Каждый дрочит, как он хочет, или История одного соседства

Хосок первый открывает глаза, осторожно двигается, чтобы разглядеть Юнги, и чувствует, как сердце сбивается с ритма, так привычно. Парень что лежит рядом с ним в одной кровати — невыносимо красивый, мужественный. У него лазером удалены волосы с лица для комфорта и экономии времени, как он однажды обронил, но тем не менее выглядит это так, словно хищник спит, готовый в любую минуту броситься в атаку. Волосы разметались по подушке, одна рука находится под ней, другая обнимает Хосока за талию. И от этого так внезапно хочется плакать, что Хосок кривится, сдерживаясь, и кусает себя за внутреннюю сторону щеки. Совсем размазался! Юнги ночью дарил ласки, нежил тело и что важнее душу, вознося к небесам. Она, наивная, там и осталась, купаясь в мягких и пушистых облаках надежды, но Хосок видел жизнь, её изнанку, знает, что придется падать. И осознает, что в этот раз, как и во все предыдущие, никого не окажется рядом, не протянет руку, чтобы помочь подняться. _____________________ Чонгуку кажется, что за спиной выросли крылья. После вчерашнего разговора в парке парни ещё пол ночи перекидывались сообщениями в «какао», отчего утром ни один из них не нашел сил выйти на прогулку. Весь день на лекциях в универе он витал в облаках, мечтательно глядя в окно, за что дважды получил насмешки от сокурсников. И сейчас, наконец вернувшись домой, насвистывает какую-то легкую мелодию, пока накрывает на стол, много тискает Бама и даже кормит его с общего стола под ошалелый взгляд и мощные удары хвоста о пол. Внутри бурлит энергия, ему кажется, что сейчас можно пойти в зал, а после выполнить все задания, поработать, выгулять питомца, да и после ещё силы останутся на просмотр чего-нибудь интересного! Так он переполнен энергией, светится, буквально ощущает, как улыбка с лица не хочет сходить. Уже когда подходит время вечерней прогулки, отчего приятно сводит живот и трепещет в груди, раздаётся звонок в дверь. Сердечный ритм сходит с ума, сначала замерев, пропуская удары, а потом бьется о грудину с разбегу, галопом, оглушая. Руки потеют, когда он распахивает дверь и счастливая улыбка сменяется на удивленную, когда за дверью квартиры, адрес которой знает лишь пара человек, оказывается отнюдь не Тэхён и даже не Юнги, а молоденькая девочка, в руках которой цветы, а за спиной милый рюкзачок. Чонгук непонимающе смотрит, здоровается в ответ на радостное приветствие и удивлённо давится воздохом, услышав, что это доставка цветов. Именно на этот адрес, да. Скрывая потрясенную улыбку Чонгук ставит размашистую подпись, прижимает к себе цветы, втягивая нежный аромат и ощущает себя максимально глупым, но таким влюбленным. На дворе декабрь, вот-вот наступит Новый год, а на его столе яркими кострами горит фиолетово-розовый букет в нежной упаковочной бумаге. Ни записки, ни намека на карточку с именем, но адресат ему известен и без этого… «Позволь мне сделать всё правильно…» Чонгук пишет в чат скупой вопрос о прогулке, терзая губы от нетерпения, покусывает колечко в губе и светится ярко, получив ответ. Наспех одевается, напоследок окинув себя придирчивым взглядом в зеркале, цепляет поводок на Бама и покидает дом, зацепившись последним взглядом за букет. Что ж… Он будет благодарным. — Тебе к лицу быть счастливым. Поделишься радостью? — откровенный комплимент переворачивает всё внутри, и, если бы не чертики на дне глаз, Чонгук усомнился бы в отправителе цветов. — Ты и так прекрасно знаешь! — фыркает. — Спасибо, Тэхён. Не думал, что получать цветы так приятно. Тебе удалось меня удивить. — И тебя не смутил выбор цветов? — хитрый взгляд становится чуть заносчивым. — А должен? — прищуривается Чонгук, гадая, а не был ли сам букет своебразной запиской?. — Ну, я подарил тебе гиацинты, — во взгляде преступно красивых глаз напротив мелькают смешинки. — Есть легенда, что существовал принц, краше которого не было во всей Спарте, звали его — Гиацинт. И однажды его заметил бог света Аполлон. Он просто не смог устоять перед его красотой, полюбил такого непохожего ни на кого парня, но этой истории любви не суждено было иметьсчастливый финал. Потому что однажды во время игры в метание диска, Аполлон случайно смертельно ранил юношу. На месте трагедии, из пролитой крови и вырос цветок, не уступавший по красоте погибшему, потому его именем и назвали его. С тех пор значение — прощение. Он говорит: «Пожалуйста, прости меня», — этого мало, он знает – чтобы заслужить прощение не хватит ни цветов, ни слов, ни слез. У Чонгука кружится голова, нервно вздымается грудь от каждого вздоха, а ещё словно ток бежит по венам. Щеки давно уж пылают огнём, равно как и пожары в груди. Подобного он никак не ожидал. Да, Тэхён всегда одевается консервативно, даже строго, но подобный поступок в век прогресса цепляет за живое сильнее любых вычурных подарков и дорогих ресторанов, выбивает из колеи. На горизонте угасает день, расплескавшись яркими красками по небу, отчего лица в теплом свете обретают мягкость, а мир вокруг становится сказочным на этот короткий миг. — Тэхён… — тихий выдох с дрожью слетает с губ и рассыпается в стылом воздухе. — Ты не представляешь, как только что выбил почву из-под моих ног, — и это не метафорично, Чонгук правда ощущает, как земная кора под ним буквально плывет. — Простишь меня? — улыбаются глаза напротив, затмевая весь мир. — Я не умею говорить как ты, и ни черта я про этих богов не слышал и язык цветов не знаю. Но мне знаком язык тела, — сглатывает ком в горле Чонгук. — И я отвечу тебе на нем… Шаг навстречу и Чонгук прикрыв глаза накрывает губы Тэхёна своими. Он сильно дрожит, видимо поэтому изящные руки тут же мягко обнимают, притягивая к себе. И снова это ощущение родства, покоя, и Чонгук позволяет себе раствориться в этом. Ласкает чужие губы, плавно скользит языком, пробует, смакует, мнет. Тэхён отвечает, сталкиваясь языками, настойчиво перехватывая инициативу, юрко скользит между влажных губ, лижет изнанку рта, прикусывает колечко в губе и тянет, поймав разоблачающий выдох, и отпускает, утыкаясь лбом в лоб и старается незаметно привести дыхание в норму. Чонгук дышит сорвано, с силой сжимает полы пальто, держится за него как за спасательный круг. Душа парня бьется в сладкой агонии, а тело горит огнём. Ему сейчас так жарко и сладко, что становится неловко. — Ты восхитительно целуешься, Чонни~… И от этого прозвища, сказанного глубоким, с хрипотцой, голосом, по позвоночнику ползут толпы мурашек. — Ох, поверь, однажды я смогу лучше, — лукаво шепчет Чонгук, чуть отстранившись чтобы смотреть в карамельные глаза. — Я не сомневаюсь в тебе, Малыш, — шепотом на ушко нежное, сокровенное, в то время как рукой бережно заправляет прядь волос за ухо и опускает руку обратно к тонкой талии, отпускать которую в ближайшую вечность желания никакого. — Пойдешь со мной на свидание? И Чонгук с огромным трудом давит в себе восторженный истерический вскрик. Пойдет ли он? Чудеса! У этого вопроса априори лишь один ответ. — Пойду. А ты зовёшь? — игриво прищуривается. И откуда в нем только столько кокетства и мягкости? — Зову. Надеюсь, для тебя это не слишком? Всё же цветы, свидания —это банально, да ещё и обычно гетеронормативно. Я не хочу тебя этим обидеть. Обещаю, что на свидание я поведу тебя не в кафе или ресторан. — Мне плевать на условности, — серьезно отвечает Чонгук. — Мне приятна твоя забота и внимание. И то, что ты придумал с цветами… потрясает. Спасибо, что рискнул. Ты ждешь от меня чего-то такого же в ответ? — Вовсе нет! Я не делал это из эгоизма «дашь на дашь», я правда не знал, как донести до тебя свою искренность. Простых слов мне показалось мало. Поэтому делай лишь то, что принесёт удовольствие тебе. И позволь мне показать, каким могу быть я. Чонгук жмурится счастливо, задумчиво лижет губы, на которых все ещё ощущается вкус тех, что напротив. — Мы правда это делаем, да? — со смешком вопрошает Чонгук. Они так и стоят вплотную, сплетаясь конечностями, разве что хватка Чонгука становится не такой жесткой. — Делаем что? — Тэхён выдыхает это просто запретным мягким шепотом, пробирающим до самых глубин, практически выдыхает влажно на ушко, заставляя вздрогнуть, а затем нежно касается носом чужой щеки, трется, как кот, вдыхая аромат кожи и тонкий шлейф шампуня от прядей волос, которые целует ветер. — Целуемся. Прямо в парке, договариваемся о свидании, шутим… — прикрывает глаза бессовестно соблазняемый прямо в парке Чонгук и чуть запрокидывает голову. Тэхён ластится о скулу, мягко целует подбородок, а потом зарывается в шею и шумно втягивает воздух. — Как же меня тянет к тебе… — звучит приглушенно и вызывает щекотку от легкой вибрации дыхания на шее. — Ты делаешь меня идиотом! — это неожиданно звучит так громко, что Тэхён отстраняется резко и от его растерянного вида становится смешно. Чонгук держится, кусая губы, но все же срывается, заливисто засмеявшись. Все тревоги наконец-то уходят вместе с этим хохотом. И нет, он не нервный, отнюдь. Он про счастье. И вскоре, не удержавшись, ему вторит такой же — яркий, звонкий, громкий. Счастливый. _____________

«Встреть меня на поле боя. Даже самой тёмной ночью. Я буду твоим мечем и щитом, твоим камуфляжем, А ты будешь моим. Раздается эхо криков и выстрелы. Мы можем первыми упасть. Всё может остаться таким, или мы можем все изменить. Встреть меня на поле боя. Встреть меня на поле боя.» 🎶 meet me on the battlefield — svrcina

— Слышал, что нельзя смотреть на спящего? — бубнит Юнги и убирает руку с чужого тела, медленно открывая глаза. — Слышал, — что-то в груди замерзает от этого вряд ли осознанного, но говорящего Хосоку слишком многое жеста. — Почему не разбудил? Который час? — Мин суетится, вертится, ищет телефон. Находит, жмурится от яркости дисплея, смешно прикрыв один глаз. Такой сонный, домашний. Так близко, но чувствуется это словно он сейчас гораздо дальше, чем когда-либо. — Есть хочешь? — такое равнодушное, незаинтересованное любопытство. Они всё ещё в клубе, правда за все эти годы впервые с ночёвкой. Раньше того не требовалось, они трахались жестко, с криками и хрипами, словно в схватке, отдыхали, а потом ехали каждый в свою жизнь, пока не застанет врасплох очередное сообщение. Это не просто загородный клуб с оборудованными комнатами для особо придирчивых, нет. По пятницам тут вместо пресного стриптиза на сцене происходят театральные постановки, более грязные, чем последняя сцена в фильме «Парфюмер». В любой день, вообще-то, существует программа, но пятницы всегда выход за рамки. Обычный человек устанет плеваться, а то и вовсе получит душевную травму. Посетители же этого клуба далеки от понятия «нормально». За столиками можно встретить «пары», в которых саб выполняет роль питомца, преданно восседая на полу у ног «хозяина» в откровенном наряде. Можно увидеть многое, для чего и правда необходимо не просто ЭКСПЕРИМЕНТИРОВАТЬ в данном направлении, а ЖИТЬ ЭТИМ. Попасть сюда возможно лишь имея связи. Даже большие деньги не откроют тебе двери, только человек, поручившийся за тебя. Хосока привел сюда человек, разрушивший всю его жизнь, сломавший однажды его, такого хрупкого и яркого, постоянно улыбающегося людям. Привел и оставил, сказав, что ему точно понравится быть для кого-то СУЧКОЙ. И Хосок покорно был, считая, что для большего не подходит, пока однажды не встретил Юнги. Красивый, властный, спокойный, он притягивал к себе взгляды абсолютно всех. Но его равнодушный взгляд тормозил любого свободного, ищущего, жаждущего, как бы говоря, что он не позволит кому бы то ни было выбрать его. Только он привилегирован, это его стезя. Тут он Король и босс, пришедший за самым лучшим. И он выбрал. Худого парня, тогда ещё интерна, и брал так, что Хосок сходил с ума от каждой сессии, наслаждаясь всем, что ему давали. Боль и удовольствие, хлесткие шлепки и бережные обтирания после. Он бы не признался, с какой гордостью носил под одеждой синяки и укусы, как касался пальцами особо болезненных меток перед сном, надавливал, воскрешая в памяти те моменты, в которых его этими метками украшали. А потом понял, что увяз. И сначало это не пугало, казалось, что пройдёт. Не прошло. Более того, Юнги вдруг открылся, пару раз поднял тему своих травм, жизни, учебы, работы, да и про Чонгука рассказал… Их отношения — ночами калечные, больные, окрашенные в красный, днем становились почти нормальными. Сказано так много слов, многие падали как камни на дно души, другие же завесу открывали в тот мир, который когда-то лишь ему принадлежал. Сам же Хосок не спешил делиться тем, что видел Дьявола в лицо, в глаза ему смотрел, ибо закрывать их, глаза свои, было ещё страшнее. Хосок не спешил делиться и тем, что единственный, кто на этого Дьявола не похож, нависая сверху — это Юнги. Юнги ангелом не был, определенно. Но и до Дьявола ему было далеко. Всё это флешбэками в голове, поэтому Хоби от еды отказывается, а в глазах еще надавно светом горевших, словно лампочки гаснут, превращая густой шоколад в грязные лужи. — А ты? Голоден? — горло саднит, на шее цветут синяки, а еле затянувшиеся ранки на губах от слов вновь лопаются. — Нет, я дома поем. Я в душ, ладно? И поедем. — Стой! — вылетает из уст само собой, когда Мин встаёт. — Что произошло? — Ты о чем? — неподдельное удивление причиняет боль. — Ты позвонил мне нервный, сказал, что подъедешь, молчал всю дорогу, а потом оторвался, как никогда. Но вопреки всему не уехал, а занялся со мной сексом вновь. И ты был нежен, Юнги. Все эти пункты нетипичны для тебя и я сбит с толку. — Я просто хотел тебя, ты против? — ледяной взгляд обжигает кожу. — Просто хотел? — не справляется с обидой и сам это понимает. — Зная о моих чувствах? После моей просьбы оставить меня? — Хосок уже сидит, кутаясь в простыни, смотрит осуждающе. — Так ты был против? — усмешка. — Прости, не заметил. Вероятно, когда ты в голос стонал моё имя это означало «нет»? Хосок болью давится, той, что прелюдией даже для него не является. Той, что вне сессии, вне правил. Той, после которой не сделают приятно позже. — Я думал, что ты… — Что я что, Хосок? Сделаю тебе предложение? Признаюсь в любви? — Хосок запоздало думает, что нужно было закрыть уши, чтобы не слышать этих слов. — Я признался ЕМУ. — и видит, как по лицу Юнги тень муки прибегает. — Теперь, надеюсь, ты доволен? — Теперь… — говорить так сложно, как будто горло забито битым стеклом. — Теперь вы вместе? — Что? — фыркает и вдруг хохочет так страшно, что внутренности льдом покрываются. — Нет, не вместе. Боюсь, что дружбе тоже пришел конец. Жаль, что я не успел помочь ему с собачником. Надеюсь, тот не просрет шанс сделать его счастливым. — И на этих словах он все же скрывается в ванной комнате, примыкающей к спальне. Вот так. Хосока счастливым сделать никто не спешит. За него некому так болеть душой, отпуская с надеждой в лучшее в чужие руки. И внезапно так мерзко и тошно от собственной изломанной души и психики, от любви этой вывернутой наизнанку, от сессий, в которых боли на самом деле больше, куда больше, чем удовольствия. Просто однажды это уже стало синонимом. И теперь вот отделяться одно от другого не хочет. Хосок живет не плохой жизнью — он всё так же носит белый халат, только теперь в одной из дорогих клиник города, и живет уже без тирана и насильника, в которого однажды тоже умудрился влюбиться, черт знает почему на самом деле, потому что случиться такому по всем законам не должно было. И нет, он не нашел в себе силы прекратить эти больные отношения, отнюдь — от него просто отказались, ведь жертва, отдающаяся добровольно, жертвой быть перестаёт… Сейчас же от него не отказываются, даже наоборот, прямо говорят, что желают, что не отпустят. У Хосока внутри такой шторм от происходящего, что сложно понять, какой из этих сценариев убивает его душу в большей степени в итоге. Тот, в котором Юнги однажды откажется от него, или тот, в котором никогда не отпустит… Когда Мин выходит из душа, то застает лишь развороченную постель, да начатую пачку ментоловых сигарет. Юнги такие никогда не курил, а теперь, видимо, попробует, так как собственные закончились еще вчера в дороге. Юнги затягивается глубоко и хмыкает от пришедшей в голову асоциации. На вкус ведь они почти тоже самое, что губы Хосока. Вот только на сердце ментол пагубно влияет, не иначе, именно поэтому оно так странно сжимается от каждой затяжки.