Одна короткая встреча

      Арагорн уже пятый день дожидался Гендальфа в северном Итилиэне. И даже не роптал по поводу того, какие дела задерживают старого волшебника и почему он опять опаздывает. Нет, конечно, волшебник никогда не опаздывает, он приходит вовремя. Если кому-то кажется, что он опаздывает, это значит всего лишь то, что наблюдатель ещё не заметил, как сдвинулись обстоятельства и границы времени, и когда волшебник всё-таки появится, это будет как раз вовремя.       К терпеливому ожиданию располагал и сам Итилиэн. Эльфийское благословение хранило эти земли и теперь, когда тень Мордора протянулась сюда. Земли, исконно принадлежащие Гондору, стали предметом постоянных споров пограничников Гондора и орков. И всё же, леса и долины эти оставались прекрасны. Яд, пропитавший камни Минас-Моргула, ничего не мог сделать с цветами. Наперекор приближающейся зиме цвели дикие розы, леса одевались в золотое убранство, а реки и ручьи оставались холодными и чистыми.       Два года, прошедших со смерти наместника Эктелиона, Арагорн провёл здесь, совсем близко от столицы Гондора, но при этом старясь не попадаться на глаза военачальникам и лордам. Разумеется, слухи распространялись, многие знали, что Торонгил, любимец бывшего наместника, оказавшийся в чёрной опале нынешнего, далеко не ушёл. Но показываться он предпочитал только рядовым воинам, часто приходил на выручку, указывал им тайные тропы, убежища, помогал в орочьей охоте. Его усилия казались незаметными, но именно стараниями Арагорна в Итилиэне окрепли отряды разведчиков, лучников и следопытов, весьма эффективные против мелких набегов орков. Больших сражений Мордор не давал, покусывал слегка, но постоянно и изматывающе.       Теперь же Арагорн дал себе отдых. Он соорудил шалаш в чаще, у подножия холма, засыпал под пение собирающихся в дорогу птиц, просыпался под шелест трав и древесных крон. Такой покой он ощущал, пожалуй, только в Ривенделле. Именно дом владыки Элронда, а не деревню следопытов далеко на севере Арагорн звал своим домом.       Одного ему не хватало тут — табака. В Гондоре народ курил мало и табак почти не возили, эльфы вообще дым на дух не переносили, а гномы южнее Мории не забирались. Самый лучший табак рос в Шире, в Южной Четверти, но туда было топать и топать. Арагорн рассчитывал разжиться табачком у Гендальфа, но старик не спешил появляться.       На исходе седьмого дня ожидание стало тревожным. Арагорн редко переживал за Гендальфа, уж кто-кто, а старый маг мог о себе позаботиться и встать костью в горле любого врага. Но долгое его отсутствие было знаком беды, несомненно. Арагорн оставил в шалаше письмо на эльфийском, спрятал под камнем с руной «А» — они с Гендальфом часто оставляли друг другу такие знаки, волшебник пользовался эльфийской руной «Г». Орки не читали по-эльфийски, да знак «А» никто не связал бы с Торонгилом, что было удобно. Спрятав своё убежище ветками и еловым лапником, Арагорн направился на запад и вышел к Андуину.       С высокого утёса, что поднимался над рекой и выдавался над руслом, открывался отличный вид на всю равнину Пеленнорских полей. Вдалеке виднелся Минас-Тирит, крошечный на фоне поднимающегося к небу горного хребта. Солнце, выглядывая из-за туч, находило золотой шпиль башни дома Наместников, и яркий отблеск его виднелся практических из любой точке на равнине.       Ниже по течению Андуина оба берега реки охватывал каменными оковами Осгилиат. Полуразрушенный город был более чем обитаем, наместник постановил держать здесь внушительный гарнизон. Впрочем, сейчас в городе царило какое-то особенное оживление, а у западной пристани стоял белый корабль под знамёнами Дол Амрота.       Арагорн почувствовал укол совести, разглядывая плещущиеся на ветру голубые знамёна с вышитым серебряным лебедем. В прошлый свой визит в Минас-Тирит он не дождался встречи с Имрахилем, и, вероятно, леди Финдуилас ему рассказала о том, что Торонгил был у неё гостем. Молодой принц имел все основания обидеться, что человек, которого он считал другом, не навестил его хоть на минуту. Но каждая такая минута даже радостной встречи с другом была отравлена печалью неизбежного расставания.       Много лет назад, в день, когда лорд Элронд открыл Арагорну тайну его имени, семьи и предсказанного будущего, он заклинал его не спешить, не примерять корону раньше времени, не называть истинного имени за пределами Ривенделла. Саурон должен был увериться, что наследники Исильдура мертвы, что среди народа людей никто не посмеет бросить ему вызов. Годами совет Мудрых обманывал бдительного врага, Арагорна прятали даже от своих. Даже Саруман не знал наверняка, жива ли ещё кровь Элендила.       Но оставаться в стороне от войны Арагорн не мог и не хотел. Он выбрал себе новое имя, до кучи всех тех, коими его уже именовали, и всё время оказывался в самой гуще событий. Он думал о том, сколько ему придётся объяснять однажды — всем тем, кто знал и любит теперь Торонгила — и приходил в ужас. Гендальф на него ворчал не без оснований.       Старый волшебник, словно слыша мысли, в этот самый момент вышел из-за кустов. Он покряхтывал, проклинал рысью привычку Арагорна забираться повыше для обзора. Арагорн только рассмеялся, зная, каким резвым старик может быть при желании. Он горячо обнял старого друга.       — Мы с тобой разминулись в чаще, кажись, на считанные минуты, — сказал Гендальф. Он присел на камень, воткнул посох в расщелину рядом, чтобы палка не падала, с наслаждением вытянул ноги и на мгновение прикрыл глаза, подставив длинный кривой нос осеннему солнышку.       — Я начал беспокоиться, — сказал Арагорн. Он тоже устроился на камнях, расстелил плащ, достал трубку и взглядом сверлил кисет волшебника, намекая, что неплохо бы отблагодарить странника за терпение и поделиться табачком.       — Вот наведался бы на север да свой бы завёл, — проворчал волшебник, но бросил ему весь кисет и махнул рукой. — Да что толку говорить, тебе в Минас-Тирите как мёдом намазано. Не знай я тебя лучше, заподозрил бы сердечную тайну какую.       — Тайна не тайна, а сердце меня сюда зовёт, — ответил Арагорн, чуть улыбаясь и набивая трубку. — Тайна платоническая, но любовь крепкая, дружеская. И тайне той уже девятый год пошёл.       — Наследничек, что ли? — мгновенно смекнул Гендальф. — Хороший парнишка. — Волшебник как-то особенно тяжело и горько вздохнул. — Молодцом держится.       — Что там у них опять случилось? — спросил Арагорн, ещё подозревая шутку вроде строгой отцовской науки, или не по возрасту взваленных на ребёнка обязанностей при дворе наместника. Но одного взгляда на Гендальфа хватило, чтобы сердце испуганно сжалось. — Что случилось? — повторил Арагорн, чувствуя, как холодом наполняется грудная клетка.       — Не слышал? — Волшебник покачал головой, достал трубку, посмотрел в пустое её нутро, крякнул. Он тянул с ответом, словно эти секунды неведения могли облегчить скорбь знания. — Леди Финдуилас мертва, — наконец сказал он.       У Арагорна от ужаса онемели кончики пальцев. Холод из глубины сердца хлынул по жилам, исчезли все слова, замерли чувства. Только неверие и ужас этих слов остались живы. Мертва! Вот та красивая, молодая, добрая женщина, светлая леди Гондора — мертва. Что убило её? Болезнь, раны, тяжёлые роды? Нет. Арагорн невольно обратил взор в сторону чёрных гор Мордора, к алому зареву проснувшегося вулкана.       — Да, — протянул Гендальф, глядя туда же. — Чёрная немочь, хворь отчаяния и страха, поразила её. Слишком много княжна взяла от своей пра-пра-пра… бабки-эльфийки.       — Она должны была вернуться к морю, — сокрушённо прошептал Арагорн, всё ещё не веря, что говорит о друге в прошедшем времени, что уже ничего не исправить. — Почему она не уехала?       — Не хотела оставлять мужа и детей. Денетор просил её, уговаривал, приказать пытался. Он даже меня просил, то есть в своей манере — ну ты знаешь, что-то среднее между приказом и презрительным «делай что хочешь» — просил меня поговорить с ней. Только всё без толку. Её бы эта хворь и на море догнала, слишком нежное сердце.       — Обречена? — спросил Арагорн, переводя взгляд на волшебника.       — Увы. А сколько ещё таких будет, пока Саурон силы набирает? Эльфы за море потянулись, из Гаваней на севере в год два-три корабля уходит.       Мысли Арагорна невольно устремились вновь в Ривенделл, в дом лорда Элронда. Покидая впервые долину Имладрис много лет назад, Арагорн оставил там своё сердце в руках прекрасной дочери хозяина, Арвен Ундомиэль. Ему было двадцать, отправляясь во тьму он взял с собой свет Вечерней Звезды, она освещала ему дороги. С тех пор прошли годы, юноша с горячим сердцем стал мудрым мужем с холодной головой. Арвен, зная и понимая больше, чем Арагорн сам знал о себе, вернула ему и душу, и клятвы, но осталась нежным другом и советчиком.       Её черты Арагорн узнавал в лицах самых красивых женщин, что ему встречались. В том числе в леди Финдуилас. И теперь всё существо его исполнилось тревогой за Арвен. Она не верила в победу Саурона, не верила мрачным предзнаменованиям отца и отказывалась покидать берега Средиземья. Она хотела своими глазами увидеть, как потухнет злой вулкан, как солнце вновь поднимется на востоке, как над башнями Минас-Тирита поднимутся знамёна короля. Но это произойдёт не завтра, а расползающаяся тьма пьёт из эльфов силы.       — Расскажи мне всё, — попросил Арагорн.       Они с Гендальфом долго сидели на том уступе, курили, горечь табака смешивалась с солью непролитых слёз. Мужчины не плачут. Они много курят, молчат или ведут тихие немногословные беседы.       Всё началось зимой уже этого года. Первый год в Минас-Тирите прошёл в хлопотах, для леди и детей всё сильно изменилось. Боромиру наняли учителей, и наукам, и военному искусству, а жену и младшего сына Денетор окружил заботами и уютом, приставил к леди служанок, чтобы не позволять ей утомляться хоть на минуту. Эктелион умер в конце января, а в феврале уже пришла весна, ранняя и тёплая, это вселяло радость в сердца. Но следующей зимой, непривычной суровой даже для этих мест, что уж говорить о южанах с моря, леди Финдуилас тяжело заболела. Лекари уже тогда говорили, что надо готовиться к худшему. Она несколько недель вообще не поднималась с постели. Весной ей снова стало лучше, летом болезнь словно совсем отступила, но близкие видели, что леди всё равно очень слаба. Наместник всеми силами пытался отослать её к морю, но она отказалась. Вероятно, предчувствовала, что времени отпущено немного, и хотела провести эти месяцы рядом с мужем и детьми. С первыми осенними холодами Финдуилас снова слегла и уже не поднялась.       — Как же дети? — ни к кому не обращаясь сказал Арагорн. Перед его мысленным взором стоял мальчишка в одеждах стража Белой Башни с деревянным мечом. Конечно, Боромир теперь старше, он всё понимает, он и тогда держался как мужчина. Но Фарамир, ему всего три года!       — В Доме Наместников сейчас ор стоит до потолка, — вздохнул Гендальф. — Леди ограждала мужа от детских истерик. Он видел своих сыновей сыто накормленными, чисто умытыми и весёлыми. И теперь понятия не имеет, как объяснить трёхлетнему ребёнку, что матери больше нет.       — Объяснил ли он это сам себе? Для него это сокрушительный удар.       — Увы. — Гендальф пыхнул трубкой. — Больше ничто и никто не стоит между ним и бездной отчаяния, куда он стремительно скатывается. Про таких как он говорят, что на рассвете они грустят о закате, а на закате не верят, что будет новый рассвет.       — Гондор не беззащитен, — уверенно возразил Арагорн.       — Нет, конечно нет. — Старый волшебник хмурился, но кивнул. — Денетор слишком горд, чтобы сдаться сейчас. А там глядишь и мальчишки подрастут. Боромир упрямее отца, если так можно сказать, в свете. Надеждой упрямее, тут он в мать пошёл.       Арагорн снова устремил взор к реке. Белый корабль покачивался на мелкой волне, ветер трепал знамёна. Корабль Дол Амрота пришёл за леди Финдуилас, чтобы наконец отвезти её к морю, которое, увы, уже не может исцелить её. Но упокоиться она должна там, на зелёных холмах под солнцем, а не в каменном мешке, в проклятой крепости.       — Тебе нет нужды идти в Минас-Тирит, — сказал Гендальф, будто услышав мысли Арагорна. Впрочем, он часто говорил так, словно все душевные переживания собеседников были написаны у них на лбу. — Сегодня на закате весь двор будет здесь, дети тоже. Денетор приведёт их попрощаться с матерью.       — Странное чувство, — признался Арагорн. — Я ведь им не отец, не дядька, не брат. Старшего мальчишку дважды видел, младшего один раз, да и то — он материнскую грудь сосал, меня не запомнил. Но мне хочется быть рядом.       — Ты друг, — прищурившись, сказал Гендальф. — Боромир тебя так называет. Не Торонгилом, а Другом.       — Правда?       — Правда. А вот правда ли, дорогой друг, — Гендальф вложил в эти слова столько сарказма, что Арагорн почувствовал, что запахло жареным. Распеканцию собирался устроить волшебник. — Правда ли, что ты дал мальчику настоящий меч, огромный двуручник, и тот им размахивал, и даже орка убил? Полагаю, орк был деревянный. Но откуда взялся такой меч, пяти футов в длину, которым под силу размахивать ребёнку?       — Боромир сказал, что это был настоящий… целый меч? — Арагорн не мог сдержать улыбку. И судя по лицу Гендальфа, уточнение про целый меч для него стало ответом на все вопросы. — Меня спасло детское воображение, — рассмеялся Арагорн.       — Да, спасло, — проворчал Гендальф. — Разумеется, мальчику никто не поверил, кроме меня.       — Леди Финдуилас ещё знала, — Арагорн печально улыбнулся. — Она видела, как я вынимал меч из ножен. Но она поклялась молчать, а теперь её уста умолкли на веки, — он склонил голову и на мгновение коснулся рукой лба, потом поднёс пальцы к губам и прошептал по-эльфийски фразу, что на общее наречие можно было бы перевести как «доброй дороги в благословенные земли».       — Ох, Арагорн. — Старый волшебник покачал головой. — Иногда мне кажется, что ты слишком часто думаешь сердцем, а не головой.       — Тем, кого зову друзьями, я доверю целиком и полностью. И никто из них меня не подводил, — ответил Арагорн.       Долгий и трудный этот разговор занял несколько часов, солнце, стоявшее высоко, когда Арагорн поднимался на уступ, теперь клонилось к закату. Не сговариваясь, Арагорн и Гендальф спустились в лес одной дорогой и направились к Осгилиату. Арагорн прятал лицо в тени капюшона, да никто особо на него и не смотрел. Гендальфа тут хорошо знали, его и спутника пропускали без вопросов. Переправа на западный берег была открыта.       Возле пристани же народу было столько, что не протолкнуться, сюда стекались солдаты из гарнизона и жители окрестных деревень, многие приехали из самого Минас-Тирита, чтобы проводить в последний путь свою королеву. Денетор, бывало, сетовал, что наместники за давностью лет давно могли бы претендовать на корону Гондора, но королём ему не быть. А леди Финдуилас стала королевой, даже не желая этого. Её любили, её оплакивали с таким горем, словно с ней одной из каждого дома Гондора ушла жена, мать или дочь.       Арагорн забрался на старую башню, откуда хорошо было видно площадь перед пристанью и прилегающие улицы. Он видел, как в тишине пронесли через почтительно расступившуюся толпу гроб с телом леди, как люди бросали на камни под ноги солдатам голубые цветы. За гробом шёл Денетор. Он пошатывался, словно был тяжело ранен и все его силы уходили на то, чтобы просто переставлять ноги. Должно быть, он хотел упасть на колени, царапать ногтями камни и проклинать этот мир — но не имел права на слабость. За ним шли двое детей — одни, без нянек.       Младший, с мягкими светлыми кудрями, с зарёванным лицом, крепко держал за руку старшего брата и то и дело останавливался, чтобы спрятать новый приступ рыданий. Он утыкался лбом брату в живот, и на чёрном бархате туники оставались мокрые пятна.       Боромир не плакал. Он казался сильно старше своих лет. Его одели как взрослого, длинные волосы гладко причесали и заплели, как взрослому. Он шёл медленно, чеканя шаг, спину держал ровно и поднимал голову, чтобы успевшие пролиться слёзы закатились обратно. Лицо его было бело как мел, дрожали губы. Он стискивал челюсти и шёл вперёд, не глядя по сторонам.       В толпе шептались, люди смотрели на мальчишек, восхищались старшим, жалели младшего. Кто-то называл их сиротами, другие поправляли — не сироты, ведь у них есть отец. Да, есть, но помнит ли он об этом? Когда гроб поставили на палубу, Денетор подал какой-то знак слугам, и сам поднялся на корабль, а его сыновья остались на пристани. Арагорн видел, как маленький Фарамир протягивал руки, слышал, как Боромир отца окликнул. Тот даже не обернулся.       — Отец тоже нас бросил? — спросил Фарамир, оборачиваясь к брату и дрожа всем телом.       — Нет, не бросил, — серьёзно ответил Боромир, прижимая его к себе. — И мама не бросила, она умерла. Но отец вернётся, проводит её и вернётся, — он говорил уверенно, не позволял и тени сомнения скользнуть в голосе.       Кто-то из солдат хотел забрать детей, когда корабль отчалил. Боромир не позволил ни обнять себя, не потрепать по голове, он отшатнулся и схватился за Фарамира. Брата у него отобрать тоже не смогли. Он сам присел перед малышом, подставил тому спину, убедился, что Фарамир крепко держится за плечи, и поднялся с ним на спине. Тем же размеренным твёрдым шагом, как пришёл, он возвращался через толпу, и люди расступались в стороны, склоняя головы.       Боромир не смотрел в толпу, он иногда оглядывался, но шарил взглядом выше голов. Он словно искал кого-то на стенах, полуразрушенных башнях. Сердце Арагорна пропустило удар, он знал, кого ищет Боромир. Рискуя вновь не вовремя раскрыть своë присутствие, Арагорн подобрал камень и бросил его над головами людей. Камень просвистел, упал в реку, поднял брызги. Люди смотрели туда, куда он упал, и только Боромир — откуда был брошен.       Лицо мальчишки на мгновение озарилось радостью, он улыбнулся, и одновременно по щекам его потекли все невыплаканные слёзы. Арагорн и сам чувствовал, как плывёт всё вокруг и становится горячо в горле. Он поднёс к губам подушечки пальцев, а потом поднял руку, посылая всё невысказанное с этим взмахом. Боромир кивнул и махнул в ответ. Через мгновение взволнованная толпа, окружившая детей, скрыла их от глаз Арагорна.       Выбраться из города оказалось проще, чем Арагорн предполагал. Люди всё ещё были в смятении, и толпы, невиданные Осгилиатом с тех самых пор, как он перестал быть столицей, сосредоточились в центре и у выезда на тракт. Арагорн же привык держаться подальше от широких дорог. На тропе, ведущей на север вдоль русла Андуина, он встретил и Гендальфа.       — Куда направишься теперь? — спросил волшебник.       — Если у тебя нет для меня работы, то домой, — ответил Арагорн. — Ты прав, мне давно пора навестить север. А то, что случилось здесь… это напомнило о моём собственном сыновнем долге. Я хочу увидеться с матерью.       — А вот это действительно хорошее решение, — кивнул Гендальф.       — Все мои решения, в конечном итоге, неплохие, — мягко напомнил Арагорн.       — Кроме идеи дать Нарсиль шестилетнему ребёнку.       — Он не запомнит, — Арагорн с грустью покачал головой. — Это уже почти сказка, а когда я в следующий раз вернусь в Гондор, он будет уже действительно махать мечом и не вспомнит моего имени.       Арагорн не знал наверняка, чего ему хочется больше — чтобы Боромир запомнил его, или окончательно забыл. Непрочная детская память, обрывки воспоминаний, обрастающие фантазиями — всё это надёжно спрятало бы Арагорна и его тайну. С другой стороны, когда тебя ищут взглядом в толпе, когда одна улыбка говорит больше, чем иные вкладывают в тысячу слов — это дорогого стоит.       Но север звал, и это путешествие продлиться дольше, чем пару месяцев. Путь теперь лежал в Ривенделл, Арагорн хотел бы увидеть Арвен и согреться теплом её надежды и веры в него. А потом поехать дальше, туда, где стоит маленький городок, возрождённый из пепла павшего Арнона город дунэдайн. Там тоже есть белый дом с балконом и светлыми комнатами, там живёт Гильраэн, подарившая миру Надежду.