Одна короткая встреча

      — Если бы ты знал, Хальбарад, как я хочу быть там, — сказал Арагорн, глядя на тёмный и внешне безжизненный восточный берег.       Защитники затаились. Острый слух следопытов уже мог уловить отдалённый шум марширующей армии, тем более что орки тихими быть не умели. А ветер доносил смрад грязи и крови, вечно окружавший орды Мордора. Всё было готово к встрече, по улицам разложили хворост, сено, кое-где переулки перегородили камнями, завалами из обломков и старыми телегами. Ловушка должна была вот-вот захлопнуться, вряд ли Саурон наставлял своих воинов в осторожности и военной тактике.       — Знаю, — глухо ответил Хальбарад. — Но дюжина метких лучников им сейчас полезнее, чем дюжина мечей в добавок к тем, что уже есть.       — Поэтому я здесь, — усмехнулся Арагорн. — Успели бы ещё ребята из Итилиэна подойти, вообще красота получилась бы. Хоть в учебники по военному делу записывай.       — Мальчишка умён, — кивнул Хальбарад.       — Помнится, ты в прошлую встречу говорил, что он уже не мальчик, но мужчина, — напомнил ему Арагорн. Во мраке наступающей ночи лицо друга он видел смутно — огня никто не зажигал — но знал, что Хальбарад ухмыляется и весело щурится.       — Он превращался в мужчину телом и сердцем, ему хватало силы поднять меч, и хватило воли не впасть в истерику. А теперь он повзрослел и головой.       — Слишком рано, на мой взгляд.       — Ты судишь по себе. Лорд Элронд был достаточно милосерден, чтобы подарить тебе двадцать лет беззаботной юности в благословенном краю. Но в Гондоре такого места, куда не пришла бы война, и где можно было бы спрятать наследничка, просто нет.       Арагорн вздохнул, но промолчал. Он вспоминал белую усадьбу на берегу моря, скрытые покои в западном крыле Дома Наместников, где в маленьком саду зимой цветут розы. Как всё это казалось давно! Даже ему, для кого десять лет что обычному человеку год, а для Боромира, верно, это уже почти сон. На рассвете ему будет шестнадцать, но за этот рассвет он должен сражаться.       Подойдут ли стрелки из Итилиэна? До них около четырёх пеших лиг, конный посланец, вероятно, уже достиг цели, но поверили они ему? Боромир отдал очень точный приказ, будто делал это всю жизнь, но вот исполнить его солдатам предстоит впервые. Надежда была только на то, что робость коменданта крепости была давно для всех очевидна и не встречала упрёков единственно в силу отсутствия прямых столкновений с Мордором.       — Они у стены, — шепнул Хальбарад.       С восточного берега всё яснее слышался лязг оружия и рычащие хриплые выкрики. Орки отлично ориентировались в темноте, факелы им были не нужны, и защитникам предстояло завязать бой в полной темноте. Орочьи орды вливались в расщелину давно разрушенных восточных ворот. Это было ещё одним преимуществом на стороне гарнизона Осгилиата — стена, выстроенная в конце Второй Эпохи, всё ещё представляла серьёзное препятствие для атакующих. Камень кое-где сыпался и крошился, ворота давно были разбиты, но стена стояла — поговаривали, что штыри, на которые каменные блоки сажали, мастера отливали из морийского серебра, чистого мифрила.       В прежние дни, когда Осгилиат был осаждён, в арке ворот тоже устраивали завалы и баррикады, поджигали смолу. Теперь же Боромир отказался от этой идеи, дорогу оркам расчистили, чтобы они не вздумали искать других дыр в стене. Как в воронку текли орочьи отряды, прямо на гондорские мечи.       Бой начался. До западного берега и затаившихся следопытов долетал звон железа и боевые кличи. Через несколько минут начался и рукотворный пожар, быстро распространяющийся по улицам. Огонь не только преграждал путь оркам, но и освещал ночь людям. По тому, как один за другим вспыхивали переулки, можно было отследить продвижение боя вглубь города.       — Юг! — крикнул Арагорн, отдавая приказ, взмахнул рукой.       С башни рядом в небо взлетели несколько стрел с горящими наконечниками, и через мгновение южная переправа занялась пламенем. Тут же последовала северная. Два понтонных моста полыхали, через реку оставался только один путь — через высокий мост на Черепаху. Но орки этого уже не замечали. Они гнали отступающих людей, не видя ничего вокруг.       Со стороны это смотрелось жутко. Это было самое настоящее паническое бегство. Теперь уже можно было разглядеть и фигуры воинов, и услышать голоса. Арагорн, положив на тетиву стрелу, напряжённо следил за островом и берегом. Он видел, как замер у самого начала моста молодой воин с непокрытой головой. Безрассудство, конечно, но у Боромира не было знаков отличия, а ему нужно было, чтобы люди его замечали и отличали. Сейчас он подгонял бегущих и прикрывал отступление. Несколько молодцов остались с ним, имитируя последнюю попытку дать отпор, на деле лишь задержавшую орков на минуту.       Отступающие были уже на острове. По плану они разыграли попытку поджечь восточную часть переправы, но бросили смолу и факел, когда орки ворвались на Черепаху. Арагорн мысленно прикидывал, сколько осталось от той орды, что вошла в город, и с удивлением понимал, что отчаянные защитники, старики и несколько юношей, очень дорого продавали свою жизнь — орков проредили почти вдвое. И всё же их было слишком много. На Черепахе они чуть было не взяли оставшихся защитников в кольцо, бой уже шёл у входа на западный мост, а орки всё ещё прибывали по восточному. В какой-то страшный миг показалось, что план рухнул, вовремя не был отдан приказ об отступлении на берег, и пора уничтожать мосты, принеся в жертву оставшихся солдат. Но чёрное кольцо разомкнулось, и воины Гондора, прорубающие себе дорогу, устремились на мост.       — Пора!       Огненные стрелы, сразу десяток, прочертили в небе дугу и воткнулись в блестящие от масла брёвна. На мгновение орки, у ног которых прилетели стрелы, со смехом остановились, чтобы поглумиться над не слишком меткими лучниками. И пламя поглотило их.       Две стрелы из длинных луков, пролетев больше трёхсот ярдов, достигли другого берега Черепахи и предали огню вторую часть моста. На реке сделалось светло как днём, пламя поднималось выше руин, искры летели в небо вместе с орочьими воплями. Следопыты продолжали стрелять, стрелы сыпались на головы орков, решивших искать спасения в воде, а тех, кто успел пересечь мост вслед за отступающими солдатами Гондора, прирезали на берегу.       Арагорн искал взглядом Боромира среди оставшихся в живых людей. Он был там. В крови и саже, счастливый и злой. Он стоял на высоком балконе у пристани, огонь, пожирающий мост, бился у него под ногами. Он поднял меч, что-то кричал и грозил умирающему противнику. А потом, на мгновение прислушавшись, вскрикнул «Итилиэн!», и тут уже все услышали вопли орков с другого берега, и увидели метущиеся чёрные тени среди огня, догоняемые стрелами. С восточного берега донёсся звук рога, высокий и чистый, напоминающий эльфийский.       Боромир отдал приказ готовить лодки, все, кто ещё мог сражаться, вновь переправлялись на восточный берег, чтобы помочь стрелкам расправляться с оставшимся врагом. Впрочем, им помощь не требовалась. Большая часть орков погибли на Черепахе и переправах, а те, что остались на берегу, в смятении обратились в бегство, как только битва круто изменила ход. Их перестреляли без труда, потому что в огненном лабиринте восточного берега тоже бежать было некуда, кроме как на гондорские луки.       Единственным выжившим из всей мордорской орды оказался человек. Его оставили в живых, пленили, связали и приволокли на ту самую площадь, где Боромир поссорился с комендантом. Теперь у пустого фонтана собрались защитники Осгилиата, дунэдайн и один пленный харадский раб.       Это был молодой мужчина, невысокий, худой, жилистый. Он был очень смугл, черноволос, но черты лица напоминали гондорские. Арагорн невольно напомнил себе, что во времена гражданской войны в Гондоре, носящей название «распри родичей», именно в Харад бежали мятежники и узурпатор. Забавная штука — выступавшие против кровосмешения с северянами из Рованиона, мятежники после бегства на юг без сожаления смешивали свою кровь с харадской, и от Нуменора в их потомках практически ничего не осталось.       — Кто ты? — спросил Боромир, подходя к пленнику. — Ты говоришь на общем наречии?       Пленник испуганно переводил взгляд с Боромира на других воинов, оглядывался по сторонам. Он был напуган до полусмерти, до трёх четвертей смерти, казалось, ещё немного, и он на тот свет отправится без посторонней помощи. Боромир возвышался над ним, поигрывал кинжалом в руке. Кто-то из ловких, но не слишком удачливых противников рассёк ему бровь, теперь кровь заливала всю правую сторону лица, не добавляя в образ миролюбия.       Пленник пролепетал по-харадски, что не понимает языка. И тут же принялся скулить, чтобы его не убивали, он всего лишь бедный раб. Понял его только Арагорн. И он же видел, что на руках и шее человека нет следов от кандалов и ошейника, какие появляются у рабов, и остаются с ними на всю жизнь, даже если ошейник снять. Этот был из тех, кто свою участь выбрал добровольно.       — Он просит тебя о милосердии, — перевёл Арагорн Боромиру.       — Я же не мясник убивать того, кто уже стоит передо мной на коленях, — отмахнулся Боромир. — Скажи, что я его не убью. Я подарю ему жизнь и свободу в обмен на одну услугу.       Арагорн передал слова, пленник умолк на полуслове и с нескрываемым удивлением воззрился на Боромира.       — Он спрашивает, кто ты такой, — с усмешкой сказал Арагорн, переводя снова полу бессвязный дрожащий лепет.       — Боромир, сын Денетора. Тебе это имя ничего не скажет, а вот твоему хозяину его следует запомнить, — Боромир широко улыбнулся. На окровавленном лице, на окровавленных губах эта улыбка смотрелась жутко. — Возвращайся к своему господину и передай ему, что посланных на Осгилиат тысячу орков утопили в Андуине сто стариков и безусый юнец.       — Если быть точным, — тихо, почти не разжимая губ, сказал Хальбарад, стоявший у Боромира за левым плечом, — в общей сложности на момент начала нас было примерно сто шестьдесят человек.       — Заткнись и не порти мне момент, — тем же манером процедил Боромир, чуть повернув голову.       Хальбарад расхохотался, хлопнул Боромира по плечу.       Сто шестьдесят, вместе с лучниками из Итилиэна и следопытами — не далеко от упомянутой сотни стариков. Среди дунэдайн не было пострадавших, в открытый бой они не вступали. Среди ребят из Итилиэна оказалось двое оцарапанных. И двадцать восемь убитых из числа тех самых стариков, с которыми Боромир принял бой. Ещё пятнадцать были ранены, трое не дожили до рассвета.       Боромир велел очистить остров и город от орочьих тел. Тех, кто не сгорел дотла на Черепахе, побросали в реку, остальных стащили в кучу за стеной и подожгли, чтобы дым был хорошо виден из Минас-Моргула. Могилу для павших защитников Боромир распорядился приготовить у западных ворот, обращённых к Минас-Тириту, как напоминание о цели этих «бессмысленных» жертв.       — Третья часть мёртвыми — не уж большие потери для такого боя, какой ты дал, — сказал Арагорн, найдя Боромира на площади, где павших готовили к переправке на западный берег. Молодой командир стоял над телами в молчании, опустив голову и обхватив себя за плечи.       — Я знаю, — тихо сказал он. — Когда читаешь об этом в книжке, думаешь, что вот она, та самая «малая кровь», и как удачно всё получилось. Но когда видишь их лица, пустые глаза, знаешь каждого по имени… — Боромир осёкся и запрокинул голову, поджал губы. — Если бы и правда увёл войска и просто поджёг переправу, отдал бы восточный берег, они были бы живы. Может, это только плата за мою гордыню?       — А если бы орки не ушли сами? — серьёзно спросил Арагорн. — Если бы привели с собой ещё отряды, заняли бы половину города? Вы потеряли бы весь Итилиэн. А восточный берег всё равно пришлось бы зачищать, только форсировать реку, и она стала бы алой не от огня, а от крови.       — Ты правда считаешь, что я поступил правильно? — спросил Боромир, глядя теперь в глаза Арагорну, словно искал тень лжи и недоверия.       — Не важно, что считаю я, — покачал головой Арагорн. — Важно, что так считали они, — он бросил взгляд на павших солдат. — Они пошли с тобой, они сражались рядом с тобой, они умирали за тебя. Ты был прав, когда сказал, что, оставшись в Осгилиате, они выбрали смерть. Как ты. Вы были мертвы в тот миг, когда решили остаться сотней против тысячи, и почти семь десятков в пламени битвы воскресли. Вот как это называется.       — И всё же, — Боромир лукаво улыбнулся, едва заметно, но тоска из его глаз уходила, — скажи мне. Ты считаешь, что я правильно поступил?       Арагорн обнял его, привлёк к себе, прижал, да так, что рёбра чуть не захрустели. Поцеловал в лоб.       — Ты правильно поступил, — сказал он и увидел, как вспыхнули у мальчишки глаза. — Но учись не искать ничьего одобрения. Ни моего, ни отцовского. Делай так, как считаешь нужным, и не оглядывайся.       Они стояли ещё какое-то время обнявшись, Боромир положил подбородок на плечо Арагорну, и тот чувствовал, как успокаивается у мальчика сердце, он начинает дышать спокойно и размеренно. Наверно, он уснул бы, если бы они не стояли, как в прошлый раз, когда битва к варгом и раны отняли у него все силы. Но теперь ему самому следовало позаботиться о многом, прежде чем позволить друзьям позаботится о нём.       — Надо послать гонца в Минас-Тирит, — сказал он, разрывая объятие и отстраняясь. — Твой посланец может съездить ещё раз?       Руэрина снова снарядили с посланием. Боромир продиктовал следующее: «Боромир, сын Денетора, командующий гарнизоном Осгилиата, сообщает наместнику, что атака армии Мордора численностью в тысячу голов, успешно отбита. Вся тысяча голов отделена от тел и сложена кучкой. Гарнизон, изрядно потрёпанный, но не побеждённый, запрашивает поддержку военную и провиантом, а также лошадей и фургоны для транспортировки раненых». Тон доклада сильно изменился по сравнению с тем, что Боромир отправлял в Итилиэн в начале ночи, но тут взял своё кураж выигранной схватки и Хальбарад, который в собственной неповторимой манере принял участие в составлении послания. Кроме всего прочего Руэрину было велено передать плевок в физиономию коменданту.       Выставив охрану на постах у дороги на случай, если Саурон решит атаковать ещё раз до подхода помощи, Боромир наконец позволил себе отдых. Он провёл Арагорна вглубь лабиринтов западной части города и показал то, что называл «своей комнатой».       Когда-то это и правда была комната в доме. От дома ничего не осталось, две стены обрушились, крыша тоже, но две оставшиеся неплохо прикрывали пространство от ветра или солнца. Между стропилами была натянута парусина, несколько полотен резали большое пространство на небольшие закутки, здесь мог расположиться целый отряд, и Боромир пригласил дунэдайн быть его гостями.       — А теперь самое главное, — Боромир подошёл к одному углу и театральным жестом отдёрнул занавеску. — Я хочу услышать стоны благодарности.       Стоны действительно последовали, потому что там обнаружилась огромная деревянная бочка, закреплённая на остатках башни, и лейка с краном. Это был душ! Разумеется, вода была ледяная, на дворе стоял конец марта. Но это была вода, чистая дождевая вода, собираемая по водостокам, которая свободно лилась на голову по мановению руки, не было нужды корчиться над тазиком. Да и всё-таки вода в бочке была теплее, чем в Андуине.       Следопыты наплескались, Хальбарад за стенкой развёл огонь, потянуло дымом, домашним уютом, ароматами еды. Занимался рассвет. Арагорн, разложил вещи, застирал кое-что, пока была возможность, достал сумку с лекарственными травами и мазями. Он уже врачевал сегодня раненых, Боромир тогда отказался от помощи, сказал, что царапина может подождать. Взяв всё необходимое, Арагорн направился к душевой, чтобы напомнить наконец упрямцу, что и царапина может доставить хлопот, если её не обработать. Но подойдя, забыл зачем шёл.       Боромир скромностью не страдал. Он не потрудился задёрнуть занавеску, и теперь стоял под струями холодной воды, с наслаждением подставив им лицо, голову, грудь. Он фыркал, отплёвывался, распутывал пальцами сбившиеся в комки пряди волос и отскребал засохшую кровь с лица.       Арагорн невольно им любовался. Мальчишка… да что там, уже точно не мальчишка — он теперь это демонстрировал явно, несмотря на ужасно холодную воду. Молодой мужчина. Он был высок и всё ещё чуть нескладен, как молодой лосёнок, с коротким телом и длиннющими ногами. Под белой кожей перекатывались жилы и мускулы, кое-где проступали шрамы.       — Узнаю этот шрам, — усмехнулся Арагорн.       Боромир чуть вздрогнул, но повернулся к Арагорну и в его взгляде не оказалось и толики смущения. Он улыбнулся, встал вполоборота, покосился на собственное плечо.       — Да, варг, хорошо он меня отметил. И вот этот шрам оттуда же, — он повернулся другим боком, демонстрируя светлую полосу на бедре.       — А следы от розог со спины сошли, — отметил Арагорн.       — Меня давно не пороли, — с какой-то хитрецой ответил Боромир.       «Очень заметно, нахалёнок», — про себя подумал Арагорн. А вслух сказал:       — Я принёс мазь, физиономию твою латать. Иди сюда.       И Боромир вышел в чём мать родила, не побеспокоившись одеться. Он мгновенно покрылся гусиной кожей, но не дрожал, и стоял возле Арагорна, щурился как кот на солнце, подставляя лоб и бровь рукам лекаря.       — У меня ещё синяк на заднице, намажешь? — спросил он.       Арагорну потребовалось минута напряжённых размышлений, чтобы понять, что Боромир с ним заигрывает. Грубо, неловко, неприкрыто. Это было настолько неожиданно, что Арагорн не сразу понял, но теперь было очевидно — фокус с незадёрнутой занавеской тоже был частью плана. Боромир следил за его лицом, непроизвольно закусил губу, ухмыляясь, и в тот миг, когда увидел прозрение в глазах следопыта, приподнялся на носочки и поцеловал его.       Арагорн прекратил это почти сразу. В этом поцелуе не было того простого любопытства, азарта неизвестного, которое накрыло мальчишку вечером перед боем — вероятно, думая, что умрёт, он спешил взять всё, что жизнь могла дать. Теперь же он целовал Арагорна по-другому, медленно, с желанием, и то, что он был обнажён, было красноречивой, хоть и не высказанной просьбой. Арагорн обхватил юношу за плечи и заставил отстраниться.       — Боромир, ты… — он попытался что-то сказать, начал, не зная, как закончить, зная только, что подошёл к какой-то опасной черте. Возможно, той самой, о которой предупреждал Хальбарад. Боромир не дал ему продолжить.       — Пожалуйста, не отталкивай меня, — прошептал он сбивчиво, глядя почти умоляюще. — Я знаю, что это не просто прихоть. Я пытался с этим бороться, не вышло. Потому что это другое. Ты со мной был все эти годы. Не только ночью, но и днём. Я пытался выбросить тебя из головы, ты приходил во сне против моей воли, а днём мерещился в толпе и за каждым углом. Когда не с кем поговорить, я разговариваю с тобой, хоть ты не слышишь. Когда не знаю, что делать, думаю о том, что сделал бы ты. Эти три года я знал, верил, что ты вернёшься. Я люблю тебя, Торонгил. Прошу, поверь мне.       Арагорн не нашёлся с ответом. Он долго молчал, разглядывая Боромира, а тот не двигался с места, словно на суде ждал вердикта, или уже на эшафоте удара палача. Арагорн сам ощущал страшную боль от того, что ему нечем было смягчить удар.       — Это не настоящее, — наконец сказал он. — Ты не можешь любить меня.       — Почему? — тут же спросил Боромир, снова не давая договорить. — Я слишком юн? Не слишком, чтобы отдавать свою жизнь, но не могу отдать сердце?       — Нет, — покачал головой Арагорн. — Можешь, конечно, но не мне. Ты меня не знаешь.       — Единственный человек, в абсолютной искренности которого я уверен, это ты, — с какой-то горечью в голосе ответил Боромир. — Для всех вокруг с первого вздоха я внук наместника, сын наместника, только для тебя я никто. И всё же что-то значу.       — Очень много.       — Но ответить мне ты не хочешь?       Арагорн открыл было рот, чтобы сказать жестокое и горькое «я не люблю тебя», что расставило бы все точки, но вдруг понял, что это ложь. В груди было горячо и больно. Беда была не в том, что взрослеющий мальчишка нашёл объект для желания и поклонения в человеке, которого не знает, в полумифическом Торонгиле, а в том, что и Арагорн любил. Но чтобы иметь права сказать «я люблю», надо открыть слишком много неудобной, несвоевременной правды. В устах Торонгила это признание будет ложью.       — Ладно, я понял, — Боромир отвернулся. Он сник, ссутулился, и вот теперь смутился. Вытирался, повернувшись к Арагорну боком, неловко прячась надевал рубашку и штаны.       — Боромир, — ласково позвал Арагорн.       — Не надо, — Боромир хмурился и не смотрел ему в глаза. — Я знаю, что поступил глупо, самонадеянно. Говорить то, что думаю, не самая правильная моя привычка. Но можно тебя попросить? — Он выпрямился и посмотрел прямо на Арагорна. — Мы ведь можем остаться друзьями? Обещаю, я больше не полезу целоваться.       — Конечно.       — Знаю, нельзя просить о любви. Но и ты не проси выбросить тебя из головы и забыть.       — Не стану.       Боромир одевался, застёгивался на все клёпки и ремни, подвязался мечом. Ложиться спать он не собирался, разве что перенял отцовскую привычку спать в доспехе. Он снова казался старше, как в день смерти деда, на похоронах матери, или в луже собственной крови — боль прибавляла ему лет. Пару часов назад он был счастливейшим человеком на свете, а теперь снова получил напоминание, что жизнь суровая и жестокая штука, в которой не бывает чудес. А ещё он хранит под половицей банку из-под какао и письма к человеку, которого любит — письма, которые никогда не будут отправлены.       Хальбарад кашеварил, опять умудрился из ничего сделать вкусное. Боромир сидел в кругу следопытов, принимал похвалы, поздравления, по кругу пошла фляга с вином в его честь, и он тоже пил, уже не морщился. Арагорн следил, чтобы мальчишка не только пил, но и ел, чтобы глупостей потом не наделал, учитывая настроение. Подсовывал всякую вкуснятину: вяленое мясо по рецепту гномов с Железных холмов, эльфийский сушёный сыр, медовые лепёшки. Боромир принимал угощение и улыбался, но всё же натянуто. Это изменение не ускользнуло от взгляда Хальбарада, Арагорн стал натыкаться на его вопросительные взгляды.       Приближался срок отъезда. Солнце давно встало, следопыты оседлали лошадей, ждали только знака от Арагорна. А тот не мог заставить себя попрощаться. И Боромир от него не отходил, словно знал — впрочем, конечно знал — что разлука снова будет долгой, и эти последние несколько минут ему предстоит вспоминать годы.       Как называется это чувство, когда уверен, что поступил правильно, и всё равно думаешь, что допустил ошибку? Вероятно, это похоже на ту тоску, которой терзался Боромир, глядя на павших друзей в битве, которую он затеял.       Арагорн нашёл Боромира в его закутке. Усталость взяла своё, юноша задремал сидя, привалившись спиной к камню, откинув голову. Волосы высохли и рассыпались по плечам волной тёмной меди, бледные щёки окрасил румянец, то ли от вина, то ли от солнца. Арагорн присел рядом, коснулся подушечками пальцев его щеки, отвёл волосы за ухо, очертил большим пальцем бровь, тёмный, уже запёкшийся порез. Боромир открыл глаза, улыбнулся, искренне, но печально.       — Уезжаете? — спросил он.       — Мой гонец вернулся, — Арагорн кивнул. — Люди твоего отца и, похоже, он сам едут следом. Будут тут через час.       — Последний час моей спокойной жизни, — шутливо проворчал Боромир.       — Уверен, он едет поздравить тебя и поблагодарить. Ты сам не знаешь, сколько сделал для Гондора этой ночью.       — Отныне все мои дни и ночи принадлежат Гондору, — с улыбкой сказал Боромир, но прозвучало это без гордости. А у Арагорна сжалось сердце.       — Боромир, мне очень жаль, что мы расстаёмся вот так.       — Мы расстаёмся друзьями, — напомнил Боромир.       — Да, но мне жаль, что я не могу дать тебе больше.       — Не можешь, или не хочешь? Люди подменяют одно понятие другим, и это звучит как ложь.       Арагорн промолчал. Потом расстегнул пряжку плаща и бросил его рядом на камни, распустил завязки ворота рубашки. Боромир напряжённо следил за ним.       — Ты передумал? — спросил он, ухмыляясь.       — Я задолжал тебе подарок, — ответил Арагорн. — И у нас есть ещё час.       Он старался не думать, что делает. Разумеется, Арагорн не собирался позволять Боромиру слишком много. Только узнать, что такое поцелуи того, кто тебя любит, чтобы отличать потом настоящие от притворства и лести. Узнать ласки и близость с тем, кто тебя по-настоящему желает, а не твои деньги. Потому что любопытство возьмёт верх, Боромиру однажды наскучит общество ночных призраков, он начнёт искать близости живых людей и кто-то воспользуется его наивностью, заменит любовь похотью, нежность — унижением, очернит и смешает с грязью. Так пусть же началом станет любовь, даже взятая взаймы на один час и превратившаяся в горькое воспоминание — пусть лучше так.       Боромир оттолкнул Арагорна почти сразу. Он не ответил на поцелуй, и, вглядевшись в его глаза, такие близкие сейчас, Арагорн понял, что черны они не от желания, а от гнева. Боромир выкрутился из объятий и вскочил на ноги.       — Я просил тебя остаться мне другом, — прорычал он. — А теперь ты решил унизить меня подачками?!       — Вовсе нет, — Арагорн хмурился, пытался понять, что же он упустил. И одновременно ненавидел себя за то облегчение, которое испытал только что.       — О да, конечно, не подачка, а подарок, — Боромир зло рассмеялся. — Ты не оригинален. В прошлом году солдатня, с которой я служил, тоже решили надо мной посмеяться и притащили в бордель в день моего пятнадцатилетия. Что ты так на меня смотришь, как будто впервые увидел? Ты думал, что будешь первым ласковым учителем? Ты опоздал. У тебя уже были противники, правда, проигрывали, даже не зная о тебе. Но сегодня проиграл ты, — голос Боромира начинал дрожать, от злости и сухих всхлипов, душивших его. — Я предложил тебе сердце, ты отказался. Я просил дружбы, а ты… что ты хотел мне дать? Убирайся.       — Боромир, — Арагорн поднялся с земли и сделал шаг по направлению к нему. Тот не отступил, только вскинул голову.       — Убирайся, — повторил он. — Ты говорил, твой дом далеко на севере. Иди домой. И в Гондор больше не возвращайся.       Эти слова эхом отдавались в мыслях Арагорна, пока следопыты, повинуясь приказу, спешно собирались в дорогу последние пожитки и выводили лошадей. Арагорн ни с кем не разговаривал, не отвечал на улыбки и подбадривающие взгляды. Только Хальбарад, и уже в дороге, когда всадники растянулись по тракту, решился на прямой вопрос.       — Что случилось? — спросил он, поравнявшись с Арагорном. — Если твоё душевное состояние как-то связано с тем, о чём я догадываюсь, то у тебя, хотя бы, остались ещё крупицы совести, если не рассудка.       — Ничего не было, — отмахнулся Арагорн. — Между мной и Боромиром было лишь несколько неловких поцелуев.       — Ладно, рассудок на месте, — усмехнулся Хальбарад. — А сердце ты оставил в Осгилиате.       — И сердце моё со мной.       — Тогда я искренне не понимаю, что с тобой творится.       — Я совершил ошибку, Хальбрад. Очень большую ошибку, которую исправил другой человек, но ценой нашей дружбы.       — Я всё равно ничего не понял.       Арагорн кратко пересказал другу события последних нескольких часов. От поцелуев перед боем до соблазнения в купальне и ссоре потом. Хальбарад то и дело прикладывал длань к челу и возводил очи к небу. В конце концов посмотрел на Арагорна с жалостью.       — Ты дурак, дружище. Боромир сын своего отца, он гордец. Он увидел не нежность и не любовь в твоих стремлениях, а жалость, он увидел, что ты снизошёл до него.       — Хальбарад, сжалься.       — Именно это я и делаю, хочу добить, чтобы не мучился. Ты хотел, чтобы мальчишка выбросил тебя из головы, разочаровался и успокоился? Ты добился. Он разочарован, образ непогрешимого Торонгила треснул.       — Я очень постараюсь выполнить его просьбу и не вернусь в Гондор ещё много лет, — печально сказал Арагорн. — Если только иные дела не заставят меня ехать на юг.       — Это называется «найти предлог», — едва слышно пробормотал Хальбарад; Арагорн сделал вид, что не услышал его.       За много миль от того места, где состоялся этот разговор, юноша сидел в маленькой комнате на полу у окна. Из деревянного настила было вынуто несколько дощечек, и в дыру сыпались обрывки писем. Вздрагивая, Боромир рвал на клочки листы, а потом собирал кусочки в жестяную банку с олифантом на крышке.       Боромир поднял взгляд на стену, где его собственная тень, падающая от окна, создавала иллюзию присутствия другого человека.       — Ты считаешь, я правильно поступил? — спросил он, обращаясь неизвестно к кому.       Ответа не было, его собственное сердце молчало. Боромир хотел выбросить и порванные письма, и старую банку, но не смог. Он вновь спрятал свои нехитрые сокровища глубоко под половицу и вернул на место доски. Сегодня отец подписал приказ о назначении Боромира в военный совет Гондора, и его комнаты отныне будут в Цитадели. Сюда он больше не вернётся, а значит и не важно, что осталось в тайнике.