Одна короткая встреча

      Меньше всего Арагорн ждал встретить в пустошах близ врат Мордора человека. И уж совершенно точно нет — Боромира.       Спустя почти пять лет с их последней встречи, Арагорн снова вернулся на юг в поисках Голлума. На севере теперь тоже бушевала война, уступающая масштабами противостоянию Гондора, но разоряющая и кровавая, так как ни постоянной армии, ни укреплений у севера не было. Дунэдайн мужественно сдерживали натиск тварей, надвигающихся из Гундабада, но их сил было недостаточно, чтобы отбросить врага назад и устрашить. Арагорн почти не отлучался за эти годы из Арнора.       Но вопросы требовали ответов. В частности — что за колечко, дарующее способность к невидимости, хранится в старых сундуках мистера Бэггинса? Откуда оно взялось, кто его прежний хозяин, как оно к нему попало? Сам старый хоббит рассказывал, что получил кольцо в пещере Голлума, выиграл в «угадайку». Но если это то самое Кольцо, рассказ Бильбо противоречил природе магической вещи. Вряд ли прежний хозяин расстался бы с Кольцом так просто, поставил бы в игре и спокойно отдал победителю. Гендальф не давил на старого друга, но правду выяснить хотел и настойчиво просил Арагорна изловить Голлума, чтобы узнать его версию произошедшего.       А кроме того, снова пуститься в путь Арагорна заставил рассказ Гендальфа о библиотеках Минас-Тирита. Точнее, что он там не единственный гость. Сам наместник, неохотно давая разрешения на поиски неведомого, обмолвился, что волшебники повадились в его книгохранилища — а это значило, что Саруман тоже ведёт поиски, чем не торопится делиться с Советом.       Днём Арагорн прочёсывал окрестности северного Итилиэна, время от времени выходил на горное плато к самим Чёрным вратам. Ночью же старался забраться повыше, чтобы не столкнуться с отрядами орков, беспомощных днём, но очень опасных ночью, и слушал. Голлум был где-то поблизости. Он выходил в рассветных сумерках или в начале ночи, потому что тоже не любил солнце, как орки, но орков боялся.       В один их таких вечеров, когда Арагорн уже устраивался на бдительный ночлег в маленькой пещерке на склонах теснины, он услышал звук схватки совсем рядом. Орочий отряд, небольшой, всего около дюжины, он пропустил по дороге впереди себя с час назад и успел уйти с их тропы, свернув в лабиринт ущелья. Похоже, орки не ушли далеко и нашли себе добычу. Это мог быть и Голлум.       Ругаясь, что паршивца придётся теперь ещё и отбивать, Арагорн бросился на звук. Солнце ещё не село, только закатилось за холмы, небо розовело, и орки ещё были слабы — тем более странно, что они ввязались в драку в такое время. Разве что были совершенно уверены, что дело плёвое. Спрятавшись за уступом, Арагорн присмотрелся к мельтешащим в драке тварям. И с ужасом узнал в самой гуще Боромира.       Он был один, одет в лёгкий походный доспех, сражался полуторным мечом и щитом, одного за другим сваливая орков за землю. Мордорские мелкие твари ему даже до плеча не доставали, они визжали, пытались ранить высокого воина своими кривыми клинками и валились на землю обезглавленными и разрубленными. Самонадеянность никого до добра не доводила. Видимо, раньше эти твари с воинами Гондора в рукопашной не сталкивались и опрометчиво решили, что один воин — забава.       И всё же Арагорн отметил в движениях Боромира какую-то неуверенность. Он бил словно наугад, широко замахивался, и удар не всегда находил цель, хоть это оркам не облегчало участи. Быть может, его всё-таки зацепили, он ранен и слабеет. Арагорн не мешкая более ни секунды, выхватил меч и бросился на помощь.       Боромир даже не удивился. Он мазнул взглядом по лицу Арагорна, поморщился, снёс голову очередному орку, отвернулся. Они встали плечом к плечу, и вдвоём вмиг разделались со всей стаей, в последнего из орков вонзилось два меча сразу. Арагорн улыбнулся, повернулся к Боромиру, хотел уже радостно его поприветствовать, отругать, спросить, что тот вообще делает в Мордорских пустошах. Но неожиданно окровавленный меч упёрся ему в плечо.       — Кто ты? — спросил Боромир. Он не смотрел в лицо Арагорну, только на лезвие своего меча.       — Кто я? — недоверчиво переспросил Арагорн. На мгновение ему показалось, что он обознался и перед ним другой человек. Потом пришла мысль, что Боромир зол на него, усталость от бесконечных разлук в его сердце взяла верх над любовью. — Ты меня не узнаешь? — тихо сказал Арагорн, стараясь поймать взгляд Боромира.       — Торонгил? — Боромир удивлённо вскинул голову, но всё равно смотрел куда-то мимо.       Страшная догадка поразила Арагорна. Он вглядывался в лицо Боромира и понимал: он ничего не видит. Белки его глаз были залиты кровью, полопались все сосуды, даже внутри серо-зелёной радужки плескалась кровь. Остатки какой-то склизкой тёмной жидкости виднелись на его лице, в этом месте кожа покраснела. Боромир был слеп, он сражался в полной темноте.       — Что случилось? — торопливо спросил Арагорн, делая шаг к Боромиру, забирая у него меч.       — Одна из этих тварей что-то плеснула мне в лицо, — глухо ответил Боромир. Он опустил голову, теперь прятал от Арагорна взгляд изувеченных глаз. Он стянул перчатку, попытался потереть глаза, но лишь ещё больше внёс туда яда. Из груди его вырвался сухой всхлип.       — Я знаю, что они плеснули, — сказал Арагорн. Он поймал руку Боромира, сжал его ладонь в своей, чтобы не позволить прикасаться к лицу. — Этим ядом они смазывают клинки и стрелы. Он не смертелен, но вызывает жжение и боль, так что пустяковая царапина причиняет большие страдания.       — Только это не царапина, — ответил Боромир. — Лучше бы они меня убили!       — Ты не дал им такого шанса, — с улыбкой ответил Арагорн. Он обхватил Боромира за плечи, притянул к себе, своей перчаткой стёр остатки яда с его лица. — И у этого яда есть противоядие.       — У тебя?       — Нет. Оно растёт у нас под ногами. Травы очень простые, я соберу их и в два счёта приготовлю лекарство.       — Этого не может быть, — Боромир закрыл лицо руками, помотал головой. В его голосе слышалось отчаяние, похоже, он даже не слышал слов про лекарство. — Это всё сон. Слепота и ты… Один их моих кошмаров, разбавленный опоздавшим чудом…       Арагорну очень хотелось сказать что-то вроде «дунэдайн не опаздывает, он всегда появляется тогда, когда положено», но удержал слова, рвущиеся с языка. Он прижимал к себе Боромира, гладил его по лицу, по плечам и спине, просто ждал, пока он успокоится. Ничто не могло напугать Боромира с самых ранних лет — ни зарево зла, встающее над горизонтом, ни вражеская сталь, ни орочьи полчища, ни варжьи клыки — ничто, кроме увечья. А теперь ему страшно. До дрожи, до слёз страшно, что меч в его руке отныне бесполезен.       — Я приготовлю лекарство, — повторил Арагорна тихо, почти касаясь губами уха Боромира. Они стояли, крепко обнявшись, среди тишины, накрывшей скалы. Ни птицы, ни звери не жаловали эти земли, а мёртвые орки молчаливы как мёртвые камни. Казалось, вслед за слепотой стража Белой башни мир оглох. — Уже утром ты вновь сможешь различать свет и тьму, а через неделю и не вспомнишь, как ночь опустилась раньше времени.       — Вот тогда и поверю, что ты мне не снишься, — так же тихо ответил Боромир. — Когда я думал, что никогда тебя больше не увижу, я иначе это представлял.       — Ты увидишь, — уверенно сказал Арагорн.       Он увёл Боромира за собой в ту пещерку, где собирался остановиться на ночлег. Она была мала, но вместила двоих человек. Потайной костёр развели за выступом, чтобы орков не привлёк свет, вход занавесили плащом Арагорна, оставив небольшую щель для дыма. Да и дыма-то почти не было, сухое дерево горело без треска ровным ярким пламенем. Только Боромир огня не видел.       Он протягивал руки к огню и отдёргивал пальцы, когда становилось невыносимо горячо. Он справился с огнивом сам, но Арагорну пришлось сказать ему, когда появилась искра, и помочь перенести теплящийся огонёк на хворост. У Боромира был с собой зимний плащ, толстый, широкий, подбитый мехом, у Арагорна нашлось одеяло. Положение можно было назвать уютным — свет, тепло, постели, котелок над огнём и верный товарищ. Уютным, если бы один из них не плакал кровавыми слезами.       Боромир всё время тянулся руками к лицу. Он ощупывал веки, касался сквозь них глаз, пытался потереть. Должно быть, это странно — боль почти прошла, крови на коже нет, розоватой влагу на веках делали остатки яда, но не раны. И если на глаза надавить ладонью, во тьме начинают вспыхивать цветные круги. Всё, как всегда, только тьма не заканчивается. Огонь трещит рядом, но его не видно, любимый человек зовёт по имени, но его тоже словно бы нет.       — Мне придётся отлучиться, — сказал Арагорн с горьким сожалением в голосе. — Надо собрать травы. Я быстро.       — Я не беспомощен, — ответил Боромир.       — Конечно. — Арагорн коснулся плеча Боромира, памятуя о том, что жестов он теперь не видит. — Просто предупреждаю, чтобы ты не думал, будто я ускользаю тайком.       — Новости, — проворчал Боромир. — Обычно ты именно так и делаешь.       — Не тогда, когда нужен тебе, — возразил Арагорн.       — Да, прости, — Боромир снова отвернулся и провёл по лицу ладонью.       Невозможно было сказать с уверенностью, просто ли слезятся у него обожжённые глаза, или он взаправду плачет. Что-то большее, чем просто отчаяние от раны почудилось Арагорну в сгорбленной его фигуре. Боромир сидел в стороне от входа, привалившись к стене пещеры, низко опустив голову.       — Я скоро, — повторил Арагорн и вышел, чуть откинув закрывающий вход плащ.       Он шёл быстро, без факела — даже без огня лунная ночь была светлой и ясной, зоркому взору следопыта не нужен был другой свет. Свет звёзд, такой редкий в моргульских горах, распугал и орков — вся долина, на закате полнящаяся криками, рычанием и взвизгами, теперь была погружена в молчание. Орки трусливы и неорганизованны, только жёсткий приказ волевого командира может заставить их атаковать строем. Вряд ли за стенами Мордора сейчас таких обилие. Весть, что самонадеянный отряд погиб, столкнувшись со всего одним-двумя людьми, тоже уже разнеслась по долине. Так что ночь обещала быть тихой.       Арагорн быстро набрал нужные травы — неприхотливые и низкорослые, они смогли выжить даже там, где ничто не растёт. Была в этом какая-то ирония — искать и находить средство против вражьего злого умысла у самых Чёрных врат. Возвращаясь, он набрал ещё воды из родника.       А в пещере его ждал неприятный сюрприз. Пол был залит горячей водой, там же валялся перевёрнутый котелок, Боромир рядом шипел сквозь зубы. Он резко и испуганно обернулся, услышав шаги, но за мечом не потянулся. Он испугался именно Торонгила, вернувшегося так не вовремя и заставшего его оплошность.       — Что ты пытался сделать? — спросил Арагорн, подбирая ещё горячий котелок.       — Вода закипела, — коротко бросил Боромир. Арагорн заметил, что он прячет правую руку. — Хотел убрать с огня.       — И обварился, — добавил Арагорн, поймал его за ладонь и поднял руку к свету.       На тыльной стороне ладони виднелись пара красных пятнышек. Совсем небольшие, видимо, попали только брызги. Арагорн вздохнул, Боромир смутился ещё больше. Но не отнял руку. Арагорн подул ему на ладонь, потом едва касаясь, дотронулся до ожога губами.       — К утру заживёт, — сказал он. — А пока будем лечить то, что посложнее.       Боромир больше не пытался проявлять самостоятельность. Совершенно поникший, он сидел подле Арагорна, только прислушивался к тому, что тот делает. Арагорн же по новой наполнил котелок, мелко настриг собранные стебли, листья и коренья, всё это отправил медленно закипать и вариться под крышкой. По пещере поплыл горьковато-пряный аромат трав.       — Можно спросить? — Арагорн краем глаза рассматривал Боромира, пока возился со снадобьем.       — Спрашивай, — буркнул Боромир, видимо, догадываясь о предмете вопроса.       — Что ты делаешь один на пустошах у Чёрных врат?       — Хотел посмотреть, — уклончиво ответил Боромир. — Я пролежал на склоне прямо напротив ворот весь день. Смотрел, как они открываются, как маршируют харадские армии.       — Но зачем? Ты штурмовать врата собрался, что ли?       — Нет, — Боромир, опустив голову, смотрел на сцепленные в замок руки. Точнее, смотрел бы, будь у него зрение, а теперь лишь по привычке пялился туда, где, согласно картинке в разуме, руки были. Это злило его ещё больше. Он откинулся на спину, вытянулся на плаще, закрыл глаза. — Нет, штурмовать врата нельзя. Нет у нас таких сил.       — Однажды знамёна Гондора уже побывали на тех холмах, — напомнил Арагорн.       — Знаю. Но это было давно. Слишком давно. — Боромир помолчал минуту, потом снова сел. Он не мог держать глаза закрытыми, смотрел невидящим взором перед собой. — Мордор теснит нас всё больше. А у нас нет сил ему ответить. Только обороняться, бесконечно обороняться. И бесконечность для нас скоро кончится. А что потом? От Гондора останутся руины, ничто больше не защитит Средиземье!       — Я уверен, в Средиземье найдётся сила, способная противостоять Врагу.       — Ты видел эти ворота? Нет такого тарана, что пробил бы там брешь. Нет таких катапульт, чтобы горящие камни через горы перекидывали.       — Самое грозное оружие не тараны, и не катапульты, — мягко сказал Арагорн. — Оружие, не знающее поражения — здесь. — Он протянул руку и положил ладонь Боромиру на сердце. Спустя мгновение поверх его руки легли пальцы Боромира.       — Ты правда веришь в это? — спросил он. — Счастливчик. Я не знаю, во что верить мне.       Боромир замолчал, Арагорн тоже не произносил ни слова. Он так и не отнял руку от его груди, согревал сердце своей ладонью, потом свободной рукой подобрал край плаща, лежавший на земле за их спинами, и набросил Боромиру на плечи. Тихонько стучала крышка котелка, под которой медленно булькало ароматное варево, потрескивал огонь.       — Я видел сегодня око Врага, — тихо сказал Боромир, нарушая почти уютное молчание. — Я лежал на склоне холма у ворот, они были прямо передо мной. Когда ворота широко открылись, чтобы пропустить большой отряд со стенобитным орудием, я увидел башню. Она стоит вдалеке от стены, за закрытыми воротами её не видно. Но в ту минуту я видел и её, и огненное око на вершине.       Арагорн крепче обнял Боромира за плечи, но ничего не сказал. Ему не хотелось ни спрашивать, ни торопить с рассказом. Он знал, о чём Боромир говорит, мог представить те смятение и тревогу, которые поселились в сердце отважного стража Белой башни после встречи взглядом с башней Чёрной.       — Враг не видел меня, — продолжил Боромир. — Вряд ли он вообще мог подумать, что гондорский разведчик будет присматривать за воротами. Да и я не отношусь к числу тех, кто может его встревожить. Он лишь мазнул огненным взглядом по краю холмов. Но в тот миг, когда луч достиг моего укрытия, мне показалось… Показалось, что я горю в кипящей лаве и замерзаю в снегах одновременно. Внутри было так жгуче-холодно! Отчаяние, наверно, самая болезненная из ран.       — Часто смертельная, — тихо ответил Арагорн. — Но ты из этой битвы вышел невредимым.       — Не думаю, — Боромир покачал головой. — Я всё ещё помню эту боль.       — И ты не опустил меч даже тогда, когда свет померк. Ты различал зло и казнил, хотя оно так искусно пряталось. И не снёс голову другу в запале. — Арагорн улыбнулся, и улыбка проникла в его голос, Боромир её услышал и улыбнулся в ответ.       — Я услышал другое дыхание, — ответил он. — И звон меча. У орков очень плохие мечи, они так не поют.       — Можно верить, что помощь придёт, не видя друга. Можно знать, что солнце встанет, и в самый чёрный час ночи. Истинное зрение порой доступно лишь сердцу.       — И всё же я очень хотел бы вернуть себе неверный взор своих глаз, — поморщился Боромир. Он всё ещё выглядел подавленным, был бледен, хмурился, но слова Арагорна его успокоили. Хоть немного.       — Давай тебя подлатаем, — согласился Арагорн и придвинул к себе котелок и сумку.       Он промыл Боромиру глаза тёплым отваром, потом велел лечь, и тот устроился головой у него на коленях. Арагорн прикладывал к обожжённой коже век травянистые компрессы, менял их, когда остывали. В какой-то момент Боромир чуть повернул голову и вдруг замер, даже дышать перестал. Потом медленно протянул руку и попытался коснуться пляшущих язычков пламени на углях костра. Он их видел. Сквозь густую тьму прорезался тёплый свет.       Арагорн почти с сожалением отобрал у него этот свет. Он завернул очередные примочки в лоскутки ткани, приложил их Боромиру на глаза и сверху накрыл широкой полоской льняной материи. Повязка закрыла половину лица. Арагорн в несколько раз обернул ткань вокруг головы и закрепил. На месте примочек тут же образовались мокрые пятна, и выглядело это тревожно, несмотря на отсутствие крови. Впрочем, пустой невидящий взгляд был ещё страшнее.       — Утром я сменю повязку, — сказал Арагорн. — Ты тогда уже будешь видеть больше. Не только огонь, но и цветное говорящее пятно.       — Вы обещаете, господин Говорящее Пятно, — усмехнулся Боромир, — что я увижу вас утром?       — Обещаю, — Арагорн склонился к нему и поцеловал в губы, коротко, но со всей нежностью.       В освободившийся котелок снова налили воды, Арагорн бросил туда горсть сушёного шиповника, а из сумки достал вяленое мясо и яблоки, подобранные им ещё на границе Итилиэна. Яблоки были кисловатые, но очень сочные, прихваченные первыми заморозками.       — Вряд ли твои запасы были рассчитаны на меня, — сказал Боромир, поколебавшись мгновение, прежде чем взять предложенное угощение.       — Ешь, — ответил Арагорн. — Я провожу тебя до Итилиэна и снова набью карманы яблоками. А может, найду чем поживиться у разведчиков. Ребята там меня знают. Я уже несколько недель кочую по этим пустошам.       — Кого-то ищешь?       — Да всё того же. Прошлой ночью видел следы этой твари у ручья, кажется, он тоже решил перебраться в более плодородные края, так что в Итилиэн всё равно идти.       Разделив скромную трапезу, Арагорн и Боромир устроились в объятиях друг друга под одним одеялом. Костёр уже прогорел, но угли хранили тепло, за пределами маленькой пещеры царила тишина. Арагорн спать этой ночью не собирался, он чутко прислушивался каждому шороху и не забывал о деле, которое привело его в отроги мордорских гор. А Боромир уже засыпал. Он ещё ворочался, но дыхание его замедлялось, тревожное биение сердца становилось спокойнее. Он упирался лбом Арагорну в плечо и безропотно позволял гладить себя по голове и плечам.       Арагорн же, не в силах совладать с приступом нежности, то и дело целовал его в висок или скулы, поглаживал через повязку веки и шептал по-эльфийски пожелания добрых снов. Он страшно соскучился по Боромиру и, несмотря на обстоятельства, был искренне благодарен судьбе за эту встречу.       — Что ты имел в виду, когда сказал, что есть Средиземье сила, способная противостоять врагу? — спросил Боромир, не поворачивая головы. Арагорну даже на мгновение показалось, что тот говорит во сне, так неожиданно прозвучал этот вопрос. — Какие-то эльфийские чары или фокусы совета магов?       — Нет, — ответил Арагорн. — Можешь посмеяться, но я верю в нас.       — А что мы можем?       — Думаю, каждый из нас узнает, на что он способен, когда всем известным силам наступит конец. А ещё я думаю, что каждая наша встреча предначертана свыше. Это что-то значит и не только для нас двоих.       — Но и для нас.       — Да. С той минуты, когда взял тебя на руки новорождённого, я знал, что отныне жизнь моя будет полна тобой.       Боромир молчал минуту, потом развернулся в кольце рук Арагорна, и тот смог поцеловать его в губы. Боромир хмыкнул.       — Что-то подобное я говорил в юности девчонкам, чтобы они распустили корсаж и дали себя пощупать.       — Ты мне не веришь? — с улыбкой спросил Арагорн.       — Верю.       — А что насчёт корсажа? — Рука Арагорна скользнула в ворот кожаной куртки Боромира, под которой ещё было много одежды. Как всегда — слишком много.       — Тебе для этого и рта открывать не надо, — снова фыркнул Боромир. Он потянулся к застёжкам на куртке, серебряные защёлки звякнули, открывая доступ к шнуровке кольчуги на боку.       — Есть кое-что, для чего рот открыть мне всё-таки придётся, — ответил Арагорн.       Он чуть не рассмеялся, увидев, как Боромир заливается румянцем, заметным даже в полумраке пещеры и под повязкой, скрывающей половину лица. Вряд ли ему не знакомы такие ласки, в конце концов, девушки в шлюшьих дворах весьма искусны и не страдают предрассудками. Но, несмотря на распущенность многих солдат, Боромир, проведя в казармах большую часть жизнь, сохранил чувствительность души и нравственность, отличающие его от простых солдат. Он всё ещё был способен смутиться.       — Торонгил, я не уверен, что… — он замялся, — не уверен, что смогу отплатить тебе той же монетой.       — Я ничего не прошу, — мягко ответил Арагорн. — Просто хочу кое-что проверить. Я слышал, что у людей, утративших зрение, обостряются все прочие чувства. Слух, — это Арагорн говорил, склонившись к самому уху Боромиру, обжигая кожу дыханием. Ладонь его лежала под головой Боромира, и можно было почувствовать, как волосы на затылке у него встают дыбом. — Осязание. — Арагорн поймал губами протянутые к его лицу пальцы, прихватил зубами указательный, провёл по нему языком. — Я слышал, что некоторые слепцы умеют читать подушечками пальцев.       — В тебе я сейчас читаю желание, — хрипло ответил Боромир. Свободную руку он опустил между сплетённых тел и засунул под ремень Арагорновых штанов.       — Ты быстро учишься, — ответил Арагорн.       Они больше не разговаривали. Лишь раз, задыхаясь, мучительно скалясь от удовольствия, сильного как боль, толкаясь бёдрами в кулак Арагорна, ласкавшего одной рукой их обоих, Боромир прошептал: «Я так хочу тебя увидеть». Он зарывался руками в волосы Арагорна и притягивал его для поцелуя, пальцами изучал его лицо, вслушивался в каждый хриплый стон и вздох. Почувствовав приближение разрядки, он задрал на себе рубашку, чтобы не испачкать семенем одежду, а потом, едва перестав вздрагивать от собственного удовольствия, заменил ладонь Арагорна своей. Арагорн, опоздавший лишь на несколько мгновений, застонал вслед за ним и опустился, прижавшись грудью — руки и ноги его уже не держали.       Боромир провалился в сон, кажется, ещё раньше, чем Арагорн собрался с силами, чтобы намочить полотенце и обтереть их обоих. Арагорн не стал его будить, укрыл потеплее и подоткнул одеяло, а сам разворошил едва тлеющее кострище и сел у входа в пещеру, одним глазом наблюдая за ущельем. Он знал, что если ляжет рядом с Боромиром, то со сном бороться не сможет — давно забытое чувство тепла и уюта, подкреплённое близостью, разморило бы его в момент.       Арагорн всё-таки задремал перед самым рассветом, и разбудил его Боромир. Тому не терпелось снять повязку и проверить, действует ли лекарство, а кроме того уже очень хотелось по нужде. Впрочем, обо всех потребностях плоти он забыл, когда Арагорн снял подсохшие компрессы и разрешил открыть глаза. Он и сам ощутил мгновение чистого, ничем не замутнённого счастья, когда устремлённый на него взгляд зацепился за взгляд ответный.       — Ты мне не приснился, — сказал Боромир, протягивая к нему руку.       Он всё ещё видел очень плохо, часто моргал в безуспешных попытках прогнать туман и не доверял своим глазам в полной мере. Арагорн поцеловал коснувшиеся его лица пальцы.       Позавтракав остатками ужина, свернули лагерь, замели следы своего пребывания. Арагорн сменил повязки, снова завязал Боромиру глаза, чтобы ускорить выздоровление. А потому путешествие через мордорские холмы представляло забавное зрелище — двое воинов в полной амуниции шли по узкой дорожке, взявшись за руки. Арагорну приходилось предупреждать Боромира о каждой кочке и расщелине, помогать взбираться на скалы, если приходилось, идти с ним шаг в шаг по узким тропинкам. Но, несмотря на это, продвигались они довольно быстро.       — Прости, что стал тебе такой обузой, — сказал Боромир во время краткого привала после утомительного подъёма. — Я действительно совершил большую глупость, но расплачиваюсь за это не один.       — Глупость это мягко сказано, — проворчал Арагорн.       Расспрашивая Боромира в пути, он выяснил, что тот не только не сказал никому, куда отправляется, но и сделал всё, чтобы хватились его как можно позже. Одному гарнизону он сказал, что собирается навестить другой, отцу — что едет к брату, брату — что отец потребовал его ко двору, и так далее. Иными словами, отсутствие первого военачальника Гондора обнаружили бы только тогда, когда любые поиски и помощь были бы бесполезны. Арагорн очень ругался.       Что же касается обузы…       — Ты не обуза, — добавил Арагорн. — Можешь мне не верить, но я получаю огромное удовольствие от нашего путешествия.       — Как будто мы за ручку по парку гуляем? — усмехнулся Боромир.       — Ну почти. Я просто счастлив, что ты мне доверяешь. Что позволяешь тебя вести, держать и направлять. Что после всех трудностей, что были между нами, и будут, ты всё же веришь мне.       — Кажется, это называется «любовь», — сказал Боромир, изобразив минутную задумчивость.       Вечер застал путников уже на границе Итилиэна. Удивительно, что отсюда до Чёрных врат был всего один дневной переход, но как разительно отличался пейзаж! Вместо чёрных голых камней и пепла здесь росли высокие деревья, дорога петляла через чащу по берегам ручьёв, в кронах пели птицы. Эльфийская магия, пропитавшая эту землю тысячи лет назад, укоренилась и по-прежнему жила, питая родники и леса.       Арагорн подстрелил пару куропаток и зажарил на огне, они с Боромиром сытно поужинали, не в пример вчерашнему пайку из твёрдой как камень солонины. А потом Боромир вызвался первым дежурить. В темноте ночи зрение ему бы и так не помогло, а на слух он не жаловался. И Арагорн крепко проспал полночи, лёжа головой у Боромира на коленях. Единственное, чего Боромир не мог сделать вслепую, — определить время по движению луны, а потому и будить Арагорна не стал, не зная, сколько отдежурил и пришёл ли его черёд. Арагорн проснулся сам за пару часов до рассвета, пожурил Боромира, и они поменялись местами.       И вот тогда, на границе подступающего утра, Арагорн услышал этот звук — лёгкое, едва слышное шлёпанье босых ног по мокрой земле. Это был Голлум. Он вышел к ручью, на берегу которого меж корней старого дерева расположились люди. Голлум их не видел, но Арагорн видел его. Момент был очень удобный, но эффект неожиданности терялся, поскольку пришлось бы поднять Боромира, а тот спросонья мог вспугнуть Голлума. Так что Арагорн просто наблюдал, как тварёнок попил водички, пугливо оглядываясь, и ушлёпал обратно в чащу.       Стараясь не разбудить Боромира. Арагорн порылся в сумке, достал походный чернильный набор и чистый пергамент. Медленно, чтобы старое перо не скрипело, он писал письмо.       Писал долго, часто останавливаясь, подыскивая слова, обращаясь памятью к тем письмам, что Боромир писал для Торонгила — Арагорн помнил каждое из них так, словно текст отпечатался у него изнутри на веках. Стоит закрыть глаза — и можно читать как с листа. Это письмо, написанное при свете костра и заходящей луны, было ответом на каждое из писем, лежащих под половицей в старых покоях. Вместо ненавистного теперь имени «Торонгил», Арагорн подписался как «друг твоего деда, матери и твой», а ниже написал «люблю».       Письмо запечатывать он не стал, но свернул в свиток и обвязал тесёмкой. И положил под край одеяла — и одеяло своё забирать не стал. Уже занимался рассвет, а значит, и орков можно не бояться. Да и Голлум к ручью не сунется, наверняка он сейчас ищет укрытие на день. Боромир, даже спящий, был в безопасности. Зрение к нему, по всем расчётам, должно было вернуться в достаточной степени, чтобы различать лица людей, стоящих рядом, и видеть дорогу, а до Осгилиата тут рукой подать.       Да, Арагорн долго убеждал себя, что не бросает товарища на произвол судьбы. Голос долга в его душе спорил с зовом сердца, и уйти было ужасно трудно. Но если Боромир проснётся, прощание станет ещё сложнее и горше.       Арагорн заставил себя подняться. Он шёл в чащу, по следу Голлума у берега ручья, стараясь ступать неслышно. В предутренней тишине леса ему послышался далёкий зов — спутать невозможно, звали Торонгила.       Арагорн лишь ускорил шаг.