Одна короткая встреча

      Когда волшебник говорит, что встречу караулил счастливый случай, это обычно означает, что он с ног сбился тебя искать. Впрочем, Арагорна найти было несложно. Вопреки заверениям, которые давал Хальбараду, он лишь две зимы провёл в Арноре, и снова вернулся на юг. Шутил про то, что суровые зимы севера уже слишком суровы для его старых костей. Шёл 3001 год Третьей Эпохи, Арагорну весной стукнуло семьдесят. Из них полвека он провёл в дороге, бесконечных странствиях, и начал уставать, в чём признавался пока только самому себе и с неохотой. В то лето он решил дать себе отдых, и вернувшись из очередного похода на север в Рованион и дикие земли, обосновался на побережье.       Выбор пал на Линхир, с которым у Арагорна были связаны краткие дни счастливых воспоминаний. Он попросился на постой в семью одного рыбака, тот довольно дёшево и гостеприимно предоставил страннику комнату над лодочным сараем. Арагорн помогал старику и его сыновьям в работе, выходил вместе с ними в море, а потом чистил рыбу вместе с его женой и дочерями, коптил и возил на рынок, запрягая в телегу спокойного и вечно сонного мула. Его меч стоял в углу комнаты, подпирал стенку и пылился, пока доблестный вождь дунэдайн и наследник трона Гондора находил утешение в тяжёлых, но мирных трудах.       Он загорел и сделался смуглым, как харадрим, питался практически одними фруктами и свежей морской рыбой, учил местных ребятишек читать и писать. И очень спокойно спал ночами. Лишь иногда, когда палящее солнце днём било по голове чересчур сильно — Арагорн списывал всё на солнце — ему снился Боромир, каким он видел его в последний раз.       В этих снах Боромиру всё ещё было шестнадцать, он был очаровательно юн, обманчиво невинен, смел и дерзок. В этих снах он не отказывался от предложенной близости, делил с Арагорном краткий час перед прощанием. А потом спрашивал с ухмылкой, как всё прошло.       — Что ты хочешь услышать? — отвечал вопросом на вопрос Арагорн. — Ты был суетлив, тороплив и эгоистичен. Не думаешь о партнёре.       — Ой, ну прости. Хочешь, протяну руку помощи? — Мальчишка широко ухмылялся и сверкал глазами.       — Не нужно, я позаботился о себе сам. На будущее: если берёшь, то должен и отдавать. — И здесь всегда следовал поцелуй, чтобы смягчить упрёк. — Но, если честно, всё было неплохо. Для первого раза очень неплохо. Только не возгордись, тебе ещё учиться и учиться.       Во сне Арагорн был у Боромира первым. Первым, кто отдавался ему, а не пытался взять, силой подавив юность и сыграв на неопытности. Благодарный юноша жался к нему, ластился как котёнок, шептал бесконечное «спасибо» и извинялся за каждую гримасу боли и задержанный вдох.       — Займись моим образованием, — предлагал нахалёнок всякий раз, слыша ласковое порицание.       — В следующий раз, — Арагорн качал головой, и вот тут, уже на грани сна и яви, с горечью вспоминал, что другого раза не будет, да и этот — лишь грёзы. — Я должен уехать. Гендальф будет ворчать.       — Он и на тебя ворчит?       — Он на всех ворчит. А мне влетит за эту задержку. И за твоё совращение.       — Это я тебя совратил. Но, наверно, ему не стоит об этом знать? — Боромир смущался впервые за всё действо. — Представляю, что со мной сделает отец.       — С тобой ничего. А вот со мной… Скажем так, Саурон будет стоять у стеночки, восхищённо вздыхать и записывать в книжечку.       Боромир смеялся, и Арагорн просыпался под звон его смеха. Просыпался один, а за окном звенели трели птичьих стай и шумело море. Лёжа на сбитых влажных простынях, Арагорн и ругал себя, и пытался взывать к голосу совести. Это было трудно, учитывая, что Боромиру теперь было двадцать три, он давно превратился в мужчину, и однажды Арагорна даже коснулась новость о его помолвке. Правда, это оказались просто слухи.       Арагорн старался держаться подальше от троп и дорог, которыми ходил сын наместника. Он ни разу с момента прощания не приближался к Минас-Тириту и Осгилиату, не навещал следопытов в Итилиэне. Уходя надо уходить. И когда пути грозили пересечься, Арагорн умудрялся избегать встречи даже мимолётной.       Человек предполагает, а Судьба располагает. Однажды вечером в середине июля, когда солнце уже клонилось к закату и город жил предвкушением хоть нескольких часов избавления от зноя, в гавань Линхира вошёл корабль. Он шёл под знамёнами Дол Амрота, а на носу виднелась грязно-жёлтая тряпица — флаг, который вывешивали, когда на борту были раненые и больные.       Арагорн в тот вечер был у пристани, старик, у которого он жил, собирался в море на ночь, чтобы к утру прийти с уловом. И потому своими глазами видел, как на пустынную пристань, оцепленную солдатами, с корабля сошёл Боромир. За ним воины выносили носилки. Несколько лежачих уже были с закрытыми лицами, ещё двое живы.       Линхир будто вымер, люди попрятались по домам, Боромир и его свита поднялись до белой усадьбы не встретив никого на улицах. Арагорн тайком шёл за ними, видел, как перекладывали из фургонов хворых, как во дворе дома зашивали в мешки мёртвых. Лица здоровых были закрыты повязками, они работали в перчатках, и вокруг дома в ночи развели костры. Дым заволок близлежащие переулки, в огонь бросали специальные травы и кору, чтобы отгонять заразу. Арагорн видел и то, что Боромир, помогавший своим людям, работает без повязки и голыми руками. А когда его от усталости и слабости повело в сторону, и кто-то из солдат хотел помочь удержаться на ногах, он отмахнулся и сказал: «Не прикасайся ко мне лишний раз». Это могло значить только одно — он следующий, кому сошьют мешок, и уже знает об этом.       Арагорн в смятении вернулся в свою каморку. Он не знал, за что браться, как начать. Наверно, следовало взять сумку, пересмотреть травы, выяснить, какие ещё можно использовать, сходить на рынок и поискать у тамошних женщин свежие. А потом явиться в белую усадьбу и предложить помощь.       В своей комнате Арагорн и нашёл Гендальфа. Тот расположился на сундуке, служащем ещё и лавкой, за столом, курил, погружённый в раздумья. Но, услышав Арагорна, очнулся, улыбнулся, поднялся ему навстречу, кряхтя, заключил в объятия.       — Счастливый случай? — недоверчиво переспросил Арагорн и огляделся вокруг. — Гендальф, мы не в трактире встретились, а в моей комнате. Как ты меня нашёл?       — Тебя отыскать нетрудно, приметный, — отмахнулся Гендальф. — Двадцать лет от тебя самого скрывали твоё же имя, а теперь каждая собака в Гондоре знает, где обитает Торонгил.       — Но не Арагорн, и не Элессар, — полушёпотом сказал Арагорн. И тут же спросил в лоб, что Гендальф знает о корабле, который пришёл сегодня в Линхир.       Гендальф рассказал, что корабль этот вернулся из гавани Умбара. Несколько недель назад в устье Андуина какие-то очень смелые пираты напали на форт. Атаку защитники отбили, но Боромиру, командующему всеми укреплениями Гондора по реке, этого было мало. Он велел снарядить погоню за парочкой уцелевших скорлупок, в надежде, что те приведут гондорцев прямо в гнездо, где угроза с юга вызревает. Так всё и случилось, флот отыскал на побережье верфи и предал их огню. По словам Гендальфа, действовали воины Гондора со всей накопленной за годы жестокостью, пленных не брали, а городок и порт просто стёрли с лица земли, пылью над морем развеяли.       А ночью на один из кораблей пробралась женщина с ребёнком. Плакала, о чём-то молила, валялась у солдат в ногах, всё подсовывала им своего мальчика — лет пяти, забавный мальчишечка. Их приняли, обогрели, накормили. В конце концов, и среди харадрим остались те, кому дружба с Мордором и дань Саурону не по нраву. Решили взять мать и дитя с собой, раз уж они в пожаре уцелели, второй раз предавать смерти негоже.       — Я угадаю, — печально сказал Арагорн, когда Гендальф прервался, чтобы по новой раскурить трубку. — Кто-то из этих пассажиров оказался болен.       — Оба, — кивнул Гендальф. — Мать была только в лихорадке, а сыночка уже обсыпало, хоть под рубашкой не было видно. И ладно бы больны, помощи искать никто не запрещает, не её вина, что никто языка не знал. Так ведь как только первый из солдат на корабле слёг в бреду, тон умоляющей матери сменился оскорблениями и смехом.       — Она сделала это специально.       — Да. Знала, что обречена, решила захватить с собой побольше врагов Мордора.       — Это душа раба, искалеченная, — в голосе Арагорна сквозили тоска и горе. Он хорошо помнил, каким увидел некогда богатый край Харад в дни своего путешествия на юг. — Они ничего не знали, кроме Мордора, а видя жестокость, с которой Гондор отвечает на атаки, думают, что с победой Белой Башни им придётся ещё хуже.       — Призываешь к милосердию?       — Только после нашей победы. Сейчас это милосердие может Гондору очень дорого обойтись. Боромир тоже болен, я видел его на пристани. Это ведь оспа?       — Она, — Гендальф пыхнул трубкой. В наступающем вечере в кольцах сизого дыма сгорбившийся на сундуке волшебник казался очень старым и очень уставшим. — Остальные корабли Боромир отослал к дяде, там вроде бы хворых не обнаружилось. А этот увели к устью Андуина, Боромир собирался подняться по реке до Осгилиата и вернуться домой, но, когда один за другим его люди падать начали, велел идти вдоль побережья. В гавани они не заходили, за водой и снедью посылали на берег кого-нибудь, у кого никаких признаков болезни не было.       — Подстраховался, — Арагорн одобрительно кивнул.       — Он и в Минас-Тирит письмо послал, запретил отцу приезжать, какие бы слухи столицы не достигли. И вот высадились здесь. Я всю эту историю от рыбаков знаю, как корабль шёл, так и новости появлялись.       — Иногда мне кажется, что рыбаки с рыбой разговаривают, — печально усмехнулся Арагорн. — Новости по побережью распространяются со скоростью косяка сельди.       — Боромиру и его людям нужен лекарь. Сдаётся мне, он просто решил умереть в родных стенах, когда понял, что болезнь и его настигла.       — Какой лекарь, о чём ты, — Арагорн отмахнулся. — В Линхире есть десяток травниц, старый знахарь, который слишком стар, чтобы куда-то идти, обычно приходят к нему. И его дочь. Вот от неё может быть прок, потому что оспой она переболела.       — Есть один замечательный лекарь, — Гендальф посмотрел на Арагорна по-стариковски лукаво. — Но ему строго-настрого запретили возвращаться в Гондор и попадаться командующему на глаза.       — Так, — Арагорн попытался припомнить, что и когда он рассказывал Гендальфу о своей последней встрече с Боромиром. — Я этого не говорил.       — Конечно. Хальбарад поделился.       — Сволочь, — в сердцах, но беззлобно бросил Арагорн. Судя по тону, Гендальф не сердился, наоборот, сложные взаимоотношения друга-следопыта и сына наместника волшебника искренне забавляли.       — Так ты пойдёшь к нему?       — Конечно. Я и сюда вернулся только за сумкой.       — А я тогда разыщу эту… как ты говоришь, дочку знахаря? — Гендальф, мигом растеряв старческий вид и отбросив усталость, нашарил посох и подхватил плащ.       — Эта дочка сама уже старушка, — усмехнулся Арагорн. — Её зовут матушка Лорта, она обычно выступает в роли повитухи.       — А теперь ещё одна пара рук и доброе сердце, которым не страшна оспа, — подытожил Гендальф.       К усадьбе Арагорн отправился один. Уже совсем стемнело, в домах вокруг даже огня в окнах не зажигали, люди, привыкшие много работать, давно оставили пересуды и легли спать. Хворь их ещё не коснулась и авось пронесёт, а есть завтра точно захочется.       У ворот дома несли караул часовые, они преградили Арагорну путь.       — Топай отсюда, — грубовато бросил один из солдат. — Подобру-поздорову.       — Я лекарь, — ответил Арагорн, и заинтересованный стражник взялся за факел, чтобы осветить его лицо. — Доложите вашему командиру, что пришёл Торонгил, он меня знает.       Тревога за жизнь командира и весть, что нашёлся лекарь добавили страже смелости ослушаться прямого приказа. Арагорна проводили на веранду, а один из солдат поднялся наверх с докладом. Арагорн, не теряя времени, прошёл в переднюю, отыскал кухню и столовую, зажёг свечи, поставил на огонь воду и пошарился по ящикам. Судя по всему, дом пустовал очень давно, здесь никто не жил постоянно с тех самых пор, как умерла хозяйка. Вероятно, дом унаследовал Боромир, но будучи на службе у отца, к морю выбирался редко. И теперь тяжёлая болезнь вместе со страхом за родных заставили его искать уединения. Правду Гендальф сказал — Боромир собирался просто умереть в одиночестве.       — Не знаю, кто ты, — окликнул Арагорна страж, что ходил наверх, — но командир тебя определённо знает. Видимо, слишком хорошо, потому что велено тебя выставить взашей.       — Ох, упрямец, — покачал головой Арагорн.       — Наверх тебя теперь никак не провести, он запер дверь изнутри, — сказал стражник. Очевидно, выгонять Арагорна он не собирался. — Ты правда лекарь?       — Правда. Со мной ещё волшебник, Митрандир, он пошёл отыскать сиделку.       — И вы спасёте его? — в голосе стража было столько искреннего беспокойства, столько любви и тоски, какой удостаиваются близкие друзья и родные. Но при этом он говорил о Боромире с неизменным почтением и уважением, только как о командире. Боромир действительно был хорошим командиром, беспрекословной верности от своих людей он добился не страхом и слепым подчинением, а любовью.       — Расскажи, сколько вас было на корабле, — попросил Арагорн. — Сколько заболело, сколько умерло? Я пока пытаюсь понять, с чем имею дело.       — После битвы нас осталось около пятидесяти на «Белой птице». Когда та женщина с мальцом явились, мы хоть и у пристани стояли, но уже готовились отходить, и солдат на верхнюю палубу не пускали.       — И этим вам спасли жизнь, — заметил Арагорн.       — Точно. Все заболевшие среди офицеров. Трое умерли в дороге, их похоронили в море. Ещё трое совсем недавно, они упокоятся на земле.       — Я видел двоих живых, но лежачих на пристани.       — Оба уже мертвы.       Пришёл Гендальф, а с ним и матушка Лорта — бойкая, подвижная и ловкая пожилая женщина, совершенно седая, но с молодым лицом и живым смешливым взглядом. Её крупные мягкие руки, щёки и лоб покрывали рытвины шрамов от оспы, но каким-то невероятным образом то, что для многих считалось уродством, в её лице совершенно терялось, и окружающие обращали внимания на отметины лишь тогда, когда матушка начинала на этот счёт шутить. Она взяла на себя командование домом, солдатами, и те слушались её как дети.       Арагорн оставил матушку и волшебника наводить порядки, и отправился искать способ проникнуть в спальню на втором этаже. Он уже бывал в этом доме, а потому помнил про балкон. Обойдя дом, он взобрался по лозам дикого винограда, перелез через широкий каменный парапет и оказался прямо перед приглашающе распахнутой дверью. Вряд ли это было приглашение для него, дверь оставили, чтобы впустить сквозняк, а не гостей. Несмотря на то, что солнце давно зашло, воздух всё равно был горячим, жар шёл от земли и нагретого зноем моря.       В комнате горела одна единственная свеча на столике у постели. Боромир лежал поперёк широкой кровати, поверх покрывала, свесив ноги так, чтобы сапогами ничего не испачкать. У него не хватало сил ни раздеться, ни расстелить постель. Глаза его были закрыты, руки раскинуты в сторону, словно он лежал на воде, а не на перине. Даже в неверном тусклом свете свечи Арагорн видел нездоровый румянец на его щеках, уже начиналась лихорадка.       Услышав шаги, Боромир поднял голову. Он очень изменился за эти несколько лет, повзрослел. Потемнели волосы и брови, с лица сошла детская округлость, проступили углы челюсти и скулы, как на портретах в камне. Он стал ещё выше, раздался в плечах, руки, стиснувшие покрывало, увитые выступающими над мускулами венами, не могли принадлежать мальчику, только мужчине. Но взгляд, которым он встретил Арагорна, был тот же, что и в последнюю встречу — полный горечи и злости.       — Убирайся! — прорычал он. — Уходи сейчас же!       Голос тоже изменился. Тогда в Осгилиате в ломающемся голосе подростка только-только проступали жёсткие взрослые ноты, вызывающие лишь умиление. Теперь низкая бархатная хрипотца, вибрирующая от гнева, уже вызывала у подчинённых не улыбки, а мурашки и желание немедленно заслужить прощения, даже если ни в чём не виноваты.       — Не прогоняй меня, — сказал Арагорн, медленно подходя к постели. — Я хочу помочь.       — Я бы решил, что ты меня преследуешь, — горько сказал Боромир, снова роняя голову на подушку. — Если бы с нашей последней встречи не прошло семь лет.       Семь лет? Арагорну иной раз требовалось время, чтобы вспомнить, сколько зим и лет прошло с тех пор, как он был где-то и встречал кого-то. В долгой жизни, полной приключений, есть свои трудности. Неожиданный укол стыда он почувствовал, услышав про эти семь лет. Похоже, Боромир не забывал ни на минуту, сколько времени прошло.       — Я стремился исполнить твою просьбу, — напомнил Арагорн, стоя уже совсем рядом с постелью и разглядывая Боромира. Тот отвечал, не открывая глаз, даже прятал лицо от света ладонью.       — Это была не просьба. Это был приказ.       — Хорошо, приказ. Не моя вина, что наши пути вновь пересеклись, ты меня нашёл здесь.       — Что же ты делал в Линхире?       — Купался в море. Удил рыбу, плёл сети.       Боромир снова открыл глаза и удивлённо посмотрел на Арагорна. Похоже, он впервые разглядывал его ясно, должен был заметить густой загар, выгоревшую на солнце латаную рубашку, отросшие волосы. Арагорн сейчас выглядел не как знаменитый воин, а как один из тысяч рыбаков, что живут у побережья. Руки у него изранены не ятаганами орков, а раковинами моллюсков, а на поясе висел не меч, а простой нож и связка рыболовных крючков.       Чем дольше Боромир разглядывал Арагорна, тем меньше злости тот видел в его взоре. Взгляд Боромира сделался спокойным, практически непроницаемым, и всё же Арагорну показалась какая-то затаённая грусть.       — Уходи, — повторил Боромир, теперь уже тихо. — Тебе не стоит здесь быть, я ношу смерть за пазухой.       — Это не приговор. Я уже болел оспой. И внизу у тебя сейчас солдат гоняет очаровательная женщина, которой даже шрамы не помеха.       — А по твоей морде и не скажешь, — проворчал Боромир, вздохнул и снова откинулся на подушки. Кажется, он сдался перед невозможностью выставить гостя вон.       — Мою морду латали эльфы, — в тон ему отозвался Арагорн. — И твою мы спасём.       — Отлично, в гроб положат красавчиком, — теперь голос Боромира сочился сарказмом. — От оспы нет лекарства.       — От самой оспы — нет, — Арагорн кивнул, хоть Боромир этого и не видел. — Но лекарь и хорошая сиделка могут помочь сохранить силы для борьбы с болезнью. Просто позволь мне быть рядом, раз уж судьба привела тебя в Линхир.       — Ладно. Будем считать, твоё изгнание закончилось, — проворчал Боромир. — Хотя приказа не возвращаться в Гондор ты всё равно ослушался.       — Логично, что, если ты и в третий раз прикажешь мне уйти сейчас, я никуда не денусь.       — Останься.       Это последнее слово было сказано так тихо, что Арагорн даже подумал, что ему послышалось. Боромир на него не смотрел, отвернулся от света, закрыл глаза сгибом локтя. Он выглядел совершенно измождённым, даже этот разговор отнимал у него силы.       Арагорн снял засов с двери и вернулся на первый этаж цивилизованным путём. Там матушка Лорта ощипывала нескольких кур и собиралась на весь отряд готовить бульон. В очаг она бросила целебные травы, кухню, да и весь дом заволокло горьковатым пряным дымом, призванным отпугнуть хворь.       Из пятидесяти человек на «Белой птице» заболели в пути девять — вероятно из числа тех, кто ближе всего пообщался с разносчиками. Хотя по словам солдат выходило, что кто-то из офицеров подхватил уже от заболевших товарищей, а в первую очередь слегли самые слабые, а не самые близкие к источнику. Боромир сдался последним, а ведь мальчишка умирал у него на руках. И мать он казнил, когда правда выяснилась. Солдаты рассказывали, что не похожа она была на мать этого ребёнка, не ведут себя матери так, когда их дитя бьётся в агонии — с радостью и предвкушением кары для тех, кто ребёнка пытается спасти. Может так, а может всё та же оспа, коварная болезнь, опрокидывающая заражённых в тяжёлый бред, делающий их похожими на помешанных, тому виной.       Оспа тоже бывает разная. Чёрная оспа убивает практически мгновенно, обычная может и оставить жизнь, но наградит воспоминаниями о себе на всю жизнь. Та, что настигла гондорцев теперь, мало распространялась, всего девять заболевших из пяти десятков, запертых на корабле, — но восемь из них уже были мертвы. И Арагорн был полон решимости побороться со Смертью за жизнь последнего.       Начал он с ванны. В одиночку натаскал воды в большую каменную чашу у спальни Боромира, согрел, достал травы, масла, зажёг свечи. Это было бы похоже на романтический вечер, если бы не пахли эти травы горечью палат исцеления — присущий только этим комнатам страшный запах беды.       Боромир дремал. Он сбросил сапоги и лежал на самом краю постели, свернувшись клубком под покрывалом. Его знобило. Арагорн, ласково потрепав его по плечу, разбудил.       — Пообещай мне кое-что, — сказал он, опускаясь на колени у постели, так что лица оказались очень близко и на одном уровне.       — Что ты от меня хочешь? — пробурчал Боромир.       — Доверия. Хочу, чтобы ты делал, что я скажу, это важно.       — И что же я должен буду делать?       — Есть, когда я скажу, что ты должен поесть. Пить много невкусных зелий и отваров, и воду — даже если тошнит. Честно рассказывать мне обо всём, что беспокоит.       — Торонгил, — вздохнул Боромир, — мне не шесть лет. Не говори со мной как с ребёнком.       — Ты и в шесть лет был пугающе серьёзен, — усмехнулся Арагорн, Боромир ему улыбку вернул.       Собрав все силы, какие ещё были, Боромир выбрался из постели. О том, как ему на самом деле плохо, говорило то, что он не отказывался от помощи. В купальне он позволил раздевать себя и даже не стал шутить на тему второго в истории знакомства оголения, так разительно отличающегося от первого. В объятия тёплой воды и пены он опустился едва ли не со стоном сладострастия. Многие дни и недели в походе солдаты не знают мочалки и мыла, в этом Арагорн искал и причину тяжёлой лихорадки, сопровождавшей оспу, — если в язвы попадёт грязь, болезнь усугубится.       — Совсем плохо? — спросил Арагорн, тщательно, но нежно намывая пока ещё нетронутую болезнью кожу. Боромир то и дело морщился и подавлял стон, если нужно было повернуться.       — Всё болит, — нехотя пожаловался он. — Я ожидал от этой заразы чего-то другого. Кровавые язвы — да, но что буду себя ощущать столетним стариком это новость.       — Болезнь начинается почти незаметно, сыпь появляется позже.       — Чего мне ждать?       — Ты же видел всё своими глазами. — Арагорн, сидя на табурете у ванны, намыливал Боромиру плечи и спину. Очень удобно было в их всё ещё полном неловкости положении не случившихся любовников и бывших друзей разговаривать вот так, с затылком.       — Расскажи мне.       — Эту болезнь называют иногда коварной надеждой. Потому, что её можно пережить, а ещё за то, что через несколько дней жара, головной боли и ломоты во всех мускулах тебе вдруг станет легче. На день или два болезнь словно бы отступит. А вот потом появятся пузыри, под ними раны, и снова придёт лихорадка. Язвы будут у тебя по всему телу, на губах и в горле, на влажных оболочках тела. Я имею в виду, внутри тела тоже. Больно будет есть, пить, даже дышать и мочиться.       — И ты хочешь остаться со мной? — спросил Боромир. Лица его Арагорн не видел, а голос звучал очень глухо. — Кормить с ложки, поить по часам и… всё остальное?       — Поверь, наступит момент, когда ты будешь очень рад, что рядом есть друг.       — Мы друзья? — Боромир чуть повернул голову, и Арагорн видел тень улыбки у краешка губ.       — Я очень надеюсь.       — Да, ты прав, — Боромир кивнул и снова отвернулся. — Много лет прошло. То есть для меня много, ты-то вообще не меняешься. Мы в тот раз друг друга просто не поняли, давно пора простить.       — Ты разрешаешь мне жить в Гондоре, а я пару недель кормлю тебя с ложки, — подытожил Арагорн. А потом взял с полочки рядом ножницы и чуть помедлил. — Надо сделать ещё кое-что, что тебе не понравится.       — Что же? — Боромир с опаской обернулся и перевёл взгляд с Арагорна на ножницы. — Ты хочешь меня остричь?       — Да. Как я уже сказал, раны будут везде. Чтобы не осталось шрамов, я должен буду обрабатывать их.       — Режь.       Ножницы щёлкали, тёмно-рыжие пряди сыпались на пол и в воду. Боромир ёжился, как остриженная овца на ветру и дёргал плечами. Арагорн оставил ему короткий ёжик, постарался выстричь покороче надо лбом, у висков и за ушами.       — Больше всего не хотел умереть вот так, — в какой-то момент нарушил молчание Боромир, глядя на своё расплывающееся отражение в воде. — Я привык думать о смерти в битве. Удар меча или стрелы — и всё. Несколько мгновений на попрощаться. Это лучше, чем дни и недели на что-то надеяться, угасать и ждать конца.       — Ты не умрёшь, — пообещал Арагорн. Откуда-то взялась в нём эта уверенность, придающая силы.