Одна короткая встреча

      Короткая ночь лета 3018-го Третьей эпохи стала самой чёрной для Гондора. Едва догорел день летнего солнцестояния и опустились на холмы сумерки, Мордор нанёс удар сокрушительной силы. Огненное зарево над Осгилиатом было видно из любой точки Пеленнорских полей.       Минас-Тирит не спал. Все его жители, от мала до велика, солдаты, их жёны, дети и старики наводнили улицы, со стен взирали на поднимающееся в небо пламя.       — Это северная переправа горит, — со знанием дела заявляли в толпе, глядя на чёрные столбы дыма. — Её навели недавно, хорошо смолили.       К полуночи пламенем объят был весь восточный берег и орки прорывались на западный. Это была уже не разведка боем, Врагу нужна была переправа Осгилиата, он не считался с потерями и бросил на захват города колоссальные силы. Встречая яростное сопротивление защитников, чёрные орды атаковали снова и снова. Они вышли к реке, в кровавой схватке оттеснили гарнизонный отряд и захватили одну из переправ. Её тут же предали огню сами защитники, отрезая путь оркам, но и себе тоже.       — Рог Гондора!       Из Осгилиата действительно доносился глубокий, долгий и звучный голос могучего рога. Но в нём не было победного клича или воодушевления. Это был сигнал к последней атаке. Вспыхнула, как много лет назад, Черепаха и два её моста, но сегодня это была не хитрая ловушка, а знак отчаяния.       В Минас-Тирите закрывали ворота, люди из окрестных деревень и хуторов спешно собирались в кольце его стен. Захват Осгилиата означал, что больше ничто не стоит между Мордором и Гондором, пал последний рубеж внешней обороны. Город приготовился к осаде.       Хальбарад тоже смотрел на алеющий горизонт, на пламя, спустившееся с чёрных гор в долину, и думал, какую страшную весть он привезёт на север. Из Осгилиата не отступил на запад ни один человек. Никто не спасся. Боромир и Фарамир были там, но белые знамёна не пересекали полей, не слышался рог Гондора вновь у ворот столицы. Хальбарад не верил, отказывался верить, что это конец. Он бросился вверх по улицам крепости, против потока спускающихся к стенам солдат.       На площади у Белого древа тишину этой страшной ночи нарушали лишь треск факелов и тяжёлое влажное дыхание наместника. Денетор сидел на краю чаши фонтана и смотрел в его чёрные воды. Даже там отражались искры и пламя, обжигающие небеса на востоке.       — Мои мальчики, — прошептал наместник, неверяще качая головой. — Почему никто из них не спасся?       — Они долго удерживали переправы, — тихо ответил Имрахиль, стоящий рядом. Он тоже был страшно бледен, но владел собой. — Вероятно, это… стоило им жизни.       — Глупость Фарамира стоила им жизни! — воскликнул Денетор и ударил кулаком по воде. Брызги попали ему на лицо, он стёр их ладонью вместе со слезами. — Наверняка это Фарамир совершил какую-то ошибку и погубил их обоих! Боромир уже удерживал этот город!       — Против большого, но неорганизованного отряда для разведки боем, — сказал Хальбарад, выступая вперёд. Все взгляды тут же обратились к нему. Молчаливые военачальники смотрели с любопытством и благодарностью, надеясь, что дерзкий незнакомец вернёт наместнику строгость и холодность. — Если бы начальник гарнизона тогда не струсил, подвиг бы и не потребовался.       — Что ты можешь об этом знать? — презрительно скривившись, спросил Денетор.       — Я там был, — ответил Хальбарад. Взгляды окружающих стали ещё более заинтересованными. Припоминаемые события, героем которых был молодой командир разведчиков Боромир, произошли без малого двадцать четыре года назад, шестнадцатилетний юноша превратился в сорокалетнего мужа. Кто же тогда этот человек, одетый столь непривычно для воинов Гондора и утверждающий, что сражался бок о бок с сыном наместника? В ту ночь в Осгилиате остались лишь старики.       Серая дружина — так Боромир их назвал. Старики в сером — их некогда чёрные туники давно выцвели на солнце, ветрах и снегу и от излишнего усердия прачек. Убитых хоронили в сером, серое знамя с потемневшим от времени серебряным древом подняли над курганом. Оно и сейчас там, как вечное напоминание. Спустя двадцать четыре года многих из выживших в той битве уже нет. А сегодня вслед за ними отправился и молодой командир.       — Торонгил с тобой? — тихо спросил Имрахиль, выступая вперёд и предупредительно вставая между наместником и незваным гостем.       — Нет, он на севере. Там тоже теперь война, его не отпускают. Но я присматриваю за югом по его просьбе, — так же тихо ответил Хальбарад, глядя князю в глаза.       — Что ж, это к лучшему, — Имрахиль отвёл взгляд, сглотнул тяжёлый комок в горле. — Он узнает о… об этом через пару месяцев.       — Я не верю, — упрямо и твёрдо сказал Хальбарад. — Не верю! Я видел, как горели переправы, по очереди. Если Боромир хотел сохранить западный берег ценой жизни своей и своих людей, то мосты вспыхнули бы одновременно или почти сразу. Но они занимались по очереди. Я считал! Времени хватало, чтобы отвести отряды. Кто-то должен был спастись из Осгилиата. — Хальбарад горящим взором обвёл круг собравшихся военачальников.       Некоторые отводили взгляды, кто-то бледнел, краснел. Быть может, им было стыдно, что они стоят здесь, в прохладной тишине тревоги, а не там, в огненном шторме на скользких от крови камнях.       — До Минас-Тирита добрался только один юнец, — сказал Имрахиль. — Привёз это для меня.       Он протянул Хальбараду сложенную в несколько раз тряпицу. Развернув её, следопыт увидел намалёванные чем-то бурым слова: «Перекрыть устье. Корабли до Эмин Арнон». Больше ничего.       — Это что, кровь? — спросил Хальбарад, поднимая взгляд на Имрахиля.       — Вряд ли в разгар боя найдётся под рукой чернильный набор, — вздохнул тот. — Боромир отправил это перед пожаром на Черепахе. Гонец говорит, мост горел под копытами его лошади.       — И что это значит?       — Эмин Арнон, — вмешался один из военачальников, — цепочка холмов за излучиной реки, в нескольких лигах вниз по течению. Там есть гавань…       — Знаю, — кивнул Хальбарад. — Но зачем Боромиру там корабли?       — Вероятно, он боится, что корабли из Умбара поднимутся теперь до Осгилиата и армия харадских рабов ударит в наши стены, — ответил Имрахиль.       — Да, и для этого велено перекрыть устье Андуина. Но корабли так близко от павшего Осгилиата…       — Он видел шанс отбить город, — сказал ещё один из командиров, моложе других. Как и все, он был подавлен и напуган, но говорил уверенно и с вызовом. — Надо собирать войска, если мы ударим достаточно быстро…       — Это ничего не даст, — Денетор, молчавший всё это время, наконец заговорил. — Нам не сдержать Мордор. Конец близок.       — Да, — ответил Имрахиль, обернувшись к нему. Он подошёл, опустился на колени у ног наместника и посмотрел ему в лицо. — Да, мы всегда это знали. Знали, что оттягиваем неизбежное. Но сражались! Помните тот день, владыка? Когда ваш старший сын стоял здесь же, на корнях Белого древа, и рассказывал, как не позволил врагу отобрать Осгилиат? А теперь скажите ему, что всё тщетно, что город падёт и ничто больше не защитит белых знамён на шпилях его искалеченных башен!       — Нет, — едва слышно выдохнул Денетор и тут же повторил громче: — Нет! Я не смогу сказать ему это. Не теперь.       — Ваши сыновья — великие воины, владыка. И их смерть для Гондора невосполнимая потеря. Но мы живы. И можем сражаться. Дайте мне приказ, прошу. — Имрахиль взял уже по-стариковски сухую, но ещё сильную и жилистую ладонь Денетора в свои руки, поднёс к губам, поцеловал крупный перстень в знак верности. Его вера стояла выше присяги наместнику, это была вера в Гондор и его людей, живых и мёртвых.       — Иди, — велел Денетор, поднимаясь на ноги. Он положил руку на эфес меча у бедра, расправил плечи и поднял голову. — Иди, приказ у тебя есть. Собирай войска, поднимай паруса. Скоро рассвет, орки ослепнут, а для нас зажжётся надежда. Но к закату она умрёт. Поспеши.       Имрахиль ответил коротким поклоном и тут же бросился прочь, за ним его военачальники. Хальбарад растолкал их и шёл в ногу с князем на полшага позади. Кажется, он догадывался, что имел в виду Боромир, приказывая оставить боевые корабли за излучиной Андуина. И всё ещё не мог поверить, что оба сына наместника мертвы.       Имрахиль отдал приказ своим командирам скакать на юг, собирать воинов в Лоссарнахе. Оставлять Минас-Тирит без гарнизона нельзя, но и солдатам в его стенах было велено готовиться к битве.       Уже светало, пожары над Осгилиатом унялись, затихали вопли орков и грохот стенобитных орудий. На западный берег успело переправиться не так много вражеских отрядов, основательно прореженные и многие без командиров. Восточный же кишел орками, эти твари взялись сносить и перестраивать укрепления под себя, а кроме того, валили лес, растущий вокруг, чтобы навести переправы. Мордор мостил дорогу в Гондор.       — Из Минас-Тирита можно будет взять около пяти сотен человек, в Лоссарнахе, если повезёт, к обеду соберём ещё столько же. На кораблях у меня около трёх сотен снаряжённых ребят. — Имрахиль думал вслух, водя пальцем по карте.       Они с Хальбарадом остались одни. Командиры ускакали вперёд по тракту, Имрахиль замешкался, и старый следопыт составил ему компанию. Хальбарад видел, как затуманивался взор князя каждый раз, когда он позволял себе минуту бездействия, как мысли его обращались с сожжённому городу и водам великой реки, окрашенных в это утро кровью. Князь был мудрым и сильным человеком, его скорбь звала не предаваться печалям, а мстить, и он стремился действовать быстро. Наместник был прав: у воинов Гондора есть только этот один день после битвы, чтобы попытаться отбить переправу. Потом враг укрепится, никакими силами его уже не выбьешь.       — Скоро поднимется солнце, наш самый верный и могущественный союзник. Орки совсем ослепнут, — сказал Имрахиль, глядя в сторону Осгилиата. — Мы можем проскользнуть к самому берегу у них под носом, к стенам. Там… там есть стремнина, — он перевёл взгляд на Хальбарада, и тот явственно увидел во взоре просьбу о помощи, безмолвный крик, полный печали и гнева — от того более горький, что этот человек не мог позволить себе кричать и плакать. — Там к западному берегу всегда прибивает бочки, мешки, не привязанные лодки с восточных пристаней. Утопленников тоже. Быть может, и теперь вынесет какие-то тела. Мы должны позаботиться о тех, кто защищает честь наших знамен, и не позволить врагу надругаться.       Князь осёкся, сглотнул непролитые слёзы. Хальбарад протянул руку, сжал в своей огромной ладони по-эльфийски хрупкие пальцы Имрахиля, согрел. Июньский зной, не утихающий даже ночью, не отступающий с утренней росой, бессилен был перед тревогой и печалью. Согреть сердце можно только другим сердцем.       Стены Осгилиата казались пустынными, хотя оттуда наверняка за трактом присматривали. Но даже если орки и заметили двух проскользнувших по тропе вокруг стен всадников, то вряд ли сочли их угрозой. Имрахиль вывел Хальбарада к старой верфи в лиге ниже по течению.       Берег здесь был болотистый, заросший камышом и рогозом. Эти верфи давно не использовались, даже в дни расцвета Гондора тут латали лодки одни только рыбаки, а не морские князья. Но, судя по следам, уже хорошо заметным в светлых сумерках, совсем недавно тут прошёл значительный отряд. И не орочий.       — Вы посылали людей на юг? — спросил Хальбарад. Он спешился, присел на корточки, внимательно рассматривая отпечатки.       — Не по этой дороге точно, — ответил Имрахиль. — Следы свежие?       — Пару часов.       — Это точно не орки? Может быть, харадрим?       — Тогда они шли бы на Эмин Арнон, и мы уже получили бы известие, — с сомнением покачал головой Хальбарад. — Нет, это что-то другое.       Хальбарад поднял взгляд на Имрахиля и увидел, как белеет до мертвенной синевы его лицо. Взгляд князя был устремлён на заводь, глубоко вдающуюся в берег. В мелкой воде, среди ила и водорослей, выброшенные на камни или покачивающиеся на воде, лежали тела. Искалеченные, изрубленные, обожжённые — убитые защитники Осгилиата. Вода в заводи была буро-ржавой.       В молчании Имрахиль и Хальбарад спустились с пригорка, ведя за собой лошадей. Зрелище печальное и отвратительное открылось их взорам: в тени деревьев, во влажном сумраке нависающего берега тяжёлый воздух пах железом и гнилью. Многие тела пролежали в воде с середины ночи, а то и дольше, уже начали раздуваться и смердеть. И всё же… Их было куда меньше, чем Хальбарад ждал увидеть.       — Сколько воинов было в Осгилиате на момент нападения? — спросил он, мысленно подсчитывая разбросанные по берегу тела.       — Около двух тысяч, — глухо ответил Имрахиль. Он прикрывал лицо платком, то ли боролся с тошнотой, то ли пытался скрыть не приличествующее скорбному моменту выражение брезгливости. — Две тысячи смелых сынов Гондора… Тысячи полторы из них были на восточном берегу.       — А здесь валяется не больше сотни, — Хальбарал кивнул собственным мыслям. — Где же остальные?       — Возможно, их участь страшнее смерти и гниения среди водорослей — бесчестие и орочьи желудки.       Хальбарад вздохнул, но ничего не сказал. Он прокручивал в голове все события этой ночи, поспешный приказ Боромира, написанный на тряпице кровью, может быть даже собственной, исчезновение гарнизона — не могли погибнуть все две тысячи, когда их командир так упорно сражался за переправы и оттягивал сожжение мостов.       «Думай, — твердил он про себя. — Думай как Боромир. Он порывист и сочиняет план на ходу. О чём он подумал, когда решился снова сжечь Черепаху?»       Сбоку в кустах вдруг послышалось шебуршание и кашель. Хальбарад обнажил меч, отогнул в сторону рогоз и увидел меч, предупредительно отводящий в сторону лезвие его собственного клинка. А держал меч Фарамир.       Он был мокрый как мышь, волосы липли ко лбу и с них капала вода. Дышал он с натугой, в груди у него что-то булькало, а руки, держащие оружие, дрожали. Он приподнялся навстречу неизвестной угрозе, но почти сразу повалился на землю. Хальбарад бросил меч и подхватил его.       — Княже! — крикнул он, чуть повернув голову. — Один из ваших племянничков, живой!       Имрахиль тут же появился рядом, как будто из-под земли вырос. Он обхватил Фарамира за плечи и уложил на землю, тут же взялся расстёгивать на нём одежду, ощупывать раны. Фарамир расслабленно откинул голову, тяжело вздохнул, снова закашлялся. Вода текла у него даже из носа.       — Боромир, — отрывисто проговорил он, когда кашель давал ему такую возможность, — он выплыл? Мы прыгнули в воду вместе, но стремнина нас разделила…       — Мы его не видели, — быстро ответил Имрахиль.       — Он должен был… Должен был выплыть, он плавает лучше меня, — убеждённо сказал Фарамир. — Правда, с ним был ещё солдат, один из моих разведчиков, он вообще не плавает.       — Вы переплыли Андуин? — поражённо прошептал Хальбарад, до которого только что дошёл смысл сказанного. — Ночью? В стремнине?       — Да, — Фарамир улыбнулся одним краешком губ. — Это было безумие. Но сработало.       Имрахиль и Хальбарад переглянулись. Какова вероятность, что кто-то сумеет переплыть Андуин ночью под градом стрел с восточного берега, доберётся живым до западного и выйдет здесь живым и невредимым? Один — чудо, двое — совершенно невероятно.       Словно в ответ на эти мысли совсем рядом раздался звук шагов. Кто-то, скользя на мокрых камнях и тине, шел по самой кромке берега. Через мгновение из-за обломка скалы, лежащего наполовину в воде, вышел человек. Это был Боромир.       — Это называется «смелость знания». Один друг мне как-то сказал, — усмехнулся он, глядя на изумлённые лица дяди и Хальбарада, — иное деяние со стороны кажется безумием, но для исполнителя это смелость знания. Он знает, на что способен.       Имрахиль чуть не рухнул на землю рядом с младшим племянником. Горе не могло отнять у него силы, но облегчение и радость — да, руки у него дрожали, а на глазах выступили слёзы. Боромир сделал несколько шагов и опустился на колени рядом, позволил обнять себя, поцеловать в лоб, а потом упал на брата, ткнувшись лицом ему в живот. Фарамир смеялся, счастливо и легко, перебирал его мокрые волосы.       — Один вопрос, — Хальбарад похлопал Боромира по плечу. — Куда ты дел гарнизон?       Всё оказалось так просто, что невероятно. Гарнизон восточного берега в количестве почти тысячи человек отошёл по южной переправе под прикрытием горящей Черепахи. Третья и самая плохая из переправ представляла собой узкий понтонный мост, играющий на воде, не приспособленный для конных и повозок, только для пеших. Лошадей пришлось бросить, но люди спаслись. Отступая последними, Боромир и Фарамир подожгли мост, а потом прыгнули в воду и добрались вплавь. Да, это было чудовищно трудно — прыгнув ещё затемно, до земли они добрались уже на рассвете.       И весь этот спасённый гарнизон направлялся теперь в Эмин Арнон. Для этого и нужны были корабли — чтобы не к вечеру, когда враг соберётся с силами, а в полуденном пекле атаковать Осгилиат с реки. А чтобы увеличить шансы, врага нужно было уверить в гибели гарнизона.       Вторая часть плана принадлежала Фарамиру. Она состояла в отвлекающем манёвре, атаке со стороны Минас-Тирита. Пока несколько сотен лучших воинов Гондора под знамёнами будут изображать самоубийственный подвиг, в гавань к западному берегу Осгилиата успеют пришвартоваться корабли Дол Амрота. Орки с восточного берега товарищам не помогут, их стрелы даже до середины реки не долетят.       Спасшихся сыновей наместника доставили в Эмин Арнон. Благодаря Боромиру и его убийственной прозорливости Хальбарад получил возможность прокатить в своём седле Имрахиля — так как лошадей было всего две, Боромир отобрал средство передвижение у дяди, велев искать тепла в объятиях северянина, а к себе взял брата. По прибытию в гавань он тут же принялся командовать снаряжением кораблей и отправил людей на берег — подбирать раненых и хоронить мертвых. Фарамир обзаведясь свежей лошадью, ускакал в Минас-Тирит.       Наблюдая за суетой в гавани, Хальбарад думал, как интересно поворачивается жизнь. Ночью Гондор познал отчаяние, на рассвете — надежду, теперь в сердцах людей жила уверенность в грядущей победе. Да, восточный берег потерян, но отбить западный и удержать переправу — это уже победа, учитывая, с какими силами приходится сражаться и чего стоят такие победы.       — Спасибо тебе, — раздался за спиной у следопыта тихий голос. Обернувшись, Хальбарад увидел Имрахиля, улыбающегося тепло и чуть смущённо. — Спасибо, что не позволил отчаяться. Вероятно, это общая черта дунэдайн, вы с Торонгилом в этом очень схожи.       — И вы с Боромиром, — ответил Хальбарад, обнимая князя за плечи и притягивая ближе. — Вы слушаете надежду.       — Нет, — Имрахиль покачал головой, глядя куда-то на реку. — Он сильнее меня. Я бы не вынес всего того, что он.       — Вы же сражаетесь вместе. И плаваешь ты, уверен, не хуже.       — Я не про битвы, — серьёзно сказал Имрахиль и посмотрел в глаза Хальбараду.       В светлых, ярких глазах князя тот увидел и понял очень много несказанного.       — Я очень благодарен Торонгилу, — продолжил Имрахиль, вновь отведя взгляд. — Что много лет назад он сделал вид, будто не заметил наивным мальчишкой предложенную душу.       «Наивных мальчишек было двое, — подумал Хальбарад. — Один отступился сразу, а второй сражается тридцать лет. Но в этой битве, как говорят, победителям приходится несладко».       — Я ему тоже за это очень благодарен, — едва слышно ответил Хальбарад.       И тут же разорвав объятие, он бросился вниз по холму, в толпу мельтешащих людей. «Никаких обещаний!» — твердил Хальбрад себе. Он знал эту дорогу, по которой пошёл Арагорн и повёл за собой самого дорогого человека — а дорога из острых как бритва камней, каждый шаг по ней пытка, и идти долгие годы. Даже если впереди обещаны ковёр из трав и венец из цветов, мало кто одолеет такой путь.       Занятый невесёлыми мыслями, Хальбарад не заметил, как оказался у пристани. В одном из домов на самом берегу устроили временный штаб, там сейчас хозяйничал Боромир. А если точнее — целитель, человек великой воли и упрямства, сумевший переупрямить первого стража и перевязать ему раны и ссадины.       Боромир сидел на скамье у большого стола, заваленного картами и оружием, в одной рубашке, в широком вороте которой виднелись повязки, охватывающие грудь и плечо.       — Торонгил не с тобой? — спросил он, увидев Хальбрада в дверях.       — Вы сговорились, да? — притворно возмутился следопыт. — Меня вы видеть не рады?       — Рад, — улыбнулся Боромир. — Тебя — очень.       Хальбарад смотрел на него и думал, как пугающе быстро летит время. Он не заметил, как мальчишка, чуть не расплакавшийся от того, что его назвали мальчишкой, превратился в этого мужчину с очень крепким рукопожатием. То есть, он понимал, кто перед ним, но не мог поверить, что прошло столько времени.       — Торонгил на севере, — ответил Хальбарад на повисший в воздухе вопрос. — А я его глаза и уши. И очень рад, что не придётся везти на север новость о твоей гибели. Это разбило бы нашему другу сердце.       — Оно у него есть? — фыркнул Боромир. — Какая новость.       — Злишься за его последнюю выходку? — Хальбарад присел на скамью через стол, налил себе медовой воды из графина. — Он сказал, что попытался тебе объяснить…       — О да! — Боромир оборвал его, рассмеялся, но скорее зло, чем весело. — Объяснить. Он бросил меня в лесу полуслепого, оставив издевательское письмо, которое я смог прочесть толком два дня спустя. Злюсь ли я? Совсем нет.       — Для него это тоже нелегко, поверь, — попытался увещевать Хальбарад. — Надо запастись терпением…       Но всё было тщетно, Боромиром овладевала яростная обида, давно ждавшая выхода.       — Терпением?! — Боромир вскочил. Глаза у него почернели, он не говорил, а рычал, выплёскивая на Халбарада всю свою злость. — Я живу ожиданием тридцать лет! Вы — и ты, и Торонгил — не понимаете, что значит время! Вряд ли Торонгил хоть на день изменился с нашей первой встречи. А для меня прошла жизнь! Я предлагал ему мою юность, молодость, урвал пару поцелуев в зрелости, а дальше что?       — Век дунэдайн тоже не бесконечен, — ответил Хальбарад. — Состаритесь вы вместе.       — Я не состарится с ним хочу! — рявкнул Боромир. — Я хочу с ним жить! Не шаркать вместе тапочками по коридорам и по десять раз за ночь вставать к горшку, а жить! Чтоб стражи у наших дверей на воздух выходили подышать и водички попить!       Метавшийся как зверь в клетке Боромир замер посреди маленькой комнаты, тяжело выдохнул, склонил голову и закрыл лицо руками. Он отвернулся от Хальбарада, стыдясь вспышки гнева.       — Прости, — бросил он через плечо. — Я смешон.       — Нет, — серьёзно ответил Хальбарад. — Ты прав. Ужасно прав, и весь ужас твоих слов в том, что они заставляют и меня гневаться на лучшего друга. Мне жаль, что он обрёк тебя на всё это.       — Не он. Это был мой выбор. — Боромир снова сел за стол, пододвинул к себе графин и сделал несколько больших глотков прямо из носика.       — А если бы ты знал, чего будут стоить желания твоего сердца, какой путь придётся пройти? — неожиданно спросил Хальбарад, вспоминая слова Имрахиля, сказанные всего полчаса назад. — Отказался бы полюбить и просить любви?       — Нет, — Боромир ответил без заминки, будто давно задавал сам себе этот вопрос. — Нет, я благодарен Торонгилу, что он позволил любить и полюбил сам. Быть может, это единственное, за что я держусь сейчас.       — Ну тогда вот тебе ещё повод, — Хальбарад вытащил из-за пазухи мятый конверт, запечатанный сургучом. На красной кляксе, по традиции Торонгила, виднелся оттиск навершия меча.       — Почему сразу не отдал? — спросил Боромир, принимая конверт.       — Боялся, что ты его порвёшь не читая.       — Не порву, — пообещал Боромир и сунул письмо в сумку, лежащую под скамьёй.       — И читать не будешь?       — Сейчас есть вещи поважнее.       — И ответа не будет?       — Обойдётся.       — Ты жесток, — покачал головой Хальбрада. — Впрочем, как и причина твоих страданий.

* * *

      Из Осгилиата Хальбарад ушёл вечером, после громкой пирушки, ознаменовавшей и прощание с павшими, и празднование победы. Над стенами Осгилиата, на высоком западном берегу, вновь плескались белые знамёна, и Боромир, в краткой, но огненной речи, пообещал, что так будет всегда. «Всегда» бывает вечностью, а бывает короче удара сердца. Хальбарад вёз на север очень дурные вести: война с Мордором началась в открытую. Саурон нанёс первый удар в полную силу, Гондор дрогнул, но устоял, и пришёл черёд ответа народов Средиземья.       Уже в пути, к вечеру следующего дня, в одном из трактиров, Хальбарада догнала ещё одна новость, заставившая его поторопиться. Боромир тоже собрался в дорогу, но не в Рохан за помощью, а в Ривенделл.