Одна короткая встреча

Корабли под белыми знамёнами дома Наместников поднимались по Андуину. Крепкий попутный ветер приближал возвращение доблестных воинов домой. Снова была весна, как тогда, когда Арагорн испросил у владыки Эктелиона разрешение идти войной на пиратов Умбара. День рождения маленького Боромира и сегодняшний вечер разделяли почти два года. И сколько событий в эти два года уместились. Арагорн регулярно писал письма в столицу, держал наместника в курсе каждого своего шага и решения. А в ответ получал новости о маленьком наследнике.       Неизвестно, был ли Эктелион таким нежным отцом в пору младенчества его собственных детей, но теперь во внуке он души не чаял. Отдавая одну страницу письма делам государственным, он потом с удовольствием на трёх страницах описывал борьбу Боромира с лестницами, дверными порогами, бортиками кроватки и материнским строгим «нет». И в какой-то момент Арагорн поймал себя на мысли, что с удовольствием читает эти рассказы. Словно этот ребёнок имеет к нему какое-то отношение, словно у Арагорна есть семья.       Это ощущение крепло всё время военного похода. Князь Адрахиль, принц Дол-Амрота, в поход с Арагорном не отправился, но снарядил корабли, людей и дал в помощь своего единственного сына. И за два года Имрахиль стал Арагорну близок, как младший брат. Мальчишка сильно вырос за это время, не телом, но духом, превратился в смелого мужа, отважного воина и полководца, и называл Арагорна своим наставником. Они делили хлеб, шатёр, невзгоды военного времени, радость одержанных побед. Не раз и не два этот юноша вставал между Арагорном и смертью, Арагорн платил ему тем же.       Теперь, когда берега моря до самого Харада были залиты кровью захватчиков, пиратские корабли потоплены, верфи сожжены дотла, Имрахиль всё чаще говорил о доме. Он собирался жениться, а ещё мягко, но очень настойчиво напоминал Арагорну, что у него есть ещё одна старшая сестра.       — Кому пишешь? — спросил он, присаживаясь на скамью рядом с Арагорном и деликатно отводя взгляд от исписанных страниц. Был вечер, тихая река едва заметно покачивала корабли, идущие вереницей, и скоро уже за излучиной должен был показаться Осгилиат. — Подруге?       — Нет, — с улыбкой ответил Арагорн. Писал он трудное и длинное письмо наместнику Эктелиону, и Имрахиль не облегчал задачу. А задача стояла одна — попрощаться. — Нет у меня невесты, и ещё долго не будет.       — Почему? Что ты бродяжка без рода и имени, как аргумент не принимается, ты имя заработал, Торонгил. — Имрахиль произнёс имя, которым Арагорн представлялся, громко, раскатисто, выделяя букву «р». — Любая девушка будет рада стать твоей. Даже княжна.       — Она должна любить не только меня, — с серьёзным видом отметил Арагорн, — но и жизнь в шалаше. В прямом смысле. Постель из камней и травы, купание раз в месяц при пересечении реки вброд и обед из чего придётся раз в три дня. — Тут Арагорн грустно рассмеялся. — Никакая княжна не захочет и не должна жить такой жизнью.       — Но разве это так необходимо? Мы завоевали мир для Гондора, можно осесть дома и хоть чуть-чуть вкусить плоды трудов наших.       — Скоро вкусишь, — заверил его Арагорн. Он поставил точку, убрал перо, закрыл чернильницу, радуясь, что качки не было и Андуин позволил закончить письмо без помарок и клякс. — Наместник в честь возвращения героев закатит пирушку, помяни моё слово.       — Хорошо бы! — с совершенно юношеским энтузиазмом отозвался Имрахиль, наглядно демонстрируя, что в молодом мужчине ещё жив мальчик. И хорошо, что жив, Арагорну хотелось, чтобы он никогда не разучился так улыбаться. — Обещаю много не пить. И познакомить тебя с моей невестой.       — Верю, что не напьёшься, — кивнул Арагорн.       Он пододвинул к себе свечу, нагрел на огоньке кусочек сургуча, мазнул им по пергаменту и запечатал конверт. Своей печати у него не было, и кольца Барахира он в Гондоре не носил, чтобы не вызывать вопросов. Поэтому приложил к лужице горячей смолы навершие меча. Остался оттиск тонкого узора головки.       — Это письмо наместнику Эктелиону, — серьёзно сказал Арагорн. И повернулся к Имрахилю. — Ты его передашь.       — А ты? — испуганно и словно неверяще спросил юноша. — Зачем писать о том, что можно сказать так. Мы же в нескольких лигах от дома, Торонгил…       — Это не мой дом. — Арагорн покачал головой. — Пока нет.       — Твой! — воскликнул Имрахиль и вскочил. — Ты столько для Гондора сделал, наместник пожалует тебе титул и земли, ты можешь остаться!       — Мне не нужны титул и земли, — мягко увещевал Арагорн. — И Гондор будет моим домом. Придёт срок, я вернусь, чтобы никогда больше не покинуть его. Но это случится не сегодня.       — Не уходи тайком, — очень тихо сказал Имрахиль, вглядываясь в лицо Арагорна и видя решимость. — Не надо.       — Долгие проводы — лишние слёзы, — Арагорн покачал головой. — Владыка меня не отпустит, будет опрашивать, уговаривать, как ты. А я должен уйти, меня ещё ждут дела.       Имрахиль молчал, вертел в руках несчастный конверт, размазал пальцем непросохший сургуч, обжёгся. Он опустил голову и в глаза Арагорну не смотрел.       — Иногда мне кажется, — произнёс он наконец, — что я знаю тебя вечность и ты мне родной брат. А через минуту понимаю, что ничего не знаю о тебе. — Он дёрнул щекой и отвернулся.       Арагорн тяжело вздохнул и тоже поднялся из-за стола. Он благодарил провидение, что в крошечной каюте никого кроме их с Имрахилем не было, иначе разговор был бы ещё тяжелее, а разбитых сердец больше. Он обнял юношу и развернул к себе, поцеловал в лоб, как ребёнка.       — Не думай, что мне легко прощаться, — сказал он, глядя в глаза Имрахилю и видя непролитые слёзы. — Но такова моя судьба. Чтобы вернуться домой однажды навсегда, я должен сейчас уйти.       — Какое-то дурацкое пророчество? — Имрахиль по-детски шмыгнул носом, по-взрослому стиснул зубы, взял себя в руки, задышал ровнее.       — Можно и так сказать.       Объятия, хоть и крепкие дружеские, но увы, отравленные печалью, распались. Арагорн задул свечу и выскользнул из каюты на верхнюю палубу. Там уже мельтешил народ, корабль причаливал к восточной пристани Осгилиата. Не слушая речей, удивлённых окриков, окликов по имени, Арагорн первым сошёл на берег и тут же нырнул в темноту узких улиц города, тысячу лет лежащего в руинах. Его путь вновь пролегал на восток.       Гарнизон города без вопросов выпустил его, и повинуясь приказу наместника содействовать Торонгилу во всём, дали коня. Из разрушенных ворот Арагорн выехал на старый тракт, что вёл некогда в Минас-Итиль, ставший теперь оплотом мрака Минас-Моргул. Чёрные башни некогда славной гондорской крепости поднимались в небеса, над ними клубилось огненное зарево Мордора.       Имрахиль, как обещал, передал письмо Арагорна наместнику и его семье. По паре строчек там предназначалось всем, даже двухлетнему Боромиру, который ещё не умел читать. Слова благодарности Арагорн нашёл и для Денетора, который единственный из присутствовавших на том совете испытывал от этой разлуки радость и не скрывал облегчения. Леди Финдуилас сделалась печальна, но молчала, чтобы не расстраивать супруга.       Наместник Эктелион же был в гневе. Его злость порождалась болью и была неуёмна, он кричал на Имрахиля и спрашивал, почему тот не попытался удержать Торонгила, почему не приказал заковать его в цепи и привезти в Минас-Тирит. В конце концов, гнев наместника улёгся и превратился в глубокую тоску. Услышав, куда направился своевольный северянин, по какой дороге покинул он Осгилиат, наместник тихо и печально изрёк: «Вот и всё. В границах этого мира мы больше не встретимся». Слова эти были пророческими, но сбылись иначе, чем показалось многим присутствующим.       Дорогами, которыми шёл Арагорн, долгими и трудными, его действительно много раз подстерегала смерть. Пройдя перевалом Кирит Унгол, он спустился юг и двинулся в сторону озера Нурнен. Страшная правда о всей мощи Мордора и глубине его зла предстала перед Арагорном.       Здесь, вдали от Роковой Горы, от Барад-Дура, на берегах когда-то полноводного, а теперь иссыхающего озера жили рабы. Тысячи людей, не орков, закованных в цепи, трудились день и ночь, чтобы прокормить армию Саурона. Разводили скот на мясо, лошадей для войны, в камнях и песке пытались выращивать хлеб.       Среди рабов были пленники из Гондора, северяне с берегов моря Рун, но больше всего было людей из Харада. Они больше были приспособлены к палящему солнцу и суши. Но даже у самых выносливых кончались силы, и когда под ударами плетей рабы падали от усталости, ран, болезней — их убивали и тут же скармливали оркам на глазах у всех прочих.       Но даже это не являлось вершиной злобы и жестокости Саурона. Он нашёл способ добиться беспрекословной верности от рабов, ибо с чёрным сердцем соседствовал в нём и коварный изощрённый разум. Саурон позволял и даже приветствовал отношения между рабами, мужчин и женщин держали в одних тюрьмах, а если женщина зачинала дитя, ей облегчали труды — и многие этим пользовались. Рождались дети, которые свободы уже не знали, они на свет появлялись сразу в кандалах. Они, в свою очередь, порождали таких же, людей не знающих свободы и мира.       Арагорн говорил с ними. Рабы первого поколения, кого захватили с родной земли и увезли в Мордор, с тоской вспоминали прошлую жизнь, в них ещё теплилась надежда на освобождение. Их дети, рождённые в Мордоре, к словам Арагорна и рассказам относились с недоверием, ибо ничего кроме выжженной земли и плетей не знали. Внуки же над Арагорном смеялись и плевали ему в лицо.       Из последних слуги Саурона отбирали самых выносливых и здоровых, муштровали и обучали военному ремеслу. Так кроме орков под знамёна Врага становились и люди.       Поднявшись по руслу реки Стрлит до Кхандского тракта, Арагорн вновь взял курс на юг. Он обогнул горную гряду Эфель Дуат и углубился в незнакомые земли. Здесь тоже чувствовалась рука Мордора. Весь ближний Харад, до самого залива Белфалас на западе, был его вотчиной. Здешние жители давно забыли дружбу с Гондором, зато платили Мордору дань. Одни покорно и с тоской отдавали последнее, чтобы спасти свои жизни, другие со злорадством ждали, когда же Саурон сотрёт с лица земли гордый Гондор. О том, как они с Гондором торговали, и в бухте Умбара стояли торговые корабли, а не пиратские, как золото текло на юг рекой — никто уже не помнил.       Арагорн почти четыре года провёл в своих странствиях на юге. Он лечил хворых, учил тех, кто хотел учиться и рассказывал сомневающимся о той войне, что ведёт Средиземье с Сауроном. Он выучил харадский язык и перекладывал на него старые песни и легенды, рассказывающие о Нуменоре, о его падении, о создании королевств людей. Он надеялся, что зерно истины прорастёт и в этой неблагодатной почве.       На исходе года 2987-го Третьей Эпохи Арагорн почувствовал, что тоска его по дому и родной земле, друзьям и привычной речи становится болью. Он ушёл в сторону моря и там нанял небольшой кораблик, который за полторы недели плавания вдоль берегов доставил его к устью Андуина.       Он снова увидел родные берега, снова, спустя годы, увидел маленькую бухту западнее разливающейся реки, и городок на склонах высокого утёса. Зима, обычно очень мягкая в этих краях, в тот год была снежной, и белый город сверкал на солнце теперь сугробами и обледеневшими крышами. Солнце уже припекало, но растопить лёд пока не могло. Но его лучи пробирались в сердце Арагорну и согревали, исцеляли его.       Арагорн без подсказок отыскал дом, где почти шесть лет назад гостил по приглашению наместника. Он ждал увидеть резвящегося у крыльца мальчишку, а может уже не одного, слуг, охрану, смеющуюся мать — но дом встретил его тишиной и темнотой пустых окон.       На вопрос о том, куда же делись хозяева, один из рыбаков, ставящих сети на берегу под утёсом, сказал, что пару дней назад прискакал сам Денетор, сын наместника и забрал жену с детьми — да, мальчишек уже двое — в Минас-Тирит. Говорят, наместник Эктелион очень плох, одной ногой в могиле.       Арагорн купил лошадь на рынке здесь же, в Линхире. И загнал её на смерть, подгоняя без пощады. Броды на реке Эруи, буквально в нескольких лигах от Минас-Тирита, он уже пересекал на своих двоих, и тогда же знал, что опоздал. Ещё издали он искал на шпилях высоких башен дома наместников белые с золотом полотна, но их там не было. Наместник умер, в знак траура все знамёна были сняты. Так сбылось пророчество Эктелиона.       В город Арагорн пробрался уже затемно. В воротах его остановили, стражу смутил вид непривычных одежд, большая часть того, во что Арагорн теперь был одет, он купил на рынках Харада.       — Я Торонгил, — представился Арагорн старым именем. Подорожной грамоты и приказов наместника у него уже не было, да и имели ли бы они силу со смертью подписавшего?       — Торонгил? — неверяще уставился на него стражник. — Живой, смотрите как! А это правда… — он оглянулся, будто кто-то мог его подслушать. — Правда, что ты был в Мордоре?       — Правда, — кивнул Арагорн. Он развёл руками, позволяя солдату внимательней осмотреть чудные одежды. — Даже в плену был пару недель, попался работорговцу, что людей в Мордор отправлял.       — Расспросил бы я тебя, — с сожалением сказал стражник, — да времени, похоже, нет ни у тебя, ни у меня.       — А у того, кому этот рассказ предназначался, времени теперь вдосталь, но уже не дозваться, — Арагорн склонил голову, и они со стражем минуту стояли в молчании.       — Иди, — сказал солдат, выпуская Арагорна из сторожевой каморки у ворот. — Иди прямо в усыпальницу, её не закрывали на ночь. Но если спросят, как ты в город вошёл…       — Пробрался тайком со стогом сена, тебя в глаза не видел. — Арагорн кивнул и благодарно улыбнулся.       Закутавшись в плащ он скользнул в пустынные улицы. В Минас-Тирите сегодня было тихо, все жители сидели по домам, солдаты несли службу в траурном молчании. Даже из таверн на первом ярусе не доносилось песен. Вокруг Белого древа у ступеней башни Эктелиона стоял караул, но погружённые в мрачные думы люди не обратили внимание на бесшумно мелькнувшую тень.       Дверь усыпальницы королей, что стала последним пристанищем и для наместников, была открыта настежь. Все факелы были потушены, но вокруг каменного стола, на котором покоилось тело усопшего, горели десятки свечей. Тени прыгали по стенам, в тишине потрескивали фитили, воск стекал на холодный мрамор. Наместник Эктелион спал вечным сном, лицо его разгладилось и сделалось более молодым, чем Арагорн помнил. На груди его лежал меч, до пояса его укрывало белое знамя. А в ногах у стола стоял коленопреклонённый Денетор.       Он услышал шаги и поднял голову. Человек, который никогда не улыбается, теперь плакал, на щеках его блестели дорожки слёз. В отличие от безмятежного теперь отца, Денетор сильно постарел за эти четыре года. Старость и болезнь отнимали у Эктелиона силы, и всё больше заботы о Гондоре ложились на плечи его сына. А теперь он и вовсе остался совсем один.       Денетор моргнул и нахмурился, словно застилавшие ему взор слёзы не сразу позволили узнать гостя. Но он узнал. Поднялся, тяжело пошатнулся и ухватился за край погребального стола.       — Как ты посмел, — прошептал он, почти прошипел, глядя на Арагорна с ненавистью. — Как ты посмел вернуться?       — Я должен был попрощаться. — Арагорн склонил голову и бросил взгляд в лицо мертвецу. Если Денетор пытался вызвать в старом враге чувство вины, это было лишнее — оно уже сжигало Арагорна изнутри.       — Попрощаться? — прорычал Денетор, делая шаг к Арагорну. — Попрощаться?! Ты должен был попрощаться четыре года назад! — Он с шёпота перешёл на грозное рычание, эхом отдающееся в каменных стенах. — Он любил тебя больше, чем меня! Твой уход опечалил его больше, чем могла бы моя смерть! А ты просто исчез, ни сказав ни слова! Он оплакивал тебя. Он говорил только о тебе. Самой большой похвалой мне были слова «Торонгил сделал бы так же». А ты к его смертному ложу опоздать умудрился!       — Я не знал, — негромко ответил Арагорн, встречая гневный взгляд. — Мне не посылали гонцов и писем. Я вернулся в Гондор по зову собственного сердца. Но не умею заглядывать в будущее и видеть то, что находится в тысяче лиг от меня.       Денетор смерил Арагорна презрительным взглядом. Тоска и боль в его взоре смешались со злостью, эта злость придавала ему сил. Он подошёл ближе, поравнялся с Арагорном, бросил, не поворачивая головы:       — Ты уберёшься из города сегодня же утром.       — Смилуйся, — тихо ответил Арагорна. — Я два дня как ступил на землю Гондора, полчаса как вошёл в город. Дай мне хотя бы день передохнуть с дороги.       — И купить приличных тряпок. — Денетор скривился, бросив взгляд на то, во что Арагорн был одет. — Хорошо. Завтра утром, — с этими словами он широким шагом направился к воротам усыпальницы.       — Отдохнуть, купить тряпок и поговорить, владыка, — окликнул его Арагорна. Денетор замер, услышав новое обращение. Жестоко, вероятно, было напоминать ему о том, что титул уже нашёл себе нового владельца. Но это было необходимо, ни гнев, ни скорбь не должны позволить правителю забыть о задаче первостепенной. — Мне надо рассказать вам многое о том, что я видел в Мордоре.       Денетор медленно повернулся. Во взгляде его сверкало плохо скрываемое торжество.       — Саурон растит армию рабов, как мы сеем хлеб? Я знаю, — сказал он, мрачно ухмыляясь. — Глаза Белой Башни куда более зрячи, чем ты думаешь. Мне не нужны мелкие шпионы вроде тебя.       Он вышел, оставив Арагорна наедине с мёртвым другом, сомнениями, виной и тревогой.