Одна короткая встреча

      Осень в степях время противнейшее. Негде спрятаться от дождей, ветра буянят, не находя преград, в низинах собирается вода, а плотные серые облака неделями закрывают небо, не давая солнцу и лучом коснуться земли.       Хуже всего был ветер. Вся одежда на Арагорне давно отсырела до исподнего — сырость висела в воздухе, от неё не спасали плащ и огонь. И холодный северо-западный ветер с гор отбирал последние крупицы тепла.       Путь следопыта снова пролегал по равнинам Рохана. Оставив безуспешные попытки подстеречь Голлума в бесплодных землях Мордора, он собирался вернуться к горам, порыскать в пещерах Мории, может быть отловить нескольких орков и расспросить, не видел ли кто скользкое мерзкое существо, говорящее само с собой.       Поиски этой мелкой твари, чрезвычайно осторожной и прыткой, занимали Арагорна много лет. Он то и дело натыкался на следы пребывания гадёныша, причём в самых разных местах. Люди иной раз рассказывали о твари, живущей в реке и ворующей рыбу из сетей, одна безутешная мать поведала историю пропажи трёхлетнего ребёнка в том же месте — позднее в речном иле нашли мелкие кости, обглоданные до белизны.       Уже тот факт, что Голлум покинул привычное логово в Мглистых Горах и шляется по Средиземью, внушал опасение. Иной раз казалось, что он идёт дорогой на север, то ли собираясь вернуться домой — если ту пещеру, полную гоблинских костей можно так назвать — то ли в поисках мистера Бэггинса. Потом он вдруг поворачивал на юг и его следы приводили Арагорна к самим Чёрным Вратам. Арагорн начал подозревать, что Голлум сам не знает, что ищет, хочет ли найти, а порой идёт на какой-то зов, слышимый лишь ему.       Пожалуй, такой зов есть у всех. Нечто, что друзьям не объяснить и не описать. Удаляясь теперь от Андуина, оставив далеко позади белые башни Минас-Тирита, которые Арагорн много лет видел лишь издалека, он чувствовал, как растёт в нём желание повернуть назад. Снова войти в белый город, подняться по узким мощёным улицам, свернувшимся как змеи на горячих камнях, увидеть Белое древо, реющие на ветру знамёна, яркое синее небо и белые горы. И Боромира.       Ему уже двадцать девять. Он давно мужчина, не мальчик, не юноша. Интересно, вьются ли у него ещё волосы, выгорают ли так на солнце, как раньше? Отрастил ли он густую щетину, как хотел, чтобы спрятать редкие упрямые пятнышки оспин? Сколько железа теперь в его голосе? Арагорн обещал себе не возвращаться Гондор, не тревожить Боромира пустыми надеждами, не манить его тем, что дать не в состоянии. Он дал обещание вернуться однажды навсегда, но этот момент ещё не наступил.       Очередная ночь в пути застала Арагорна на равнине, где совершенно негде было укрыться ни от недоброй погоды, ни от чужих взглядов. Костёр разводить было нельзя, он виден за много лиг, а вероятность встретить в этих пустошах друга была ничтожна. Орки всё чаще и дальше отходили от Мории, а коневоды с приближающимися холодами перегоняли табуны ближе к жилью.       Сон утомлённого человека был чуток и прерывист. Арагорн слушал птиц, иной раз тревожно замолкающих, далёкий, едва различимый даже для его острого слуха, волчий вой. Степь казалась пустынной, но опасность здесь таилась за каждым камнем, в каждой лощинке.       И сны были под стать — беспокойные, тёмные. Просыпаясь, Арагорн с трудом вспоминал детали, оставалось только гнетущее волнение. В Средиземье было лишь два места, где Арагорн спал спокойно — Ривенделл и городок на севере, в Арноре, где жила его мать.       Но один из снов в степи от всех прочих разительно отличался. Открыв глаза, Арагорн увидел вокруг звёздную ночь, светлую как летние сумерки. Земля дышала накопленным за день теплом, воздух был полон ароматов трав и полевых цветов. Где-то рядом журчал ручей, пели ночные птицы. Среди убаюкивающей музыки ночи Арагорн различил звук шагов, встал, обернулся и с удивлением и радостью узнал приближающийся силуэт. Это была Гильраэн.       Арагорн заключил мать в объятия, и они долго стояли меж волнующихся как море трав в молчании. Гильраэн прижималась щекой к широкой груди сына и слушала его сердце, а он гладил мать по волосам, как ребёнка, и иногда касался губами макушки. Как далёк был тот день, когда могучий вождь дунэдайн, отважный Торонгил, обещанный Гондору король Элессар был крошечным свёртком, который хрупкая красавица прижимала к груди. Всё изменилось. Теперь Арагорн с лёгкостью, вовсе не чувствуя тяжести, подхватил мать на руки. Он заметил, что она босой стоит на мокрой от росы земле.       — Как ты здесь оказалась? — спросил он, наконец, заглядывая в такие родные глаза, полные усталости и тревоги за него.       — Ты звал, — ответила с улыбкой Гильраэн. Она протянула руку, отвела со лба Арагорна прядь волос, погладила по щеке. — Просил, чтобы тебя нашёл в этих пустошах кто-то, кто тебя любит. Я услышала. И не только я, думаю.       — Видеть любимых каждый день для меня слишком большая роскошь, — с горечью ответил Арагорн.       — Я знаю. — Взгляд Гильраэн сделался тёмным, полным горечи и тоски. Словно она пряталась всё это время за нежностью встречи, но теперь должна была сообщить что-то очень печальное. — И тем страшнее то, что я должна сказать. Но я не могла уйти, не простившись.       — Простившись? Что это значит? — с тревогой спросил Арагорн.       — Моё время подошло к концу. Силы покидают меня.       Тоска и ужас овладели Арагорном. Он понял, что это значит.       Гильраэн не была стара. Ей минул лишь сотый год, половина жизни для потомков Нуменора. Она по-прежнему была красива, никто в Средиземье не посмел бы сказать, что прозвище времён юности «Прекрасная» более ей не годиться. Её волосы были темны, лишь пара серебряных прядей светлели над высоким лбом. Кожа её оставалась белой и гладкой, а тонкий стан по сей день будоражил зависть молодых красавиц. Но глаза… Как взор бессмертных, видевших слишком много горя и боли, заполняется неизбывной печалью, так потемнели со временем некогда светлые как весенний лёд глаза Гильраэн.       — Мне жаль, — прошептала она, глядя на сына, — что я не увижу завершения твоих трудов.       — Пожалуйста, — тихо сказал Арагорн, но не продолжил фразу. Он не знал, о чём просить. О терпении? Сколько лет ещё Саурон будет терзать Средиземье, и где оно, завершение трудов? О милосердии? Милосерден ли он сам, покидая тех, кого любит, имеет ли права просить о ещё одной встрече? — Прости меня, — наконец прошептал он.       — Тебе не нужно просить прощения, — печально, но светло улыбнулась Гильраэн. — Я знаю, какое бремя ты несёшь. Ты мой сын и мой король. С того самого дня, как твоего отца принесли домой со стрелой в горле. Я знаю, как высока цена крови Элендиля, знаю, потому что её заплатил и Араторн. Ты не можешь быть с теми, кого любишь, но сражаешься за них каждый день и час. И я горжусь тобой.       Арагорн прижимал к себе мать. Колени у него подкосились, он упал в траву, но не выпустил её из рук. Он утыкался лицом в её волосы и чувствовал, как душат слёзы. Кажется, последний раз он плакал, вот так же цепляясь за Боромира, содрогающегося в лихорадке у него на руках.       — Ты должен отпустить меня, — едва слышно промолвила Гильраэн, снова касаясь рукой его лица. Пальцы у неё были ледяные. — Когда придёт конец самой вечности, мы встретимся снова.       Улыбка застыла на бескровных губах, взгляд Гильраэн отражал звёзды, раскачивающиеся над головой. Ещё мгновение, и она обратилась облаком мерцающей пыли, оставив Арагорна одного.       Вокруг снова была сухая трава, прихваченная осенними заморозками. Где-то вдалеке, но уже ближе, выли волки, птицы замолкли, словно перед грозой. Ледяной ветер обнимал за плечи, прокрадывался за пазуху, как вор. Арагорн в исступлении молча рвал траву перед собой, жёсткие стебли резали ему пальцы. Он пытался отыскать в собственном сердце хоть каплю надежды и радости, мыслью устремлялся на север, к дому у озера, но больше не чувствовал руки, протянутой навстречу.       Порой в походе путника подстерегает нелёгкий выбор — смерть от холода или от орочьего меча. Северный ветер, дующий с настойчивостью палача, и тот не мог заставить Арагорна развести костёр. Но теперь ему нужно было тепло иного рода, а кроме костра ничего не осталось.       В состоянии близком к помешательству Арагорн собирал хворост, траву и мох. Он почти не понимал, что делает. Когда первый робкий язычок пламени мигнул среди щепок, он опомнился. Но отказаться от огня уже не смог. Он протягивал руки к маленькому костру, берёг от ветра и смотрел на пламя до боли в глазах, чтобы не видеть непроглядной ночи вокруг.       Меч лежал под рукой, расстаться с ним Арагорна не могло заставить никакое отчаяние. И всё же тоска была глубокой и горькой, как болотистый омут. Страшная бездна разверзлась рядом, она тянула к краю, подталкивала. Откуда-то взялись странные голоса, говорящие, что всё кончено, что мать была последним, кто любил Арагорна, и больше никто не полюбит. Будут бояться или презирать. Перед внутренним взором возникали лица недоверчивых людей, встречающих бродягу на дорогах, плюющих ему вслед. А потом среди них появился наместник Денетор, смотрящий с ледяной ненавистью.       «Это неправда, — подумал Арагорн. — Это не моя тоска».       В этот же миг маячившая перед внутренним взором тень Денетора едва уловимо изменилась, стала Боромиром — так сильно на него похожим, но другим. Его взгляд, полный любви и боли, отрезвлял как оплеуха. Собственно, это почти она и была — Боромир вдруг обнажил меч, взгляд его стал жёстким от гнева.       «Встать!» — крикнул он.       Арагорн очнулся как от удара. Ночь вокруг тонула в орочьих воплях, не меньше трёх дюжин этих тварей приближались с ужасающей скоростью, зажимали Арагорна в кольцо. А прямо на него двигался всадник на чёрной лошади, в чёрном же балахоне, из-под которого не было видно лица. Но лица у него и не было. Это был один из Девятерых.       Руки в латных перчатках сжимали рукояти меча и кинжала. Всадник не правил лошадью, он сама искала дорогу и помогала нанести удар. Назгулы искалечены, днём почти слепы, и не любят свет. Даже от маленького костра. Огонь, накликавший беду, теперь стал для Арагорна шансом на спасение. Он сунул в костёр палку, подцепил головню, с факелом и мечом кинулся на призрака.       Орки ждали, словно им велели не вмешиваться в бой. А бой был коротким. Сунув факел в морду лошади, Арагорн вынудил её встать на дыбы, а потом извиваться и вскакивать снова. Назгул сам спрыгнул из седла и лезвие его меча прошло в опасной близости от лица Арагорна. Тот парировал удар, обошёл противника, рубанул клинком туда, где должны была быть шея. В ушах зашумело, Арагорн услышал этот смех внутри собственной головы. А почти сразу — уже наяву — крик боли и злости, когда огонь с жадностью принялся пожирать плащ. В мгновение ока вся фигура призрака стала огнём, этот факел ярко осветил полянку, и взгляду Арагорна предстало плотное кольцо орков, которые ждали своей очереди.       «Моя вечность закончится сейчас», — с каким пугающим спокойствием подумал Арагорн.       А в следующую секунду затихающий визг назгула, смех и улюлюканье орков потонули в грозном рёве рога Гондора.       Не меньше двух десятков конных воинов обрушились на орочьи головы. Подняв лошадей в галоп, они пронеслись сквозь кольцо, втаптывая противников в землю. Орки метались среди сверкающих мечей, на траву сыпались головы и лилась кровь. Арагорн, оказавшийся теперь в кольце неожиданной подмоги, видел серебряное древо, вышитое на чёрных туниках, и чаячьи крылья, украшавшие островерхие шлемы. Гондор пришёл на помощь.       С орками было покончено. Всадники окружили Арагорна, их окровавленные мечи теперь были направлены на него. Но тут же опустились, стоило в круг выехать командиру.       Боромир по-прежнему презирал шлем. Длинные волосы рассыпались по плечам, укрытых сталью и белой туникой с золотым шитьём. Он спрыгнул с лошади, игнорируя стремя, сделал несколько шагов к Арагорну. А тот смотрел на него и не мог отвести взгляда.       Сколько лет прошло? Пять, шесть? В их последнюю встречу Арагорн ещё не мог отделаться от желания защищать его, как ребёнка, которым знал его когда-то. Теперь на краю сознания мелькнуло желание защищаться самому. Боромир почти догнал Арагорна в росте и сделался шире в плечах. Взгляд его был тяжёл, левая рука привычным жестом охватывала эфес меча у бедра, и подходил он размеренным шагом, как угрожающий хищник. Он говорил, но слова долетали до Арагорна словно через толщу воды.       — Какого хрена, Торонгил?! — прорычал Боромир. — Ты понимаешь, что ты сделал? Какой костёр, ты соображаешь, что делаешь?! А если бы мы не поспели!       — Прости, — прошептал Арагорн, невольно улыбаясь. Он смотрел на Боромира, ловил гнев, тревогу, испуг в его лице и понимал: он действительно очень испугался, когда понял, кто стоит там у огня, в окружении полчища орков.       — Прости? — неверяще повторил Боромир, подходя почти вплотную. — Ты говоришь «прости»? Тебя тут укокошили бы! Что тебе взбрело в голову разводить огонь в таком месте, ты же тысячи дорог прошёл!       — Мне нужно было тепло, — тихо ответил Арагорн. Он всё ещё улыбался, несмотря на застрявший в горле тугой комок. Правда, теперь не тоска мешала ему дышать, а всепоглощающее чувство любви и благодарности.       — Что случилось? — уже тише и с тревогой спросил Боромир, вглядываясь в лицо Арагорна.       — Ко мне приходила мать. Попрощаться.       — Сюда? — Боромир нахмурился и огляделся.       — Сюда, — Арагорн постучал себя по виску.       — Понятно, — протянул Боромир.       Он минуту молчал, словно не мог найти слов, потом просто привлёк Арагорна к себе и заключил в железные объятия, так что тот только охнуть смог. Они стояли в тишине, разгоняемой лишь потрескиванием огня и фырканьем лошадей. Холодный ветер больше не крал тепло, оно поселилось в груди и с каждым мгновением это пламя разгоралось.       — Знаешь, — едва слышно прошептал Боромир, обжигая дыханием ухо Арагорна. — Я рад, что ты развёл костёр. Я проехал бы мимо, если бы не увидел огонь.       — Я очень хотел, чтобы ты нашёл меня, — ответил Арагорн так же тихо.       — Ты знал, что я в Рохане?       — Нет.       Они снова замолчали. Сказано уже было куда как больше, чем каждый из них произнёс вслух.       Наконец объятие распалось. Боромир словно старался не смотреть на Арагорна прямо, отводил взгляд, раздавал команды своим людям. Потом снова обратился к нему.       — У тебя есть лошадь? — спросил он, помогая затоптать костёр.       — Нет. — Арагорн собрал скудный скарб, подхватил сумку, меч. Оставаться на месте нападения, среди нескольких десятков орочьих тел, точно не хотелось, даже если с Боромиром и его отрядом будет не по пути.       — Объясни мне, — вздохнул Боромир, едва не закатив глаза, — как ты умудряешься? Из Гондора ты всегда уезжаешь верхом, но в результате всё равно оказываешься пешим. Что за любовь переться пёхом?       — Ту лошадь, что купил в Линхире, я подарил одному крестьянину у Врат Рохана, — с улыбкой ответил Арагорн. — Я шёл в горы, лошади там не место.       — А куда идёшь теперь?       — Туда же. Хочу наведаться в Туманные горы, глянуть, что делается в Изенгарде.       — Тогда поедем вместе. Мы идём в Хельмову Крепь, подбросим и тебя. С этими словами Боромир подозвал свою лошадь, отстегнул свёрнутый у луки седла плащ и сложил его на манер подушки, закрепил на лошадином крупе.       — Полезай, — велел он.       Арагорн устроился позади седла, Боромир предоставил ему право обнимать его за пояс, чтобы не свалиться. Боромир не спрашивал, не предлагал, не уговаривал. Он говорил приказами, и Арагорн даже не пытался сопротивляться. Он воспользовался тем, что сидящий в седле был выше того, кто сидит просто на подушке, держался за Боромира, прижимался лбом к холодному железу между его лопатками. Он позволил себе закрыть глаза и почти задремал. В какой-то момент почувствовал, как слабеет хватка, и тут же его сцепленные в замок руки накрыла ладонь в кожаной перчатке. Боромир молча держал его, лошадь шла мягкой рысью, обходя рытвины и чересчур крутые подъёмы.       Тракт шёл всё ближе к холмам, вскоре из-за них показались вершины горного хребта, чернеющие на фоне светлеющего неба. До рассвета оставалось ещё пару часов. Конечно, опытный путешественник этих мест Теодред мог утверждать, что до крепости всего день пути, но гондорцы шли медленно, выбирали дороги, один раз свернули не туда и сделали небольшой крюк, поэтому задержались в пути. Всё это Боромир рассказывал Арагорну, когда тот попросил говорить с ним, чтобы бороться со сном.       Наконец дорога вывела отряд к краю долины, на дне которой, у самой скалы, поднимающейся как драконья спина, стояла крепость. Судя по лицам гондорцев, Хельмова Крепь их не впечатлила. Однако Боромир одобрительно отозвался о двойной стене, охватывающей часть долины полукругом, и об укреплениях Хорнбурга. Совершенно очевидно, что крепость строили не рохиррим, она чрезвычайно напоминала Минас-Тирит, только сильно уменьшенный, в два яруса. Это был всего лишь маленький опорный пункт в горах, когда эти земли принадлежали Гондору. Однако с тех времён ему пришлось выдержать несколько крупных осад. Не сказать, что Хельму, в честь которого крепость и получила новое название, она сильно помогла, но каменные стены всегда внушали людям хотя бы иллюзию безопасности.       Ворота крепости раскрылись перед приближающимися всадниками ещё до того, как Боромир потянулся к рогу, чтобы протрубить и заявить о себе. И на встречу вышел сам Эркенбранд в сопровождении небольшого отряда верных ему людей.       — Припозднились! — весело крикнул он, встречая гостей. — Мы ждали вас ещё к закату, а теперь не обессудьте, завтракать будете холодным ужином!       — Вы нас ждали? — удивлённо спросил Боромир, спешиваясь и склоняя голову.       Эркенбранд, человек открытый, добрый и весёлый, терпеть не мог церемоний, он цокнул языком, покачал головой, когда гондорцы последовали примеру командира, чинно склоняя головы. Потом крепко обнял Боромира как брата и похлопал по спине.       — Ждали. Мы в таком месте сидим, откуда хорошо всё видно, — он подмигнул. — Я видел, как Саруман верхом ехал по тракту в Эдорас, и слух прошёл, что посланник приехал к королю. Вот и подумал, что вряд ли прохладный приём короля и волшебника удовлетворит Гондор. Я был прав?       — Прав, — вздохнул Боромир. — Теодред велел навестить вас, чтобы найти в Рохане друзей.       — Теодред, — со смехом повторил Эркенбранд. — Смышлёный парень.       Эркенбранду было чуть больше тридцати, вряд ли это давало ему право называть принца «парнишкой». Но в отличие от Теодреда, всегда гладко выбритого, Эркенбранд носил не длинную, но густую бороду, добавляющую ему лет, а также был женат. Удивительным образом с самой первой минуты знакомства он производил впечатление старого доброго друга. И это не было пустым панибратством, нет, он был совершенно искренен. Просто умел разбираться в людях.       Утомлённых дорогой солдат отправили за столы, Боромира и Арагорна хозяин крепости увёл на стены, показывать и рассказывать. Боромир проявлял искренний интерес, он наконец то был в своей стихии и разговаривал на знакомом языке — не осторожных политиков, а честных и грубых солдат. Арагорн в разговор почти не встревал, только слушал. Возможно, виной том была усталость и печаль, но в какой-то момент, слушая оживлённую беседу, Арагорн почувствовал болезненный укол в сердце — занятый делами, Боромир совершенно забывал о его присутствии. Будто бы не его сердце колотилось как у загнанной лошади, когда он обнимал Арагорна, что через кирасу слышно было.       Арагорн разозлился на себя за эту ревность. Какое он вообще имел право ревновать и требовать внимания? Уже само то, что гондорский отряд оказался в такой близости, что увидели огонь и поспешили отбить несчастного у орков, было подарком, которого Арагорн не заслуживал.       — Торонгил, — мягко позвал его Боромир, вырывая из задумчивости. — Ты очень утомлён, — сказал он с тревогой. — Иди в Хорнбург, тебе надо поесть и выспаться.       — Я в порядке, — отмахнулся Арагорн.       — Нет, не в порядке, — ответил Боромир. И, понизив голос, добавил: — Я знаю, сколько сил отнимает душевная боль: больше, чем кровавые раны.       — Я не хочу быть один, — честно признался Арагорн.       — Хорошо. Мы посетим пещеры Агларонда, а потом раздобудем пожевать и что-нибудь выпить. И сможем поговорить.       Поговорить… Это было опасно. Не так уж многое Арагорн мог рассказать, чтобы не раскрыть свою тайну. Он не мог назвать имя отца и матери, вскользь упоминал своё детство, рассказывал так, будто оно прошло в Арноре, а не в Ривенделле, потому что это тоже могло вызвать подозрение. Боромир почти ничего не спрашивал, принимал то, что Арагорн решился ему поведать, хоть и смотрел с прохладой — чувствовал, как тщательно собеседник выбирает слова.       Лгать становилось всё тяжелее. Если раньше можно было просто недоговаривать, то теперь, когда Арагорн взялся рассказывать о жизни следопытов в селениях на руинах древнего королевства, Боромир задал вопрос, которого Арагорн боялся:       — Слушай, если ты вырос на севере, должен знать, кто там последний в роду остался? Остался же кто-то? Или выродились?       — Остался, — осторожно ответил Арагорн.       — И кто он?       Арагорн внимательно посмотрел на Боромира. Больше всего сейчас ему хотелось сказать, что зовут его не Торонгил, а Арагорн, сын Араторна, наследник Исильдура и трона Гондора. Он не мог лгать Боромиру, только не ему. Но знал, что, сказав это, возможно, потеряет его навсегда.       — Я не знаю, — покачал головой Арагорн. — Он воспитывался в Ривенделле, мы не играли вместе. А теперь я редко бываю на севере, всё время в походе, сородичей почти не вижу. Ко мне даже мать проститься пришла во сне.       — Прости, — Боромир на мгновение коснулся его плеча, виновато улыбнулся, отвёл взгляд.       Арагорн ощущал внутри странную пустоту, но тоска по матери не имела к этому отношения. Он понимал, что сделал сейчас выбор, который определит в его будущем очень многое, а правильный он или нет… Вряд ли теперь существует правильный выбор. Правду говорить слишком рано, а молчать уже не получается.       Боромир встал из-за стола, пошёл найти ещё выпивку. В Хорнбурге не держали слуг, тут жили в основном солдаты, поэтому даже родовитые гости были предоставлены самим себе. Арагорн отказывался от вина, оно не умаляло тревог, только прибавляло головной боли, да и завтра в дорогу. Боромир усмехнувшись напомнил, что странник и без вина умудряется делать глупости, которые могут стоить ему жизни. Арагорн же напомнил ему, что Боромир тоже на трезвую голову сбегал сражаться с орками в Итилиэн, а потом бросал вызов коменданту Осгилиата. Всё повторяется, только в зеркальном отражении.       Повторяется и меняется. Арагорн смотрел, как беседуют Эркенбранд и Боромир у бочек с элем, смеются, поднимают кружки. И думал о том, что старики в высоких торжественных залах больше ничего не решают. Судьба Средиземья перешла в руки вчерашних мальчишек. Теодред, Боромир, Эркенбранд — они едва подошли к рубежу четвёртого десятка, но каждый из них может сказать «я полжизни на войне». Вот тебе и мальчишки.       Арагорн с грустью понимал и то, что влюблённый в него пылкий юноша тоже давно стал воспоминанием. Боромир владел собой, следил за словами, расставлял приоритеты. И Торонгил больше не был их вершиной. Но кто-то же должен быть там, рядом с самой Белой Башней. Кто он? Теодред, дальновидный и мудрый, а может Эркенбранд, открытый и весёлый? Какое-то новое чувство Боромир обязательно возьмёт с собой, возвращаясь в Минас-Тирит.       С того места, где Арагорн сидел, было хорошо видно угол, в котором стояли бочки. Пожалуй, он единственный в зале видел, что там делается. Боромир и Эркенбранд стояли очень близко друг к другу, хозяин Хорнбурга что-то говорил, глядя гостю в глаза. Лица Боромира Арагорн не видел, но видел, как он качает головой, отвечая. Беседа была напряжённой, Эркенбранд улыбался, но взгляд его был серьёзен. Почему-то Арагорн был уверен, что говорят они не о войне.       Словно слыша его мысли, Эркенбранд бросил взгляд Боромиру за плечо, встретился взглядом с Арагорном. В его глазах мелькнуло какое-то лукавство, он снова обратился к Боромиру, вероятно, сказал, что за ними наблюдают. Боромир хотел повернуть голову, но Эркенбранд остановил его. Арагорн видел, как рука его коснулась лица Боромира, легла на затылок, притянула… Эркенбранд его поцеловал.       Это был очень краткий поцелуй, простое прикосновение губ к губам, без приглашения для большего. Одно мгновение — и всё закончилось. Но Арагорн уже ничего не видел, он выбрался из-за стола и бросился вон из зала едва не бегом. Только в пустынных извилистых коридорах он немного пришёл в себя.       Сердце гремело где-то в горле, мешая дышать, кровь стучала в висках. Арагорн пытался себя убедить, что Боромир волен быть с кем хочет, и если сейчас он пожелает греться в объятиях доблестного рохиррим с золотыми волосами и весёлыми глазами цвета мёда, то за него можно только порадоваться. Но внутри всё сжималось от боли. Сегодня Арагорн потерял двоих.       Он не знал, сколько времени бродил по лабиринту коридоров. Здесь было очень тихо, большинство комнат и маленьких залов были пустынны или заперты. В крепости сейчас обитало не так много людей, а рассчитаны укрепления были на целую армию. В полумраке и одиночестве Арагорн сумел взять себя в руки и почти успокоиться. Самым разумным действием сейчас было бы лечь спать, может быть, через несколько часов всё случившееся ночью и утром покажется дурным сном.       Но реальность была слишком упряма. За поворотом раздались шаги и в коридоре показался Боромир. Он встретился взглядом с Арагорном, и тому показалось промелькнувшее во взоре чувство вины. Значит, это правда, что-то было.       — Торонгил, слушай, это просто неудачная шутка, — начал Боромир, но Арагорн его прервал:       — Ты мой, — прохрипел он, хватая его за грудки и толкая к стене. — Мой!       Перед внутренним взором Арагорна всё ещё стоял тот робкий поцелуй в темноте у бочек с элем. А он сам теперь целовал Боромира с нажимом, напористо, наматывал его волосы на кулак, пробирался языком в горячий рот. Протестующий стон вырвался у Боромира, Арагорн скорее почувствовал это, сжимая ладонь у него на горле, чем услышал.       Боромир почти не сопротивлялся. Он слабо отвечал, но не отталкивал Арагорна, глаза у него были закрыты. Он просто позволял Арагорну брать всё, что тот хотел, из жалости к его тоске, быть может. Арагорн покрывал поцелуями его лицо, шею, в порыве обиды прикусывал тонкую кожу, оставлял след как метку и тут же принимался зализывать ранки.       — Хватит, — прошептал Боромир едва слышно. — Пожалуйста, не надо…       — Ему ты позволил больше, — прорычал Арагорн, прижимая Боромира к стене.       — Ничего… Ничего не было. Прошу, остановись. Не убивай меня.       — Я убил бы тебя, чтобы никому не отдать, — прошептал Арагорн.       Какая-то темнота, пугающая его самого, поднималась в душе. Он целовал Боромира теперь со всей нежностью, на которую был способен, будто просил прощения за всё, чего не было и не будет. И с нежностью этой соседствовала боль, гнев, ревность, тоска, одиночество. И всему этому было одно имя — Боромир. Арагорн без конца повторял его имя, на его устах оно стало синонимом слова «люблю».       Боромир всё настойчивее пытался вырваться. Он скидывал руки Арагорна, пробирающиеся ему под одежду, вскидывал голову, отказывая в поцелуе, но открывал шею и снова попадал в плен. Вдруг судорога прошила его от макушки для пят, он задрожал, повис у Арагорна на руках и стал съезжать по стенке. Арагорну потребовалось лишь мгновение, чтобы понять, что произошло. Он опустил Боромира на пол, продолжая прижимать к себе, целовал теперь успокаивающе. Оказавшись между его разведённых коленей, он чувствовал горячую влагу на одежде и пульсацию в паху.       Боромир не открывал глаз, его голова лежала на сцепленных ладонях Арагорна. Он словно пытался притвориться мёртвым или надеялся, что стыд его и правда убьёт.       — Прости, я не хотел заходить так далеко, — прошептал Арагорна. — Посмотри на меня, пожалуйста.       Боромир выполнил просьбу. Глаза у него сделались тёмными, как весенней водой напитанные мхи.       — Ты не понимаешь, что наделал, — тихо сказал он.       — Я очень разозлился.       — Эркенбранд хотел только подразнить тебя.       — Зачем?       — Он спросил, есть ли что-то между нами, — губы у Боромира дрогнули, будто он пытался улыбнуться и не смог. — Я ответил, что нет, а он сказал, что мы лжём самим себе. И поцеловал. А потом сказал, что, если бы ты умел убивать взглядом, мы с ним были бы мертвы.       — Только он, — несмело улыбнулся Арагорн. — Не ты.       — А как же «убил бы, чтобы не отдавать»?       — Я не знаю, почему сказал это. — Арагорн в смятении тряхнул головой.       Какое-то время они ещё лежали на полу, потом Боромир настойчиво Арагорна скинул, сел, опёрся спиной о стену. Двое взрослых мужчин сидели под факелом в пустом коридоре и молчали. Длинная туника на Боромире скрывала следы случайного удовольствия на одежде, и взгляд был непроницаем. Он смотрел в одну точку, о чём-то думал.       — Продолжения не будет, — твёрдо сказал он, поймав взгляд Арагорна.       — Я не посмел бы, — ответил Арагорн.       — И уверен, что, если я вдруг передумаю и приду среди ночи, ты мне не откроешь.       — Да.       — Объясни мне, Торонгил, — в голосе Боромира слышалась усталость. — Почему мы оба знаем, как надо поступить, но всё катится псу под хвост, как только мы встречаемся?       — Должно быть этому название, — серьёзно ответил Арагорн. Но не продолжил, а Боромир не стал больше спрашивать.       Молчание стало гнетущим, а в глубине коридоров послышались далёкие шаги и разговоры. Боромир поднялся, держась за стену, отмахнулся от попыток Арагорна ему помочь. Он быстро овладел собой, глубоко вздохнул, отбросил с лица волосы. И без улыбки, спокойно и веско сказал:       — Прощай, Торонгил. Но знай — я всё ещё рад, что ты развёл костёр.       Его шаги давно стихли, но Арагорн долго стоял у стены под факелом и смотрел на огонь.