Одна короткая встреча

      Хальбарад нашёл Арагорна в Минас-Тирите. Тот сидел на веранде трактира у рыночной площади, курил трубку, пил эль и невидящим взором окидывал улицы вокруг. Думы его были далеко, у самых Чёрных Врат. Следы неуловимого Голлума вели туда, а вот выбрался ли гадёныш, пока неизвестно. Впрочем, ответы на все вопросы Арагорн получил почти сразу, как старый друг выпустил его из удушающих объятий.       — Как ты здесь оказался? — весело и удивлённо спросил Арагорн, и Хальбарад тут же вытащил из-за пазухи конверт. На сургуче, скреплявшем письмо, виднелся оттиск руны «Г».       — Вот! — Хальбарад протянул Арагорну письмо. — Ты же знаешь волшебников. Если Гендальф говорит «срочно», это значит мчаться надо так, будто у вас с лошадью у обоих горчица в заднице.       — Мне жаль твою лошадь, — Арагорн покачал головой и бросил взгляд на взмыленного коня. У бедняги до сих пор бока ходуном ходили.       — А меня нет? — возмутился Хальбарад. Он упал на скамью рядом с Арагорном и тут же увёл у него кружку.       — Ты свою участь сам выбрал.       Арагорн углубился в чтение письма, Хальбарад заказал ещё эля, холодного, из погреба. На дворе стоял конец марта, весна в этом году была необычно ранней и тёплой, в округе начинали цвести сады, а днём ощутимо припекало солнце.       Арагорну, впрочем, было не до прохладных напитков. Он читал письмо Гендальфа, и с каждой строкой по спине пробегал холодок. Старый волшебник сообщал очень тревожные новости. «Чрезвычайный интерес бродяг и разбойников возбуждает ныне Шир, — писал он. — Я велел Хальбараду усилить охрану его границ и присматривать за мостами и бродами на Брендивайне. Боюсь, наш враг мог узнать то, что мы пока подозреваем. Только одно существо во всём Средиземье, кроме нас, могло ему об это поведать. Увы, ты опоздал в своих поисках, Голлум попался». Арагорн выругался, проходящая мимо служанка чуть не уронила поднос и бросила на сквернослова грозный взгляд.       — Что такое? — тревожно поинтересовался Хальбарад.       — Ты не читал? — Арагорн отдал ему письмо, глотнул эля, наблюдал пару минут, как меняется в лице товарищ, читая послание.       — Вот тварь, — проворчал Хальбрад, возвращая письмо. — Допрыгалась, лягуха. Проще бы отделался, если бы от тебя не бегал.       — Я думаю, он жив, — ответил Арагорн. — Гендальф тоже так считает.       — Хочешь всё-таки его разыскать?       — Теперь ещё больше. Мы должны знать всё, что узнал от него Враг. Если это правда, если оно в Шире, Саурон поспешит вернуть своё. С Шира теперь нельзя глаз спускать. Очень хорошо, что с письмом меня искать поехал именно ты, оно не должно было попасть в чужие руки. Но гораздо спокойнее я бы был зная, что ты на севере и сторожишь границы.       — Я завтра отправлюсь в обратный путь, — кивнул Хальбарад. — Но ты зря волнуешься. Ребята наши воины славные, да и Элладан с Эльрохиром сейчас там, они приехали в один день с Гендальфом и обещали остаться, пока я в отъезде.       — Зря волнуюсь? — Арагорн горько усмехнулся. — Похоже, взгляды всего Средиземья теперь прикованы к крошечному краю зелёных холмов. Владыка Элронд посылает туда сыновей, Гендальф настоятельно просит усилить гарнизоны… Нет, не о бандитах на дороге идёт речь.       — Ну не двинется же туда армия Мордора?       — Пока нет. Гондор ещё жив. Но из Ангмара, из Дол Гулдура может нагрянуть нечисть. Я столкнулся пару лет назад с одним из Девятерых в Рохане, близ Хельмовой Пади, а говорят ещё троих видели в Лихолесье, они всё время вокруг старой башни ошиваются. Они заходят всё дальше на север. Их видели у Ирисных низин, где погиб Исильдур, как думаешь, что они искали? А теперь, если Голлум оказался сговорчив — а иного выбора у него не было — искать они будут целенаправленно.       Разговор, что и так вёлся почти шепотом, прервался, когда за соседний стол присела компания молодых ребят. Они все были при оружии, в лёгком походном доспехе, но на солдат мало походили. Арагорн припомнил, что наместник издал указ об обучении всех мужчин Гондора военному делу. На несколько недель в гарнизоны Минас-Тирита, Осгилиата, крепостей на побережье призывали пахарей и ремесленников, снабжали оружием и кольчугами, учили сражаться. Гондор собирал все силы, какие есть.       — Мороз по коже, как подумаешь, — тихо сказал Хальбарад, глядя на них, — что все события последних тридцати лет это только цветочки.       — Скоро время ягодок, — мрачно кивнул Арагорн. — Мордор почти вернул себе прежнюю силу. Ещё лет десять, и разразится большая война.       — А Саруман всё ещё говорит, что беспокоиться не о чем?       — Да.       — Хорошо, что Денетор его не слушает.       — Зато его слушает Теоден, — Арагорн вздохнул, вспоминая свой последний визит и невольное участие в гондорском посольстве. — А что до Денетора… Он всегда был чуток параноиком, а в последние годы уже и не чуток. Но сейчас Гондору это только на руку. Видишь этих ребят?       — Вижу. Знаешь как легко узнать, что пересёк границу Гондора, когда со стороны Рохана едешь?       — По заборам?       — Заборы? — Хальбарад хмыкнул, покачал головой. — Это такие частоколы, что конницу остановят. Стены вокруг каждой деревушки, рвы и канавы, грохот кузниц. И меч на крючках над каждым крыльцом. Что это значит, кстати?       — Это значит, что воин дома, меч над воротами, а плуг в поле. Меч будет снят, когда придёт война, когда в поле удобрять всходы начнут кровью.       Следопыты снова замолчали. Арагорн вертел в руках потухшую трубку и думал, сколько горя принесут ближайшие годы. Если даже уютный уголок полуросликов далеко на севере перестал быть безопасным, в Средиземье не останется мест, не тронутых войной. Приближается страшное время, на востоке зреет угроза, ранее невиданная.       Мордор почти перестал терзать Гондор, разве что ещё продолжались мелкие стычки в Итилиэне. А между тем, пиратский флот, что Арагорн с Имрахилем предали огню тридцать лет назад, отстроен заново и стал ещё больше. Они разоряют харадские побережья, но не суются в Гондор — потому что им велено не обнаруживать себя. Орки пытаются переправляться через Андуин севернее, но там Гондор тоже держит заставы и пока отбивает атаки. Но что будет, если Враг ударит в полную силу, если Белая цитадель падёт?       Пиратский флот обогнёт беззащитный берег и поднимется до самых Серых гаваней. Эльфам отрежут путь в Валинор. И у Саурона найдётся сил пригнать такую бурю, которая поднимет корабли по Бруинен до самого Ривенделла. Что там говорил Хальбарад, не собирается Саурон атаковать Хоббитон всеми ордами? Если Кольцо там, он за ним придёт.       — Завтра я отправлюсь с тобой, — сказал Арагорн Хальбараду. — Но пойду восточным берегом Андуина, загляну к Чёрным вратам. Если Голлум жив, если его отпустили, он ещё слаб и нерасторопен, будет шанс его изловить наконец.       — Я думал, что найду тебя у Врат, а не в трактире в Минас-Тирите, — лукаво ухмыльнулся Хальбарад.       — Я приехал сегодня и завтра собирался уходить, — уклончиво ответил Арагорн, отвёл взгляд, словно его поймали на преступной праздности и стыдят. Потом вздохнул и сказал правду: — Боромиру сегодня тридцать один год исполняется.       — О, я так и думал, что дело в нём, — Хальбарад рассмеялся и хлопнул ладонью по столу, чем привлёк внимание соседей. Он тут же понизил голос, склонился ближе к Арагорну. — Он же вроде в Осгилиате.       — Сегодня должен вернуться домой.       — Его отец устраивает праздник?       — Нет. Денетор отстраивает два перевала в горах на тот случай, если Минас-Тирит придётся оставить. Так что у него нет ни денег, ни времени на праздники. Его даже нет в городе.       — И ты решил скрасить имениннику одинокий вечер?       — Я просто хотел его увидеть.       Хальбарад больше ничего не спрашивал. Арагорн был ему благодарен за молчание. Не слишком многое он рассказал ему о прошлой встрече с Боромиром — про спасение ночью, про проблемы большой политики и разочаровании в ней сына наместника упомянул, но не про встречу в коридоре, и не про шутки Эркенбранда. Впрочем, Арагорну, как всегда, казалось, что Хальбарад понял гораздо больше, чем друг ему рассказал.       Попадаться на глаза Боромиру Арагорн не планировал. Он не был уверен, что они расстались друзьями. Тот силой взятый поцелуй, краткий миг неконтролируемой страсти должен был сильно уязвить гордость Боромира, а он ей дорожит. В гордость он одет как в броню и не прощает унижения.       Но кто в тот день унизился больше? Арагорн множество раз возвращался мыслью в тот коридор, в пятно плещущего света под факелом, снова целовал Боромира, заглядывал в глаза, снова заставлял его поддаваться ласкам, стонать и выгибаться, вымаливал прощение. Прощение за недоверие, подозрение, ревность. За ложь, разлуки, безвестие.       Однажды, очень давно, Хальбарад сказал, что никто не обязан отвечать на признание в любви, если об этой любви не просил. Ничьи чувства не делают человека должником, если сердце молчит и не хочет ответить. Так он пытался утешить Арагорна, терзаемого тревогами от слов шестнадцатилетнего мальчишки. Но с тех пор прошло много лет. «Не обязан» превратилось в «хочу», в самое сильное, мучительное желание сердца, но время упущено.       И всё же Арагорн продолжал на что-то надеяться. Растущая мощь Мордора и страшила его, и давала надежду. Быть может, в самый чёрный час Средиземья, когда тьма победит, будет уже не важно, кто каким именем назывался. Или в час радости, когда падёт Враг, всепобеждающий свет уничтожит тень недомолвок и лжи, и Боромир примет его новое имя и предназначение.       Но до тех пор — сколько лет ещё бежать прочь от белых знамён, и возвращаться назад, не в силах совладать с собой? Боромир может сколько угодно стыдить себя за то, что его в судорогах сладострастия скручивает от одних поцелуев, но это не идёт ни в какое сравнение с той одержимостью, что рождалась в душе Арагорна. С каждой новой встречей какая-то часть его настойчивее желала отказаться от всего, что было с таким трудом создано, уничтожить все пройденные дороги и остаться рядом с Боромиром. Сделать это будучи Арагорном нельзя, значит его надо было похоронить и остаться Торонгилом.       Это тоже невозможно, Арагорн знал. Долг, что был связан с его именем и кровью, был больше чем долгом одного человека. Это обязательства целого рода, нескольких десятков поколений. Это жертвы и труды многих людей, эльфов, пролитая кровь и слёзы. Арагорн как никто понимал это. Возможно, понял бы и Боромир, если бы знал правду. Если бы много лет назад, протягивая руку мальчику с деревянным мечом, Арагорна назвал другое имя.       Обо всём этом Арагорн думал, бесцельно бродя по рынку. Ошиваясь здесь, он мог приглядывать за воротами, ему хотелось просто увидеть Боромира, когда тот будет возвращаться. Мельком, один взгляд. Просто убедиться, что он не разучился улыбаться, что у него всё хорошо.       Вечерело, торговцы на рынке всё активнее зазывали народ, стремясь избавиться от товара. Особенно в лавочках с съестным. Но Арагорн, сам того не заметив, набрёл на ряды текстильщиков. Тут продавали ткани, шитьё, кружева, ленты. Публика здесь, в основном, вертелась женская, а на Странника в потёртых и заплатанных одеждах и вовсе внимания не обращали. Но одна бойкая старушка, торгующая тонкими тканями, выцепила его из толпы.       — Что присматриваете, сударь? — спросила она, поднимая повыше фонарь, чтобы был виден весь прилавок, заваленный товаром. — Рубашки, кальсоны, тонкое бельё. Есть муслиновые сорочки, господин. Скоро лето, пригодятся.       — Какие сорочки, о чём вы, — отмахнулся Арагорн. — Вы видите, во что я одет?       — Э-э-э, у меня глаз намётанный, — усмехнулась старушенция. — Вы человек благородный, а что одеты худо, так-то дороги и время. Плащик у вас хороший, и сапоги недешёвые.       — Были, да. Очень давно, — ответил Арагорн. Он собирался уже пройти мимо, но бросил взгляд в угол, где лежали свёртки в тонкой бумаге. — Впрочем, я правда хотел бы подыскать подарок.       — Девушке? — тут же оживилась старушка.       — Нет. Другу.       — Воин? Купец? Из благородных?       — Воин. Из благородных.       — А сложением он как? — старушка начала перебирать вещи, поглядывая на Арагорна с хитрецой, словно уже знала, что ему предложить.       — Почти с меня ростом, но чуть шире в плечах.       Арагорн ждал, что торговка вытащит показать плащи, перчатки, портянки, на худой конец. Но нет, она порылась в сундуках и вытащила свёрток в коричневой бумаге. В нём оказались тонкая нательная рубашка и штаны из той же материи, длинной чуть ниже колена.       — Смотрите, какая красота, — принялась старушка нахваливать товар. — Внучка моя вышивала, она первая мастерица на весь Минас-Тирит. А материал? Батист, нежнейший и прочный, такая вещь прослужит долго.       — Батистовые подштанники солдату? — усмехнулся Арагорн.       — Ничего вы не понимаете, — махнула на него рукой старушка. — Это не для того, чтобы сейчас носить. Это чтобы на дне сундука лежало и ждало день, когда пригодится. — Взгляд женщины из весёлого и лукавого вдруг сделался глубоким и печальным. — Ваш друг, раз из благородных, вероятно, молод и не женат. Знаменитых свадеб у нас давно не было. Что в жизни у них сейчас есть, у молодых? Только война. Я знаю, о чём говорю, у меня два сына и внук в гарнизоне. А вот это, — она протянула Арагорну свёрток с бельём, и тот молча его взял. — Это обещание, что однажды будет иначе. Берите. Я подарок положу ещё.       С этими словами она вытащила из коробки и положила поверх сложенной рубашки чулочную подвязку. Тонкую кружевную подвязку, расшитую мелким розовым жемчугом.       — Это для невесты, которая однажды будет. Обязательно будет, а значит нужно дожить до свадьбы.       Губы у старушки дрогнули, она на миг отвернулась. Арагорн молча достал кошель и отдал больше, чем стоили бельё и подвязка, не слушая возражений быстрым шагом пошёл прочь от лавочки, пряча под плащом свёрток.       Шагая вдоль улиц, Арагорн вглядывался в лица людей внимательней и понимал — здесь никто не обманут ранней весной и мнимым затишьем Мордора. Он видел в глазах гондорцев волю, силу, решимость, но всё меньше надежды.       Ноги сами вынесли его к самой вершине крепости, к Белому древу, фонтану и Дому Наместников. Стража в молчании несла караул у высохшего дерева. Это тоже уже не надежда, а долг. Солдаты могут не верить, что однажды дерево оживёт и даст новый росток, но они будут защищать его и умрут здесь, если придётся. Люди могут не верить, что сбудутся предания, но они носят на груди герб с семью звёздами и короной — в честь короля, которого давно нет. И наместник может как угодно относиться к бродяге из угасшего рода, но себя королём не назовёт.       Арагорн поднял голову и посмотрел в небо. Высоченный шпиль башни пронзал облака, сиял золотом и красной медью в лучах заходящего солнца. Где-то там, на верхних этажах Дома были комнаты Боромира. Он давно оставил те уютные светлицы, где жил с матерью и маленьким братом, теперь его дом здесь. Но бродягу туда не пустят. Имя Торонгил тут уже никому ни о чём не говорит и ничего не значит. Арагорн повернул назад. Пройдя знакомым переулком мимо казарм, он нашёл то место, где улица упиралась в стену. И перелез через неё, как обычно, не утруждая себя поисками калитки.       Здесь всё было таким, как он помнил. Старый сад, маленький фонтанчик, булыжник, поросший мхом, покосившееся крыльцо деревянной веранды. На дверях был засов, но без замка, Арагорн его легко снял. Дверь отворилась бесшумно.       Следы в пыли, уже чуть припорошенные, но довольно чёткие, говорили, что не так давно эти комнаты кто-то навещал. Гость побывал в кухне, даже словно бы что-то готовил. Или, что вероятнее, открывал здесь вино и резал хлеб. Потом он с бутылкой и бокалом прошёл в спальню леди Финдуилас, но ничего там не тронул. И наконец зашёл одну из детских комнат.       Что это комната Боромира, Арагорн был уверен. Кровать здесь была уже на взрослого человека, а у окна примостился письменный стол — читать и писать Боромира учила мать. На столе пыли практически не было, зато виднелись несколько подсохших, но довольно свежих чернильных пятнышек.       Повинуясь какому-то зову, Арагорн сдвинул в сторону стол и провёл рукой по стыкам досок на полу. В одном месте от его движения дощечка легко отъехала в сторону, её пазы расшатались. Арагорн вынул её и несколько соседних почти без усилий. Под досками в небольшом углублении лежала железная коробка с витиеватой росписью, с олифантом на крышке. А под ней — пачка конвертов, перетянутых шпагатом.       Сидя на полу у стены, Арагорн открыл коробку и высыпал перед собой целый ворох бумажных клочков. Соединив самые крупные, в начале листа, он прочёл: «Минас-Тирит, лето 2991 года Т.Э. Здравствуй, Торонгил, Друг моего деда, матери и мой».       Арагорн вспомнил худую мальчишескую спину с зажившими, но ещё свежими следами розог. Боромир сказал, что это из-за письма, и вот оно, то самое письмо, написанное почти двадцать лет назад. Текст почти не сохранился, бумагу смяли и порвали дважды — первым был Денетор, а потом… сам Боромир? Когда это случилось?       Арагорн достал нож и разрезал бечевку, скрепляющую пачку других писем. Эти были целы и написаны гораздо позже. Первое было датировано 98 годом. На целых трёх страницах разворачивалась трагедия, которую Боромир Другу описывал в красках. Он всё ещё называл Торонгила Другом и рассказывал, что был помолвлен с девушкой, которую любил. Но отец посчитал его слишком юным, а девушку слишком низкого происхождения. По договорённости с её отцом девицу поспешно выдали замуж за одного из офицеров Цитадели. А через год Боромир встретил её уже с ребёнком и няней, увидел, что она счастлива и любит мужа. И про себя понял, что рад за неё, но больше ничего не чувствует.       Потом были ещё письма. Сразу после оспы, когда Боромир вернулся в Минас-Тирит. Он описывал сон, приснившийся ему в самую тяжёлую ночь болезни. Он всё помнил и всё знал про поцелуи и слёзы Арагорна.       В той пачке было много писем. Иногда они состояли всего из одной строки. «Скучаю» и «Пожалуйста, просто будь жив». Боромир перестал писать «Друг» как обращение, и больше не подписывался «твой друг». В начале осталось только «здравствуй, Торонгил», а в конце «твой».       «Я всё ещё рад, что ты развёл огонь, — так начиналось последнее письмо. — Иногда я думаю, сколько раз ты бывал в подобной опасности и выбирался живым. Харад, Мордор, северные пустоши — ты ведь путешествовал и там. И я всегда это знал. Но знать это одно, а увидеть своими глазами… Ты часто мне снился и раньше, был ласков, зол, холоден или страстен. Но теперь я вижу тебя мёртвым. Просыпаясь, вспоминаю, что успел, но это успокаивает лишь на день. Я не могу просить тебя о встрече, я звал тысячу раз — ты не приходишь. Но приходи ко мне в сны, пожалуйста. Приходи злым, равнодушным, насмехающимся. Только живым».       Арагорн тяжело вздохнул и почувствовал привкус соли и горечи в горле. А потом услышал шорох и поднял взгляд от письма, что ещё держал в подрагивающих пальцах. В дверях комнаты, сложив руки на груди и привалившись плечом к косяку, стоял Боромир.       Арагорн открыл было рот, хотел что-то сказать, но слова застряли в горле. Просить прощения за вторжение, за тайник, или за сны и письма без ответа? Боромир уловил этот взгляд, покачал головой.       — Ничего. Эти письма тебе и предназначались, за всё остальное ты не в ответе, — сказал он, будто всё несказанное прочитал у Арагорна на лице.       — Если бы я мог их получать вовремя, — вздохнул Арагорн складывая в конверт последнее письмо.       — Если бы я мог получать ответ, — вторил ему Боромир.       Он всё так же стоял в дверях и наблюдал. Арагорн сложил конверты и перевязал верёвкой, высыпал обрывки первого письма в банку и закрыл, всё содержимое тайника вернул на место и вставил в пазы дощечки. Потом Боромир прошёл в комнату и помог вернуть на место тяжёлый стол.       — Как ты узнал, что я здесь? — спросил Арагорн, обнадёженный его спокойствием.       — Тебя сдали, — усмехнулся Боромир. — Прямо сейчас твой друг Хальбарад сидит в трактире «Добрый страж» и рассказывает байки о тебе моему дяде Имрахилю.       — Он очень пьян? — с опаской спросил Арагорн.       — Нет, похоже ему просто скучно. Если поспешишь, успеешь прервать. А то он скоро дойдёт до историй про то, с каким серьёзным лицом ты в детстве на горшке сидел.       — Я переживу, — рассмеялся Арагорн.       — А моего дядю тебе не жаль? — спросил Боромир. На его губах мелькнула тень настоящей улыбки, взгляд теплел.       — Он свою участь сам выбрал, — ответил Арагорн. И подумал, что так оно и есть. Имрахиль остался с Хальбарадом, чтобы не искать вместе с племянником Торонгила и не позволить самому Хальбараду отправится на поиски. Друзья сознательно оставили их с Боромиром вдвоём.       — Но как ты узнал, что я пойду сюда?       — Не знал, — Боромир покачал головой. — Я просто прихожу сюда, когда хочу побыть один.       — Прости, я сейчас же уйду, если прикажешь, — поспешил ответит Арагорн.       — Я прикажу тебе остаться, — ответил Боромир. Он бросил взгляд на кровать, где лежали перчатки Арагорна, плащ и сумка. И свёрток в коричневой бумаге. — А это что?       — Это… подарок. — Арагорн замялся на мгновение. Идея преподнести Боромиру в качестве подарка такую личную вещь как комплект дорогого белья, уже не казалась ему хорошей. Будь они просто друзьями, всё выглядело бы иначе. — Я не знал, что тебе подарить, но хотелось оставить что-то на память.       — Да уж, память. — Боромир развернул бумагу и коснулся тонкой вышивки на манжете рубашки. — Как будто я могу забыть.       — Это взамен тех штанов, что пострадали по моей вине, — попытался отшутиться Арагорн.       — Не в первый раз и не в последний, — ответил Боромир. Он не смотрел на Арагорна, продолжал разглядывать подарок, касаться тончайшей нежной ткани рукой, и не похоже было, что ему не нравится. Но разворачивая складки он наткнулся на подвязку, и вот тогда поднял голову. — Что это, Торонгил?       Взгляд его был прям, ясен, на губах играла неуверенная улыбка, а на щеках, тронутых первым весенним загаром и россыпью веснушек, появился румянец. Честное слово, купить подвязку стоило хотя бы ради этого взгляда.       — Это старушка положила, для твоей будущей невесты, — ответил Арагорн, любуясь смущением. — В знак, что придёт однажды день мира.       Боромир фыркнул, отвернулся, хотел бросить подвязку в пакет, но передумал и снова зажал её в руке. Он минуту стоял в молчании, всё разглядывал витиеватый узор из жемчужин. Потом снова поднял взгляд на Арагорна.       — Ты веришь, что он придет, этот день мира?       — Да.       — Что ж, — Боромир шагнул мимо Арагорна к столу, отодвинул стул, поставил на него ногу и сбросил с колена полы туники. Он обвязал бедро подвязкой прямо поверх штанов и мгновение разглядывал это странное сочетание грубого, хоть и тонкого сукна и кружева. Потом опустил тунику и повернулся к Арагорну. — День мира наступит сегодня. Один день. Ты ведь приехал из-за меня? Не через семь лет, не через пять, а всего полтора года, да ещё и с подарком.       — Да, — снова ответил Арагорн. — Никакие дела не вели меня сегодня через Минас-Тирит.       — В таком случае мы отпразднуем мой день рождения как полагается. Только ты и я. Мы будем пить вино, есть мясо, ты мне что-нибудь споёшь. Уверен, у твоего друга найдётся историй для дядюшки на всю ночь, нас не будут искать. Утром можешь проваливать на все четыре стороны, но сегодня я прикажу тебе остаться.       — У тебя не будет из-за меня проблем? — спросил Арагорн. Он пытался казаться собранным, но спокойным, хотя все его мысли были сейчас под бордовой туникой.       — Отца нет в городе. Даже если доложат, что я кого-то приводил — это не его дело, он утратил право вмешиваться в мою личную жизнь давным-давно. — С этими словами Боромир бросил Арагорну его плащ, подхватил свой подарок и вышел во двор, где ждала лошадь.