Каждый дрочит, как он хочет, или История одного соседства

Чонгук опирается на стол ладонями, пока Юнги приводит себя в порядок и силится не паниковать. Слишком неожиданно видеть старшего таким разбитым, по виду больше напоминающего бомжа, чем всегда стильного, ухоженного Юнги и это дезориентирует так сильно. Впечатление, что с последнего разговора прошла целая жизнь. Хотя… По ощущениям так и есть. Только вот если Чонгук расцвел, подпитываемый самым светлым чувством, то Юнги потух, настолько, что хочется трусливо сбежать, только бы не слышать, что такого могло произойти, чтобы внести коррективы такого рода? А ещё стыд и вина топят Чонгука до краев, потому что за все это время можно было найти способ связаться, узнать как дела. Но нет, события, такие пестрые и яркие, утянули хороводом, закружили, перелистывая дни будто в ускоренной съемке, а ещё, конечно, страх подточил. Гуку требовалось время, чтобы появилась возможность вернуться к общению после всего, что они волей неволей вывалили друг другу в прошлый раз. Резкий звук телефона заставляет вздрогнуть, но лицо немедленно озаряет улыбка, стоит только увидеть, что это звонок от Тэхёна. — Соскучился? — самодовольно вопрошает, вглядываясь в лицо на экране мобильного. — Пошли погуляем? Танни на улицу рвётся. И да, я соскучился невыносимо… — говорит так искренне и откровенно, что мир вокруг перестаёт существовать, а сердце уже так привычно сбоит. Только ответить Чонгук не успевает, дверь ванной открывается и оттуда выходит ожидаемо полуголый Юнги, прикрытый для приличия лишь полотенцем, повязанным на бёдрах. И Чонгуку хочется пробить лицо рукой от комичности ситуации. Только вот что-то не смеётся никто. — Малой, я вещи в машинку кинул, ты прости, но я их не надену, а чистых ты не дал, — осекается, вмиг читая по лицу растерянность. — Ты занят? — Возьми в шкафу, ладно? Я сейчас! — и Чонгук, не выключая телефон с притихшим Тэхёном, суетливо топает к двери, накидывает куртку и с трудом влезает в кроссовки, подзывая Бама. Тот счастлив, вертится и играет, отчего требуется дополнительное время, чтобы надеть поводок. — Я всё объясню, — уже в подъезде роняет нервное. — Тэхён, почему ты так смотришь? — приходится идти по лестнице, чтобы не пропала связь, как бы не хотелось поскорее оказаться на улице. — Давно он у тебя? — Тэхён не отвечает на вопрос, задавая свой ледяным тоном, а взгляд вдруг непривычно цепкий и суровый. — Ждал в подъезде, когда я вернулся. Ещё не успел спросить, как давно, — Чонгук нервно сбегает вниз, даже не замечая легкой боли в теле и усталости. — У него видимо что-то случилось. Ну, это Юнги, ты же понял, да? — Он время видел? — Тэхён повышает голос. — Не поздновато ли для гостей? — Остынь! — Чонгук закипает в ответ, перепрыгивая через две ступеньки. — Он не гость. Юнги мой близкий человек, я не ждал его, но и указывать на дверь не буду! Ты выйдешь? Давай поговорим? Двор встречает темнотой, чуть запыхавшийся парень спускает пса побегать и садится на лавочку, но болезненно стонет, от резкой вспышки боли и на минуту жмурится, но всё же ловит каждое прицельное слово. — То есть наличие голого мужика у тебя в комнате на ночь глядя это норма, ведь это же Юнги? — от интонации нехорошо сдавливает грудь и противно щиплет в носу. Чонгук трет переносицу и выдыхает. — Озвучь, что тебя цепляет? Я хочу услышать. — Приходи ночевать ко мне. — Нет, — мотает головой Чонгук. — Нет, Тэхён, я не приду. Я во дворе, ты выйдешь? Ты же сказал, что соскучился… — Ты блядь себя слышишь? — взрывается на той стороне Тэхён. — Какой двор? Ты правда хочешь, чтобы я спустился? — Тэхён, успокойся и выслушай меня! — отчаянно просит Чонгук, стараясь унять жжение в груди. — Ты зол и я могу тебя понять, клянусь, но у Юнги явно произошла беда, и он пришел с этим ко мне! Когда я поднялся сегодня, то он сидел у моей двери в таком состоянии, будто самое страшное, что вообще могло случиться – случилось! А ещё, кажется, он потерял мобильник и ключи, поэтому… — Вы будете спать вместе? — жестким тоном перебивает. — Что? — хмурится недоуменно младший. — Ты же не думаешь, что я сейчас поднимусь и лягу под него, да? — говорит, а сам радуется, что в темноте не видно, как дрожат его губы. — Вы. Будете. Спать. Вместе. — чеканят в ответ. — Так? Чонгук, я был у тебя, в твоей комнатушке даже на пол не лечь, места нет! Где будет спать этот приблуда? В твоей постели? — Тэхён в ярости и этим пугает, ранит своими словами. — Тэхён, ты меня не слышишь… Почему же так тяжело дышать? — Последний раз тебе говорю, ты ляжешь с ним? — Мой близкий человек попал в беду и прямо сейчас, скорее всего, волнуется, потому что я просто сбежал, — Чонгук чувствует, как дрожит его голос. — И вместо того чтобы узнать что с ним, я сижу на улице, пытаясь объяснить то, что даже в объяснениях не нуждается, когда моя задница болит, потому что прошедшие сутки ты брал меня, а я с удовольствием раздвигал перед тобой ноги, но ты словно не осознаешь этого. Я сказал тебе, что не изменю и попросил верить, я даже озвучил свои чувства. Тэхён, если ты думаешь, что после всего этого я могу спокойно трахнуться с хёном, когда на моей коже ещё буквально твой запах, то нам стоит прямо сейчас прекратить отношения, — Чонгук старается звучать жестко, но прекрасно понимает, что выходит скорее жалко. — То есть, тебя бы устроило наличие голого парня в моей квартире перед сном? — Нет. Я человек и вначале тоже бы испытал ревность, но я верю тебе. Я правда тебе верю! А значит как минимум выслушал тебя и принял, будь твоя ситуация такая, как моя сейчас! — Выходит, если сейчас я приведу к себе бывшего на ночь, но пообещаю не трахать его — тебя это устроит? — издевка в любимом голосе отдается болью так глубоко, что кажется даже дышать больно, а слова ранят, полосуют до кровавых ран. — Я не звал его и он не мой бывший. Не путай теплое с мягким, Тэхён! — Чонгук эмоционально машет руками и ищет сигареты, но подкурить выходит с пятой попытки, потому что руки трясутся ужасно. — Скажи ему, что поговорите утром и приходи спать ко мне, — гнет свою линию Тэхён. — Нет, — это же от резкой затяжки так горько во рту? — Я не знаю, что произошло и ждёт ли это до утра. В любом случае я не оставлю его сейчас в таком состоянии одного, хочешь ты этого или нет. А тебе советую включить голову и успокоиться. Я не твоя вещь, Тэхён. И то, что я люблю тебя, не означает, что отныне я принадлежу тебе. Я всё сказал, добавить мне нечего. Я останусь сегодня с ним. — Ты сделал свой выбор, Чонгук, — огрызается Тэхён и сбрасывает звонок. И лишь тогда Чонгук позволяет себе заплакать, слишком много самых разнообразных эмоций пережито за короткий промежуток времени. Громко всхлипнув и позволяя эмоциям взять верх, Гук позволяет себе расклеиться здесь и сейчас, чтобы не пугать хёна наверху. Курить и реветь вещи несовместимые, поэтому окурок летит на землю. Время ещё не такое позднее, а потому редкие прохожие ещё встречаются, что идут мимо, недоуменно поглядывая в сторону лавочки, где, запрокинув голову, плачет разбитый Чонгук. От слез тяжело дышать, и мерзнет лицо, а в душе словно пробили дыру. Каждое слово упало на сердце и душу бетонными глыбами, и потому сейчас там такая тяжесть, что дышать трудно. Неужели это конец? Одна эта мысль причиняет невыносимую боль. Нет, так не бывает, они успокоятся и поговорят, Чонгук искренне в это верит, заранее принимая ревность, оправдывая Тэхёна, только вот это не спасает от обиды, рвущей душу. Ещё какой-то час назад Чонгук умирал от счастья, греясь о чужое тепло, чувствуя себя желанным и любимым, а сейчас в душу ледяными ужами лезут сомнения. Будет ли так всегда? Вся эта ревность и недоверие, пришедшие вслед за Тэхеном из прошлых отношений? Но Чонгуку это не нужно, в его мире все просто и достаточно сказать человеку о чувствах, подкрепив поступками. Разве он заслужил такое отношение? Бесспорно, он признает, что испытывал к Юнги то, что не сочетается с понятием дружбы, но ведь это осталось в прошлом еще в тот момент, как был дан шанс Тэхёну. Обидно до боли, что после страстной, наполненной откровениями ночи, планов на праздник и громких слов, Чонгука просто отказались выслушать и понять. Только сколько себя не жалей, а выбор сделан. Юнги плохо и Чонгук в любом случае не бросил бы его. Это ПРАВИЛЬНО. Но когда он, утерев рукавом нос поднимается с Бамом домой, то где-то глубоко внутри часть его рвётся в соседний подъезд вопреки здравому смыслу, хочет спрятаться в ласковых руках, утонуть в полюбившемся запахе, а не решать проблемы. Но жизнь не спрашивает, когда приходит с бедой, она не стучит и не шлет сообщение, согласуя время. Правда раздрай в душе подобно отливу отступает, когда переступившего порог Чонгука встречает тишина. Вначале он испуганно думает, что Юнги и вовсе нет в квартире, но потом он замечает его, спящего на нерасплавленной кровати, в Чонгуковой пижаме, такого хрупкого и уязвимого на вид, что щемит в сердце. Что ж, значит разговор откладывается на завтра. Приходится шикнуть на Бама, норовящего облизать того, кто ему так же дорог, как и хозяину. Ступая на носочках, в полумраке Чонгук берет одежду для себя и переодевается в ванной комнате, стараясь не думать о том, что тонкий аромат чужого тела на себе не смывает, желая подольше остаться с ним, утешая себя в мыслях, что этот разговор по телефону не станет их последним. Со слезами вышло, кажется, все напряжение последних дней, а эмоциональный откат почти свалил с ног, пока Чонгук чистил зубы. Но он никак не мог расстаться с телефоном, то и дело поглядывая на экран и непонятно чего ожидая. На моменте когда встал вопрос о личном сне, вдруг пришло осознание, что всё изменилось. Те несколько недель в разлуке, сказанные перед этим слова, глубина новых отношений, всё это возвело стену между некогда самыми близкими людьми. Нет, Чонгук ни за что больше не откажется от хёна, как и прежде придет на помощь, стоит только попросить, и ни за что не позволит кому бы ни было поставить себя перед выбором, потому что так уж вышло, что Юнги для него больше чем друг, и меньшим уже не станет никогда. Эта привязанность наконец-то без больного, рвущего душу подтекста, но всё такая же сильная. Чон знает, что это работает в обе стороны, что им обоим просто нужно было время, разобраться в себе, остыть, взвесить. Но как бы ни было вместе сложно, порознь нельзя вовсе. Чонгук не знает точно, что за история с семьей, но в курсе того, что Юнги не общается ни с отцом, ни с матерью, поддерживая связь лишь с братом, поступившим в универ в Америке, чем, страшно признаваться, долго вызывал чувство зависти. А Чонгук и вовсе с поступлением и переездом утратил те крохи людей, кого с натяжкой, но мог назвать знакомыми. Вот и выходило, что у двух таких одинаково замкнутых людей никого ближе не оказалось. Но все же если раньше сон в одной постели не смущал, то сейчас лечь рядом вдруг показалось невозможным. Личным границам пора было появиться давно, сейчас же для них появился прочный фундамент, на котором в дальнейшем придется выстраивать новые отношения. Поэтому Чонгук осторожно, стараясь не разбудить утомленного парня, забрал у него одну подушку и разложил старенькое кресло, доставшееся от хозяев квартиры и спокойно собиравшее пыль в углу, постелил на него сразу две простыни, сложенных пополам, а в качестве одеяла взял пододеяльник, радуясь тому, что на улице не так холодно, и топят здесь довольно хорошо. Подумав, вторым пододеяльником он накрыл Юнги, так и не сменившего позы, потушил свет, оставив включенным ночник, чтобы в случае пробуждения Мин сориентировался в пространстве, и наконец-то лёг. Сон не шел. Неудобное ложе больно впивалось в и так натруженное тело, а хоровод мыслей в голове неустанно жужжал, как улей, вновь и вновь крутя заезженную пластинку чужих фраз, осевших на подкорке. Милые, нежные фразы, вперемешку с ранящими и душащими, а ещё тревожные, относящиеся к Юнги. И пусть трусливое облегчение от переноса разговора расслабляло, сложно было обманывать себя тем, что к утру все неприятности растворятся, как тьма под натиском солнечного света. Телефон продолжил молчать, и Чонгук задумывался о том, чтобы написать, вплоть до фотографии своего «гнезда», но вовремя отдергивал руки, законно полагая, что подобным оправданием сделает только хуже. Если уж Тэхён решил, что он способен на такое предательство, то зачем сейчас, ночью, врываться в его мысли подобной выходкой? И всё же, обида подтачивала, мешая спать, не давая нервной системе расслабиться, мусоля по кругу одни и те же обрывки фраз, которые в ночной тиши обрастали страхами, самым главным из которых был: неужели это конец? После долгого пути навстречу — ведь в современном мире настоящие ухаживания такая редкость, разговоры по душам, и не о размере кошелька, а о важном, что не расскажешь всем подряд. После проб и ошибок, громких слов и красноречивых взглядов? Хотя что слова, без действий они не более чем пыль, но только и действия: каждая безмолвная забота, нежное касание, взгляд, кричали о серьезных намерениях. Неужели достаточно ревности, чтобы все разрушить? И перед тем как провалиться в сон, мозг цепляется за тревожный вывод, что да, достаточно, если ревность эта подпитана вероломным предательством в прошлом, переступить через которое Тэхён так и не смог. Утро встречает прохладой, тянущей свои лапы под одежду и ароматом чужих сигарет. От сна в ужасных условиях болит всё тело, а качество сна влияет на общее состояние, и по итогу Чонгук со стонами, кряхтя как дед отрывает себя от ночного пристанища и устало трет лицо, потому что состояние разбитое, а в сонный, уязвимый мозг вихрем влетают мысли. Он босой идет включать кофеварку, гладит беснующегося от счастья Бама и отчаянно зевает, включая для фона телевизор, даже не обратив внимание на канал. — Я разбудил тебя? – хрипит внезапно вошедший с балкона Юнги. — И спасибо, что это сделал! Мой позвоночник скажет тебе спасибо! – тепло улыбается другу Гук. — Юнги~я? Я так скучал, — капризно роняет Чонгук и расставляет руки для объятий. — Так скучал, что ни разу не написал мне, – бурчит старший, но шлепает в призывно распахнутые объятия, сгребает в охапку, уткнувшись в шею, стискивает крепко. — Я тоже, Малой. Очень по тебе соскучился. — Что стряслось? Поделишься со мной? Ты меня очень сильно напугал! – Чонгук прижимает хёна к себе как маленького, гладит по спине и волосам, с ужасом отмечая, как похудел и так излишне стройный хён. — Нет бы сначала покормить несчастного, — комично бубнит Юнги, скрывая улыбку на губах. — А то и сил на информацию нет! — Тягостный вздох. — Меня сутки дома не было, в холодильнике только яица. Есть ещё рамён. Прости, больше нечего предложить. — Буду всё. И яица, и рамен. Я не ел нормально несколько дней, сейчас готов и слона за один присест проглотить. — Садись, бедолага! Буду тебя кормить, так и быть! Они разрывают объятия, Юнги садится на свое излюбленное место, подогнув под себя одну ногу, благодарит за кофе и залипает в телевизор, пропуская информацию мимо себя. Чонгук насыпает корм Баму, убирает за ним лоток, тщательно моет руки, и только потом приступает к готовке. Варит рамен, обжаривает яица и даже находит вполне себе сносный бекон! Говорить под шум готовки не решаются оба, не сговариваясь оттягивая тягостный диалог, но когда стол накрыт, а Чонгук уютно усаживается сбоку, Юнги вяло ест и вздыхает, готовясь к исповеди. — Речь не готовил, прости, хрен даже знает, с чего начать. Ты на самом деле давно заслужил всё узнать, но я всё как дурак напугать тебя боялся. — Цепляя палочками кусочек румяного омлета он жует, жмурясь от удовольствия, запивает остатком кофе и продолжает. — Но в итоге дотянул до того, что сейчас буду вынужден рассказать очень много… — Не то чтобы я был против, хён. Я весь во внимании! – смешно набивая щеки завтракает Чонгук, чем вызывает невольное умиление у собеседника. И Юнги рассказывает. Начинает издалека, вскрывая шкафы, откуда вываливаются скелеты — ни дать ни взять семейная реликвия Мин, засунутая куда подальше, чтобы не сломаться. Исповедоваться тяжело, но Чонгук и не священник, он грехи отпускать не умеет, хоть слушает не перебивая, с каждым поворотом ощущая как нарастает тревога, словно самое страшное впереди. Он видит, как тяжело это дается Юнги, как того буквально колотит от нервов, а потому встаёт и обнимает, прижимая к себе со спины и слегка покачиваясь корпусом, баюкая. Конечно, что греха таить, подробности чужой жизни вызывают любопытство и заставляют задуматься, насколько же плохо он его знал? Что вообще он знал о нём, кроме общедоступных фактов? Как оказалось, ничего. Юнги умело скрывал множество вещей, оставляя личное — личным. И Чонгук не мог его винить, слушая сбивчие признания о предпочтениях, и холодея нутром, когда история доходит до случая перед клубом и последующего заключения Юнги. — … Под залог, повезло мне, в противном случае, думаю, ещё пару висяков бы скинули и всё, Малой. Носил бы ты мне передачки. Если б знал куда… — грустно заканчивает Юнги. — Выпьем? – давит из себя Чонгук, стараясь привести мысли в порядок, рассеянно разминая миновы плечи. — Если бы я знал, что твоя реакция будет такой, давно бы рассказал, – облегченно выдыхает старший. — А у тебя есть выпивка? — Нет. Но мы сейчас оденемся, выгуляем Бами и пойдем в магазин. Мне нужно пройтись, и раз уж уник сегодня без меня, то это событие стоит отметить! Давай-давай, не смотри на меня так, собирайся. Мои вещи может и не такие, как ты привык, но выбора у тебя нет, — весело припечатывает Чонгук и уже хочет пойти переодеться, как его останавливает чужая рука. — Спасибо, — проникновенно говорит хён, глядя снизу вверх. — Спасибо, что выслушал, что не начал читать морали, и что не разочаровался во мне. С последним пунктом я бы не справился, Малой. — Ну чего ты такой дурной? За что мне тебя судить? — Чонгук берет его лицо в ладони и смотрит с теплом. — За сломанное детство? Так это не ты мудак, а папаша твой. За предпочтения? — фыркает, смешно морща нос. — Уж не мне явно тут выступать. За попытки всех уберечь? Ну, каждый справляется со своим дерьмом как может. Ты только давай больше один не разруливай, я хоть и младше, но выслушивать умение ещё не проебал. А в остальном… — теперь Чонгук выглядит максимально серьезным. — Найдем мы твоего Хосока, и я клянусь тебе, я заставлю вас поговорить. Отпусти себя, ну? — Я так запутался. Я сам не знаю, чего хочу, что чувствую, и как это обличить в слова. — У каждого в жизни был период, когда ты как слепой котенок не знаешь куда идти. С работой ты, конечно, погорячился, но не думаю, что такого специалиста не оторвут с руками и ногами в другом месте, не дрейфь. Прими как отпуск, ммм? С ключами и телефоном жопа, конечно, но я тебя и не гоню. Оставайся сколько потребуется. Паспорт хоть не просрал? — Нет, паспорт не просрал, — Юнги накрывает чужие руки своими и ласково трется щеками, постепенно расслабляясь. — Вот видишь, как хорошо! А теперь давай, не время киснуть, – звонко целует в лоб и отстраняется. – И да, раз уж ты теперь живешь тут, нам надо купить матрац, ибо ещё пара ночей на этом кресле — и я могу не работать, получая льготы по инвалидности — Так надо было меня туда попросить лечь! — возмущается этот соня. — Ещё чего. Но будешь себя плохо вести да, уложу тебя спать туда! — дурачится Гук, хоть на душе и скребут кошки. — Всё, нас ждут приключения, а тебя ждёт ещё и моя исповедь. Что, думал, я в привычной манере тух дома? — Ну, вряд ли ты себе засосы пылесосом ставил, да? – Мин играет бровями и искренне смеётся от вида сконфуженного друга. Они могут ругаться, спорить с пеной у рта, путаться в чувствах, от них же сгорать, но лёгкость от общения и поистине крепкая связь это то, что так и не смогли разрушить неприятности. Юнги заметно полегчало после вскрытия карт, а за лояльную реакцию он так сильно благодарен, что в груди наконец-то рассеивается тьма. И чего, спрашивается, так боялся? Показать сломы, демонов, слабости? Это же Чонгук, он всегда был понимающим, мудрым и до краев наполненным теплом. С ним не могло быть иначе. — Нет, ну моего парня конечно можно обозвать и так, но не приживется я полагаю, — закусив губу наблюдает за реакцией. — Твоего парня? — смотрит с прищуром. – Собачник что ли? — Ага, — важно кивает, но взгляд заметно затухает, вспоминая их ночной разговор. — Сейчас еще твоего парня найдем и сходим на двойное, ммм? Что скажешь? Чонгук мягко двигается по маленькой комнате, открывает шкаф и сканирует содержимое, думая что бы хотел надеть. — Хоби не парень мне, мы не встречаемся. — Это ненадолго, Юнни, — не отрываясь от созерцания стопочек одежды отзывается Гук. — Признай, ты не равнодушен к нему. И хватит уже загоняться, считая себя доктором Зло! Идеальных людей не существует, но я знаю тебя так давно, что имею право сказать, что ты не самое плохое, что может случиться. Так, бойфренд на троечку. — На троечку? — рычит шуточно Юнги и кидается салфеткой. — Мелкий, а ну имей совесть! — Не, не хочу её иметь. У меня, как выяснилось, другие предпочтения, — хохочет, швыряя бумажный комок обратно, достаёт наконец-то любимые оверсайз вещи и направляется в ванную, чтобы переодеться. — Возьми там себе что-то, что можешь подкатить, Коротыш, нам пора уже выходить, а то Бам от счастья наделает лужу прям тут. — Ой, слышишь, тоже мне шкаф, – словесный пинг-понг так привычно расслабляет. — Как только тебя твой собачник выносит? — На ручках, Юн. На ручках, — показывает язык и скрывается в ванной Чонгук. И только там позволяет улыбке сползти с лица. Отражение в зеркале «радует» следами усталости, а тягостный, шумный выдох не освобождает от жрущих изнутри обиды и тоски. Сегодня понедельник, да и время уже перевалило за восемь утра, а значит, Тэхён уже выгулял Ентана и ушел на учёбу. Со своей тоже надо бы что-то решить, написать в чат группы что ли? Или сразу старосте? Да и с Хосоком этим теперь придется решать. Конечно, первая мысль была обратиться за помощью к Тэхёну, но только после вчерашней перепалки сделать это будет не так и легко. Все эти мысли посещают голову, пока Чонгук чистит зубы, мурча себе под нос незатейливый мотив, пока смывает наконец-то душем остатки сна. Уже накинув одежду позволяет себе провести кончиками пальцев по налившимся цветом отметинам на шее, стараясь не зацикливаться на том, что предстоит не самый приятный разговор, который состоится, возможно, даже не сегодня и не завтра. Что скрывать, Чонгук чертовски соскучился, ему не хватает таких уже обыденных сообщений и смешных селфи. А ещё до нового года оставалось каких-то два дня и планы, наспех набросанные в машине, попали под угрозу срыва. Да и Юнги не бросишь теперь, так ведь? И как всё это решить и урегулировать Чон не имеет ни малейшего понятия. Но сегодня всё же их ждёт прогулка, пьянка и кино с поеданием вредных снеков, и пусть весь мир подождёт. Так думалось Чонгуку, когда он выходил из ванной, вновь нацепив улыбку на лицо. — Нет, ну ты конечно охренел, Хён! Я думал ты уже собрался, а ты тут си… Чонгук осекается, когда замечает белого как полотно Юнги, невидящим взглядом таращащегося в работающий телевизор. Утренний выпуск новостей сейчас как раз передавал сводку о курсе валют. — Хён? Ты чего? Что с тобой? Ты словно привидение увидел? — нервно шутит, подходя вплотную и встряхивая. Юнги и правда выглядит страшно, он даже не белый уже, а будто прозрачный, с обескровленными губами, сжатыми в тонкую линию, но больше всего пугает стеклянный взгляд, направленный словно бы внутрь. — Юнги… Ты меня пугаешь, — Чонгуку и правда страшно, но ещё страшнее становится, когда его хен начинает мотать головой, повторяя слово «нет», всё быстрее, и быстрее, переходя в слитное «нетнетнетнетнетнетнет...» — Да что блядь с тобой? — истерично кричит уже Гук пугаясь до чёртиков, и отвешивает звонкую пощечину лучшему другу. Наступает тишина, в которой монотонно бубнит телевизор, а взгляд наконец-то становится более осознанным. — Прости. Прости, я не хотел, но ты… — Чонгук… — страшно сухим голосом фактически шипит Юнги и от этого неприятное, липкое предчувствие поднимает косматую голову, царапает изнутри когтями. — Там какая-то ошибка, скажи что там ошибка… — он звучит так разбито, растерянно, так не похоже на привычного уверенного в себе холодного парня. — Где ошибка? Юнги, прошу тебя, я не понимаю ничего, что случилось, пока я был в ванной? Что мать твою тут произошло? Ответь! — встряхивает вновь, видя, как взгляд напротив норовит опять стать пустым, снова доводя его до состояния паники. — Там, — показывает на телевизор и Чонгук автоматически поворачивает голову, с десяток секунд смотрит рекламу матрасов, отстраненно подумав, что надо не забыть купить и себе, раз так сложились обстоятельства. И вновь возвращает внимание к Юнги, продолжая стискивать плечи. — Тебя напугала реклама? — недоуменно спрашивает Чонгук, еще больше теряясь, если это вообще возможно. — Там, — новый кивак головы в сторону телевизора. – Новости. Чонгук, там фоторобот. Они говорят, что это фоторобот человека сиганувшего с моста. — Оке-ей, — тянет Чонгук, отмечая как пульс начинает разгоняться от нехороших догадок, — что тебя так напугало? Там показали фото? Ты… — Фоторобот! — голос всё ещё пугает отсутствием красок в нём. — Это Хосок. Понимаешь? Это Хосок, Хоби, ты понимаешь это Чонгук? — голос ломается в середине безжизненных предложений, словно имя, произнесенное вслух, разрушит проклятье. — Это ошибка, точно! — тверже, чем должно было звучать в этом моменте. — Скажи, что они ошиблись, Чонгук? — и страшно видеть, как нездоровым блеском загораются глаза напротив. Запоздалая вина накрывает Чонгука в этот момент. Флэшбэком проносится поездка домой из отеля, пробка на мосту и раздражение от того, что очередному кретину не хватило мужества встретится лицом к лицу с проблемами, испортив вечер выходного дня другим людям. Неужели уже тогда, в тот самый миг, ничего нельзя было сделать? — Так, тише, успокойся, ещё ничего не ясно, так ведь? Фоторобот это не фотография, так? Вон, на полицейских участках такие фотороботы, что пол Сеула можно идти арестовывать. Давай мы подождём? Его же должны опознать? — Мы должны туда поехать! — заполошно шепчет. — Я должен его увидеть. Пожалуйста, я с ума сойду. — Ты собираешься ехать в морг? — Чонгука мутит от одной мысли об этом. — Да. Одолжишь на такси? — Юнги заметно потряхивает, но жажда действий стирает с лица это жуткое выражение. — Какой морг, ты знаешь? — Чонгук тихо выдыхает, понимая, что не отпустит его одного. — Нет, — отвечает Юнги растерянно и оглядывается по сторонам, будто ответ может быть скрыт где-то рядом. — Одевайся, я пока в интернете информацию поищу. Раз скинули фоторобот, значит ждут, что его опознают, так? А значит должны быть контакты морга, — уверенно кивает, в глубине души отчаянно надеясь, чтобы воскресный суицидник не стал тем самым Хосоком, про которого они разговаривали буквально час назад. Бам, почувствовав изменившуюся атмосферу, уныло пробел в сторону шкафа, и Чонгуку до боли его жалеет, но разорваться не может. Пока Юнги заторможено натягивает на себя вещи, Чонгук нервно постукивает ногой по полу, включая компьютер. Уходит не более десяти минут, чтобы найти сегодняшний выпуск новостей и найти адрес и телефон морга. На экране фоторобот парня с вытянутым овалом лица и типичной азиатской внешностью. По нему и впрямь сложно судить, а потому остаётся надежда, что упомянутый утром Хоби спит сейчас безмятежно где-то на другом конце города. У Чонгука никогда не было мечты, ну такой, ради которой можно было бы ломать себя и рамки. Все, чего он хотел, скорее называлось целями. Переезд от родителей, поступление в университет, стабильный заработок, собака. Это был предел, дальше только надежда на карьеру и возможность отдыхать в других странах. Но сейчас, впервые за всю жизнь, Чонгук отчаянно мечтал, чтобы на фотороботе был кто угодно, только не тот, кого так жаждал найти Юнги.