Причины моей ненависти

— «Не подумай, мне нравится спать с тобой, но эти твои ледяные ноги…», — не унимается Блейз. — «Ледяные ноги? Если уж ты заговорил о претензиях, Поттер, спешу напомнить, что в последний раз ты навалился на меня во сне, как чёртов медведь. Я чуть не задохнулся»… — Хватит, — рявкает Драко, наконец отмирая. Он делает шаг к Забини, сам не понимая, что собирается сделать. Отобрать телефон, ударить? Оба варианта отдают идиотизмом. Отбирать бесполезно — Блейз далеко не тупой, наверняка уже сохранил весь компромат в облаке. Бить его и того хуже, это точно не приведёт ни к чему хорошему. Да и ещё одна школьная драка… Увольте, он и без того слишком часто махал кулаками в этом году. Эти методы никогда не были его стилем, скажем прямо. И Блейз всё это прекрасно понимает, а потому даже не вздрагивает, когда разъярённый Драко нависает над ним. Только ухмыляется: — «В последний раз»… И как часто ты спал с Поттером, Драко? Это какой-то новый способ проявить свою ненависть? Малфой медленно, шумно выдыхает через нос, на секунду прикрывая глаза. Он должен успокоиться, сосредоточиться и ни в коем случае не показывать своего испуга. Единственный способ справиться с ситуацией, которая, не займи это почётное место Синглтон, могла бы стать постоянным сюжетом его ночных кошмаров — это понять, чего Забини добивается. — Чего ты хочешь? — нарочито медленно, растягивая гласные, спрашивает Драко. В грудной клетке всё трепещет и горит от страха, но он упорно старается не показывать этого. — Откуда ты вообще достал мои переписки? — О-о, Драко, — голос Забини звучит так жизнерадостно, что Малфою вдвойне хочется съездить ему по лицу, — тебе стоит сменить пароль на телефоне. Я сижу рядом с тобой почти каждый день, и у меня есть глаза, забыл? Блять, блять, блять! Стоило сменить чёртов ключ. Желание врезать Блейзу тут же трансформируется в потребность дать по голове самому себе. Но откуда ему было знать, что всё это время деланно безразличный, ленивый Забини, раз за разом поглядывал на его экран… — Хорошо, — цедит Драко. Ничего хорошего во всём этом нет. — Что тебе нужно? — А ты подумай, — брови Блейза многозначительно приподнимаются. Театральная задумчивость, появляющаяся на его лице вместе с этим жестом, заставляет Драко чуть поморщиться. Мимо них проходит стайка громко переговаривающихся младшеклассниц. Их смех звонко разносится по улице, и Малфой едва заметно вздрагивает — он вспоминает, что они с Блейзом не успели толком отойти от входа в школу, и в любой момент их может подслушать кто-то более нежелательный, чем группка детей. Забини, словно уловив мысли Драко, хватает его под локоть и тянет в сторону небольшой асфальтированной дорожки, ведущей в соседний переулок. Малфой его руку сразу же одёргивает, но следом плетётся послушно. — Слушай, просто скажи уже прямо, — устало выдыхает Драко, когда они с Блейзом останавливаются возле раскидистого куста шиповника. Запах розовых цветов душит. — Я хочу, чтобы ты перестал использовать Панси. Драко несколько раз молча моргает, глядя на Блейза. Такого поворота он точно не ожидал. Забини мог бы начать вымогать деньги, издеваться, потребовать чего угодно… Но Паркинсон? Его волновала Паркинсон? — О чём ты? — медленно переспрашивает он. Отстранённая смешливость покидает лицо Забини. Он резко становится серьёзным, смоляные брови хмурятся, а челюсть сжимается, отчего её линия перестаёт казаться мягкой. — Я залез в твой телефон, чтобы узнать, что у тебя с ней, и обнаружил нечто куда более интересное. Мне было неприятно, когда я думал, что вы встречаетесь, но то, что ты используешь её, как прикрытие… Она вообще в курсе, что её мнимый парень — педик? — Я не педик, — на автомате огрызается Драко. — И да, она в курсе. — Давно? — С зимы. Глаза Блейза будто бы становятся темнее — а может, это просто игра теней пасмурного дня. Драко чувствует, как пот мерзко скатывается по спине, собираясь между острых лопаток. Он мог бы честно сказать Забини, что все его взаимоотношения с Паркинсон, их показные объятья, невесомые поцелуи в щёку — это исключительно её персональная игра в ревность. И хоть Драко после того, как Поттер признался, что ревнует, попросил её умерить пыл, она всё равно не упускала возможности повиснуть у него на руке или сесть поближе. Он относился к этому философски — если ей нравилось бесить Забини, то пусть себе развлекается. Чёрт побери, он понятия не имел, что для Блейза весь этот фарс действительно имел значение. — Так чего ты хочешь? — холодно переспрашивает Драко. — Конкретизируй. Мне не общаться с ней? С некоторой тоской он думает о том, что с шантажистами, в общем-то, бесполезно вести какие-либо переговоры. Соглашаясь на одни требования, он потакает выдвижению новых, но, чёрт побери, какие у него есть варианты? Блейз ведь не Нотт — тот более-менее предсказуем, а вот чего ждать от него… Драко всегда считал Забини куда более опасным для себя человеком. Зря он позволил себе расслабиться. Поттер на пару с Паркинсон сделали его мягкотелым. — Перестань делать вид, что она твоя девушка. Перестань касаться её, класть руку ей на бедро, обнимать. Мне наплевать на то, что ты можешь быть всего лишь её персональной гейской подружкой, я хочу, чтобы ты оставил её в покое и перестал дурить ей голову. Драко вдруг становится невероятно смешно. Даже внутренняя дрожь немного отступает. Он вспоминает ту нелицеприятную сцену, что произошла дома у Тео — Панси ведь сказала ему, что Забини ревновал. Это оказалось правдой, и теперь Малфой может хотя бы немного выдохнуть. Блейз всё ещё имеет на руках все карты, всё ещё может надавить на него по любому поводу, что унизительно само по себе… Но с этим хотя бы можно работать. Прежде, чем ответить Забини, Драко ненадолго задумывается. Строго говоря, он мог бы сдать Панси с потрохами. Объяснить, что все их ненавязчивые обжимания — это её личная инициатива, её манипуляция, на которую Блейз всё-таки повёлся. Всё сразу стало бы проще. Но что-то не даёт ему это сделать, будто бы он предаст Панси, если расскажет правду. Сейчас она могла получить то, чего хотела так сильно, хотела столько, сколько Драко вообще её знал. И теперь, расскажи он Блейзу об этой наглой, даже очевидной манипуляции с её стороны… Забини был не из тех, кто съест подобное и не подавится. Конечно, обман не был лучшим способом начать отношения, но кто-кто, а Драко уж точно не имел права осуждать Панси. Это было бы просто уморительно, учитывая их с Поттером историю. Ещё полгода назад Малфой не стал бы и раздумывать, просто рассказал всё, как есть, лишь бы сместить с себя фокус гнева Забини. Но сейчас… Пусть он ошибся в Блейзе, но у него было достаточно оснований для хлипкого доверия к Паркинсон. Она ведь не рассказала никому, лишь была всё это время рядом и помогала. Всегда, когда ему требовалась поддержка, пусть он и не хотел признавать это в те минуты. Поэтому, тяжело вздохнув, Драко отвечает: — Хорошо. Без проблем. Полагаю, я не могу рассчитывать на то, что ты удалишь эту… переписку? Лицо Блейза немного смягчается. Черты, до того заострившиеся, вновь приобретают плавность. В сочетании с длинными пушистыми ресницами они становятся почти девичьими. — Пока нет. Пусть побудет у меня. Сам понимаешь. — Не ожидал ничего иного, — цедит Драко. Блейз коротко хмыкает. Уголок его губ дёргается, когда он, прищурив глаза, интересуется: — Так как это получилось? Я имею в виду, Поттер, серьёзно? — А это уж точно не твоё дело. — Смотри, чтобы это не стало делом всей школы. Драко резко поджимает губы. Раздражение поднимается в нём с новой силой. Забини уже и без того достаточно развлёкся — Малфой не собирается терять жалкие остатки своей гордости. — Если это станет делом всей школы — мне будет нечего терять, — медленно произносит он, становясь вплотную к Блейзу. Рост позволяет ему смотреть на Забини сверху вниз. — Надеюсь, ты это понимаешь. Вообще-то, он понятия не имеет, что сможет сделать с Блейзом в случае такого развития событий. Тот ведь не тупой кузен Поттера, которому достаточно небольших угроз, и даже не, прости господи, Кормак, с которым Драко послал разбираться Крэбба и Гойла, приплатив им. Нет, с Забини всё сложнее, но ему необязательно знать об одолевающих Малфоя сомнениях. Поэтому Драко продолжает смотреть на него с вызовом. Он должен хотя бы постараться себя защитить. Но Блейз никак не комментирует его откровенные угрозы. Лишь улыбается — на этот раз широко и лениво, как и всегда, и произносит: — Приятно было иметь с тобой дело. До встречи. Дружески похлопав Драко по плечу (он от этого дёргается, едва ли не шипя), Блейз вразвалку отправляется в сторону остановки. Лишь когда он скрывается за поворотом, Малфой шумно выдыхает, наклоняясь и упираясь руками о колени. Он чувствует себя так, словно пробежал марафон, а его рубашка мерзко липнет к мокрой спине. — Сука-а-а, — в отчаянии тянет он, закрывая глаза ладонью. Ситуация представляется ему абсолютно безвыходной. Мысли лихорадочно скачут в голове, пока он пытается придумать, как бы извернуться и выйти сухим из воды, но ни одна идея не кажется подходящей. По всему выходит, что ему остаётся лишь надеяться на честность со стороны Забини. Честность со стороны Забини! Ха. Желание Драко поскорее поехать домой сползает до отметки ниже нуля. К тому же, у его отца выходной, и он наверняка будет до посинения сидеть в гостиной, перекладывая туда-сюда бумажки либо вперившись взглядом в книгу. Их с Драко отношения после приснопамятной истерики совсем испортились — они перестали даже мимолётно разговаривать друг с другом. Малфой полагал, что отец наказывает его своим молчанием, но сам не понимал, является ли оно наказанием в самом деле. Его и раньше пробирало от одного взгляда серых, точно таких же, как у него самого, глаз, и теперь ничего не изменилось — разве что добавилась упорная, неприятная тишина, вызывающая у Драко безотчётное чувство стыда. Выпрямившись, Малфой делает глубокий вдох и застёгивает ветровку до самого подбородка. Туман вокруг постепенно сгущается, начиная мерзко липнуть к коже, но он всё равно решает немного пройтись, по крайней мере, пока не пойдёт дождь. Единственный плюс, который принесла история с Забини — он больше не хочет спать. Настолько не хочет, что не уверен, уснёт ли теперь ночью. Ночь всё ещё худшее время. Чуть сгорбившись и засунув руки в карманы, Драко отправляется вверх по улице, двигаясь плюс-минус в сторону своего района. Идентичные кирпичные домики Уиллисдена окружают его со всех сторон, несколько давя своей одинаковостью. Даже идеально вылизанные лужайки похожи друг на друга — различаются лишь цветочные клумбы, да марки машин, стоящих на подъездных дорожках. Невесёлые мысли продолжают биться в его голове, как птицы в клетке. Слишком много людей знает о его тайне. Панси, Грейнджер, Уизли, даже его собственная мама! А теперь ещё и Забини — пожалуй, худший в этом списке. Драко всегда понимал, что секрет, разделённый на двоих, никогда не останется секретом до конца — людям свойственно любопытство и желание в трудную минуту поделиться своими переживаниями с близкими. Практически все тайны рано или поздно доходят до кого-то третьего, за ним неизбежно подтягивается четвёртый, и вот вся секретность уже расплёскивается в разные стороны, как уроненное на горячий асфальт мороженое. Но от этого понимания Драко никогда не было легче — его страх лишь усиливался. И как будто бы предпринимать что-либо уже поздно. В панике расставаться с Поттером — полная глупость, от этого переписки, которые Забини сохранил в своём телефоне, никуда не денутся. У них с Гарри всё ещё оставалось два месяца, ничтожный срок, который Драко пытался представить себе, как вечность. Два месяца… Наверное, два. Он уже ни в чём не был уверен. Может быть, им стоило попытаться дальше… Хранить секрет до последнего. У них же получалось! Кое-как, прихрамывая на все ноги, но получалось. И всё же… Драко признал их, даже назвал то странное нечто, что творилось между ними, отношениями, но так и не смог принять до конца. Всё в его голове было наполнено сплошными противоречиями — он тонул в них, захлёбываясь и моля неизвестно кого о помощи. Хотя помочь себе мог лишь он сам. Но одно Малфой знал точно: он не расстанется с Гарри раньше времени лишь из-за Забини. Однажды он принял решение спрятать голову в песок и наслаждаться тем, что у него есть, и намеревался придерживаться этого курса. Поттер делал его таким… Таким счастливым. Он не уверен в том, что заслужил это счастье, но никак не мог им насытиться. Добредя до небольшого сквера, Драко опускается на одну из скамеек, спрятавшихся среди аккуратно подстриженных кустов, и вдыхает влажный воздух. Тот неприятно пробирается в горло. Малфой чувствует потребность обсудить с кем-то произошедшее и, вероятно, лучше всего на роль слушателя подходит Панси. В конце концов, всё это дерьмо касается её напрямую, и Драко справедливо решает, что она должна расхлёбывать последствия своих решений вместе с ним. Не он же это начал, в конце концов! Рассказать Гарри о произошедшем Малфой тоже планирует, но хочет сделать это позже, когда сам более-менее успокоится. Поттер наверняка испугается, пусть и не подаст виду, и Драко придётся объяснять, что он не собирается бросать его только из-за этого. По крайней мере, не собирается прямо сейчас. Достав из кармана телефон, Драко открывает Фейстайм и набирает Панси — у неё не было дополнительных предметов, и Малфой полагает, что она уже дома. Его ожидания оправдываются: сонное личико Панси, валяющейся среди кучи розовых и голубых подушек, появляется на экране почти сразу. — Если ты не умираешь прямо сейчас, то я убью тебя сама, потому что ты меня разбудил, — недовольным и хрипловатым со сна голосом сообщает ему Паркинсон. Малфой криво улыбается в ответ: — Убей, я буду благодарен. Панси издаёт стон, достойный мученицы, и садится на кровати, продолжая держать телефон в руках. Драко вдруг понимает, что впервые видит её без косметики. Её глаза, лишённые нескольких слоёв подводки и накладных ресниц, выглядят в два раза меньше обычного, а нос кажется ещё более вздёрнутым кверху — впрочем, возможно, виной тому ракурс, а не отсутствие хитро наложенного контуринга. Но даже так Панси кажется ему весьма симпатичной. В который раз Драко с тоской вопрошает самого себя, почему он не удосужился влюбиться в неё. Она ведь умная, смешливая, хитрая… Идеальная для него. Всё было бы так просто! Ему всё равно пришлось бы бодаться с Блейзом, но на фоне сегодняшних проблем небольшое соперничество кажется Драко сущей мелочью. Если бог существует, то он, верно, хохочет над ним каждый день. — Что случилось? — интересуется Паркинсон, сдувая с лица прядь чёрных волос. Драко поджимает губы. Его плечи снова напрягаются, и ему стоит больших усилий расслабить их. — Блейз залез в мой телефон, — он очень старается придать своему голосу как можно больше безразличия. Паркинсон тихо охает. Остатки сонливости моментально сходят с её лица. — Зачем он это сделал? — Будешь смеяться. Хотел узнать о наших с тобой отношениях. — О, — рот Панси округляется, когда она выдыхает этот многозначительный звук. — И узнал не о них, как ты понимаешь. — И что он сказал? — Начал меня шантажировать, — Драко пытается ухмыльнуться, но по итогу выдаёт скорее грустную улыбку. — Идиот, — Панси зажмуривается, качая головой. А затем, будто лишь теперь до конца осознав слова Малфоя, спешно добавляет: — В каком смысле «хотел узнать о наших с тобой отношениях»? — Ну, он полагал, что мы встречаемся. Могу тебя поздравить — твой долгоиграющий план, наконец, сработал. Панси хмыкает, и Драко хочется немного, совсем чуть-чуть, огрызнуться на неё. Она выглядит довольной, и у неё есть весомый повод для этого, но у него, чёрт побери, серьёзные проблемы. Впрочем, самодовольное выражение сходит с лица Панси, когда она интересуется: — Ты сказал ему? Ну, что всё это было ради того, чтобы он приревновал… — Нет. — Почему? Панси кажется столь искренне удивлённой, что Драко даже становится обидно. Он никогда не считал себя хорошим другом, боже, да он вообще едва ли умеет дружить… И всё же он полагал, что Паркинсон доверяет ему чуть больше. Вздохнув, он принимается объяснять: — Думаю, он был бы не в восторге. Я не хотел, чтобы вы поссорились. Улыбка вновь трогает губы Панси. Теперь она не кажется самодовольной — скорее, искренне радостной. — Спасибо. — Твой удивлённый тон слегка оскорбителен. — Прости, — она тихо смеётся. — Так и в чём заключается шантаж? — Он не хочет, чтобы мы продолжали общаться в том же ключе. Считает, что я тебя использую, как прикрытие, и всё такое. Вступился за твою честь. Хренов рыцарь. — Да уж, — Панси задумчиво запускает ладонь в волосы, проводя пальцами по растрепавшейся после сна причёске. — Извини. Я не хотела, чтобы всё так получилось. Честно говоря, я не думала, что он вообще сделает что-то подобное… Драко в ответ лишь пожимает плечами, отводя взгляд. Он не знает, что ещё сказать. Вернее, у него есть вполне конкретный вопрос, звучащий примерно как «чёрт-побери-что-делать», но ему не хочется демонстрировать панику, в которой он плещется вот уже час как. Но Панси как будто бы и не нужны никакие слова. Словно прочитав на лице Драко все мысли, она мягко произносит: — Не переживай, он никому не расскажет. Малфой горько хмыкает, вновь посмотрев на экран телефона. Паркинсон кажется образцом спокойствия, и это вызывает у него лёгкое раздражение. — Ты не можешь знать этого, — хмуро произносит он. Но Панси невозмутима. Непробиваема. — Дорогой, я знаю его с четырёх лет. Поверь, он ничего не сделает. — Да почему ты так в этом уверена?! — не выдержав, восклицает Драко. — Он не захочет поссориться со мной. — А ты здесь при чём? Лицо Панси вдруг принимает обиженное выражение. Она даже наклоняется чуть ближе к экрану, нахмурив брови: — Ты что, думаешь, я ему всё спущу с рук? Будь уверен, он понимает, что мы с тобой друзья. Достаточно близкие для того, чтобы сделав больно тебе, он сделал бы больно и мне тоже. Друзья. Достаточно близкие. Драко замирает, услышав эти слова. Молча вглядывается в хмурое личико Паркинсон. Он уже произносил страшное слово «друзья» про себя, но услышать это самому оказалось так… странно. Что-то приятное, тёплое и успокаивающее шевелится в его животе. — Ой, ну вот не надо этого изумлённого выражения лица, — одёргивает его Панси, показательно закатив глаза. — Ладно, — Драко усмехается, возвращая себе спокойный вид. Ему бы поблагодарить её, но как же он не умеет этого делать! Рядом с Поттером почти научился волей-неволей, но с другими людьми, видимо, эта функция пока не работает. Драко не уверен в том, хорошо это или плохо. И всё же он не разделяет спокойствия Панси: — Это стремно, — мрачно замечает он. — Ты говорила, что он не сделает мне ничего плохого, что я, как ты выразилась, «свой» для него, но что-то это не заметно. — Я тебя умоляю. Это же Блейз. Думаешь, он не напоминает мне время от времени, что знает о некоторых моих тайнах? Знаю, по нему не скажешь, но ему важно всех контролировать. Он чёртов фрик в этом плане, уверяю тебя. Просто очень хорошо скрывается. Ему нравится казаться недалёким. Он как-то раз сказал мне, что иногда делает вид, что накурился, чтобы при нём не боялись болтать о чём-то серьёзном, полагая, что он всё равно половину забудет. У Драко от этих откровений едва челюсть не отваливается. Как он мог настолько недооценить Блейза? Где его хвалёная способность разбираться в людях, которой он так гордился всю жизнь? Панси, видя его реакцию, добродушно смеётся. А затем добавляет, вновь становясь серьёзнее: — Я с ним поговорю. — Не надо, — Драко морщится. — Я не хочу, чтобы всё выглядело так, словно я примчался к тебе жаловаться, а ты пошла решать ситуацию… — Ну, поговорю как-нибудь тонко. Не переживай так сильно. Уверена, всё будет в порядке. Малфой нехотя кивает, всё ещё не веря до конца в её слова. Панси смогла немного успокоить его, но немного — ключевое слово. Она может знать Блейза хоть сто лет, но Драко тот всё равно не должен ровным счётом ничего. Одна лишь мысль о том, что теперь он обязан лихорадочно обдумывать каждое своё слово или действие, чтобы ненароком не перебежать дорогу Забини, вызывает в нём отвращение. Мать его, он Малфой! Он никогда и ни перед кем не пресмыкался. Это унизительно. — И, Драко… — отвлекает его от невесёлых размышлений Панси. — Спасибо. Что не сказал ему про меня. Слабая улыбка трогает уголки его губ. Не ухмылка, не горькая усмешка — именно улыбка. Тепло, выдавленное было мрачными мыслями, вновь расплывается у него в грудной клетке. Оно тонкое, неустойчивое, но такое приятное и нужное. — Меньшее, что я мог сделать для тебя, — тихо отвечает он. Ему вдруг хочется извиниться. Добавить, что он был дерьмовым другом, что часто обращался к Панси, не зная при этом ничего о её собственных переживаниях. Но слова застревают поперёк горла, какие-то невероятно сложные и настолько огромные, что их как будто бы изо рта не выдавить. Поэтому он просто смотрит в глаза Паркинсон, изо всех сил пытаясь передать ей свои чувства. Хотя бы так. Некоторое время она молчит, тоже внимательно глядя на него, а потом кивает: — Ладно. Я иду спать, а потом, пожалуй, схожу погулять с этим идиотом. — Если он опять скажет, что вы просто друзья — ударь его. — О, не сомневайся, — она заливисто смеётся. — Пока. Держись там. Из динамика телефона раздаётся булькающий звук и звонок прерывается. Драко остаётся сидеть на месте, нажав на кнопку блокировки и тупо разглядывая своё отражение в почерневшем экране. И вдруг понимает, что, несмотря на свою тревогу, дерьмовое настроение и унизительную необходимость стать более обходительным с Забини, он искренне рад за налаживающуюся личную жизнь Панси Паркинсон. Гарри: как прекрасен твой район по ночам… Драко: Что? Гарри: мне нравится, что вы, богачи, не стесняетесь подсвечивать свои дома в темноте Драко: Это безвкусица. Просто некоторые считают, что живут в сраном дворце. Что ты забыл в Мейда Вейл? Гарри: ауч. дружелюбие никогда не было твоим коньком Драко: Поттер, двенадцатый час ночи Гарри: знаю, поэтому я иду очень быстро. можешь открывать окно, через пять минут буду Драко: ??? Драко: Тебя опять выгнали? Гарри: нет, я сам ушёл Гарри: тебя не было в школе три дня! лишил меня возможности презрительно кривить лицо при твоём появлении на горизонте Драко: Я тоже соскучился, но это не повод влезать ко мне в окно. И вообще, я болею, хочешь заразиться? Гарри: мечтаю. никакой сдвоенной истории завтра, только представь… Драко: Ты неисправим Гарри: если хочешь, я могу повернуть назад Драко: Ненавижу твои манипуляции Гарри: я просто честен. четыре минуты. есть время отказаться Драко: Я открыл чёртово окно Гарри: х Драко, действительно широко открывший окно, падает на кровать и натягивает одеяло до самого подбородка. Температура немного спала, но его всё ещё знобит. Он разболелся сразу же после своей прогулки в сыром тумане — бродил по городу ещё пару часов, слушая музыку (впрочем, не слыша её на самом деле), и в итоге попал под дождь, быстро переросший в ливень. Он болел очень редко, и Гарри, которому он на следующий день рассказал об истории с Блейзом, уверял, что это чистой воды психосоматика. Драко в ответ только обиженно пыхтел, не желая признавать того, что ему и вправду не хотелось появляться в школе. Но с простудой это не связывал — любой уважающий себя ученик обязан заболеть острым бронхитом хотя бы раз в год. А потому заразить Поттера он боится вполне обоснованно. Но идти против задавшегося целью, да ещё и соскучившегося Гарри, было равносильно попытке голыми руками остановить танк. Самонадеянно и небезопасно — сам переломаешься, а танку никак не помешаешь. Минут через пять, когда Драко уже начинает проваливаться в беспокойную температурную дремоту, с улицы и правда раздаётся шорох и едва слышимый, но всё же отчётливый, скрип металла. Следом за ним в оконном проёме показывается донельзя довольное лицо Гарри. Драко очень хочет придать себе строгий вид, показывая, что он думает о Поттере, бесцеремонно вламывающемся в его дом посреди ночи, но вместо этого только глупо улыбается. Чёрт, как же сильно он успел соскучиться. Гарри, тем временем, ловко соскакивает с подоконника, и прямой наводкой направляется к постели Драко. Тот успевает лишь задушено зашипеть, когда Поттер падает на одеяло прямо в уличной одежде, а потом чужое тело вдавливает его в матрас. Обветренные губы находят его разгорячённый лоб. — И правда температура, — шёпотом сообщает Гарри. Вид у него такой, будто бы он только что совершил научное открытие. — А ты думал, я симулирую? — фыркает Малфой. Его голос хрипит, и он тут же закашливается, отворачиваясь в сторону и закрывая тыльной стороной ладони рот. Поттер же вновь прикладывается губами к его лбу, затем спускается ниже, лёгкими поцелуями касаясь обеих щёк, заставляя Драко повернуть голову. Малфой надувает губы: — Заразишься же, ну. — Может, это моя цель. Я правда не хочу на сдвоенную историю. — Глупый. — Люблю твои комплименты. Драко смеётся на грани слышимости. Поттер ворочается, прижимаясь ближе, и он с готовностью кладёт одну руку ему на плечо, приобнимая. Второй зарывается в спутанные волосы, сразу же принимаясь их перебирать. Они привычно пахнут мылом — запах, который успел стать его любимым. — Так ты только из-за меня ушёл? — тихо уточняет Малфой, чуть потянув за мягкие пряди. Даже в темноте Драко может разглядеть, как взгляд Поттера, до этого привычно искристый и смешливый, тяжелеет. На застывшую на его губах улыбку Малфой уже не обращает внимания. Лишь тяжело вздыхает, нежно обводя пальцами плечо Гарри. — Ну, я правда хотел тебя навестить, — наконец, отвечает он. — Думал сделать это завтра днём. Но решил совместить приятное с полезным, раз уж мне не хочется оставаться дома. — Что случилось? — Ничего нового. Я случайно разбил тарелку, дядя Вернон начал орать, я взбесился, разбил другую тарелку, уже специально, он попытался мне врезать, я пригрозил ударить его стулом, слово за слово… — Поттер показательно тяжело вздыхает, чуть ли глаза не закатывает, а потом вновь широко улыбается. Всё так же фальшиво. — Если хочешь, я могу поехать к Рону. Автобус ещё ходит. — Нет, оставайся, — Драко качает головой, даже не пытаясь поддержать видимость весёлости, которую так упорно старается излучать Гарри. — Но сначала идёшь в душ. И… Он выгибается, всматриваясь в темноту. О, ну конечно. — И перестаёшь топтаться по моему ковру в ботинках! — Обожаю тебя, — уже с более искренним весельем отвечает Поттер и, ещё раз звонко чмокнув Драко в лоб, поднимается с кровати. — Полотенце… — …На третьей полке справа. Драко кивает, глядя на то, как Гарри, скинув ботинки в углу, совершенно беззастенчиво залезает в его шкаф. Он шарится на полках с таким беспечным видом, словно не неделю на пасхальных каникулах провёл в доме Драко, а добрых полжизни. У Малфоя от этого всё в груди сжимает: болезненно и сладко. Они ведь могли бы… Могли бы начать жить вместе. Когда-нибудь. Наверное. Или нет. Он поспешно закрывает глаза и отворачивается от Гарри, продолжающего шуршать в шкафу. Ищет свою любимую футболку, небось. Господи. У него в этом доме есть любимая футболка. Когда за довольным Поттером закрывается дверь в ванную, Драко мысленно даёт себе подзатыльник и напоминает о том, что отсутствие раздумий — это самая верная стратегия, которой стоит продолжать придерживаться, если он не хочет испортить эту ночь. Он ведь, на самом деле, ужасно соскучился по их совместному сну, хоть и ни разу не озвучил этого. Жаль только, что повод снова печальный. Подложив ладонь под пылающую щёку, Драко пялится на свет, пробивающийся из-под закрытой двери в ванную. Как же страшно ему хочется оградить Гарри от всех неприятностей. Сделать так, чтобы его улыбка всегда была искренней. Чтобы его глаза никогда не темнели от горечи. Вот только он сам — одна из главных неприятностей Поттера. Ему больно об этом думать. Гарри, как и всегда, моется с нечеловеческой скоростью (Драко старается не думать о том, что эта привычка может быть связана с упрёками от его семьи, которым наверняка даже воды жалко для племянника), и уже через пару минут забирается к нему под одеяло. Кожа Гарри, обычно кажущаяся Драко чрезмерно горячей, сейчас отдаёт приятной прохладой. — Ты весь горишь, — нахмурившись, шепчет Поттер, кладя руку на его покрытый испариной лоб. — Днём было хуже. Не переживай. Драко возится, устраивая голову на плече Гарри, перевернувшегося на спину. Положив руку на его мерно вздымающуюся и опадающую грудь, он тихо спрашивает: — Тебе грустно? — От того, что ты заболел? Конечно, грустно. Завтра июнь начинается, а ты тут валяешься. Ещё и хрипишь, как будто у тебя половина лёгкого отвалилась. — Я не об этом, — Драко чуть сжимает в пальцах ткань своей же серой футболки, которую Гарри беззастенчиво нацепил на себя. — А о чём? Голос Поттера тут же делается пустым и отстранённым. Он всегда говорит так, когда речь заходит о его семейных проблемах. В переписке ещё делится, но вживую предпочитает молчать. Малфою это не нравится — порой они будто бы замалчивают эту часть жизни Гарри. — О том, что тебе пришлось сбежать из дома. — Да ничего. Я же сам ушёл. Драко не видит его лица, но может представить себе, как губы Поттера в этот момент трогает улыбка — лёгкая, почти вымученная. Он хорошо успел её изучить. Ещё тогда, давно, когда Гарри впервые постучался к нему среди ночи. Он вздыхает, опаляя шею Поттера горячим дыханием. Тот приятно вздрагивает в его руках и обнимает крепче. — Ты такой сильный, — шепчет Драко едва-едва. — Я? — раздаётся тихий смешок. — Брось. — Нет, правда. Я такой размазня на твоём фоне. Сколько раз я плакал при тебе… — Дважды? — неуверенно спрашивает Гарри. — Я не считал, честно говоря. Даже если больше, то что в этом такого? Считаешь себя размазнёй только потому, что можешь заплакать в тяжёлый момент? — Но ты этого не делаешь никогда, — напряжённо отвечает Драко. — Хочешь, чтобы я поплакал? — Нет! Конечно, нет. Но мне стоило бы на тебя равняться. Пальцы Поттера вдруг с силой сжимаются на его плече. Все его мышцы будто разом напрягаются — Драко это чувствует. Приподняв голову, Малфой замечает, как разом ожесточилась и напряглась линия его челюсти. Чёрт, он же пытался сказать что-то приятное. А в итоге, кажется, только расстроил Гарри ещё больше. — Не надо на меня равняться, — наконец, произносит Поттер. Горечь в его голосе такая отчётливая, что Драко её едва ли не на кончике языка чувствует. — Это просто мой способ справляться. У каждого он свой. К тому же… Я делал много глупостей. Драко, нахмурившись, приподнимается на локте, чтобы всё же взглянуть Гарри в лицо — слишком уж убито теперь звучит его голос. От этого короткого движения он вновь закашливается. Поттер тут же принимается оглаживать его спину. — Например? — спрашивает Драко, кашлянув в последний раз и сморгнув слёзы, появившиеся в уголках глаз от напряжения. Гарри переводит на него взгляд. Он смотрит внимательно и мрачно, а челюсть сжимает ещё крепче — кажется, что вот-вот заскрипит зубами. Он открывает рот, будто бы собирается что-то сказать, а потом, не найдя в себе сил, закрывает его обратно. Драко терпеливо ждёт, продолжая поглаживать его по груди. Но рука останавливается сама собой, когда Поттер вдруг произносит, резко, на одном дыхании: — Я чуть не убил себя однажды. Драко поражённо моргает: раз, другой, третий. Он не знает, что сказать — слова вьются в его голове беспокойным роем, и ни одно из них не желает ложиться на язык. Что вообще говорят в таких ситуациях? Ему вдруг становится страшно. Поттер, по-видимому, истолковывает его молчание по-своему. Тяжело задышав, он резко отворачивается. — Почему? — наконец выдавливает из себя Драко. Гарри резко дёргает плечом, ничего не отвечая. Малфою приходится потянуться вперёд и положить ладонь ему на щёку, мягко разворачивая Поттера к себе. Ему по-прежнему трудно найти подходящие слова, но он хочет, чтобы Гарри увидел, что на его лице не отражается ни капли осуждения. И Гарри видит. По крайней мере, его напряжённые мышцы немного расслабляются. Но прежде, чем заговорить, он вновь отворачивается, уставляясь в потолок: — Просто устал. Надо мной издевались в школе, издевались дома. В тот день один ублюдок облил меня соком в столовой. С ног до головы. Когда я пришёл домой со слипшимися волосами, тётя страшно разозлилась и обстригла меня так, что череп начал проглядывать местами. Я представил, как приду в таком виде в школу, ну, и… Мне было двенадцать. — Господи, — хрипло выдыхает Драко. Двенадцать. Двенадцать! Он вдруг чувствует такое отвращение к самому себе, что рвота подкатывает к горлу, отнюдь не фигурально. Ему хочется вскочить и снять с себя кожу, лишь бы больше не быть собой. Он ведь всегда был тем самым маленьким ублюдком. А потом не маленьким. Чёрт, да в его жизни даже был эпизод с этим дурацким донельзя сладким соком. Им выдавали его на поздний завтрак, чтобы было чем запивать сэндвич. Только вот облили тогда не Драко — он сам перевернул стакан над головой мальчишки, учащегося классом младше. Просто так. Смеха ради. Малфой даже имени его не может вспомнить. Его нижняя губа начинает дрожать. Но Поттер этого не замечает — лишь продолжает говорить, невидящим взглядом вперившись в потолок: — Она ушла в магазин, а я вытащил из аптечки упаковку аспирина, стащил из бара дяди бутылку виски, закрылся у себя в комнате… Видел такой способ в одном фильме по телеку, знаешь. Драко зажмуривается. Он не хочет слышать этих слов, не хочет узнавать об этом кошмаре. И одновременно чувствует себя обязанным дослушать. Не только потому, что Поттер под покровом темноты делится с ним столь сокровенным. Просто это часть него, часть его истории, и он, в какой-то момент решив для себя, что хочет Гарри целиком, хочет знать его всего, а не только те стороны, которые он показывает окружающим, должен пропустить через себя и это воспоминание тоже. — Мне Рон позвонил, когда я уже все таблетки из блистера выдавил. Я ему ничего не рассказал, мы просто поговорили… Он жаловался на то, что мама опять запретила ему заводить собаку, жаловался на Эрни, который ему подножку поставил… Помнишь Эрни? Он с нами на социологию ходит. Драко сдавленно кивает, хотя в этом нет необходимости — Гарри всё ещё на него не смотрит. Весь его вид такой отстранённый, что кажется, будто бы он о ком-то другом, ком-то неважном все эти вещи рассказывает. Но Малфой не обманывается. Даже в темноте он видит, как поблёскивают глаза Поттера. — В общем, это были такие типичные жалобы, знаешь. Будничные. Потом он спросил, не хочу ли я приехать к нему с ночёвкой на выходные, и я ответил, что хочу. Повесил трубку с тупой мыслью, типа, я же уже согласился приехать. Значит, самоубийство откладывается, — он надтреснуто смеётся. — Ну, а потом отпустило. Решил, что они не стоят того, чтобы я убил себя. Все они. С тех пор я решил улыбаться, что бы ни происходило. Не потому, что я сильный и всё такое. Мне просто так проще. Кто-то плачет, а кто-то улыбается. Разница в эмоции, итог один. Понимаешь? Драко ничего на это не отвечает. Только издаёт хриплый, судорожный вздох, и утыкается носом в шею Гарри, крепко сжав в руках его плечи. Дрожь пробивает его с ног до головы и он, весь трясясь, лихорадочно касается губами шеи Поттера, смещается ниже, к ключицам. Ему хочется поцеловать его всего, каждый дюйм поджарого тела, хочется прижать к себе и не отпускать, никогда больше не отпускать. Он в ужасе от одной мысли о том, что Гарри, его тёплый, смешливый Гарри, мог бы не лежать сейчас рядом. Не просто не лежать — он мог бы не быть вообще. — Эй, ну ты чего, — шепчет Поттер, запуская руку в его влажные от пота волосы. — Чего ты… Драко только головой качает беспомощно. Вновь приподнявшись на локтях, он обхватывает лицо Гарри ладонями, вглядываясь в его глаза. Он чувствует себя мерзким. Грязным. — Ты не заслужил всего этого, — шепчет он с нескрываемой болью в голосе. — Я… Я чувствую себя ужасно. — Почему? — Ты всю жизнь терпишь столько дерьма, а я… Я его тебе только подкидывал. Издевался над тобой почти год. Делал твою жизнь ещё хуже. И не только твою. Как ты вообще смог меня простить? В лице Поттера появляется столько нежности, что Драко становится больно. Всё внутри него сжимается в тугой колючий ком, и ему приходится заставлять себя смотреть Гарри в глаза. Если он хочет научиться отвечать за свои поступки — ему стоит для начала хотя бы перестать прятаться. — Я узнал тебя другого, — Поттер продолжает мягко гладить его по голове, словно у него вовсе нет никаких дурных воспоминаний, связанных с Драко. — Ты же помнишь, как я злился, когда узнал, что Джеймс — это ты. Думал, что всё это враньё, что ты, ты, ни за что не мог быть им. Потому что он был внимательным. Чутким. Нежным. Смешным. Интересным. Был тем, в кого я влюбился. Мне было тяжело соединить вас в одно, но, когда у меня это получилось, обида как-то… ушла постепенно. Ты изменился. Вот, что по-настоящему важно. — Ты чёртов святой, — Драко легонько ударяет его ладонью по груди, словно обиженный ребёнок. — Чёртов святой Поттер… — Напоминаю, я сломал тебе нос однажды. — Разрешаю тебе сделать это ещё раз. Хочешь? Гарри смеётся так громко, что Драко приходится прижать ладонь к его губам, скорчив гримасу, полную неодобрения. Поттер, сверкнув глазами, слегка прикусывает его кожу, заставляя убрать руку. — Извини, — говорит он, вновь перейдя на шёпот, пока Драко, будто испуганный зверёк, прислушивается, пытаясь уловить нежелательные звуки за дверью. — И нет, не хочу. Давай оставим наше милое домашнее насилие в прошлом, м? — Да. Оставим, — эхом отзывается Малфой, медленно укладываясь рядом с Поттером. Его знобит — температура вновь поползла вверх. Гарри, уловив его дрожь, тут же накрывает его одеялом, за всеми их перемещениями по кровати сползшим вниз. Драко смотрит на него устало и благодарно. — Мне так жаль, что всё это случилось с тобой, — говорит он, когда Поттер укладывается напротив. — Ты правда очень сильный. — Ты тоже, — вдруг отвечает Гарри, и его глаза, загоревшиеся было привычным смехом, снова приобретают серьёзность и глубину. — Не уверен, что смог бы пережить то, что пережил ты. Драко сглатывает, ощущая новую волну крупной дрожи, что проходит по его телу. На этот раз — не от температуры. Нет смысла отнекиваться и переспрашивать. Гарри знает, что он понял, о чём идёт речь. Малфой с трудом размыкает разом пересохшие губы: — Я просил тебя больше не говорить об этом. — Да. Прости. Гарри тянется к нему, чтобы осторожно прижать к себе, и Драко с готовностью жмётся как можно ближе. Родная, изученная до каждого дюйма ладонь, ложится на его макушку. Грубоватые пальцы принимаются массировать кожу. — Я люблю тебя. Гарри произносит эти слова одними губами, но Драко всё равно его слышит. Кажется, услышал бы в любом случае, даже стой вокруг невыносимый шум. Эти слова только его — личные, глубокие, ранящие и дарящие счастье одновременно. Всю свою жизнь он знал о любви так мало, чтобы в итоге обрести её во всей полноте меньше чем за год. Он не отвечает Гарри, только вцепляется в него ещё сильнее. Его сердце бьётся неровно, когда он закрывает глаза, больше всего на свете жалея о том, что провёл без Поттера целых три дня. Драко не хочет расставаться с ним ни на минуту.