Причины моей ненависти

Драко всегда хорошо переносил перелёты. Его никогда не укачивало, сердце не сжималось от страха, голова не начинала болеть, и единственной неприятностью оказывались лишь ненадолго заложенные уши. Более того, он любил летать: за свою, в общем-то, довольно короткую жизнь, он побывал на многих рейсах, летая с родителями как в Амстердам, буквально на денёк, чтобы прогуляться, так и в Дубай, чтобы провести часть каникул, плавая в водах Персидского залива. Драко всегда просил родителей взять ему место у иллюминатора, потому что в ином случае его обязательно укачает на взлёте и посадке, но на деле ему просто нравилось наблюдать за тем, как мощный железный корпус самолёта поднимается вверх, подёргивая закрылками, и с невероятной лёгкостью начинает пронизывать облака. От этого зрелища Драко всегда испытывал светлую, какую-то детскую радость, и, конечно же, как и всякого проявления детскости, он этой радости стыдился. Но даже это не мешало ему раз за разом прислоняться виском к стеклу иллюминатора и наблюдать за полётом, пряча улыбку в широком вороте кофты. Но рейс Женева-Лондон прошёл без единой улыбки. На Драко словно набросилось всё неприятное, что могло поджидать путешественника в полёте: его тошнило с первой минуты (и он очень надеялся, что бумажный пакет, впервые в жизни взятый из рук бортпроводника, всё-таки не понадобится), а уши готовы были взорваться от простреливающей боли. Его всего потряхивало, и Малфой мог только сжиматься в своём просторном кресле, прижимаясь виском к холодному стеклу и стараясь стать меньше, будто бы в таком случае боль и неприятные ощущения не смогут его найти. Конечно же, он понимал истинную причину своего состояния. Его тошнило и до самолёта (пусть и намного слабее), трясло — тоже, а голова была готова, по ощущениям, разлететься на куски. Ему буквально казалось, что это мучительно болит его мозг, спрятанный за толстой костью идеально ровного черепа, отчего Драко раз за разом находил свою руку в волосах, пока пальцы крутили и поддёргивали светлые пряди. Желудок сводило, будто бы его наполняло что-то невероятно холодное. Всё это он ощутил сразу же, стоило ему прочитать сообщение Поттера. В тот же момент он понял, что всё подходит к неизбежному концу. Конечно, он ответил, не мог не; очевидно, это не ничего не изменило. Но Драко успокаивал себя тем, что он, хотя бы, попытался. Гарри: я приеду в Лутон послезавтра, ты же уже вернёшься? можешь меня не отговаривать. ещё можешь не давать мне свой адрес. можешь даже заблокировать мой номер. я всё равно переверну всю округу, но найду тебя, обойду каждый чёртов дом, даже если это займёт два, три, пять дней, мне наплевать. я хочу посмотреть тебе в глаза. потому что если всё плохо, если я тебя потерял — имей смелость сказать мне об этом прямо и честно, вживую. а до тех пор я буду бороться за тебя, даже если ты ведёшь себя как ублюдок Джеймс: Не делай этого. Поверь, тебе не станет легче Гарри: мне станет легче, я увижу тебя и мы поговорим Джеймс: Едва ли выйдет что-то хорошее Гарри: я сам решу. кажется, серьёзные разговоры в переписке тебе не даются, поэтому поговорим вживую Гарри: почему ты так боишься? чего вообще здесь можно бояться? Джеймс: Просто когда ты увидишь меня, всё закончится. Всё и так заканчивается, но это будет стремительнее и больнее Гарри: >Всё и так заканчивается Гарри: и после этих слов ты ждёшь, что я отступлюсь?! Джеймс: Я прошу тебя об этом. Никогда в жизни не просил никого ни о чём, а тебя прошу Гарри: я польщён, конечно, но нет. я не знаю, что в твоём внешнем виде может оттолкнуть меня, поверь, мне наплевать кто ты и как ты выглядишь Джеймс: Запомни эти слова. Потом посмеёшься Гарри: я приеду в 11:10, на электричке. придёшь меня встретить или мне всё-таки переворачивать твой ёбаный Лутон вверх дном? Джеймс: Не приезжай. Я приеду сам. Завтра, 8 утра, станция Вест Хэмпстед, возле выхода. Я найду тебя Гарри: ты уверен, что хочешь вставать так рано? тебе ехать часа полтора Джеймс: Я хочу покончить с этим как можно быстрее Джеймс: Но пообещай мне кое-что Гарри: что угодно, если ты реально приедешь Джеймс: Выслушай меня завтра перед тем, как уйдёшь Драко сам не знает, зачем делает вид, что он реально поедет из Лутона. Наверное, так он цепляется за остатки всего, что было у него в руках последние месяцы. Что рассыпалось и утекло сквозь пальцы из-за его собственной ошибки. Хотя, конечно, оно рассыпалось бы в любом случае. Что бы ждало их, если бы он отпустил ситуацию и позволил течению унести его? Поттер оказался таким упёртым ублюдком, что всё равно рано или поздно пришёл бы к нему с подобным заявлением. Не могли же они так и общаться до глубокой старости? Стоило вырвать всё с корнем сейчас, потому что дальше, наверное, было бы ещё больнее. Хотя Драко кажется, что сейчас его боль уже выкручена на максимум. Он не хочет знать, может ли она стать сильнее. Когда самолёт приземляется в Лондоне, Драко не становится легче. Он всё ещё дрожит, мучаясь тошнотой, и Нарцисса, с самого утра поглядывающая на сына с беспокойством, кладёт руку на его лоб, проверяя, нет ли жара. Повышенной температуры ожидаемо не обнаруживается, но она непримиримо заявляет о том, что стоит вызвать их семейного врача. Малфой с трудом отмахивается, говоря о том, что, кажется, просто съел что-то не то в отеле. Нарцисса грозится не пустить его в школу послезавтра, если всё так и продолжится, из чего Драко делает приятный вывод о том, что смог её обмануть. О конце каникул, об учёбе, уже топчущейся на пороге всех школьников, он не думает. Сейчас для него существует только завтрашний день, только восемь утра и платформа Западный Хэмпстед, а весь остальной мир, по его глубокому убеждению, может пойти нахрен. Драко обязательно обо всём подумает: и о том, как снова начать держать лицо и искусно врать всем, от приятелей до мамы, и о чёртовой школе, и о своих прямых обязанностях. Но это потом, это после того, как всё закончится. Всё закончится — так он твердит себе, как будто бы постоянное повторение этих двух слов может что-то изменить в его состоянии. Ему до одури страшно, хоть он и отказывается признаваться в этом даже самому себе. Конечно же, в ночь перед встречей он так и не может заснуть. Снег медленно падает с серого неба, мягко ложась на светлые ресницы Драко, его плечи и капюшон, в котором он почти прячется. Люди, ждущие пассажиров, в основном толпятся под выступающей вперёд крышей, но Малфой туда не спешит — он будет слишком заметен. Ему не хочется, чтобы Гарри увидел его первым и скривил лицо в презрении. Драко хочет увидеть его таким, каким он придёт встречать Джеймса. Его смуглое, даже зимой, лицо, и светящиеся нетерпением и беспокойством глаза. Драко приходит за полчаса до назначенного времени, и, словно вор, прячется за одной из дальних от входа колонн, прижимаясь спиной к стене из красного кирпича, который пасмурным днём выглядит скорее коричневым. Мерзковатым и бледным, как и всё вокруг Драко. Малфой кутается в капюшон своей кофты, торчащий из ворота зимней чёрной куртки, и натягивает повыше шарф, прикрывая губы. Наверное, он и правда вор. Брал то, что ни за что не было бы ему предложено, знай Поттер правду, а теперь хочет оторвать ещё один, последний кусочек из жизни Джеймса. Посмотреть на него, прощупать, чтобы потом навеки отпустить. Драко думает о том, как сам предпринимал жалкие попытки разорвать этот порочный цикл, как смог не писать Поттеру целую неделю (вдумайтесь в это слово! неделю), и только теперь понимает насколько же ему жаль, что всё заканчивается. Вот так, резко и некрасиво, без шанса что-либо исправить. Хотя шанса и не было. Руки мёрзнут, и он убирает их в карманы, перетаптываясь с ноги на ногу. Его потряхивает. Он видит Поттера издалека. Тот идёт с противоположной от Драко стороны, и Малфой сильнее жмётся к стене, позволяя себе лишь трусливо выглядывать из-за колонны. Он отмечает, что Гарри всё-таки перелез в зимнюю куртку, очевидно, новую, и кивает самому себе, потому что он хотя бы может перестать думать о том, что чёртов Поттер мёрзнет. Когда Гарри приближается, обходя людей и становясь довольно близко к его импровизированному наблюдательному пункту, Драко не может не отметить его бледность и лихорадочный румянец на щеках. К своему большому сожалению, он не может разглядеть отсюда выражение глаз Гарри, но видит, как очевидно тот волнуется: то складывает руки на груди, то опускает их, нервно сжимая пальцы в кулаки, параллельно перекатываясь с пятки на носок и чуть покачиваясь. Взгляд Гарри направлен в сторону выхода со станции, и Драко думает о том, что, вероятно, Поттер пытается углядеть Джеймса в каждом молодом человеке, что появляется из стеклянных дверей и проходит сквозь турникеты. Малфой смотрит на бывшего врага цепким взглядом, и пытается вызвать у себя хоть одно из старых чувств. Хотя бы немножко отторжения, чёрт с ней, со злостью, простого отторжения хватило бы. Но его попытки бесплодны. Драко медленно прикрывает глаза, задерживая дыхание. В ушах начинает шуметь от бегущей крови, что пытается догнать сердце, бьющееся подобно огромному барабану. Ему кажется, что, опустив взгляд, он сможет даже сквозь слои одежды увидеть, как его грудная клетка дрожит от ударов. Дрожь усиливается, волнение холодит всё внутри, Драко сжимает руки в кулаки так сильно, что ему становится больно от впившихся в тонкую кожу ногтей. Он знает, что ему нужен какой-то толчок, что иначе он так и будет стоять, вросши в припорошенный снегом асфальт, поэтому заставляет себя досчитать до десяти. Добравшись до последней цифры, он делает шаг вперёд, выходя из-за колонны, как в ледяную воду ныряет. Поттер его не видит, он, кажется, вообще не замечает ничего вокруг, сфокусировав взгляд на то и дело открывающихся и закрывающихся дверях. Драко решительно сбрасывает с головы глубокий капюшон, одёргивает вниз шарф, будто бы без этого он не будет узнанным, и подходит к Гарри со спины. Несколько секунд он разглядывает его взъерошенную макушку, снежинки в тёмных волосах, что стремительно тают, а затем произносит: — Привет. Поттер подскакивает на месте от неожиданности, резко разворачиваясь к Драко. На мгновение его лицо озаряется удивлением, но потом зелёные глаза чуть сужаются, и он бросает раздражённо: — Что тебе надо, Малфой? Следишь за мной, что ли? Драко грустно усмехается. Злость и нетерпимость, плещущиеся в глазах напротив, искажающие красивое (о, теперь он должен признать и это) лицо, заставляющее губы кривиться в презрении — всё то, чего он ожидал. Но Поттер дал ему обещание, и внутри Драко плещется слабая надежда на то, что он его сдержит. — Ты ведь ждёшь Джеймса, да? — Откуда ты знаешь про него? — Это я. Глаза Поттера расширяются. Он смотрит пару секунд, для Драко мучительно долгих, а потом с его лица пропадает презрительное выражение, и он смеётся громко, пусть и с надломом: — Отличная шутка. Так откуда ты узнал про него? Драко закусывает нижнюю губу, впивается в неё зубами, чтобы попытаться хоть немного привести себя в чувство этой болью. Очевидно, слишком слабой, чтобы хоть как-то помочь ему. С печалью оглядев лицо Поттера, полное недоверия, Драко молча лезет в карман за телефоном. Достав его, он открывает переписку с Гарри, и демонстрирует ему экран. Сердце заходится в истерике. Поттер всматривается в экран несколько секунд, а потом вздрагивает и резко отшатывается назад, будто бы Драко достал не телефон, а нож, и собирается вот-вот загнать лезвие ему под рёбра. Его лицо становится ещё бледнее, рот открывается и закрывается, носом он шумно вдыхает воздух. — Это я был Джеймсом. Всё это время, — говорит Драко, и голос его звучит хрипло. — Ты… — Ты обещал мне, что не уйдёшь, пока не позволишь мне всё объяснить, — тихо, но твёрдо напоминает ему Драко. — Блять… — лицо Поттера всё перекашивается от злости, удивление исчезает из глаз, и Малфой с болью видит, что в них теперь находит место только ненависть. — Тебе было весело, да? Отлично развлекался всё это время? Понравилось? — Да послушай же меня! — Драко делает шаг Гарри навстречу, но тот вновь отскакивает назад, увеличивая расстояние между ними. — Да, я хотел развлечься. Я узнал, что у тебя есть парень, решил, что будет смешно вывести тебя на откровения, а потом слить это всей школе. Но всё пошло не так, понимаешь? Всё очень быстро пошло не так, и я… Я запутался. Но я клянусь, всё, что я говорил тебе от лица Джеймса было правдой, по крайней мере, последние два месяца так точно. Все эти переписки, все мои откровения... — Ты отличный лжец, Малфой. Надеюсь, здорово провёл время. Я только одного не могу понять. Зачем эти оправдания? Зачем эта встреча? Решил меня пожалеть? Так мне не нужна твоя жалость! Или, наоборот, хотел сделать ещё больнее? — Нет, я хочу объясниться, я… — Можешь не стараться, — огрызается Поттер, не давая ему договорить. — Ты ёбнулся, если считаешь, что я поверю хотя бы одному твоему слову. — Я же говорил тебе. Говорил, что всё закончится так. — Приятно было помучить меня напоследок? Что ж. Поздравляю. Ты выиграл. Делай со всей этой блядской перепиской, что хочешь. Мне всё равно. Бросив эти слова Драко в лицо, Поттер резко срывается с места и обходит его, даже не взглянув напоследок. Задохнувшись от ужаса, что он сейчас просто уйдёт, уйдёт, так и не поняв, что Малфой говорил ему правду, уйдёт ненавидя его, Драко хватает Гарри за рукав куртки. — Ты обещал меня выслушать! Поттер вырывается резко, одёргивая руку так брезгливо, словно его коснулось что-то очень, очень мерзкое. — Не смей ко мне прикасаться, — шипит он. — Не смей даже заговаривать со мной больше. Эти слова ударяют Драко прямиком в грудную клетку, будто кулак прилетает в солнечное сплетение. Ни одного слова он больше не может вытолкнуть из своих пересохших от волнения губ. Он остаётся стоять с протянутой рукой, и на мгновение, невероятно долгое и одновременно столь же невероятно короткое, являющееся, очевидно, последним, они с Поттером смотрят друг другу в глаза. Малфой знает, что сейчас на его лице отражается каждая болезненная эмоция, но он не пытается этого скрыть, впервые в жизни не пытается, потому что, может быть, если очень повезёт, Поттер поверит ему от этого. Но в зелёных глазах лишь презрение и затаённая боль. Малфой не знает, что из этого хуже. А потом Поттер отводит взгляд и устремляется прочь так быстро, будто бы собирается перейти на бег уже в следующую секунду. Драко же остаётся стоять на месте, не в силах пошевелиться, чувствуя, как каждая мышца в его теле каменеет. Последние слова, что Поттер бросил ему в лицо с такой лёгкостью, не задумываясь ни на секунду, всё гремят и гремят в его ушах. Глаза щиплет от соли слёз, которым Драко не позволяет пролиться. Всё закончилось. Всё закончилось, время просто выдохнуть. Засунуть руки в карманы. Расслабить плечи, больше не ощущая ни волнения, ни напряжения. Отправится прочь, не вызывая такси — надо пройтись перед возвращением домой. За поворотом закурить, случайно обжечь палец огнём зажигалки. Не прятаться от порывов поднявшегося ветра, ледяного, колкого. Попытаться выморозить из себя всю боль, которой так много, как никогда ещё не было. Не думать. Вернуть на лицо выражение презрения, направленного на весь мир, и спокойствия. Постараться приклеить его к себе, вжиться в него, и больше никогда, никогда в жизни не позволять себе подобных слабостей. Драко готов умолять о том, чтобы этой ночью не видеть снов. Но, конечно же, сны приходят. И не только той же ночью, они возвращаются к Драко всю последующую неделю. В этих снах у них с Поттером всё в порядке, в этих снах он находит прощение и облегчение, в этих снах он может всё, даже взять Гарри за руку. Но потом он просыпается, и на мгновение ему кажется, что сон был явью, а потом невероятно тяжёлым грузом на него опускается понимание. Ещё никогда в жизни школа не казалась ему столь невыносимым местом. Он любил учиться, всегда любил, умел ставить перед собой цели, ради которых можно было усердствовать даже над теми предметами, что казались ему ужасно скучными. Он смотрел на «Прайвет Драйв» с презрением, но, в целом, мог спокойно ходить по его коридорам, даже найдя среди местных посредственных учеников людей, общение с которыми было для него порой весьма приятным. Он не считал, что у него есть друзья, он жаждал вырваться из этой школы побыстрее, пойти дальше, подняться выше, но никогда ещё он не просыпался со столь острым желанием не появляться там. Драко никогда не замечал, как много Поттера, оказывается, было в его жизни. Когда они ненавидели друг друга, всё было проще: скользнуть взглядом, попавшись на глаза-в-глаза, сделать лицо максимально презрительным. То задеть в коридоре плечом, то, проходя мимо, по-детски спихнуть учебники с парты, вызвав поток ругательств в свою сторону. Кинуть подколку, распространить по школьному чату тупой мем за авторством Блейза, с Поттером в главной роли, естественно, порой ловить его полный неприязни взгляд. Ничего такого в этом не было, и, несмотря на извечное чувство раздражения, неизменно возникавшего у Драко при виде Поттера, всё это было в своём роде забавным. Правда, последний факт он понял только сейчас. А теперь Поттер везде. Его руки, сжимающие лямку рюкзака, когда Драко проходит мимо по коридору. Его макушка, на которую Малфой старается не смотреть на уроках. Столик в столовой, который оказывается как-то слишком близко к столу, который обычно занимает Драко со своими друзьями (те уверяют его, что расстояние не поменялось и все сидели так всегда). В расписании как будто бы слишком много социологии и истории искусства, где нет даже Блейза в соседях по парте. На Забини, рот которого никогда не закрывается, хотя бы можно отвлечься, потому что отвлекаться на учёбу вдруг становится слишком сложно. Поттер везде, вообще везде. Не только в школе. Всюду разбросаны напоминания, его невидимые следы, о которых он, наверное, даже не догадывается. Каждое место, каждый предмет, каждое воспоминание — всё неизбежно пропитано им. Впервые в жизни Драко ощущает себя по-настоящему одиноким, одиноким страшно; он так привык делиться с Поттером своими мыслями, что теперь чувствует, как они встают поперёк его горла, невысказанные и этой невысказанностью отравляющие. Каждое утро, без вечного Поттеровского первого сообщения, приходившего около шести, кажется Драко рваным, не цельным, как будто кто-то украл его кусочек. Малфой ничего не удаляет с каким-то мазохистским удовольствием. Ни приложение, ни свои аккаунты; переписку и песни в плейлисте не трогает тоже. Он не слушает их, не зарывается в строки, не может себе позволить хотя бы из соображений гордости (её остатков, если говорить честно), но хранит эти вещи, как священную тайну. Этот секрет, когда-то поделенный на двоих — всё, что у него осталось. А Поттер больше не носит свои красные наушники. Драко замечает его с прежними, проводными, и думает о том, что Гарри, должно быть, его подарок попросту выкинул. Малфой думает о том, что тот мог бы хоть продать попытаться, и сам этой мысли ухмыляется — он уверен, что Поттер таким не стал бы заниматься. Идиот не умеет мыслить практично. Это должно раздражать, но... не раздражает. Ничто больше не приносит ему этого чувства. Драко сам не знает, чего бы он хотел. Наверное, ничего. В самый первый день он смирился с тем, что всё правильно: он никогда не лелеял надежды. Никто вокруг ни о чём не знает, Поттер смолчал (хотя Драко порой ловит на себе странный взгляд Грейнджер, и не забывает презрительно скривить губы в ответ), и всё, что Малфою нужно — это быть собой обыкновенным. Таким, к которому все привыкли. Холодным, решительным, говорящим с ленцой, смотрящим на всех покровительственно. Идеальная причёска, лёгкое презрение во взгляде, строгая одежда, начищенные ботинки, ровное настроение, сосредоточенность на учёбе. Всё то, что было в нём до того, как он умудрился вляпаться в эту историю. Он обещает себе, что боль уйдёт. Боль всегда уходит. Но всё идёт наперекосяк уже на следующей неделе.