Каждый дрочит, как он хочет, или История одного соседства

Юнги курит третью сигарету подряд кутаясь в Чонгукову куртку, стараясь не столь откровенно дышать ароматом его парфюма и чего-то очень личного, присущего лишь другу, как вдруг сзади различает тихие шаги, которые он узнает из тысячи других. Поэтому, услышав приветствие не вздрагивает, вздыхает тяжело и добивает сигарету последней затяжкой, чтобы потом бросив окурок под ноги, неспешно обернуться. — Приехал всё же, — тянет вместо приветствия. В прохладном воздухе слова кажутся слишком громкими, обличающими. А взгляд напротив наоборот не выглядит больным, каким является на самом деле. — Я переживал. — За меня? — И за него. За него тоже. Как он? Ты ничего толком не объяснил. Его принудили? — с его губ этот вопрос не звучит ломко. Для Юнги же страшнее этого вопроса не существовало до получения ответов. — Нет, не принудили. Все хорошо. — шорох пачки, щелчок зажигалки, сухой звук тления сигареты — четвертой по счету – и шумный выдох. — Спасибо, что помог. Я тебе благодарен. — Юнги… — Зачем ты пришел? — Соскучился. — Ты ревнуешь, так? — в голосе слышно раздражение. — А я разве имею право? — вымученная, изломанная улыбка в ответ. — Все имеют. Только зря, ты сам знаешь. Он мне как брат. — Брат, в которого ты влюблен? — яд в голосе отсутствует, только горечь. — Не влюблен, люблю. Это разное. Но это опять же ничего не меняет. К чему сейчас этот разговор? — К тому, что вероятно пора уже решиться? — Я опоздал, — отворачивается. — Но жалеть не буду. — У него это серьезно? — невеселый смешок. — Ага. Только у его избранника — нихуя, — сплевывает. — Но это пройдёт. Ещё столько говнюков встретит. Увы. — И ты спокойно отпустишь его? Опять? А потом опять побежишь прямо с сессии зализывать его раны? Да и сам ты как? Не больно тебе? — Я все думаю, чего ты примчался, базаришь со мной задушевно. А ты решил за сорванную сессию отомстить? Ты же опытный, в сабдроп не слетел. Эго пострадало? — Зря колешься, мне не больно. И приехал я не мстить. Видеть не могу, как ты ломаешь себя. Почему ты такой трус, Юнги? — голос набирает обороты, отливает безысходной злостью. — Я трус? — смеётся, сломано и зло. — Ты думаешь, что моя смелость его обрадует? Осчастливит? Что я предложу ему? — двигается ближе. — Пропуск на закрытую БДСМ тусовку? Расскажу, что мой папаша так часто тиранил меня и бил, что менталка вывернулась наизнанку и теперь для меня отношения и секс — это больной проигрыш ситуации в свою пользу? Попрошу его стать моим сабом, потому что если я не буду контролировать ситуацию во всем, то точно съебусь? Очнись блядь! Он с парнем-крашем трахнулся, а теперь лежит в слезах, мрачный, шоу эти дурацкие с айдолами смотрит! – жестикуляция выдает нервоз. — Он из-за простого мать его траха загнался так, что мама не горюй! Ему бы мальчишку как он сам, ласкового и нежного. Чтобы на свидания ходить, дорамы смотреть, да любовью заниматься. С ласками и прелюдиями! А ещё лучше девочку, чтобы из хорошей семьи и любила его больше жизни, а не психа с поехавшей крышей! — Но ты заботишься о нем, нежен с ним, ласков, — глаза напротив обвиняют, голос ещё злится. — Конечно забочусь, только друзья — не равно любовники. Это абсолютно разные грани привязанности, — снова затягивается нервно, докуривает, выбрасывает. Руки в карманы. — Ну, — хмыкает — к любовникам ты тоже не привязываешься, не так ли? — Сказал человек, с которым я третий год провожу сессии? — выгнутая бровь и кривая усмешка. — Так что это тогда? Всё же она? Привязанность? — Удобство. — Удобно спать со мной, сваливая каждый раз, как только мелкий звонит? Ночевать у него, бросив меня на сессии, а потом умолять взять у него утром анализы и осмотреть? Ты охуенный! Прям завораживаешь степенью похуизма! — всплеснув руками задевает ветку куста и отвлекается, отводит взгляд. — То есть ты всё же втюрился? — обвинительный оттенок в любимом голосе причиняет боль. — Да пошёл ты! — звонкий окрик. — В себе разберись, окей? И да, Юнги, признайся ему блядь уже, вывали всё. Пусть решает сам, примет ли тебя таким или отвергнет. И если отвергнет, то сожри это и проглоти. Не забывай, роль мазохиста среди нас принадлежит не тебе. Стройный, невероятно красивый парень разворачивается, чтобы уйти, слишком уж много эмоций, но крепкая рука и властный, вмиг порабощающий голос, останавливают. — А что, если я не хочу признаваться ему? — прилетает в ответ сухое. — Значит ты трус, — разворачивается, врезается в тело напротив, целует жадно. У Юнги все заслонки срывает, он отвечает, вовсе не ласково, кусая, терзая, выливая в поцелуй боль и злость. Но только партнер тоже повернутый, такой же больной и сломанный, он кайф ловит от подчиняющей силы, моментально плавится, пока языки в схватке и дыхание тяжелое и мутное. — Не называй меня трусом, ты говоришь так же как он. И я злюсь. Однажды я задушу тебя за эти слова или вырву твой язык, Хоба, — лбы состыкованы, взгляды дикие, даже в темноте горят. — Однажды? Не будет никаких однажды... Я приехал попрощаться, —пропитанные болью слова несут совершенно иной подтекст, повисая между измученными переживаниями парнями в стылом воздухе. — Я не отпущу тебя, — мотает головой. — Ты мой. — Ты не мой, вот в чем проблема. Я устал, я больше не хочу так. — Меня не хочешь? — злость, а рука на ширинку ложится, больно сдавливает. — Кому ты пиздишь? — Всего лишь реакция тела. Не льсти себе. Ты же понял всё давно, догадался. — Ты нарушаешь правило. — К черту правила, я живой, я чувствую… — фраза обрывается сорванным хриплым вдохом, потому что Юнги и не думал убирать руку. — Видишь, как грязно мы сейчас поступаем? Сосёмся прямо в сквере, ещё немного и ты будешь молить меня о том, чтобы я разложил тебя прямо на земле. Не так ли? И да, я пиздец хочу тебя, ты заводишь меня, мне с тобой даже не хорошо, мне охуенно. Я зависим от тебя, так же, как и ты. Но я не люблю тебя, Хоби. Я не поведу тебя на свидание, я… — Тогда повести могу я, — звучит разбито, Хосок перехватывает руку и убирает. — Мы вне красной комнаты, но если тебе так необходимо контролировать все, то время и место выбирай сам. Но после того, как поговоришь с Чонгуком. — Ты меня слышишь? — шипит. — Я никогда не признаюсь ему! — Ну вот, из всех фраз ты зацепился за ту, что относится к нему. Всё, нам пора заканчивать, пока все не зашло еще дальше. — Нет! — Как знаешь, — звучит в ответ утомленное. — Как минимум этот разговор я закончу. Мне пора, да и тебя ждут. Пса его не забудь забрать, — нервно машет в углубление сквера. На этот раз ему позволяют уйти. Юнги тянется к пачке, достаёт сигарету, но не прикуривает. Вертит, думает, а потом и вовсе ломает, разминая в руке, перетирая табак, осыпающийся на землю. Внутри адское пламя лижет внутренности, тоскливо воет под ребрами, давит безысходностью. — Бам! Бааами! — подозвав, забирает веселого пса, треплем по голове и уходит медленно из сквера по дороге дурачась с ним. Тэхён, который буквально случайно оказался по другую сторону лавочки, скрытый ночной теменью слышал разговор от и до. Он мнет дрожащими пальцами край пальто, пытается прийти в себя, осознать услышанное и увиденное и начать наконец думать. Всё услышанное нужно уложить в голове, но не выходит. Так много информации, так много мыслей. И над всей этой мешаниной превалирует вина. Ещё не до конца сформированная, без четких границ, но острая и горькая, настолько, что глаза слезятся и сплюнуть хочется. Ёнтан остался дома, Тэхён и вышел то ведомый желанием вопреки всему увидеть Чонгука, хоть и клялся себе всю прошлую ночь, что больше не пересечется. Конечно, увидеть Юнги, да ещё и с Бамом в его планы не входило и первым порывом было встать и уйти. Вот только после всей обрушившейся так нежданно информации ноги не слушаются, не хотят вести домой. Тэхён запускает руки в волосы, опираясь локтями о колени и тянет их, словно так решение придет само собой, проблемы испарятся, а послевкусие от чужого сумбурного диалога перестанет жалить. Только не помогает нихрена. «Очнись блядь! Он с парнем-крашем трахнулся, а теперь лежит мрачный, шоу эти дурацкие с айдолами смотрит! Он из-за простого мать его траха загнался так, что мама не горюй!» Загнался? Чонгук загнался? Чонгук мрачный? «— У него это серьезно? — Ага. Только у его избранника — нихуя». Избранника? Какого, мать его, избранника, если ответ звучит голосом того, кто и является им? Разве нет? «Удобно спать со мной, сваливая каждый раз, как только мелкий звонит? Ночевать у него, бросив меня на сессии, а потом умолять взять у него утром анализы и осмотреть? Ты охуенный! Прям завораживаешь степенью похуизма!» Чонгук — что? Сдавал анализы? Сказал же, что чист? Стоит провериться? Причем тут парень этот, который, как это ясно из их диалога, спит с Юнги? Блядь!!! «— Ты меня слышишь? Я никогда не признаюсь ему!» Выходит, Чонгук не знает о чувствах Юнги? Не знает??? Выходит, они не пара? И он занимался сексом с ним, не изменяя Юнги? «Только зря, ты сам знаешь. Он мне как брат. — Брат, в которого ты влюблен?» Юнги любит Чонгука, это и так было ясно. Это видно было невооружённым взглядом, не даром Тэхён отступил, сдался, практически разрушился, встретив их в тот день в этом же сквере. « А что, если я не хочу признаваться ему?» Вот и разгадка... Чонгук не знает, не в курсе, и из всего услышанного выходит, что они с Юнги не вместе. Остальной разговор, переставший по чистой случайности быть приватным, буквально кричал о том, что спит Юнги с этим худощавым парнем, который примчался поздно вечером, скучал, целовал жадно. И было там еще что-то про годы… «Сказал человек, с которым я третий год провожу сессии?» Выходит, что трахает Юнги отнюдь не Чонгука, о чувствах ему не рассказывает. Что такого произошло, что он сорвался и приехал по всей видимости довольно издалека, ночь провел, да и эту, видимо, тоже планирует провести у Чонгука? Тэхён вспоминает, что Чонгук вскользь упамянул, что в городе Юнги нет. Но вот он здесь, собаку его выгуливает, с любовником встречается, походя обсуждая интимную, личную жизнь Чонгука! Осознание не хочет никак прорываться через стадию принятия. Ведь если всё так, если услышанное не бред, то выходит, что Тэхён фатально ошибся. И что с этим делать он пока решить не в состоянии, слишком уж сильно смятение внутри. А внутри уже ворочается, раня внутренности острыми осколками страшное, тяжелое чувство, зовущееся виной. _______________________ — Что-то случилось, Юнгия ~? — взволнованно спрашивает Чонгук. Он выглядит откровенно хреново, глаза впали, скулы заострились, а на дне ранее ярко сияющих внутренней вселенной глаз поселилась тоска. Сейчас он глядит прицельно, лоб хмурит. — С чего взял? — отворачивается, куртку снимает, вещает. — Выглядишь так, словно приведение встретил. Ты же не… — Чонгук пугается и резко садится на кровати, за сутки ставшей похожей на гнездо. — Ты видел его? Юнги разворачивается так резко, что хрустит шейный позвонок. Первая эмоция — паника. Про Хосока, а точнее связь с ним, знает настолько узкий круг людей, что выплыть это не могло. Выходит, что вопрос не о нем. Юнги тихо выдыхает и отрицательно машет головой. Мягко ступает навстречу, привычно оседая в ногах, смотрит снизу вверх преданно-преданно. — Не видел. А ты бы хотел? — Чтобы ты его встретил? Ну уж нет! — фыркает смешливо. — Просто… Просто думал, пошёл ли он туда. А он, видимо, нет. — Скучаешь? — И от вопроса вопреки разуму слегка сбивается сердечный ритм и больно колет под ребром. — Да. Это же очевидно, — предельно честный ответ, лишь плечо нервно дёргается, пытаясь показать языком тела, как это не важно. Но только россыпь меток чужой страсти, которую не скрыть тонкой майкой, да больной взгляд, полный нечеловеческой тоски кричит о другом. — Ну хочешь, я найду его и заставлю поговорить? — отчаянно. — А зачем? — взгляд к потолку. — Хотел бы поговорить — поговорил бы сразу. Я вот хочу, но просто не могу пока. Разберусь в себе и тогда, возможно, встречусь. — И что ты ему скажешь? — пульс учащается, а под ребрами печет. — Что мы оба не с того начали? И если я для него значу хоть что-то, то я расскажу свою часть истории. Если же он скажет, что я для него просто секс, мимолетный, ничего не значащий, я… — шумно сглатывает. — Приму это как опыт и буду жить дальше. Просто я вдруг понял, что если не сделаю этого, то так и буду лежать и прокручивать в голове сотни вариантов развития событий, без возможности узнать истину. — Ты очень смелый и отважный, Чонгук. Я горжусь тобой, я… — Почему ты отверг меня тогда? — звучит настолько неожиданно, что Юнги даже отшатывается невольно. — Мне казалось, я довольно симпатичен. Но ты не дал и шанса, Юнги. Я хочу понять, что делаю не так. И какая формулировка дала бы шанс? Я знаю, я пёр на пролом, настаивал и всё такое… — Я отверг тебя не потому, что ты не красивый или не в моем вкусе, — говорит наконец-то правду. В голове вдруг всплывают слова Хоби о том, что надо признаться, вывалить, объяснить. — Очень даже в моём. Ты прекрасен, внешне и внутренне. Сейчас и тогда. Но… Я на самом деле хочу, чтобы ты понял — иногда люди не принимают чужие чувства не потому, что ничего не чувствуют в ответ или же считают партнера недостойным. Возможно, недостойным считают как раз себя… Взгляд глаза в глаза и грохот взбешенного пульса. Чонгука накрывает осознанием — он никогда глупым не был и понимает исповедь Юнги правильно. Отрицательно головой мотает, не в силах справиться со свалившимся на него откровением, но все прекрасно понимает. Принять не может... А Юнги? Юнги принимает все, он изначально знал, что уже опоздал. — Нет… Нет… Не может быть… — глаза мокнут то ли от всепоглащающей вины в глазах напротив, то ли от обиды. — Ты хоть знаешь, придурок, сколько ночей я себя по кускам собирал? Думал, что некрасивый, не подходящий для тебя? В качалку начал ходить, тату эти дурацкие, пирсинг, чтобы доказать тебе, что я крутой весь из себя и стою того, чтобы ты меня любил? А ты… Почему? — Ты такой глупый! — боже, как же больно! — Мне плевать, есть у тебя тату и пирсинг, или твоя кожа чистая. Я бы влюбился в тебя, будь ты хоть лысым негром. Потому что твоя душа — это то, что цепляет очень глубоко. Но я не мог, понимаешь? Чонгук от внутренних противоречий лишь головой качает, на ноги встаёт нервно, шагает по маленькой комнате из угла в угол и волосы пальцами мнет. — Что ты чувствовал ко мне все это время? — спрашивает с дрожью, на разрыв. — Ответь! — Любовь, – приговор. — Нет… — и вновь отрицание. — Не может быть. Ты же… Юнги, ты же мне блядь члены резиновые покупал, порно скачивал. Тазик у меня пьяного забирал, когда я с алкашкой перебрал тогда. Ты же был тем, кто меня готовил к будущим отношениям, равнодушно так, заранее сбагривая в чужие руки! — Всё, к сожалению, не так просто. Да, я полюбил тебя. Это не сразу стало понятно, но когда я осознал, то испугался. Ты ничего обо мне не знаешь. Не знаешь, какой я бываю в отношениях, сексе. Я не имел права тебя в это впутывать. Прости меня, но я правда не мог. И когда-нибудь ты это поймешь. Из всех возможных вариантов я выбрал тот, в котором ты не пострадаешь. — Но я пострадал! — кричит заполошно, пугаясь откровения. — Я столько раз… Столько раз не спал ночей, умирал от того, как сильно любил. Но я же думал, что плох для тебя, что не стою твоей любви. Довольствовался тем, что ты мне даёшь. А ты просто молчал? Я не понимаю тебя. Ты знал, что твои чувства взаимны. Знал!!! И всё равно держал меня в чертовой френдзоне! Ты так жесток! — речь переходит на новый уровень громкости, такой обычно мелодичный голос сквозит оттенками отчаяния и злости. — Да, Чонгук! — Юнги тоже встаёт на ноги, дышит тяжело. — Я жесток! Именно поэтому я не стал нести тебе свою эту любовь никчемную! Потому что с тобой рядом должен быть не я! — Это ты так решил, не дав мне права выбора, — подходит вплотную, тыкает пальцем в грудную клетку. — И сейчас, когда я отпустил эти чувства, смог открыть сердце для другого — ты признаешься мне. Ты хочешь получить взаимность? Сейчас? Юнги бесконечно слаб перед младшим, зажмуривается крепко, пытается шумно выровнять дыхание, беря себя в руки, медленно веки размыкает. — Я лишь хочу, чтобы ты знал — ты достоин того, чтобы по тебе сходили с ума. Чтобы тебя любили, а не воспринимали как очередную цель для завлечения в постель. Хочу, чтобы ты знал, что когда люди не принимают твои чувства, это не всегда повод копаться в себе. И никогда, слышишь? Никогда не меняй себя ради других. Татуировки, пирсинг, качалка — это должно приносить тебе удовольствие и быть твоим выбором, а не влиянием чужого мнения. Ты прекрасен таким, какой есть. А люди кругом всегда будут недовольны чем-то. Не потеряй себя в попытках нравиться кому-то другому. Потому что таких как ты больше нет. Слова полные любви и боли тонут в тишине комнаты, что стала свидетелем неожиданного признания. Ни один из них не решается ее нарушить несколько долгих минут. — Тебе лучше уйти, Юнги. Прости... Прости меня, но я хочу побыть один. Ты… Ты сейчас меня слишком… Слишком шокировал. Я… Просто уходи, ладно? Прости. Прости меня, но я уже не отвечу взаимностью. Я запутался, мне надо время. Я должен… — Тшшш, Малой, всё хорошо. Я услышал тебя, тебе не за что просить прощения. И я всё понимаю и принимаю. И знай, я горжусь тобой и твоей смелостью. Ты признался первым мне, ты готов поговорить с собачником. Если тебе необходима помощь, ты же наберёшь? Хочу, чтобы ты знал, что моя исповедь ни к чему тебя не обязывает и ничего не меняет между нами. Я всё ещё твой друг. — Что ты чувствуешь ко мне прямо сейчас? — сдавленно. — То же что и раньше. — Это не ответ. Ты любишь меня? — Да, — хриплое в ответ после долгой паузы. Чонгук теряет все слова, не знает, что сказать. Что вообще люди говорят в подобных случаях? Глупо, как же глупо вышло. — Я пойду, ладно? Не загоняйся, Малой. Дело правда не в тебе. Юнги уходит тихо, оставив после себя едва уловимый аромат парфюма. И уверенность в Чонгуке, что отныне он ему не позвонит. Не с откровениями, жалобами на отношения и некачественное порно. Отныне он не втянет его в свои переживания о ДРУГОМ парне. Потому что меньше всего хочет причинить боль. Ведь ещё до переезда сюда Чонгук и мечтать не мог о подобном признании, но сейчас, стоя в центре съемной квартирки понимает, что внутри не откликается ничего, не тянется и не ждёт. Потому что с появлением Тэхёна он понял, насколько разными бывают чувства любви и влюблённости. И, увы, в контрастах этих чувств Юнги проиграл с разгромным счетом.