Каждый дрочит, как он хочет, или История одного соседства

Сердце предательски рвануло навстречу незваному гостю, счастливо, заполошно застучав в груди, ударяя в голову. Вопреки всем законам, вопреки здравому смыслу, затапливая восторгом с ног до головы. От былого раздражения ни следа, только вот дикое, необузданное желание не делось никуда, заставляя чувствовать себя совершенно беспомощным. В ответ смотрит пара темных глаз, слишком жадно сканирующих по виду абсолютно затраханное тело, буквально вылизывая его взглядом, от чего и так не совсем твёрдая опора Чонгука в виде ног дрогнула. Первым тишину нарушил Чонгук на правах хозяина, прозревая наконец, что человек на пороге не материализовался из головы, не плод больного воображения, а вполне реален и явно пришел не просто в гости заглянуть, а с какой-то определенной целью. — Хён, как ты… Что ты тут делаешь? — голос прозвучал хрипло и сбито, с головой выдавая хозяина и вызывая всполохи огня в глазах напротив. — Пришел попросить весёлых, — это слово красивые пальцы берут в импровизированные кавычки, мягко трогая воздух, — соседей поиметь наконец совесть, пока совесть не поимела их. Неожиданный, конечно, сюрприз, но всё же, Чонгук-щи~, я не зануда и не ханжа все прекрасно понимаю, дело молодое, — отчего-то на этих словах красивое лицо кривится, демонстрируя сквозь удерживаемую на лице маску деланного дружелюбия и равнодушия отвращение, — но мне завтра рано утром в универ, и я бы хотел заснуть в тишине, а не под ваши крики. Прошу, одну ночь. Пожалейте одинокого соседа, — и надо же, даже выдавливает улыбку, которая, впрочем, не касается глаз совершенно. — Но я… — краска, стремительно бросившаяся в лицо и шею во время речи Тэхена, теперь, кажется, заливает все тело, и это ощущается Чонгуком столь остро, что он смущается в два раза сильнее. — Я не… — Во рту пустыня от громких стонов, от волнения и жажды. Лишь поэтому он лижет губы, шумно сглотнув на выдохе и тонет, когда видит, как Тэхён провожает это действие взглядом. — Вообще-то я один и… — гулко сглатывает, и с усилием сажает себя на цепь, заставляя остаться на месте, словив на дернувшемся кадыке ещё один голодный взгляд. — И я просто не умею тихо, правда. Прости, не знал, что у меня уже есть соседи и я могу помешать... — тон голоса постепенно снижается до шепота, а последние слова Гук практически выдыхает, что оказывает заметное влияние на новоявленного соседа. От произнесенных слов Тэхён впивается взглядом в глаза напротив, после почти осязаемо, гипнотически медленно переводит взгляд на искусанные губы и ниже, заново уделяя пристальное внимание кричащему о предельном возбуждении телу, при этом шумно выдыхает воздух из легких и убирает руки в карманы домашних брюк. Это действие и ловит Чонгук, невольно опустив взгляд и тут же нервно сглатывает, поднимая голову и с немым вопросом в глазах посмотрев на свое наваждение. Он может и озабоченный девственник, привыкший к самоудовлетворению под неплохое порно, но сейчас чужой стояк не заметить сложно. Хороший такой, внушительный, однозначно привлекающий внимание. В голове вдруг щелкает осознание, что таким образом действует на Тэхёна вид взмыленного Чонгука, хрипло доверяющего соседу тайну о том, что стонать тихо у него не выходит, ага, каюсь мол, чувствительный очень. И это просто зеленый свет для него, ведь ОЧЕВИДНО, что натурал на представшее перед ним зрелище не отреагировал бы таким образом, а значит… Но страх быть отвергнутым все еще никуда не делся, глуша задатки уверенности в себе и своей привлекательности, а собственная неопытность и комичность ситуации и вовсе размазывают сознание по периметру лестничной клетки. Но вот же он, теплый, живой, пальто свое снял наконец, на ногах тапки без задников. Стоит, смотрит, ждёт. Чонгуку страшно до потеющих ладоней и пустыни во рту. Столько раз он представлял ситуацию, подобную этой. Ничего более клишированного не придумать, хотя если так рассудить — жизнь сама по себе сплошное клише. Но фантазии от реальности отличаются хотя бы уже тем, что в данный момент все задатки альфы в Гуке испаряются, а сквозняк, тянущийся с лестничной клетки, заставляет дрожать и ёжиться. В смелых фантазиях, к слову, Тэхён сам правил бал — целовал страстно, инициативно вжимал в стену, оглаживая все доступные части тела, а сейчас лишь давит темным взглядом, будто ждёт чего-то. И Чонгук ощущает, как от нервов леденеют конечности, а спина, наоборот, покрывается липкой испариной. Его коротит от близости желанного столь долго мужчины, от осознания чужого вожделения, от собственной уязвимости и необходимости выбора, словно ему молчаливо дают карт-бланш. Оттолкнешь? Или же позовешь за собой? И он решается. — Зайдёшь?.. — выдыхает настолько тихо, что в первую секунду кажется, что голос подвел и его не услышали. Сердце в груди гулко бьется, оглушает, а голова кружится от глубокого, частого испуганного дыхания, как бывает во время бега, когда диапазон пульса вдруг сбоит и ты некоторое время ищешь нужный ритм. Потому что страшно до чёртиков, что понял все не так, что интерпретация произошедшего сломана призмой больного восприятия и объятого пламенем вожделения мозга. Чонгук не в порядке. Так много чувств, оголенных, выкрученных на максимум, врубивших все рецепторы в организме. Тело подрагивает от внутренних импульсов, кожа откликается на малейшее дуновение ветра от все еще не закрытой двери, а сошедший с ума пульс, кажется, сотрясает все тело и размазывает картинку. Тишина звенит и грозится раздавить собой, поэтому, когда Тэхён широким шагом настигает, Чонгук вздрагивает крупно, дёргается назад, спотыкается о собственную ногу и слишком шумно выдыхает, еле удерживая равновесие. — Тэхён… — настолько моляще-жалобно, будто внутри при выдохе этого имени обрывается что-то. Ким дверь за собой закрывает, бесшумно врывается в личное пространство и напряженно смотрит. Лицо строгое, губы плотно сжаты, но глаза горят диким огнём, в котором, у Чонгука даже нет сомнений, сгоришь заживо, если не отведешь взгляд. — Помнишь же, что я не за солью приходил, да? — сильная хватка на подбородке и глубокий хриплый шепот прямо в губы доламывают внутри мир, что строился Чоном годами. — И я собираюсь взять то, что ты предложишь. Только давай заранее определимся, что я буду сверху. Без вариантов! Тебя устроит такой расклад, Малыш? — Вполне… — кивает часто-часто, сглотнув от сладко-пошлого прозвища. — Я хочу тебя, Тэхён. В себе… — Просто пиздец, ну что ты делаешь со мной! — рычит Тэхён и впивается в искусанные алые губы напротив, жестко сминая их своими, руками притягивая напряженное тело вплотную к себе, чтобы ни миллиметра между. Чонгук дрожит как струна, и натянут до предела так же — кажется, только тронь и она лопнет, с протяжным стоном разлетаясь на куски. Но на поцелуй отвечает с отчаянной самоотдачей, отдавая через него и душу и сердце. Прихожая, перетекающая в комнату-студию полна света, что сейчас раздражает обоих. Раздражает, на самом деле, так много всего! Чонгук весь дерганный будто комок нервов, с вмиг одеревеневшими мышцами, такой нескладный, нелепый в своей похоти, которую впервые выпустил наружу при другом человеке. Конечности резко кажутся длинными и лишними, руки нервно ищут куда бы пристроиться на чужом теле, а ноги сводит от напряжения. Тэхён вдруг с напором наступает, теснит куда-то, продолжая при этом целовать настойчиво, головокружительно, отчего Чонгук снова дергается, натыкаясь спиной на стенку и тут же огнем вспыхивает от того, как сильно к ней его прижимает горячее тело Тэ. Тело реагирует само, ему уже совершенно не требуются команды разума, когда ноги будто бы сами разводятся, подпуская еще ближе, давая больший доступ, и бедрами инстинктивно подаётся вперед, получая ответный толчок бёдер и уже не может сдерживаться — натужно стонет прямо в губы напротив, что запечатали рот с такой страстью и силой, что дышать возможности уже не остается. Чонгук за ним не поспевает, губы распахивает сильнее, пытается воздуха набрать в легкие побольше, но в это время Тэ наклоняет голову и абсолютно пошло и развязно толкается в рот языком, проводит по нёбу, облизывает язык снова и снова — он имеет его рот так, что Чонгук скоро кончит только от этого. В голове марево, от нехватки кислорода или может от затопившего сознание возбуждения все мысли вразброс, их так сложно собрать в предложения, а ошалелое сердце вызывает аритмию и от этого коктейля становится уже физически плохо. — Тэхён, Тэхён, пожалуйста… — мягкий дрожащий шепот, пока руки путаясь тянут прочь ткани, бросают их неаккуратными комками на пол, а ноги дрожат и так плохо слушаются, пока с них стягивают штаны и белье. Кажется если сейчас сделать передышку хоть на миг, то этот момент рассеется как мираж. Это страшно настолько, что хочется кричать и рыдать, потому что голову сорвало основательно, возможности остановиться сейчас уже нет совсем. Именно поэтому оголение спешное, а после стена служит опорой, чтобы не стечь на пол, прямо под ноги актеру, играющему ежедневно и еженощно главную роль в самых смелых фантазиях. Тэхён видит распятого по стене, обнаженного, разгоряченного парня, спотыкается взглядом о пирсинг в сосках и издает странный звук, похожий на глухой мурчащий рык большого кота. В голове Чонгука, что немного повернут на своей любви к большим хищникам непроизвольно всплывает четкая ассоциация — Тэхен сейчас напоминает ему Ирбиса. Столь же красивого и опасного в своем желании, что и величественный снежный барс. У Чонгука на загривке волосы шевелятся, и кожа покрывается мурашками. Есть в том, что сейчас между ними происходит что-то звериное, первобытное. Он будто смотрит хищнику в глаза и задыхается. Темные омуты напротив гипнотизируют, подчиняют, погружают в транс. Чонгук завороженно смотрит, как глаза напротив сужаются, делая и так тяжелый, пристальный взгляд опасным, что о него порезаться можно, если, конечно, не успел предварительно утонуть в нем же. Хорошо, что плавать не умеет, да. Камнем на самое дно падает, смотря не в глаза, а прямо в душу своего персонального Дьявола, который тот час разгадав секрет целует красный, припухший от ласк рот и досуха испивает душу. Его умелые, тонкие пальцы ласкают соски, нагревая металл штанг своим теплом, а такое крупное, твердое естество, плавно трется о Чонгуково, уничтожая способность здраво мыслить полностью. Это совершенно не так как было с Юнги в тот вечер, это не так как было наедине с собой во время долгого пути к познанию своего тела. И если раньше казалось, что с обилием игрушек и порно заморачиваться с сексом с реальным партнером дело проигрышное, то сейчас приходит осознание, что нет! Оно не сравнится ни с чем, особенно если человека узнает какая-то твоя часть, сходящая с ума от долгожданной встречи. Оказывается, что, если влюбиться в душу, контакт тел происходит острее. У Тэхёна болят губы от кусачих поцелуев, но оторваться нет сил, он глубоко и жадно терзает, лижет, кусает и сосет, пошло и развязно, до мокрых звуков. И Чонгук стонет, скулит, хнычет, водит руками по телу, поглаживает, приручить пытается. На языке крутятся мольбы, потому что сил не осталось и возбуждением закладывает уши, но Тэхён кусает за подбородок и выцеловывает шею так голодно, будто крови напиться хочет и ищет место куда вонзить клыки. Чонгук трется о бедро своим стояком, шумно стонет и податливо гнется, представляясь под ласки, готовый на всё, жаждущий, открытый настолько, что страшно становится. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким уязвимым, вероятно потому, что не доверял себя полностью, раскрывая каждый свой слом другому человеку. В обыденной жизни он чурается касаний и избегает их. Исключением всегда был один лишь Юнги, но сейчас касаний Тэхёна ХОЧЕТСЯ смертельно. Пусть его руки сотрут все прикосновения, что были до и перезапишут своим почерком, Чонгук готов. Его кроет так сильно, что живот судорогой сводит в преддверии оргазма от одного поцелуя и ласк горячих рук, что даже до пояса еще не добрались. Однажды он смотрел фильм «Убей своих любимых» и там была сцена, где искушенный Люсьен бросил вызов Аллену, считая секунды до оргазма, с целью убедиться в том, что Гинзберг девственник. К слову, он не продержался и минуты и сейчас Чонгук ярко осознал, что опозорится, последовав его примеру и спустив от довольно легкого петтинга. — Тэхён… — дыхание сбитое и голос дрожит. — Подожди, подожди, я… Длинные, ухоженные, такие прекрасные и тем не менее сильные пальцы обхватывают два члена внизу и мягко, дразняще ласкают, скорее играясь, чем реально ставя целью довести до края, но у Чонгука эти касания яркой вспышкой в голову бьют и его почти болезненно скручивает в пояснице, выламывая её навстречу долгожданной разрядке. Он плаксиво стонет в голос, практически рыдая от удовольствия и стыда, больно бьется запрокинутой головой о стену и содрогается долго, крупно, кончает настолько ярко, что впору ослепнуть. И когда последняя сладкая судорога освобождения отпускает и тело обмякает, превращаясь в безвольное желе, сильные руки Тэхёна держат железно, не давая упасть, а глаза напротив прожигают насквозь. Чонгук не может поймать фокус, всё плывет, а щеки кажутся предательски влажными. Губы начинают дрожать, а скулы от стыда пылают пожаром, как и уши, но речевые функции не хотят возвращаться. — Я почту это за комплимент, расслабься. Но ты же не думаешь, что на этом всё? — спрашивает, умудряясь обтереть руку и живот майкой, когда-то принадлежавшей Чонгуку. Тэхён выглядит заведенным до предела, опасным в зверином желании настолько, что ноги подламываются. Он источает собой чистейшую похоть, беря разомлевшее тело под купол своей ауры. А у Чонгука внутри щенячий восторг от пережитого оргазма, трепет и патока от предвкушения, хоть тело пока не готово к новому раунду. Внутри просыпается столько нежности и любви, что сдержаться нет сил. Чонгук нежно целует в губы, ласкает-благодарит, дрожащими пальчиками спину гладит. Ему так хорошо, так спокойно и в тоже время волнительно. Настигает мысль, что сейчас неминуемо произойдет первый настоящий секс и это настолько же пугает, насколько томит ожиданием. Тело ещё сплошь в отголосках пережитого оргазма до одури чувствительное, а душа нараспашку ещё сильнее, кажется, что рядом с этим человеком не закрыться, не спрятаться. Мысли оживают в опустевшей голове, проносятся хаотичными потоками «я должен предупредить», «я так сильно влюблен», «хочу его, неужели сейчас?», «я всё испорчу, надо сделать вид, что у меня был секс, он не станет возиться», «какой же он красивый, боже, нет сил смотреть»… — Ты такой красивый. — озвучивает меньшее из зол, всё ещё стараясь нежить благодарно, крича ласками о любви. — Невероятный. Тэхён жмурится на эти слова и на миг лицо искажает странная гримаса. Боли? Отвращения? Сложно понять, но язык липнет к нёбу, чтобы не сказать больше лишнего. Можно же отложить все эти безумные признания на потом? Сейчас важно доставить удовольствие, потому как чужой стояк ощутимо таранит бедро, а тяжелое дыхание кричит о похоти. — Пойдем на кровать? — Чонгуку не нравится, как заискивающе и уязвимо звучит голос, но сделать ничего не может. — Гондоны есть? — хрипло, в самое ухо, пока руки направляют в сторону расхристанной кровати. В ответ отрицание. Откуда? Не нужны они были. А держать про запас казалось глупым слишком. Какой запас, когда у тебя из партнеров только разных размеров игрушки, которые так и так приходится каждый раз обрабатывать. Да и пробовал он латекс натягивать на них, ощущения убейся просто. Может это только ему так, но вот не понравилось, да. А сейчас вопрос ставит в тупик. — Может хотя бы мирамистин? Сложно думать, когда тебя кладут на кровать, накрывая собой, давая прочувствовать вес, обнаженную кожу, сердцебиение. — Прости, нет ничего… — растерянно. Юнги однажды провел лекцию о необходимой гигиене во время секса, тогда было строго наказано не спать без защиты и иметь под рукой антисептики, подходящие для обработки половых органов, чтобы ни в коем случае не бегать потом по врачам. И педантичность Тэхёна должна была обрадовать, но почему-то больно кольнула. Потому что он вдруг упрямым взглядом выбросил на берег свою жертву, раздраженно щёлкнув языком. — Тогда отсоси мне. Я хочу кончить, — от стальных ноток вопреки всему разливается тепло, стекая в пах. — Могу помочь тебе, поиграв пультиком, ты же так развлекался до моего прихода? И этот Дьявол ловко достаёт с края кровати чёртов пульт от игрушки, которая до сих пор внутри. — Но Тэхён… — все мысли до единой прячутся, бросая хозяина невербально доносить до неожиданного партнера о том, что бояться нечего — ведь он чист на двести процентов, но резкий тон не дает продолжить. — Нет, Малыш, я в такие игры не играю. Гондоны купишь, и мы с тобой покувыркаемся сколько захочешь, но я не полезу на тебя без них, прости. Ничего личного, считай заёбом. И да, твой парень не может внезапно прийти? Восьмой этаж всё же… Не хотелось бы прыгать. Что-то в голосе и взгляде Тэхёна заставляет чувствовать себя грязным и ёжиться. Чонгуку уже нелепым начинает казаться вся его внешняя бравада в виде металла в теле да тату. Пара фраз — и он теряется настолько, что отказывается понимать сказанные слова верно, отторгает грубость, не хочет брать на свой счет. — Ты про Юнги что ли? — только попытка уточнить, ведь слова, попав в цель, царапают изнутри абсурдностью. — Его нет в городе, но… Подбородок больно стискивают пальцами, а глаза напротив так сильно темнеют, что возникает ощущение, что ещё немного и тьма из них выплеснется наружу. — Вот и чудно. А теперь сделай мне приятно, окей? Я так и не кончил, а ты оказался полон сюрпризов, попав во все мои фетиши, — практически физически ощутимо скользит взглядом по скульптурному телу перед собой Техён, скользит пальцами следом, проводит по припухшим от бешеных поцелуев губам, сильной, покрытой испариной шее, на которой постепенно начинают наливаться краснотой будущие засосы. Царапает, скручивает, трет пальцами соски, заставляя младшего метаться под собой, дрожать и скулить от касаний к крайне чувствительным комочкам, сам сбивается в дыхании и сглатывает шумно лишь от вида разбитого, такого нуждающегося Чонгука, отчего плавно подается бедрами вперед, двигается, вновь засасывая кожу на шее и показывая, что у него уже давно стоит каменно. Техён с ума сходит, видя, как раскатывает по постели Чонгука, он не может не признать, что, кажется, это самое красивое зрелище за всю его жизнь — то, как извивается под ним это охуенное тело, как он реагирует и тянется за каждым прикосновением, какой его Малыш чувствительный и послушный. Каждый раз, когда Ким касается каменно-твердых, уже практически бордовых от прилившей к ним крови сосочков, Чон хнычет, изгибается в пояснице, трется бедрами о старшего, заставляя его хотеть большего, чтобы посмотреть на его реакцию, доставить больше удовольствия. Чонгук в полнейшем раздрае от касаний Тэхёна, его запаха, его веса, член начинает заново наливаться кровью, но в душе ядовитые слова травят бабочек и нежные побеги влюблённости. И надо бы объясниться, но его эта энергетика хищника давит, а взгляд пригвождает к месту. Последние связные мысли вышибает, когда Тэхён нажимает на кнопку, ставя сразу третий режим и жадно целует. Чонгук вскрикивает от неожиданности и измучено стонет, извивается, придавленный чужим телом, хнычет и ластится. Ему так хорошо рядом с Тэхёном, возле него, под ним, сплетаясь языками. Чонгуку думается, что сейчас, когда напряжение схлынет, они поговорят спокойно и всё будет хорошо. Эта последняя связная мысль утешает, успокаивает. Надо ведь просто поговорить, это легко, а сейчас сделать приятно человеку, в которого втрескался, которого хотел так сильно, что ночей не досыпал, потому как ловил влажные сны. Тэхён выцеловывает шею и плечи, нежит губами и языком соски, вновь пробуждает страсть. И когда заваливается на спину, то Чонгук понимает все без слов. Дыхание перехватывает от вида изящного, стройного тела, крупного члена с влажной головкой, раскинутых длинных ног. Ему никогда раньше не доводилось делать минет и сейчас сердце гулко ухает в груди от страха и волнения. — С зубами осторожнее, хорошо? — диктаторские нотки и кивок в ответ. Чонгук неловко садится меж разведенных ног, невольно ёрзает и на миг прикрывает глаза, потому что стимуляция изнутри бешеная, он вновь возбужден и хочет кончить. — Давай, детка, не тяни, я пиздец давно не трахался, у меня яица ломит. Рука в волосах гладит, но вскоре давит на затылок и Чонгук покорно опускается. Чужая плоть ощущается в руке чужеродно, но приятно. У Тэхёна член крупный, полновесный, с яркой головкой. Ровный, не обрезанный, и такой нежный на ощупь, словно неведомый цветок, чей сок так тянет попробовать на вкус. Рот наполняется слюной и приходится гулко сглотнуть. Под пристальным, тяжелым взглядом он бережно целует в самый кончик, нежно слизывает бусинку смазки, коротко лижет языком. — Смелее, ну же... Ты же хороший мальчик, ммм? Отсоси мне, Гукки. И вся эта мешанина обращений так заводит, подстёгивает, мотивирует, что Чонгук максимально осторожно берет в рот, плотно обхватывая головку губами, помогает себе рукой, стараясь заглотить поглубже и принимается сосать, жадно сглатывая. Тэхён радует тихим шипением сквозь зубы, хватка в волосах становится крепче, напор сильнее. Чонгук изо всех сил старается, то и дело давится, когда Ким толкается в его рот, нажимая сверху на затылок, но стойко терпит. Его самого рвёт на части стимуляция простаты, отчего он елозит попой, протяжно мычит, позволяя трахать свой рот, до выступающих слез и давит рвотные позывы как может. — Чёрт! Да, давай, блядь, Малыш, быстрее, черт… Вссссс… — сдавленно сипит Тэхён, с трудом контролируя себя и таранит чужое горло, двигаясь к оргазму. Чонгук зажмуривается, как может расслабляет горло, хотя челюсть уже адски болит и сводит, а от частого сглатывания саднит горло. Он чувствует, как твердеет до предела тэхенов член, как хрипло тот дышит, пока, вцепившись в отросшие волосы, натягивает на свою плоть, вынуждая давиться и задыхаться. — Как же я хочу тебя трахнуть, блять! — рычит Тэхён и слышит в ответ скулёж. Чонгук теряется в ощущениях, своих и чужих, ему хочется кончить, но оргазм словно стоит на периферии, подступает так медленно. До предела хочется почувствовать в себе Тэхёна, наконец-то слиться с ним, разделить это таинство, отдать свой первый раз. Сейчас или никогда, поэтому с пошлым мокрым звуком выпускает член изо рта, плавно накрывает своим телом, но не целует, потому что считает это грязным, но с мольбой смотрит, против воли ёрзая, притираясь, потому что грёбаная игрушка всё ещё внутри и всё ещё в режиме “ON”. — Тэхён, пожалуйста, я так хочу тебя… Я клянусь тебе, я чист, я клянусь… — жарко, пылко шепчет, заглядывая в глаза. Там, на дне глаз так много всего, но тьма всё ещё преобладает. Чонгук теряется в темных омутах, добровольно в них проваливается. Его пленяет этот взгляд, дурманит, гипнотизирует, раздевает. Не тело, нет. Душу. Он её голую, беззащитную, тьмой укутывает, потягивает как любимый коктейль через трубочку, чтобы смаковать по капле. — Если ты мне сейчас лжешь, я просто приду и задушу тебя, обещаю тебе, — выдыхает Тэхён и жадно впивается в губы, которые только что ласкали его член, и от подобной капитуляции Чонгука кроет так сильно, что он окончательно теряет себя. Он что-то бессвязно шепчет, пока целует такое любимое, такое красивое лицо, на котором присутствует небольшая щетина над верхней губой, лижет шею, дурея от запаха кожи, трется всем своим телом, руками контуры обводит, — запоминает, узнает. Тело потряхивает от возбуждения и ожидания, от предвкушения, настолько, что в крови разливается адреналин и страх, дофамин и окситоцин, последний ещё не даром зовут гормоном любви, вызывающем доверие, потому что Чонгук сейчас не просто себя предлагает, он себя всецело ОТДАЕТ. Тэхён в ответ на нежную страсть кусается, с оттяжкой губы зубами тянет, но в какой-то момент вновь позволяет себе проявить нежность к этому сладкому мальчику, трепетно лаская спину, сам тая под поджарым телом, которое как будто специально слеплено из одних лишь его фетишей. Чонгука плавит такая перемена, ему рыдать от счастья хочется, совсем не метафорически, когда сильные руки мягко укладывают на спину, неотрывно целуя, достаточно горячо, но мягко, отбирая волю. Тэхён чувствует, как на Чонгука его нежность влияет, смягчается. Чувствуя непреодолимое желание заласкать, замучать удовольствием своего Малыша, Тэхён, тем не менее, прекрасно понимает, что из-за длительного воздержания он долго не протянет, особенно уже будучи внутри, и решает максимально расслабить парня под собой, заранее подвести к краю и конечно растянуть сильнее. Причинять такую боль Тэ ему уж точно не собирается, а учитывая его размеры — использование одной игрушки в виде предварительной подготовки — откровенно маловато. Поэтому он ноги Чонгука разводит, не в силах оторваться от вылизывания сладких губ младшего, с нажимом проводит ладонями по бедрам, раскрывая для себя все больше, устраиваясь удобнее. Тэхен скользит губами по скулам, оставляя невесомые поцелуи на коже, с интересом изучает языком ушко с множеством проколов, оттягивает зубами самое большое колечко на мочке, заставляя Чонгука выгибаться дугой в ответ на сладко-болезненную ласку. Единственное, на что сейчас способен Чонгук, кроме как растекаться лужей сплошного наслаждения под своим крашем — так это хриплые, вымученные мольбы «Пожалуйста, пожалуйста!», сам не понимая, чего именно он просит, желая лишь, чтобы этот момент длился бесконечно. Тэхён лишь хмыкает в ответ, опускаясь на шею, целует, посасывает нежную кожу совершенно позабыв об уехавшем куда-то парне своего соседа, и неожиданно сильно кусает в месте перехода шеи в плечо, оставляя яркую метку, подкидывая Чонгука на кровати с громким вскриком, одновременно с этим просовывая левую руку под тонкую талию, а другой подтягивая правую ногу наверх и надежно фиксирует ее в одном положении, не давая крутиться сильному телу под ним, в то время как сам приступает к поочередному засасыванию сосков со сводящими с ума Тэ проколами в них, заставляя Чонгука безуспешно пытаться сложиться пополам. Включенная на максимум игрушка в столь непривычной позе особенно сильно бьет по простате, заставляет дрожать всем телом, дергаться неконтролируемо в попытке сбежать от сжигающего удовольствия, а когда вторая ладонь скользит по сверхчувствительной внутренней стороне бедра, лишь единожды проводит длинными изящными пальцами по истекающему члену, вызывая натуральные всхлипы, и начинает натирать какую-то точку под яичками — и Гук чуть не теряет сознание, его практически ломает в пояснице, он от невыносимого удовольствия кричит уже в полный голос, и понять совершенно не может, что с ним происходит, потому как его тело дергается в конвульсиях оргазма, но кончить ему Тэ не позволяет, сжимает основание и держит крепко, не дает вырваться, чтобы избавиться от чертовой игрушки, да даже выдохнуть не дает, затыкая рот жестким поцелуем, подавляет, практически насилует языком. Тэ разумом отъезжает от отзывчивости этого мальчика, от его стонов то громких и надрывных, почти криков, то моляще-тихих, напоминающих скулеж от невыносимого наслаждения. Каждое движение встречает ответную реакцию столь сильную, что это с ума сводит от осознания — это именно ты являешься причиной этих стонов, вскриков и мольб. Самому уже больно от возбуждения, он себя еле сдерживает от того, чтобы взять резко и грубо, но поиграть с податливым телом хочется все больше и больше, раскрывать его для себя, раскрепощать. Владеть им безраздельно... Тэхён наконец-то отрывается от истерзанного тела, любуется начинающей наливаться краснотой росписью на нем и тянется за пультом, чтобы выключить игрушку, а после и бережно извлекает ее, облизывая внезапно пересохшие губы и прожигая свои действия взглядом страстным настолько, что впору пеплом осыпаться. Чонгук внезапно алеет щеками, приходя немного в себя и вдруг всецело осознав, что Тэ буквально распял его по кровати, раскрыл полностью и любуется открывшимся видом. Тэхён снова и снова сканирует взглядом тело под собой и уже готов молиться о том, чтобы он не ошибся в своих догадках о предпочтениях этого мальчика. Момент совершенно не подходящий для умственных раскладок, но, все-таки то количество металла и тату, что присутствует на его теле в совокупности с тем, как охотно тот согласился на пассивную роль, дают ему право на подобную мысль. А вид расхристанного, раскинутого под ним, измученного удовольствием, что на грани — вызывает самый настоящий эстетический оргазм. Он как на ладони перед ним, жаждущий, изнемогающий, готовый абсолютно на все — осталось только взять. И под прицелом внимательных глаз он делает над собой усилие, пытается спрятать стыд, игнорируя бешеное сердцебиение, еще шире разводит ноги в стороны, предлагая себя. Ему страшно так сильно, что леденеют конечности и пальцы дрожат. Кажется, что затея плохая, что сейчас он всё испортит, обязательно опозорится, ведь не умеет ничего. Но Тэхён смотрит с такой жадностью и вожделением, что сдать назад кажется преступлением. — Ты невероятно сексуальный, Чонгук~а. — вдруг слетает признание, в тот миг, когда Тэхён мягко накрывает своим телом и длинным мазком лижет пирсинг в соске, вызывая неконтролируемую дрожь в теле. — Если бы ты только понимал, что творишь со мной… — Глаза в глаза и Чонгук тьмой, что в глазах напротив плещется захлебывается. — Если бы только знал… Сухие, но по-прежнему очень нежные губы не дают ответить, сминают чужие, похожие на бантик с трогательной родинкой под нижней, а изящные ладони вновь оказываются на щеках, придерживают, поглаживают скулы. Этот поцелуй отличается от остальных, в нем глубина иная, она к физиологии отношения не имеет. Чонгуку настолько хорошо в этих руках, что почти больно, там, в груди, ведь её распирает чувство слепого восторга, граничащего с обожанием. Отвечая на поцелуй, он позволяет себе любовно погладить спину и плечи, касаться шелковой кожи ягодиц, мягко царапая короткими ногтями, а после зарыться пальцами со вздохом удовольствия в копне вьющихся волос. На периферии слышно, как из своего укрытия вылез Бам, царапая паркет когтями прошел к миске и стал есть. Это вызвало смешок в поцелуй от хозяина собаки и мягкую улыбку спелых губ в ответ. — Вовремя он проголодался, да? — тихий шепот оседает на губах, потому что расстояние минимальное. И Чонгук впитывает каждую произнесенную букву, чтобы бережно отложить в памяти этот момент. — Мне обязательно будет перед ним стыдно, — говорить получается как-то сипло от сорванного голоса, но улыбается. — Только потом. Сейчас я хочу, чтобы ты… — дальше говорить не дает всплывшее некстати смущение, как бы ни хотелось поиграть в грязные словечки. — Я не продержусь долго, у меня правда давно не было. Постараешься успеть? — хриплый баритон проникает в каждую пору, задевая внутри что-то новое. — Я успею… Чонгук в который раз удивляется тому, сколько всего успел рассмотреть Тэхён, потому что, ничего не спрашивая, он безошибочно находит смазку, скромно стоящую на столе возле компьютера, льет на пальцы и растирает, греет ее в руках. Это вроде бы маленький жест заботы, но от него у Чонгука так тепло внутри. — Согни в коленях ноги, дай я тебя смажу, — просит в глаза заглядывая. Чонгук повинуется, губу жует от волнения, но шумно дышит, когда тонкие, такие кинковые пальцы умело готовят к проникновению. Там всё раскрыто и подготовлено, но Тэхён всё равно дразнит, смазывает хорошо, растягивает, хочет убедиться, что не навредит. И когда накрывает собой вновь, у Чонгука сдают нервы. Эта близость разбивает, отбирает волю, пугает неизвестностью. Его ощутимо трясет, как бы не пытался скрыть, а дыхание сорванное, но тихое, отчего крылья носа тревожно трепещут. Глаза распахнуты на максимум, а внизу живота тянет от близости и томления. Всё это взрывает мозг. Тэхён не мигая, прямо в глаза смотрит, про себя отмечая сходство с олененком в свете фар, смотрящего прямо в глаза опасности, на руки опирается, закусив губу заполняет собой одним плавным движением, утробно застонав. Чонгук не может оторвать взгляда, видит, как темнота напротив туманится от удовольствия, карие глаза теплеют и влагой наполняются. Член гораздо крупнее игрушки, заполняет настолько полно, словно был отлит специально под тело Чонгука, чтобы слияние сделать исчерпывающим. Это не то чтобы больно, только немного на входе, но настолько непривычно, что хочется хныкать и попросить повременить. — Тебе не больно? — и чёрт, голос Тэхёна такой сломленный возбуждением звенит от желания, а тесно прижатые тела позволяют прочувствовать рокот голоса под грудной клеткой. — Нет… — выходит до нелепого тихо. — Двигайся? — Ты так хорошо справился, такой умничка, — говорит, а сам бедра назад отводит, на что Чонгук морщится, но старается сделать это незаметно. Странное ощущение заставляет вцепиться в плечи и распахнуть непонятно когда закрывшиеся глаза. Чонгук впервые чувствует внутри чужую плоть — горячую, твёрдую, такую потрясающе гладкую, и совершенно теряет голову от долгожданного ощущения. Это не сравнить с игрушкой, но в тоже время естество Тэхёна реально большое, распирает стенки, стимулируя изнутри не так прицельно, как вибратор. Именно поэтому бедра интуитивно двигаются навстречу, гонясь за удовольствием, в тот момент, когда Тэхён толкается вперед. Они стонут в унисон, Чонгук льнет ближе к телу, желая раствориться в любимом человеке полностью и прикрывает глаза, отрезая себя от вида неимоверно возбужденного парня. — Черт, как же в тебе горячо… — срывающимся шепотом на ухо, доводя до края. Чонгука гнет в спине от этого голоса, он плавно подмахивает, подставляется под каждый глубокий толчок, когда Тэхён начинает медленно раскачиваться. Их тела плотно прижаты и от этого фрикции выходят короткие, Тэхёну явно неудобно, но он не выпрямляется, наоборот, зарывается в растрепанные волосы рукой, утыкается в шею, шумно дыша и ускоряется. Член Чонгука, зажатый между телами, трется о два крепких, напряженных живота, а грудная клетка Тэхёна то и дело задевает чувствительные проколотые соски. И если вначале Чонгук просто постанывает, то, когда Тэхён набирает темп, уже откровенно стонет, не в силах сдержать себя, хриплыми криками выплескивая из себя разрывающее душу удовольствие. Руки плавно соскальзывают по спине на ягодицы, которые сжимаются на каждом движении вперед и Чонгук подталкивает бедра на себя, подгоняя, интуитивно, уже ничего не соображая, полностью утонув в удовольствие. Ему определено нравится процесс, нравится легкая щекотка от сорванного дыхания на шее, твердая плоть внутри, работающая как поршень. Тэхён запредельно близко, так, как не был ещё никто. Движения его становятся аритмичными, а дыхание еще более хриплым. Чонгук уже откровенно работает тазом, ища трения, хнычет пошло и громко, умоляя не останавливаться, потому что заданный Тэ темп — идеальный для него. Тэхён выпрямляется, опираясь на руки, в лицо вглядывается, закусив губу. Ему настолько хорошо, что с трудом выходит держать себя и не кричать от кайфа, потому что Чонгук такой узкий внутри, горячий и влажный, а ещё плотно сжимается на каждой фрикции, вызывая неконтролируемую дрожь во всем теле. — Я в тебе, но я все еще так хочу тебя, блять, я не могу тобой насытиться, Чонгук, не могу! — Тэ хрипит загнанно, вновь одну его ногу приподнимает, сгибает сильно, почти прижимая к груди и резко толкается в напряженное тело. Чонгук надрывно стонет и выгибается дугой. В ярком свете штанги в съежившихся от возбуждения сосках красиво сверкают холодом металла и Тэхён не отказывает себе в удовольствии, касается, трет пальцами, доводя Чонгука до исступления. Ведет рукой выше, гладит плечо, легонько сдавливает шею, отчего у полностью деморализованного парня под ним глаза закатываются, а родившийся стон обрывается хрипом. Проводит пальцами по губам и вдруг два из них нагло проталкивает внутрь, продолжая втрахивать в кровать жесткими толчками. — Оближи их, — приказной тон разносит в щепки. Чонгук покорно сосет пальцы, мочит слюной, языком ласкает и мычит, потому что мир уже давно стерся, оставив пылающую страстью постель. В голове и ушах набатом пульс, в теле творится что-то непонятное, потому что кажется, что всё тело, напряженное в преддверии оргазма, обрело излишнюю чувствительность, настолько, что, кажется, весь кожный покров вмиг стал эрогенной зоной. Это чистое безумие, от накрывающего волнами удовольствия душно, но сладко. Чужие стоны держат возбуждение в тонусе, сводя с ума окончательно. Напряжение звенит в ушах и побуждает тело напрячься до пред-судорожного состояния, отчего мышцы ноют, не смотря на хорошую физическую подготовку. Уже невозможно поймать за хвост органы чувств, все они словно притуплены, потому что померк свет за пределами кровати и стерлись звуки, оставив только влажную какофонию секса. Член распирает от притока крови, яйца поджимаются, а тело ломает от неистового желания кончить. Тэхён вынимает пальцы из припухших губ, растирает слюну и опускает между телами, наконец-то окольцовывая чужую, изнемогающую плоть. — Давай, Малыш, я едва держусь… Блядь… — Тэхён впервые звонко стонет, потому что Чонгук пошло распахнув алые губы низко стонет, заламывая брови и горячо сжимает внутри. — Всссс… — Шипит раненым котом и не позволяет себе и на миг глаза прикрыть, силится запечатлеть чужое удовольствие. — Боже… — и это так порочно звучит, до нелепого клишированно. — Боже… — Чонгук интуитивно сводит бедра, приподнимая вторую ногу, впуская ещё глубже в свое тело, страстно отдаётся, практически самостоятельно насаживаясь на член и толкаясь в руку. — По… Пожалуйста… — хнычет сломлено, разбито, а по щекам уже слезы стекают от невыносимого наслаждения. Тэхён наращивает темп, полностью отпустив себя, необузданно вбивает в матрац стонущего парня, жестко надрачивая уже сухой ладонью. Смазка сбивается в пену, а тела стыкуются с чавкающим звуком. Тэхён чувствует, что его начинает накрывать оргазм, и судя по первой удушающей волне он грозит разнести собой полностью. И это предвкушение лишь добавляет в кровь страсти. Тэхён чуть приподнимается, опираясь на руку и меняет угол проникновения и амплитуду. Теперь его член почти выходит из тугого колечка и тут же упруго возвращается, в еще более ускоренном ритме. Чонгук под ним практически срывается на крик от первых движений и скользит на сбитых простынях в такт этому сумасшествию, а потому татуированную руку закидывает вверх, упираясь в изголовье, словно демонстрируя себя во всей красе, а вторую кладет себе на лицо, предплечьем закрывая глаза и не то хнычет, не то скулит, извиваясь красивым, невероятным телом, в поисках такого нужного ему сейчас удовольствия. Свет бликует по сережке в брови, по штангам в сосках, а юркий язычок толкается в прокол на губе, где отсутствует серьга. Забитый рукав хочется изучить языком — все эти чернильные детали, цветные штрихи, которые выглядят до безумия горячо. Его дыхание максимально учащается, а щеки покрывает румянец. В один миг его словно скручивает, ломает пополам с неведомой силой. Он запрокидывает голову, упираясь в подушку затылком, выгибается дугой и наконец кончает с облегченным полуплачем-полустоном. Сжимает внутри так сильно, что Тэхён не успевает насладиться прекрасным зрелищем, не успевает покинуть содрогающееся в кайфе тело и срывается следом. Кажется он хрипло, высоко стонет, изливаясь внутрь, совершая последние, самые приятные фрикции, трахая через оргазм, вновь и вновь выбивая тихие всхлипы так схожие с рыданиями, что сам от разбивающего оргазма готов позорно зареветь, слишком уж ярким оказывается один космос на двоих…