. Он лежал в постели, посреди вороха одеял. Бедра болели, спина затекла. Он помнил, как Себастьян отнес его в ванную и медленно, заботливо вымыл, помнил, как его руки бродили по каждому дюйму кожи, пока каждое нервное окончание в теле не гудело от нового желания, пока он снова не просил Себастьяна овладеть им ртом и членом. И Себастьян ответил на просьбу, взяв его (на сей раз гораздо нежнее) под водой, пока оба не кончили. Затем отнес его в постель и одними губами, зубами и зыком вырвал из него еще один оргазм, и в этот момент Сиэль почувствовал, как последние остатки стремительного, колотящего адреналина, виной которому стало их недавнее злоключение, начали убывать из организма. Но теперь сердце вновь стучало на высокой скорости, пока он не оглянулся и не увидел Себастьяна футах в десяти от себя, стоявшего в одних брюках и рисовавшего кровью из открытой вены на запястье символы на стенах. Поняв, что Сиэль проснулся в панике, он повернулся с извиняющимся выражением лица. — Прости, что напугал. — Все хорошо. — Сиэль вздохнул с облегчением. — Что ты делаешь? — И пусть возьмут от крови его и помажут на обоих косяках и на перекладине дверей в домах… ибо ночью пройду Я по земле Египетской и поражу всякого первенца, от человека до скота. Сиэль уже давно не слышал, как Себастьян цитирует Священные Писания. — Сколько же текста из Библии ты запомнил? — На английском — не много, — ответил Себастьяна, снова проводя по стене кровавыми пальцами. — Я знаю наизусть почти весь Новый Завет в оригинале, то есть на греческом. Даже при всем своем глубоком знании характера Себастьяна Сиэль не мог сказать, вел ли он себя серьезно. — Однако пишешь ты сейчас не на греческом. — Он не узнавал языка, если это вообще был язык. — Шумерский, — сказал Себастьян. — Старейший письменный язык человечества. Это защитные знаки. — Он что-то прошептал, и нарисованный им символ слабо засветился, а затем, казалось, погрузился в стену и исчез. — Это защитит нас от всех прочей магии. В этих стенах нас будет не достать. Слова звучали слишком хорошо, чтобы быть правдой. Сиэль мог припомнить с дюжину случаев за последнее десятилетие, когда такое знание могло пригодиться. — Когда ты этому научился? — Пока ты спал. — Себастьян указал на маленькую, размером с ладонь красную книжечку в кожаном переплете, лежавшую на кровати. — Я украл ее из коллекции ведьмы леди Элизабет. Сиэль мог бы выразить свое неудовольствие по поводу продолжавшегося воровства Себастьяна, но сейчас имелись более несущие дела. — Ведьма? Так вот что она такое? — поразился он. — Ведьмы — люди, разве нет? Та девушка не показалась мне человеком. — Он вспомнил ее глаза, карие в тусклом освещении, но он мог поклясться, что они сверкали светом его собственных глаз. — Думаю, у нее смешенное происхождение. — Себастьян перешел к следующему окну и принялся за новый знак. — Получеловек, полудемон. — Это… возможно? Себастьян ухмыльнулся. — Тебе хорошо известно, что половой акт между людьми и демонами возможен. Сиэль закатил глаза. — Да, но зачатие? — Это чрезвычайно редкий феномен. — Себастьян прервал свои действия и оглянулся через плечо. — Почти такой же редкий, как ты. Сиэль почувствовал, как щеки нагреваются. Как же легко Себастьян затрагивал струны его сердца. — Есть ли слово для такого существа? — спросил Сиэль. — Я вроде бы припоминаю, что встречал его в какой-то книге. Кажется, оно начиналось на «К». — Камбион, — подсказал Себастьян. — Хотя в человеческой мифологии это слово носит разные определения. — Интересно, знает ли Лиззи, что за существо ее подруга. Он вспомнил пораженный вид Лиззи, когда она увидела его, ее оборонительное поведение, ее плечи, напряженные в знак вызова. А затем, она, казалось, растаяла, на глаза навернулись слезы, когда она начала понимать весь масштаб его лжи. Ей было неважно, что могла существовать причина, по которой он утаил часть правды, даже в последнем письме. Ее не волновало, что правда могла быть еще более болезненной или сложной для понимания; что он солгал, чтобы защитить ее. Все, что ее волновало, это то, что он вообще солгал. Это было в духе Лиззи, как и в духе большинства людей, — настолько сосредотачиваться на одной детали, что забываешь полную картину происходящего. — Ты уверен, что она больше не сможет найти нас? — спросил он. — Уверен так же, как и во всем остальном. — Себастьян отступил от стены, работа была завершена. — Полагаю, я мог прочесть указания неправильно, и тогда невозможно сказать, что я только что сделал. Но поскольку мы случайно не изгнали сами себя, я бы сказал, что магия служит своей цели. Сиэль потянулся, чтобы схватить Себастьяна за руку и притянуть его назад к кровати. — Я спрашиваю только потому, что у нас есть работа, и будет весьма не кстати, если одного из нас вновь призовут, пока мы преследуем по улицам убийцу или что-то еще в этом роде. Завтра ночью убийца пылающих невест вновь выйдет на охоту, и Сиэль намеривался поймать его с поличным. Если бы только он знал, где начать. — В этом плане эти защитные знаки нам не особо помогут, — подумал он вслух. — Не думаю, что есть какой-то способ защититься, когда мы не здесь. — Всегда можно попробовать, — предположил Себастьян, потянувшись к Сиэлю кровавыми пальцами. Сиэль со смехом уклонился от прикосновения, откатился в сторону и, бросив в качестве отвлекающего маневра подушку, сделал попытку сбежать по матрасу. Невозмутимый, Себастьян схватил Сиэля за лодыжку и, притянув обратно, забрался на него и прижал его ноги. Он тоже смеялся, и то был мрачный, насыщенный звук, так сильно любимый Сиэлем. — Отпусти, злодей, — вскричал он, что прозвучало бы убедительнее, если бы он до сих пор не смеялся, или если бы тут же не слизал кровь с пальцев Себастьяна, затем с запястья. На вкус Себастьян был таким же, каким звучал его смех, — до неприличия прекрасным, сладостным, как хорошее вино или темный шоколад. И это Сиэль тоже любил. Себастьян, отвлеченный зрелищем и ощущением того, как язык Сиэля тянется по его коже, был не готов к следующему выпаду — Сиэль высвободил одну ногу, ровно настолько, чтобы хватило перевернуть Себастьяна на спину, и, сев верхов, с триумфом посмотрел на него сверху вниз. — Признай поражение, — потребовал он, в дразнящем жесте кладя руку на горло Себастьяна. — С радостью, — ответил тот, делаясь податливым, как глина, под его руками. Тут Сиэль заметил, что что-то прилипло к руке. Он выпрямился и, убрав ладонь с горла Себастьяна, отцепил кусочек бумаги. Должно быть, он выпал из книги, затерявшейся где-то в простынях во время их схватки. Это была порванная фотография, ее маленький фрагмент, если быть точнее, но Сиэль тотчас узнал лицо на снимке. — Это ты. — Он показал фотографию Себастьяну. — Да. Ее держала леди Элизабет. Я подобрал, когда она выронила ее во время переполоха, который ты устроил своим удивительно изящным появлением. — Не все могут просто материализовываться из теней, как ты, — пробурчал Сиэль. — Почему она была у нее? — Думаю, она использовала ее как часть ритуала. Возможно, это единственная причина, по которой им удалось призвать именно меня, а не любое другое существо, которое могло притаиться поблизости. — Где остальная часть? — Этого мне неизвестно. Сиэль в точности знал, как выглядит остальная часть фотографии, ведь он сам был на ней. Он помнил день, когда ее сделали, хотя в лучшем случае то было смутное воспоминание. Лиззи цеплялась к нему, шумная и надоедливая, как обычно, и неподвижно держала его перед камерой. Вспышка сработала, заставив его вздрогнуть, и с тихим пыхтением выпустила в воздух облако. Запах у него был едкий, резкий, чесночный, спичечный. Спички. — Я знаю, как он делает это, — возгласил Сиэль. — Я знаю, как он поджигает этих женщин.