Причины моей ненависти

Драко лежит в кровати без единого движения. Ему не плохо, если не считать дикого желания выпить пару галлонов воды, и лёгкой головной боли, но он боится пошевелиться. Только смотрит в стену напротив, будто бы она, в своей серости, может ему что-то рассказать. И Драко, кстати, был бы не против, если бы ему рассказали о том, как жить дальше. Он боится брать в руки телефон, потому что смутно помнит, что именно вчера написал. В нём живёт слабая надежда на то, что это было лишь сном, который приснился ему, потому что, в самом деле, добрую половину ночи Драко вспоминает с трудом, но надежды этой у него мало. Ему страшно проверять, правда ли произошло то, что произошло. Всё смазано в его голове. Он помнит, как без конца пил и как целовал Панси на балконе, чтобы заставить себя почувствовать хоть что-то, выбросить мысли о чёртовом Поттере из головы. Припоминает, как они спустились вниз (из чего делает вывод, что это Паркинсон уговорила его поехать домой, а раз так, вероятно, он был совсем не в себе) и как его пронзило понимание. Драко говорит себе о том, что это понимание было пьяной мыслью, безумством, которое его сознание решило выкинуть. Он так много думал о Поттере в последнее время, что, вероятно, в нём что-то переклинило. Он не влюблён, нет, он не может быть влюблён в парня, особенно в этого парня, у него просто… «Что у тебя просто?» — мелькает в его голове мысль, и внутренний голос почему-то озвучивает её с ехидными интонациями Паркинсон. Драко закрывает глаза и тяжело дышит. У него просто снесло крышу и он поймал что-то вроде гиперфиксации. Почему она такая, почему именно на Поттере, почему вообще это могло произойти, учитывая, что он, в целом, психически здоров, Драко не знает. Ему нужно проверить сообщения. Нужно. Драко заставляет себя медленно сесть в кровати. Каждое движение — пытка. Его сердце колотится в безумном темпе, а в животе кишки скручиваются в узел. У Малфоя возникает чувство, что его вот-вот вырвет, и он хотел бы списать это на похмелье, которого у него толком и нет, но он знает, почему на самом деле так себя чувствует. Ему страшно. Взять телефон. Разблокировать экран. Открыть переписку. Замереть. Джеймс: Я в тебя влюблён Гарри: это хорошо Гарри: потому что я тоже влюблён в тебя Джеймс: Ты уверен? Гарри: а по поводу кого, по-твоему я тут не сплю и не ем? из-за кого бросил Седрика, который, если что, был отличным парнем? Джеймс: У меня было ноль идей, если честно Гарри: дурак ты. иди спать, обсудим всё завтра. у нас ведь всё хорошо? Джеймс: Я ложусь Гарри: спокойной ночи, отсыпайся Несколько секунд Драко смотрит в экран, чувствуя, как слабая надежда, что билась в его груди до последнего, стремительно умирает. А потом со всей дури кидает телефон в стену. Драко упирает локти в колени, руками зарывается в свои волосы, сжимая пальцы так сильно, что кожа головы очень быстро начинает гореть болью. Он сидит так ещё какое-то время, чуть покачиваясь вперёд-назад, заставляя себя дышать глубоко и размеренно, и только после этого встаёт и плетётся в свою ванную. Воду в душе настраивает холодную, почти ледяную, и с тихим шипением встаёт под бьющие с лейки, подвешенной у потолка, колкие струи. Он думает о том, что, вообще-то, если вернуться к изначальному плану, к тому, ради чего вообще всё это затевалось, то он сделал всё правильно. Осталось немного пообщаться, развести Поттера на какую-нибудь позорную глупость, вроде обнажённых фотографий, и можно радостно нестись в чат класса с соответствующими скриншотами. О том, что они беспрерывно общались несколько месяцев, причём с утра до вечера, Драко, конечно же, умолчит, а если Поттер решил подставить его, то он свалит все свои откровения на ложную биографию Джеймса. Никто ни о чём не догадается. Всё закончится так, как и должно было. Только Драко всего этого не сделает. Не сделает ни за что, потому что он привязался. Потому что Поттер ему нужен, и это чувство он должен выгрызть, выкорчевать из своей души, посчитать сплошным недоразумением. У него больше не поднимется рука предать Гарри, опозорить его на всю школу, сделать ему больно, но он, по крайней мере, может прекратить это безумие. Джеймс просто исчезнет. Он и его глупая влюблённость. Драко пытается не думать о том, как больно и тяжело ему было вчера, когда он решил попытаться прервать их с Поттером общение. Он соскучился уже к обеду, и весь день его преследовало чувство нехватки чего-то важного. Он крутил телефон в руках, заставляя себя не открывать переписку, не писать ни слова, а внутри его всё молило об обратном. Но это просто привычка. Привычка. Он её переживёт, перерастёт, ничего страшного. Он ведь не влюблён. Это всё его пьяный мозг. Рано или поздно Джеймс всё равно должен был исчезнуть. Это просто произошло чуть раньше, чем Драко планировал. Хотя что он там планировал? Сейчас Малфою понятно, что он, кажется, собирался тянуть с окончанием их переписки до конца года. Или конца света. Драко сейчас ничего не может сказать точно. Из душа он вылезает только тогда, когда его зубы начинают стучать друг о друга от холода. Зачесав мокрые волосы назад, так, чтобы они легли как ему нужно, он возвращается в свою комнату и медленно одевается. Всё вокруг него словно плавает в каком-то тумане, и Драко подозревает, что едва ли его разбитое состояние связано с количеством выпитого вчера. Свой телефон, так и валяющийся на полу, Малфой обходит по широкой дуге. Дома тихо, и он надеется, что даже его мать отошла по каким-то своим делам. Он пока не придумал, как объяснить своё возвращение среди ночи, но уверен, что после пары стаканов воды и большой чашки чёрного крепкого кофе у него это получится. К сожалению, его надеждам не суждено сбыться: едва он заходит на кухню и проходит к кофейнику, как сзади раздаются мягкие шаги. — Доброе утро. Драко едва не подпрыгивает на месте, чувствуя, как его руки становятся чуть влажными от волнения. И всё же он расслабляет напряжённые мышцы лица, придавая себе максимально спокойный и равнодушный вид, и только после этого оборачивается. — Доброе. Я заспался. Нарцисса, стоящая в дверях, улыбается ему мягко и как-то хитро. Драко такое выражение на лице своей матери вспомнить не может, и оттого не понимает, что оно значит. Чуть нахмурившись, он наливает себе кофе в самую большую из найденных им кружек, после чего усаживается за стол. — Ты решил вчера не оставаться у Гойла? — спрашивает Нарцисса, одновременно заглядывая в холодильник. — Что будешь? Омлет? Сэндвич, может быть? — Спасибо, я не хочу есть, — голос Драко звучит хрипло, и он откашливается прежде, чем продолжить. — Да как-то… Не знаю, тоскливо стало. Приехал на такси. Это ничего? — Ничего, но тебе бы проветриться до вечера. Если ты окатишь своего отца запахом перегара, он этого не оценит. Малфой вздрагивает, в ужасе вцепляясь в кружку, словно она может его спасти. Нарцисса оборачивается к нему, и он пытается придумать хоть какую-то внятную ложь, но она вдруг мягко и тихонько смеётся. — Всё нормально. Ты должен был получить этот опыт, и я рада, что ты в целости и сохранности добрался домой. Надеюсь, ничего не натворил? «Ты даже не представляешь, что именно я натворил, мама» — думает Драко, но вслух произносит лишь сдавленное: — Нет. Всё хорошо. Я просто… немного выпил. — Немного? — Ладно, на самом деле довольно много. Прости. Драко отводит взгляд, чувствуя, как на его щеках и шее загораются красные пятна. Его настроение пробивает дно бездны, на которой до этого уже покоилось. Ему неловко и стыдно, и от того, что мать смотрит на него всё с той же хитрой улыбкой, лучше ему не становится. Его поведение в последнее время ужасно, и он не хочет знать, что сказал бы отец, узнав обо всех его похождениях. Нарцисса, тем временем, ничего не говоря роется в одном из кухонных шкафчиков. Драко гипнотизирует стол, не решаясь поднять глаза. Ему погано. — Выпей, — говорит ему мама, ставя на стол стакан воды и выкладывая рядом пару таблеток. — Что это? — Аспирин и абсорбент. Должно стать лучше. Ты ужасно выглядишь, милый. Драко тихо вздыхает. Он уже видел своё посеревшее лицо и красные, припухшие глаза в зеркале. К сожалению, Малфой не уверен в том, что только алкоголь виновен в том, что он выглядит, как жалкая полустёртая тень. Всё ещё не глядя на мать, он протягивает руку, чтобы взять со стола таблетки и запить их водой. Та приятно холодит горло, и только осушив стакан целиком, Драко осознаёт, каким пересохшим оно было. — А теперь приходи в себя и иди прогуляйся. Купи себе что-нибудь жирное и, желательно, набитое чесноком, а потом зажуй мятной конфетой. И можешь возвращаться. Она говорит обо всём этом так беспечно, что Драко вскидывает на мать удивлённый взгляд. Ему не верится, что она вместо ругани выдаёт ему лекарства и советует что сделать для того, чтобы кисловатый запах алкоголя, который не перебила даже зубная паста, выветрился из его рта. — Ну что? — Нарцисса улыбается ему уголками губ, — Я тоже оканчивала старшую школу. И твой отец. Но он об этом уже позабыл. — Так ты не злишься? — спрашивает Драко с недоверием. — Нет. Но, как мать, я должна попросить тебя больше так не делать. Или хотя бы не пытаться мне врать, понял? — Понял. Вновь стушевавшись, Драко опускает глаза, гипнотизируя взглядом кофе в своей кружке. Ему хочется в нём утопиться. — А теперь закроем эту тему. У меня хорошие новости. — Какие? — спрашивает он безжизненным голосом, потому что единственной хорошей новостью для него стала бы амнезия. Ему остаётся только радоваться тому, что Нарцисса списывает его состояние на похмелье. Потому что едва ли Драко смог бы сейчас натянуть на своё лицо беспечную улыбку, которая всегда предназначается его матери, когда она интересуется его делами. — У твоего отца отменилось сразу два слушанья, которые должен были проводить в срочном порядке. Теперь пойдут вместе со всеми, уже после праздников, так что, если хочешь, можем после рождества поехать во Францию на недельку. Я уже два года хочу достать, наконец, свои лыжи, а ты опробуешь новый сноуборд. Как тебе такая идея? — Замечательно, — выпаливает Драко, не думая ни секунды. Это то, что ему нужно. Уехать, уехать подальше от чёртового Лондона и чёртового Поттера. Перестать общаться с ним будет куда проще, если Драко будет занят чем-то, особенно в другой стране. Он любит Францию почти так же сильно, как родную Англию. — Межев или Шамони? — Не знаю. Выбирайте на свой вкус. Мне и там и там нормально было. — Отлично. Тогда встречаем Рождество и едем кататься. У тебя много заданий на каникулы? — Я сделал часть ещё в начале декабря. Там закончу. — Умница. Точно не хочешь поесть? — Нет. Я пойду, погуляю… Спасибо, мам. Нарцисса смотрит на него с нежностью, и Драко вдруг ужасно хочется подняться с места и крепко обнять её. Он неожиданно отчётливо понимает, что никто в целом мире не будет любить его так же сильно, как она. Но в их семье всегда мало внимания уделялось тактильному контакту, его отец считал, что Драко это разнежит, поэтому на объятья он в итоге не решается. Эта простая вещь кажется ему какой-то невероятно сложной. Так что он лишь замученно улыбается маме, и, залпом допив свой кофе, поднимается из-за стола. Вернувшись наверх, чтобы переодеться для улицы, Драко всё-таки решается подойти к своему телефону, так и лежащему на полу экраном вниз. Он берёт его в руки опасливо, едва ли не двумя пальцами, словно ядовитую змею. Перевернув, вздыхает: всё защитное стекло покрылось трещинами. Можно отклеивать. Хорошо, что оно вообще у него стояло. Огонёк нового оповещения горит, будто бы отправляя Малфоя на казнь. Гарри: ты встал? доброе утро Драко думает о том, что он должен прямо сейчас написать, что они больше не могут общаться. Попросить за это прощения, очистив совесть, а потом выйти из обоих аккаунтов Джеймса и больше никогда, никогда туда не заходить. Удалить их для верности, удалить телефон Поттера, убрать всю их переписку из облачного хранилища, и заречься по возвращении в школу смотреть на Гарри. Ни одного взгляда. Ни одного движения в его сторону. Но вместо этого он пишет: Джеймс: Доброе. Да Гарри: как самочувствие? Джеймс: Нормально Гарри: хочешь поговорить о… ну, вчерашнем? Джеймс: Нет Гарри: я всё-таки сделал что-то не так, да? Джеймс: Всё в порядке. У меня просто нет настроения общаться сегодня Гарри: ладно. пиши, не буду тебе надоедать Драко медленно опускается на пол, подтягивает колени к груди, и пялится в переписку, ничего больше не отвечая. Он ненавидит себя за эту слабость, за то, что не может сказать самому себе «нет» даже сейчас. Это так жалко, это «нет настроения общаться», что он собирается делать дальше? Писать эти слова до тех пор, пока Поттер не психанёт и не пошлёт его сам? Это было бы идеально, раз уж он сам такой слабак. Только одна мысль об этом ранит его так сильно, что сердцу становится почти физически больно. Драко откладывает телефон в сторону и весь сжимается, пряча лицо у себя в коленях. У него ощущение, что всё в его руках разваливается на части. Гарри: привет Гарри: как проходит твоё рождество? Джеймс: Нормально Гарри: как отмечаешь? Джеймс: С семьёй. Мы планировали поехать к моей тётке в Шеффилд, но они с мамой разругались в последний момент. Точнее, тётка разругалась с ней. У неё тяжёлый характер Гарри: понятно. а у меня все в полном составе ушли праздновать к друзьям семьи Джеймс: Тебя не взяли? Гарри: я же не часть семьи, забыл? и я не хотел бы проводить с ними время Джеймс: Тогда это неплохо Гарри: Джеймс, что у нас с тобой происходит? Джеймс: Ничего Гарри: прекрати. ты холоден, ты не писал мне вчера, не писал сегодня. возможно, не написал бы вообще, если бы я не сделал это первым Джеймс: Мы не общались всего два дня Гарри: да, но несколько месяцев ты писал мне каждый день, каждую свободную минуту Джеймс: Я просто плохо себя чувствую Гарри: после твоего признания? я же сказал, что это взаимно… Джеймс: Слушай, я был пьян Гарри: то есть, ты берёшь свои слова обратно? ты ничего ко мне не чувствуешь? Джеймс: Вероятно Гарри: блять, Джеймс. я не верю тебе Джеймс: Думай как хочешь Джеймс: Я послезавтра уезжаю с родителями во Францию на горнолыжку. Не думаю, что у меня там будет хорошая связь Гарри: хорошо. пиши, как будешь её ловить Джеймс: Ладно Драко больше нечего сказать, и он откладывает телефон в сторону, после чего опускается в уютное кресло, занимающее дальний угол в гостиной. До него доносятся обрывки голосов с экрана телевизора, где с самого утра идут рождественские фильмы и поются гимны, но он не обращает на них никакого внимания. Его взгляд безразлично скользит по комнате, по столу с, несомненно, очень вкусной едой, потому что Нарцисса не умеет готовить плохо, по веточкам ели, которые его декорируют. По матери, что, подперев голову, болтая ногой и весело улыбаясь, разговаривает с отцом, непривычно домашним и расслабленным. По большой ёлке, стоящей в центре комнаты, по сложенным под нею декоративным подаркам, потому что настоящие уже были открыты утром, правда, без всякой радости со стороны Драко. Ему подарили наушники новой модели и дорогую коллекционную книгу со стихами Эдгара По, на которую он давно заглядывался. Он, конечно же, улыбался и благодарил родителей, но на деле не испытывал ничего. Всю радость из него словно кто-то выкачал. Огоньки гирлянды на ёлке весело переливаются. Драко смотрит на них и думает, думает, думает. Он думает о том, как уже скучает по Гарри, о том, как его руки сами собой каждую минуту тянутся к телефону, чтобы сообщить Поттеру какую-то мелочь, вроде того, что на его окне появился очень красивый морозный узор, но потом он вспоминает, что решил больше этого не делать. Ещё этим летом Драко ни за что не подумал бы, что в его жизни появится человек, без буквально ежеминутного общения с которым он будет чахнуть и чувствовать себя таким пустым. Он никогда ещё не был ни от кого зависимым, а ещё он никогда не любил — сейчас Драко понимает это со всей ясностью. Нет, конечно, он по-прежнему отказывается думать о чём-то большем, чем любовь дружеская, но даже эти чувства оказались так сильны, что все его прошлые отношения померкли на их фоне. Поттер загорелся на его небе, как маленькая, но упрямая и невероятная звезда, и Драко больше не знает, как можно жить без её света. В Поттере вообще слишком много света. Жаль, что в нём самом нет его ни капли. Может, поэтому он впал в такую страшную зависимость. Драко проводит с родителями ровно столько времени, сколько того велят правила приличия, после чего отправляется к себе, сославшись на плохое самочувствие. Мать смотрит на него обеспокоенно, и поэтому ему приходится выдать самую широкую улыбку, на которую он только сейчас способен. Сон долго не идёт, а когда приходит, то приносит с собой образ Гарри. Во сне Драко идёт с ним по солнечной улице Уиллисдена, и Поттер держит его за руку. Малфоя в этот момент ничего не волнует: наоборот, всё так, как и должно быть. Он не смущается, не думает ни о чём, только сжимает тёплые пальцы в своих. Они доходят до канала, всего поросшего мхом, и там почему-то останавливаются. Поттер, глаза которого кажутся невероятно яркого цвета из-за отражающихся в них лучах летнего солнца, поворачивается к Драко, широко улыбаясь, а затем говорит: — Это хорошо. Потому что я тоже в тебя влюблён. Малфой невероятно счастлив в этом сне. И столь же, сколь велико его счастье, велики его страх и боль, когда он с утра открывает глаза и обнаруживает, что его подушка почему-то мокрая от слёз. Ещё никогда в своей жизни Драко не катался так хорошо, как он делает это во Франции. Его доска новая, более жёсткая и сложная в управлении, чем предыдущая, но он осваивает её моментально, в первый же день переходя от простых трасс к самым сложным. Он ездит опасно, ездит слишком быстро, порой едва успевая лавировать между другими людьми, и снег, вышибаемый из-под доски, пытается липнуть к его сноубордическим очкам. Он чувствует себя свободным. А ещё он чувствует себя мёртвым. В его наушниках по кругу играет одна и та же песня от Mindless Self Indulgence, само название которой заставляет печально усмехнуться, и песня эта заряженная и злая, полная острых гитарных соло, где голос солиста раз за разом обзывает его педиком. Вообще-то, себя самого, но Малфой воспринимает это на свой счёт, и оттого разгоняется ещё больше, входит в повороты ещё яростнее, закладывая тело так глубоко, что рукой может коснуться трассы. Он пытается разозлить самого себя, пытается отбросить все иные чувства, не думать о Поттере, забыть его, будто смазанный сон, и, когда он вылетает на прямой участок, двигаясь на скользяке доски со скоростью около шестидесяти пяти миль в час, ему это почти удаётся. I could have been a star It freaks me out when I sound just like my mom I couldve rocked the spot Instead of being just another faggot like I am I played that shit straight Blowin' suckas to the side hopin' I get laid Now everybody knows No way in hell I can ever live it down Faggot faggot faggot faggot Драко выскакивает на финиш, так резко зарывая край доски в землю, что едва не падает. Не глядя по сторонам, он наклоняется, чтобы отстегнуть крепления, удерживающие его ноги на сноуборде, после чего подхватывает его в руки, без раздумий вновь отправляясь к подъёмнику. День за днём Драко уматывает себя так, что его ноги к вечеру начинают напоминать вату, а всё тело едва может шевелиться. Так ему немного проще. Он одинок так, как никогда ещё не был. Вернее, он всегда казался себе одиноким, но ничуть не страдал от этого чувства, наоборот, даже гордился своей независимостью. Теперь у него ощущение, что, испробовав иное, ощутив постоянное тепло, поддержку и внимание, он больше никогда не сможет прочувствовать былую радость одиночества. Faggot faggot faggot faggot Он не влюблён, его пьяное сознание наврало. Не влюблён, не влюблён совершенно. Он не может быть. Он не. Faggot faggot faggot faggot Прикосновением к наушникам Драко прибавляет громкость ещё сильнее, отчего Джимми Юрин уже буквально орёт ему в ухо, а затем ловко запрыгивает в кабинку подъёмника. Он проводит в таком режиме пять дней, лишь иногда присоединяясь к родителям, но по большей части предпочитая кататься в одиночестве, потому что держать лицо спокойным и улыбчивым, а плечи — ровными, ему как никогда сложно. Он режет склоны острыми углами доски, режет безжалостно, и однажды даже сворачивает с трассы, чтобы проехать по пухлому, некатанному снегу, молясь, чтобы никто из спасателей сейчас не проверял этот участок. Ему могут влепить штраф на круглую сумму, и родители, в таком случае, вероятно запрут его в отеле на оставшиеся два дня отпуска, а в следующий раз хорошенько подумают, прежде чем взять сына с собой, но Драко это нужно. Потому что это опасно. Потому что под пухлым, девственно чистым и мягким снегом, в любой момент может оказаться расщелина, в которую он рухнет. Ему страшно, адреналин бьёт в виски, согревая всё тело, но он продолжает давить на доску, задирая её нос вверх и набирая всё большую скорость. В этот момент Драко понимает, почему он стал кататься так хорошо. Он больше не чувствует страха перед падением, не думает о том, что может травмироваться, когда на огромной скорости входит в крутой поворот. Ему всё равно, что с ним будет, и в какой-то степени он даже жаждет боли, потому что боль внешняя как будто способна изгнать боль внутреннюю, тяжелую и отравляющую. За всё это время он не написал Гарри ни слова. Конечно, не из-за связи, интернет у него есть как в отеле, так и за его пределами. Просто он держится. Драко горько гордится этим достижением, но прекрасно знает, что сорвётся сразу же, как вернётся в Лондон. Даст Поттеру о себе знать. Напишет хотя бы пару строк, а потом улыбнётся, увидев ответ. Наверное, после этого он замолчит снова, и всё это выглядит как попытка оторвать пластырь медленно, дюйм за дюймом, лишь бессмысленно сдирая с раны корку и вырывая волоски, но по-другому он, кажется, не может. Гарри снится ему каждую ночь. Но писать Поттеру первым в итоге не приходится. За день до отъезда, придя вечером в свой номер, Драко по привычке проверяет телефон, и обнаруживает новое сообщение. Он читает его несколько раз, вглядываясь в каждую букву, чувствуя, как тошнота подходит к горлу, а все органы сплетаются в комок. Гарри: я приеду в Лутон послезавтра, ты же уже вернёшься? можешь меня не отговаривать. ещё можешь не давать мне свой адрес. можешь даже заблокировать мой номер. я всё равно переверну всю округу, но найду тебя, обойду каждый чёртов дом, даже если это займёт два, три, пять дней, мне наплевать. я хочу посмотреть тебе в глаза. потому что если всё плохо, если я тебя потерял — имей смелость сказать мне об этом прямо и честно, вживую. а до тех пор я буду бороться за тебя, даже если ты ведёшь себя как ублюдок Драко думает о том, что это, вероятно, конец.