Причины моей ненависти

Драко, поморщившись, проводит ладонью по шее, убирая с неё прилипшие от пота волосы. Пункт первый — затылок оброс, а на глаза уже спадает чёлка, ему точно пора подстричься. Пункт второй — нужно перестать поддаваться на провокации Поттера. Первая задача выполнима хоть завтра, вторая, кажется, невозможна. На этот раз Гарри, когда они, прогуливаясь, зашли в ничем не примечательный двор, заметил футбольную коробку и валявшийся рядом мяч: частично сдувшийся, но всё ещё более-менее пригодный для того, чтобы попинать его ногами. Немного нытья, пара фраз в духе «боишься снова проиграть, да?», и вот они уже гоняются за забытым детворой мячом, периодически спотыкаясь о порванное прорезиненное покрытие коробки. Драко оставалось только бухтеть, что ему, вообще-то, не семь лет, а Поттер на эти заявления звонко смеялся, казалось, бесконечно радуясь и их спонтанной игре, и яркому солнцу, заглядывающему в просвет между домами. Играли до десяти, и Драко в итоге продул со счётом 9:10 в пользу Гарри. Не разгромная победа, но Малфой всё равно недовольно фыркает себе под нос, когда они выходят из коробки. — Я же говорил, что ты просто боишься проиграть, — авторитетно заявляет Поттер, пристраивая мяч там же, где они его нашли — на скамейку, стоящую возле калитки. — И вовсе нет. Тебе просто повезло, что я отвлёкся. — Тебя послушать, так мне всегда везёт. Драко остаётся только надуться, сложив руки на груди. Вообще-то, его заявления об удаче не голословны — взять хотя бы учёбу, на которой Гарри всё делает в последний момент, если делает вообще, но каким-то образом всё равно выходит сухим из воды. Не считая химии, конечно. Будет чудом, если Снейп выдавит из себя хотя бы E. Впрочем, в последнее время Поттер умудрялся скатывать все контрольные даже у него, что было просто невозможно. Его наглость вызывала у Драко что-то вроде восхищения. — Выпьем чего-нибудь прохладного? — спрашивает Гарри, обернувшись к Драко и машинально потирая шрам на вспотевшем лбу. Прежде, чем ответить, Малфой позволяет себе несколько секунд просто полюбоваться Поттером, взъерошенным больше обычного, раскрасневшимся, сверкающим глазами и тяжело отдыхивающимся после их почти часовой борьбы. Губы Драко дрогают в лёгкой улыбке. — Пойдём. Тут рядом есть кофейня, у них отличные лимонады. Он коротко трогает Гарри за руку, пробежавшись пальцами по тыльной стороне его ладони, прежде чем они начинают идти к выходу со двора. Летняя улица встречает их шумом машин и гомоном людских голосов — стоит прекрасная, в меру жаркая погода, и кажется, что добрая половина Лондона сегодня решила вывалиться на улицы. Они проходят мимо цветастой витрины, за которой выставлены вечерние платья и костюмы, перед чередой выпускных заполонившие все магазины одежды, когда Гарри вдруг спрашивает: — Ты пойдёшь на бал? Голос Поттера звучит отстранённо, а лицо выглядит безмятежным, но Драко знает его достаточно хорошо, чтобы понимать, что это напускное. Напрягшаяся линия челюсти выдаёт Гарри с потрохами. — Вряд ли, — вяло отвечает Драко. Выпускной бал сидит у Малфоя в печёнках, если уж говорить честно. До него ещё месяц, но вся школа как с ума посходила, обсуждая украшения для спортивного зала, в котором по традиции будет происходить всё веселье, купленные платья и выбранную музыку. Все, кто не состоит в отношениях, либо приглашают кого-то, либо ждут, пока пригласят их, выглядывая в толпе одноклассников привлекательного партнёра… Драко только глаза к потолку возводит. Изначально он не планировал никуда идти просто из ущемлённой гордости — шикарные выпускные, которые проводят в частных школах, заставляли его с презрением относиться к традиционной для государственных толкотне в спортивном зале. Презрительность сохранилась и сейчас, но к ней неизбежно добавился новый пункт — он всё равно не сможет пойти туда с тем, кого действительно хотел бы видеть рядом с собой. К тому же, выпускной означал последний рубеж привычной школьной жизни, а дальше… Дальше как будто бы шла только пустота. Пустота, в которой больше не было Гарри, была лишь подготовка к юридическому, учёба, карьера адвоката, непременно успешная, и семья, созданная с какой-нибудь прекрасной, умной девушкой. Исключительно то, что одобрит его отец, то, что всегда было чем-то само собой разумеющимся. Вот только Драко теперь от этого тошнит. — А ты пойдёшь? — спрашивает он просто для того, чтобы нарушить неприятную тишину, повисшую между ними. — Не знаю, — Гарри пожимает плечами. — Я не планировал, но Гермиона с Луной такие воодушевлённые, а миссис Уизли всё твердит, что это важный этап, прощание со школой и все дела… — Мхм, — выдаёт Драко в ответ нечленораздельный звук, совершенно не помогающий разорвать обрушившееся им на головы напряжение. Он даже немного раздражается. Зачем Поттер вообще завёл этот разговор, нарушая их негласное правило «не-говори-о-будущем»? Рассчитывал на какой-то другой ответ, пытался что-то понять? С губ Драко срывается тяжёлый вздох. Он тонет в шуме промчавшегося мимо автомобиля, но Гарри будто бы всё равно умудряется его расслышать: горячие пальцы вдруг касаются запястья. Робким движением они скользят чуть ниже, и Малфой, грустно улыбнувшись уголками губ, позволяет себе ненадолго сжать чужую ладонь, прежде чем оборвать прикосновение. Вокруг слишком много людей для того, чтобы он мог позволить себе спокойно коснуться Гарри, несмотря на плещущееся в нём желание прижать его к себе и не отпускать как можно дольше. По крайней мере, до тех пор, пока повисшие в воздухе вопросы не уберутся подальше. Куда-то на задворки сознания, где им самое место. В небольшой, уютной кофейне народу оказывается довольно много, и Гарри отправляет Драко занять место. Попросив взять себе малиновый лимонад, Малфой усаживается за небольшой столик в дальнем углу, блаженно подставляя всё ещё разгорячённое лицо прохладному потоку воздуха, идущему от кондиционера. Взгляд Драко лениво цепляется за включённый телевизор, висящий на стене напротив. Звук выключен, чтобы никому не мешать, но внизу экрана бежит полоска текста, произносимого ведущим, и невольно Малфой начинает вчитываться в него. На экране молодой мужчина, на вид студенческого возраста, даёт интервью. Его лицо кажется Драко знакомым, он чуть хмурится, пытаясь припомнить, где мог его видеть, а потом и текст, и картинка вдруг сходятся в одно, и рот Драко открывается сам собой, выталкивая наружу резкий, свистящий выдох. С экрана на него уверенно смотрит Гленн Фишер. Он выглядит младше, чем на фотографиях, которые без устали копировали себе новостные порталы и социальные сети, но Драко всё равно его узнаёт. Он весь замирает, невольно вчитываясь в текст, мелькающий в нижней части экрана, а его сердце заполошно колотится. «Мы будем подавать в суд. За это время мне написало одиннадцать человек и, на мой взгляд, это немыслимое количество. Все они готовы подписаться под моим иском…» — Малфой, у них кончился малиновый сироп. Клубничный будешь? Голос Гарри, остановившегося рядом, кажется Драко невероятно далёким. Сомкнув дрожащие губы, он с трудом заставляет себя обернуться на него. Поттер, увидев его бледное лицо, тут же наклоняется ближе, обеспокоенно заглядывая в глаза: — Драко? Что случилось? Малфой пытается вытолкнуть из себя хоть одно слово, хоть малейший звук, но его горло будто бы сжимается вокруг голосовых связок, не позволяя ему ничего сказать. Вцепившись в край стола, он вновь оборачивается к экрану телевизора. «Мне плевать, насколько хороши его адвокаты, плевать на людей, которые не верят мне, не верят нам всем. Мне не стыдно, потому что я говорю правду…» На лице Поттера вдруг отражается понимание — то ли он тоже узнаёт Фишера, то ли ему оказывается достаточно контекста. Отвернувшись, он быстро подхватывает Драко под руку и тянет на себя, заставляя подняться. Малфой послушно встаёт, ведомый рукой, но делает это автоматически; все его мысли превращаются в бушующий шторм, панически сталкиваясь в черепной коробке. Поттер, кафе, люди вокруг — всё оказывается далёким и ненужным, есть только лицо Фишера, продолжающие бежать чёрные буквы на ярко-оранжевом фоне, и судорожно сжимающееся сердце, заставляющее кровь шуметь в ушах. — Пойдём отсюда, — пытается достучаться до него Гарри. — Пойдём, не смотри туда. Он поудобнее перехватывает Драко под локоть и тянет на себя, заставляя всё-таки сойти с места. Как в тумане, Малфой позволяет увести себя из кафе. Звуки вдруг накатывают все разом: голоса людей, оставшихся за спиной, колокольчик на двери, прощально звякнувший им в спины, мерный гул машин, писк светофора… Несколько раз моргнув, Драко делает глубокий вдох и принимается тереть глаза. Его тело дрожит. — Хочешь присесть? — тихо спрашивает Гарри, и Драко, наконец, оборачивается к нему с более-менее осмысленным взглядом. — Да, — его голос севший. — Да, давай. Поттер продолжает держать его под руку, когда они пересекают дорогу, направляясь в маленький сквер на другой стороне улицы, но Драко не делает никаких попыток вырваться. Сейчас ему всё равно, он лишь безжизненно смотрит перед собой, а в голове мелькает одно и то же слово: суд. Суд, суд, суд. Когда всё зашло так далеко? И когда же, блять, всё это закончится? Он так хочет, чтобы всё закончилось. Чтобы всё стало как раньше — прошлое прошлому, только сны и редкие воспоминания, которые потускнели бы с годами. А не Гленн, чёртов, Фишер, и его одиннадцать человек, готовых подставляться под камеры и присутствовать на мучительных судебных разбирательствах, где их слова будут разглядывать под микроскопом. Погружённый в острые мысли, Драко даже не замечает, как Поттер доводит его до свободной скамейки возле огромного куста ракитника. Мотыльково жёлтые, нежно пахнущие соцветия, кажутся Малфою слишком яркими, почти жгущими глаза. Гарри молчит, только усаживается рядом, и Драко, опершись локтями о колени, устало прячет лицо в ладонях. Они ледяные и мерзко мокрые. Рука Поттера, кажущаяся горячей даже сквозь ткань поло, ложится ему на спину — аккуратно, почти нежно, будто бы Гарри боится, что Драко вот-вот взорвётся. Впрочем, это недалеко от правды. Мысли в его голове бурлят, а эмоции сплетаются в причудливый ком, состоящий из отчаяния, усталости, тревоги и, пожалуй, злости. Больше всего Драко сейчас хочется оказаться в своей комнате, закрыть дверь, а потом ударить в стену кулаком, бить её, пока костяшки не сдерутся в кровь, пока он не запыхается настолько, что из головы всё вылетит, оставив после себя лишь пустоту. Пустоту, а за ней очередной поток кошмаров, которые он обязательно увидит ночью. Они всегда возвращаются. — Я устал, — негромко сообщает он, не отнимая ладоней от лица. — Почему они все не могут просто заткнуться? Почему нельзя проделать всё это молча? Почему блядские журналисты никак не успокоятся? Гарри молчит, но Драко и сам знает ответы на свои вопросы. Они очевидны — Фишер просто хочет поднять шумиху, которая сможет повлиять на исход суда, а новостные каналы всегда бились и будут биться за любую горячую тему. Интерес общественности стал затухать в начале июня, но суд подогрел его. Это уже совсем другое дело, другой уровень — не шокирующие истории бывших учеников, а вполне реальные обвинения, на которые отмалчивающийся всё это время Синглтон обязан будет ответить. Отняв руки от лица, Драко уставляется на мелкий гравий у себя под ногами. Дыхание его остаётся тяжёлым, а сердце бьётся всё так же гулко и сильно. Тёплая рука мягко движется по его спине вверх-вниз, вдоль линии позвоночника, и Малфой с удивлением отмечает для себя, что ему не хочется её сбросить. На улице он всегда параноидально считает, что на них с Гарри пялится каждый второй, но сейчас ему вдруг становится всё равно. — Ты всё ещё хочешь знать, что произошло? — тускло спрашивает Драко, продолжая смотреть себе под ноги. Ладонь Гарри замирает между его лопаток на пару секунд, но затем продолжает движение. Его голос, когда он отвечает, звучит мягко: — Только если ты сам захочешь рассказать. — Я уже не знаю, чего я хочу, — качает головой Драко. Он делает глубокий, судорожный вдох, а затем плавный выдох. Медленно, будто с трудом, Малфой заставляет себя всё-таки посмотреть на Гарри. Губы Поттера плотно сжаты, а взгляд кажется страшным. Словно он задыхается от боли, но не смеет сказать о ней вслух. Драко не хочет с ним говорить — и одновременно слова сами собой поднимаются изнутри, начиная толпиться в горле в попытке вырваться наружу. Их много, они болезненные и колкие, тянущие за собой так много страшных воспоминаний, что хочется заорать. И Гарри… Он рядом с ним, по ощущениям, уже целую вечность. Он видел много, он знает много, больше, чем кто-либо ещё. Он всё равно уже всё сложил у себя в голове, это элементарно, два плюс два, и может быть такое, что картины эти страшнее реальности. Наверное, Драко мог бы попытаться. Возможно, хоть одному из них в итоге станет легче. Возможно, даже обоим. Хотя в такой расклад он не слишком верит. И он медленно начинает говорить, откинувшись на спинку скамейки и закрыв глаза. Солнце пляшет красными точками на обратной стороне век. — Его все любили. Синглтона. Он был… отличным учителем. Меня никогда ни капли не интересовала география, и всё же я внимательно его слушал. Было что-то в нём такое, знаешь, особенное. В подаче, в том, как он говорил, в том, какой выбирал материал. Он никогда не кричал, не грозился никому отработками или плохими оценками, но на его уроках всё равно всегда был порядок. И атмосфера была такая… дружеская, знаешь. В частных школах всё не совсем так, как в государственных: даже к младшим обращаются вежливо, добавляют «мистер» или «мисс», дистанция с учителями ощущается очень явно. Но он всегда звал нас по именам. Помнил всех, никогда не переспрашивал, и это было приятно. Он был таким, знаешь, как молодой учитель из какого-нибудь сериала, который болтает с вами, усевшись на край стола, а потом к нему все бегут со своими идиотскими проблемами. Ещё он часто нас касался, совершенно обычно, типа, мог похлопать по плечу или что-то такое. Девчонки любили с ним обниматься, мальчишки, кто помладше, тоже. Мы часто оставались после уроков, всякая внеклассная активность, всё такое. Он был для всех в первую очередь другом, а уже потом — учителем. Думаю, его поэтому так многие защищают. Драко горько хмыкает, переводя дух. Ему самому странно произносить такие слова — считай, хвалебные. И всё же это важно. Все эти действия были крепкой основой для всего, что произошло дальше. И сейчас, впервые в жизни проговаривая всё это вслух, он вдруг понимает, насколько Синглтон был продуманным. Он ничего не делал сгоряча, резко, для всего и всегда была подготовлена почва. Почему только Драко раньше этого не понимал? — Это начало происходить очень медленно. Так, знаешь, незаметно. Он всё чаще, — судорожный вздох, — касался меня. Как бы невзначай. То по голове погладит, проходя мимо моей парты, то руку на плече задержит дольше обычного. Не знаю, может, он проверял мою реакцию? Но в этом всём по-прежнему не было ничего такого. Рядом всегда были люди, никого ничего не смущало. Мне порой было немного неприятно, ты знаешь, я ненавижу, когда мне ерошат волосы, например, но я не решался ничего сказать. А потом он начал занижать мне оценки. Я не понимал, в чём дело. Всё делал как обычно, но он находил, к чему придраться, и всё это с такой улыбкой, без осуждения, типа, ну, бывает, не расстраивайся. Мне нужно было их исправить, конечно, и он стал давать мне дополнительные задания. И иногда оставлять после уроков, чтобы я, например, помог ему с проверкой чьих-нибудь карт, взамен получив балл повыше. Ничего такого, опять же, но… он продолжал прикасаться ко мне. Всё более настойчиво. Однажды отвёл меня в угол класса, я потом узнал, что это слепая зона для камер была, залез под ворот рубашки и… Драко резко распахивает глаза, выдыхая. Горло знакомо сжимается, а рёбра будто бы стискивают лёгкие, мешая наполнить их достаточным количеством воздуха. Он делает ещё одну попытку вдохнуть, и выходит ещё хуже, чем раньше. Ногти царапают край скамейки. — Дыши, — мягкий голос Гарри звучит у самого уха, а на спину вновь возвращается рука — горячая, крепкая и родная. — Вот так. Дыши. Драко послушно втягивает носом воздух, вслушиваясь в размеренное дыхание возле своего уха, пытаясь дышать в один ритм. Новый вдох, и кислород наконец проталкивается сквозь сжавшееся горло. Грудная клетка по-прежнему ощущается сдавленной, но паника, начавшая было подступать, откатывается назад, не успев войти в раж. — Тебе необязательно говорить об этом, — твёрдо напоминает Гарри, чуть отодвигаясь, когда становится понятно, что опасность миновала. — Я уже начал, — печально хмыкает Драко. На Поттера он по-прежнему не смотрит, так проще. — В общем… я сказал тебе правду. Если ты представил себе что-то страшное, то нет, ничего такого не было. Он просто… прикасался ко мне. По-разному. Везде, мелькает в его голове короткое липкое слово, но его он не произносит. Каким-то шестым чувством Драко знает, что Гарри и так всё понял. — Он всё время твердил мне, что никто не должен об этом узнать, потому что у нас будут проблемы. У меня будут проблемы. Что моей семье будет за меня стыдно. Что я сам… провоцирую его. Что я смотрю на него как-то… не так. А ещё он говорил, что я особенный, — произнеся это слово, Драко издаёт тихий смешок, звучащий откровенно истерично. — Год. Он делал это год. Не постоянно, но делал. А я молчал, понимаешь? Молчал. Я ненавидел себя, меня трясло, мне было противно. Я не давал своей матери обнять себя, потому что меня убивали любые прикосновения. Молчал, потому что… да кто бы мне поверил? Все обожали его. А ещё… я не знаю, как это объяснить. Тебе просто стыдно, невыносимо стыдно. Всё время. А он подпитывал этот стыд. У него потрясающе получалось залезать в мою голову. И однажды у меня просто сдали нервы. Он снова попросил меня остаться после урока. Последнего, так что все разбрелись, в школе было пусто. Меня всего трясло, но я стоял на месте, пялился на доску и не шевелился, пока он снова… делал всё это. Потом в кабинет постучали. Он отпрыгнул от меня, оказалось, что ему срочно надо заглянуть в учительскую, так что он ушёл, велев мне идти домой. Я остался один в классе. И разгромил его к чертям. Перевернув руки ладонями вверх, Драко внимательно разглядывает кожу на них. Не осталось ни следа. Лишь на правой руке едва заметная, короткая белая чёрточка старого шрама, видимая лишь при ярком солнечном свете. — Я разбил окно. Семь швов, — монотонным голосом поясняет Драко, поднося ладони к лицу и вертя ими из стороны в сторону. — Первый месяц в «Прайвет Драйв» прятал руки, потом, как только стало можно, мне свели всё лазером подчистую. Умолял отца сделать это, не мог на них смотреть. — Никогда их не видел, — впервые вклинивается Поттер, и Драко отстранённо отмечает, что его голос непривычно тихий, на грани слышимости. — Думаю, в прошлом году у тебя не было поводов меня разглядывать, — хмыкает Малфой, вновь кладя руки на колени. — В общем, я сидел с осколком в руках, вжавшись в стену и рыдая, как детсадовец. Возможно, я бы сделал что-то ещё, что-то с собой, но уборщица зашла на шум. Отобрала всё, отвела к директору. Видел бы ты, каким бледным был Синглтон. Но я ничего не сказал. Ничего. Снова. Потом были разборы полётов, идиот психолог, которому я тоже ни слова не сказал, хотя он особо ничего и не спрашивал, меня отчислили… А дальше ты знаешь. В воцарившемся молчании Драко залезает в карман своих лёгких джинсов и достаёт немного помятую пачку сигарет. Закурив, молча, всё так же не оглядываясь, протягивает её Поттеру — тот безмолвно берёт сигарету и себе. Точно такой же круг совершает зажигалка, и Драко с наслаждением затягивается, тупо вперившись взглядом в лицо пожилой дамы, остановившейся на дорожке, чтобы смерить их с Гарри неодобрительным взглядом. Но Драко абсолютно, кристально наплевать на неё, равно как и на то, что в сквере в принципе нельзя курить — об этом посетителей извещает табличка на входе. В голове у него вдруг воцаряется полная, блаженная тишина, сердце бьётся размеренно, почти слабо, а все конечности тяжелеют. Только пальцы с зажатой между ними сигаретой продолжают мелко подрагивать. Молчание между ними повисает так надолго, что Драко успевает докурить до самого фильтра. Он уже начинает вновь нервничать, когда Поттер, наконец, заговаривает: — Знаешь, раньше я думал, что чувство ненависти мне знакомо. Я думал, что ненавижу Дурслей. Ненавижу людей, которые дразнили меня в школе. Иногда мне казалось, что я ненавижу тебя. Но знаешь что? Это полная херня. Теперь я знаю, что такое ненависть. Если бы передо мной поставили этого человека, дали мне в руки пистолет и сказали, что никаких последствий не будет, я бы выстрелил. Драко, крупно вздрогнув, наконец оборачивается, впервые за всё время своего монолога посмотрев на Гарри. Ледяные мурашки проходят по его позвоночнику, устремляясь вверх, к шее, когда он вглядывается в его лицо: перекошенное от злости, с прищуренными глазами, которые смотрят так… он никогда не видел, чтобы Гарри так смотрел. Это страшный, притягивающий всё внимание взгляд, и Драко ни за что в жизни не захотел бы стать тем человеком, на которого Поттер так посмотрит. И, что самое дурацкое, Малфой его не понимает. Ни этой ненависти, ни этих слов, ни того, что Гарри бы пошёл на что-то подобное только ради него. — Почему? — Осторожно спрашивает он. Гарри вздрагивает, и жуткая пелена, затянувшая было его яркие глаза, немного рассеивается. Теперь уже он выглядит несколько удивлённым: — Что «почему»? — Я… — Драко запинается, ненадолго задумываясь и пытаясь облачить свои мысли во что-то более-менее понятное. — Я не понимаю. То есть… понимаю, наверное, но… я же сказал тебе. Ничего такого не произошло. Это не самое страшное, что могло случиться. Да и я молчал. Все эти люди, которые не верят Фишеру… Я могу их понять. Знаешь, сколько раз после того, как я вылетел из школы, мама спрашивала, точно ли я им всё рассказал? Она спрашивала, а я ничего не говорил. А ещё я ведь… я ничего не сделал. Я не кричал. Я не отталкивал его. Я даже не сказал ему «нет», ни разу не сказал… Его голос резко обрывается, и он зажмуривается, ожесточённо растирая глаза тыльной стороной ладони. Их неприятно жжёт, и он не понимает, почему — он ведь спокоен, пусть это и странное, какое-то мертвенное спокойствие, а слёзы всё равно подтачивают изнутри, пытаясь собраться где-то под нижними веками. Драко судорожно вздыхает, а в голове опять начинается круговерть, в которой сталкивается всё: «я ничего не сделал», «мне было стыдно», «ничего такого не произошло», «я бы выстрелил». Мыслей много, чувств — тоже, и все они непонятны, колки и отвратительны ему. Из по-новому начавшего закручиваться водоворота мыслей Драко вырывает прикосновение: Поттер вдруг берёт его за руку, заставляя перестать растирать глаза. Его взгляд больше не наполнен яростью, он смотрит прямо, откровенно и почти нежно. — Ты был ребёнком, — мягко напоминает он. — Не все взрослые могут с этим справиться, не все взрослые могут рассказать, и то, что ты не оттолкнул его, то, что ты ничего не сделал — это тоже всё херня, понимаешь? Ты ни в чём не виноват. Никто не виноват, кроме него. — Я… — начинает Драко, но прерывается, вновь вперив невидящий взгляд в землю. Он не знает, что сказать — мысли снова путаются, создавая ворох неразберихи в его голове. Слова Гарри звучат так просто и понятно, как чёрное и белое. Никаких полутонов, в которых Драко барахтался всё это время, которые путали, пропитывали его виной. Никто не говорил ему такого — никто и не мог, потому что он молчал. Он не чувствует, что поступил правильно, рассказав, и совсем не уверен, что сможет вновь заговорить об этом, но, всё же, какой-то части его измученного сознания становится легче. — Я не знаю, что думать, — выдавливает он из себя. — У меня почти получалось не вспоминать об этом, как-то жить, считать, что всё не так уж плохо, а потом этот Фишер… Злиться на него — идиотизм, но я не могу по-другому, потому что он всё вытащил, вывалил перед сотнями тысяч людей, и теперь все говорят об этом, а я просто… просто тону, и уже не понимаю, где правда, — немного помолчав, он добавляет: — их ещё и так много. Одиннадцать человек. А ещё я, и, может быть, кто-то другой. Я всё время считал, что это со мной что-то не так, но, получается, я не один, и теперь всё совсем запуталось. Я так ненавижу всё это. С минуту они просто сидят рядом, ничего не говоря. Мир вокруг кажется Драко нечётким и странным, словно всё вокруг обложено ватой, от шума машин, несущихся по улице за кованым забором, до тихо воркующего голубя, который курсирует между его левой ногой и кустом ракитника. Потом рядом раздаётся шевеление, и Гарри, поднявшись, присаживается на корточки напротив Драко, стараясь заглянуть ему в глаза. Малфой отводит взгляд, но его ладони вновь накрывают чужие тёплые руки, и это простое прикосновение заставляет его вздрогнуть. — Посмотри на меня, — тихо просит Поттер. Драко оглядывается на него с опаской, смотря исподлобья, с удивлением понимая, что он побаивается ненависти, отразившейся до этого на лице Гарри — так она была яростна и сильна. Но Поттер смотрит теперь совсем по-другому, и от чистой, печальной нежности, отражённой на его лице, в грудной клетке у Драко всё сжимается. В какой момент всё между ними стало так? Чем он заслужил этот взгляд? — Ты злишься? — задаёт Гарри неожиданный вопрос. Его смуглые пальцы с неровными ногтями мягко скользят по запястью Драко. — Я… наверное. Это сложно описать. Но, наверное, да. — Это хорошо. Злость помогает. Драко лишь неопределённо дёргает плечом. Он не уверен, что ему помогает хоть что-то. Рассказ не снял с него этот груз, не принёс облегчения, хотя в какой-то степени ему стало чуть проще. По крайней мере, теперь он знает, что Поттер не надумывает себе ничего лишнего. Довериться ему оказывается чем-то… правильным. — Если бы я был Гермионой, — говорит Гарри, продолжая внимательно смотреть Драко в глаза, — я бы начал расписывать плюсы психотерапии и всего такого, но я знаю, что ты на неё не пойдёшь. По крайней мере, не сейчас. Поэтому… у меня есть один вариант, который, может, и не сделает тебе легче на сто процентов, но имеет шансы хотя бы спасти этот день. Пойдём? — Куда? Неширокая, но явная улыбка появляется на открытом лице Поттера, и он распрямляется, протянув Драко руку: — Просто доверься мне. Сможешь? Драко, не спеша поднимается с места, смотрит на него, неосознанно постукивая пальцами по краю скамейки. Честно говоря, больше всего ему хочется сейчас сбежать куда-нибудь, улечься вместе с Поттером в кровать, уткнуться носом в его шею, да так и остаться на ближайшую вечность. Не шевелиться, никуда не выходить, не говорить — только слушать его дыхание, гонясь за чувством покоя и безопасности. Но Гарри смотрит так проницательно и сильно, что… «Просто доверься мне». И Драко принимает его руку. — Честно говоря, я не очень понимаю, как это должно мне помочь, — с сомнением говорит Драко, оглядывая комнату, заставленную старой техникой и разваливающейся мебелью. Он краем уха слышал о таких местах — заплати сорок фунтов и отправляйся громить всё, что тебе предоставят. Забавный аттракцион, но, по мнению Драко, он скорее принёс бы пользу офисному клерку, проведшему неудачный день в душном офисе в компании коллег идиотов. — Попробуй, — пожимает плечами Поттер, переминающийся рядом с ноги на ногу. — В крайнем случае, ты просто повеселишься. Но мне здорово помогло зимой, когда… — Зимой? — переспрашивает Драко, оборачиваясь к внезапно замявшемуся Гарри. Тот кажется немного стушевавшемся, и Малфой многозначительно приподнимает бровь, подгоняя его с ответом. — Я был немного не в себе, когда узнал, что переписывался с тобой. Гермиона закатила мне лекцию о пользе психотерапии, а потом вздохнула и привела сюда. Мне правда стало легче. Помогло прочистить мозги и решить, что делать дальше. — О, ну раз Грейнджер посчитала это хорошей идеей… — саркастично тянет Драко. На самом деле, ему становится неуютно и стыдно, и лишь поэтому он говорит в таком тоне. Язвительность всегда была для него лучшей защитой. Он чувствует, как краснеет за воротом защитного комбинезона его шея, и как ему становится гадко от неприятных воспоминаний. Их с Поттером встреча на станции Вест Хэмпстед навсегда стала очередной вещью, о которой он старался не вспоминать. Это было слишком унизительно, слишком больно и слишком страшно. Заметив, что Поттер от его тона заметно стушевался, он вздыхает, выдавливая: — Извини. Ладно, я попробую. Гарри ничего не отвечает, только кивает коротко и отходит назад, за линию на полу, очерчивающую безопасную зону. Опустив на лицо пластиковую защитную маску, Драко вновь поворачивается к горе старых вещей, стиснув в руке, облачённой в перчатку, рукоятку биты. Несмотря на работающий кондиционер, ему жарко, и всё происходящее скорее раздражает его, чем приносит хоть какое-то удовольствие. Но он уже пообещал попытаться, так что… Замахнувшись, он ударяет по боку пузатого, уже лет двадцать как отжившего свой век, телевизора, и на пластике появляется небольшая вмятина. Следом прилетает столику, на котором телевизор стоит — несколько крашенных бордовым лаком щепок отлетают в сторону. Занеся биту снова, Драко замирает, нахмурившись. Ему неуютно, и он даже не может ударить в полную силу. Это глупо, но взгляд Гарри он ощущает спиной, тот будто прожигает дыру между его сведённых лопаток, словно Поттер чего-то ждёт. Драко оборачивается к нему, чуть нахмурившись и пытаясь подобрать слова. Можешь, пожалуйста, не смотреть? Это глупо, с чего ему вообще кто-то мешает? — Я выйду, — вдруг говорит Гарри, проявляя несвойственную ему тактичность и, не дав Драко возможности что-то сказать, быстрым шагом удаляется из комнаты. Малфой провожает его растерянным взглядом, а потом вновь оборачивается к груде хлама. Становится чуть легче, и, вновь занеся биту, он напоминает себе, что ему стоит хотя бы попытаться повеселиться. Даже если идеи Грейнджер на нём не работают. На этот раз он ударяет со всей силы — экран телевизора разбивается с громким звоном. Следом скрипит ножка стола, вторым ударом Драко выбивает её окончательно — телевизор падает рядом, следом за ним слетает и стопка старых кассет. Пластик под металлической битой крошится с приятным негромким хрустом, и Драко даже чуть улыбается — в этом всё-таки что-то есть. Доломав стол и телевизор, он оборачивается к шкафчику, со всей силы ударяя по его боку. Тот неизбежно кренится, открывается дверца, из-за которой начинают падать щербатые по краям тарелки. Не выдержав столкновения с бетонным полом, они одна за другой разбиваются на части, и Драко замирает, слушая звук бьющейся керамики. На виске у него вдруг начинает пульсировать венка, становится душно, и он тянется к вороту комбинезона, лихорадочно расстёгивая две верхние пуговицы. Затем ударяет снова, теперь уже по дверце, с полки падает последняя завалявшаяся тарелка, звон повторяется, и от этого звука неожиданная злость напополам с тревогой наполняют его грудную клетку. Бьющееся стекло. Он переводит взгляд на стоящий чуть поодаль деревянный стул, и он совсем не похож на школьный, но класс, заставленный мебелью цвета старого дерева, возникает перед его внутренним взором. Он тогда схватил один из стульев и не глядя швырнул его в стену — на панели осталась крошечная вмятина, за которую потом, сцепив зубы, платил его отец. Суд, суд, суд. Драко зажмуривается, пытаясь выбраться из воспоминаний об издевательски залитом солнцем классе. Оно пробивалось через витражи, украшавшие верхушки окон, отбрасывало беспечные цветные блики, пока он кидал всё, что попадалось ему под руку, пока всё рушилось в нём самом… Стул отлетает к стене — такой же бетонной, как и пол, — и весь перекашивается, падая. Драко сам не заметил, как ударил по нему, и теперь ему остаётся только подойти ближе, чтобы доломать расшатавшуюся ножку. Скрипит дерево, железо глухо бьётся о железо, и он уже вовсе не понимает, что делает. Словно находится в двух местах сразу: в дорого обставленном классе и в бетонной комнатушке, заставленной хламом. Картинка двоится, накладывается друг на друга, его руки, устав, подрагивают, но Драко ничего не замечает — только бьёт и ломает, снова и снова. Останавливается он лишь тогда, когда доходит до трюмо, словно спотыкается о собственное отражение в зеркале. Драко замирает, оглядывая себя. Его грудная клетка тяжело вздымается и опадает, щёки раскраснелись, а в спутавшихся волосах застряло несколько деревянных щепок. Он вдруг видит себя с какой-то откровенной ясностью, с какой не видел никогда, а в голове стоит и стоит звук разбивающегося стекла. Ладони чешутся, словно вновь проступили давно стёртые шрамы, а в голове будто что-то щёлкает. Это будет нашим секретом. Ты особенный мальчик. Зайди ко мне после уроков. Ты сам виноват. Резко замахнувшись, он бьёт по зеркалу. Идут трещины, а от следующего удара оно разбивается окончательно, и водопадом осколки летят на пол, прямо к носкам его ботинок. Он уставляется вниз почти потрясённо, пальцы разжимаются и бита с глухим стуком падает на пол. В этот момент в голове у него будто проясняется: залитый солнцем класс оказывается стёрт, и остаётся лишь комната, в которой он сейчас стоит. Оглянувшись на учинённый им беспорядок, Драко медленно, словно во сне, отходит назад, за криво нарисованную краской линию, а затем так же медленно опускается на скамейку. Стянув перчатки, он снимает с лица маску и кладёт её рядом с собой, а затем прячет лицо в ладонях, делая глубокий вдох. Тишина вокруг кажется звенящей, и такая же тишина воцаряется в нём самом — в его голове, горле, груди. Ничего нет, никого нет, только он сам, открытый, почти обнажённый в этой открытости. Все мысли — там, среди осколков зеркала, поблёскивающих на полу. Его воспоминания будто лежат рядом с ними, искалеченные и острые. Раздаётся скрип двери. — Как ты? — тихий голос Гарри. Драко только качает головой из стороны в сторону, по-прежнему пряча лицо в ладонях. У него нет ответа на этот вопрос, он… никак. Не накатывает внезапно счастье, нет чувства полного освобождения, но что-то, что-то важное и мрачное, тяжелое, будто бы его оставляет в эту самую секунду. Остаётся здесь, посреди разрушений. Рядом слышится шорох одежды, а потом чужие руки мягко обнимают его. Он с готовностью, неожиданной для самого себя, прижимается к Гарри, утыкаясь носом ему в шею. С губ срывается тихий, едва различимый всхлип, хотя слёз нет, будто бы он когда-то успел все выплакать. Родные руки обвивают талию, сжимают крепче, и он с благодарностью вдыхает запах солнца и мыла, исходящий от кожи Гарри. Никто в этом мире никогда не видел его настолько открытым — и он сам не знает, в какой момент между ними всё стало так, что он смог себе позволить подобное. Драко молчит ещё долго: молча отстраняется, молча выходит из комнаты, так же молча переодевается, молча же выходит на улицу. Он заговаривает только тогда, когда они с Поттером проходят пару кварталов, а позади остаются две выкуренные на ходу сигареты. — Спасибо, — тихо говорит он, оглядываясь на идущего рядом Гарри. Тот поднимает голову, и тёплая улыбка, появившаяся на его лице, растапливает что-то внутри Драко. Чувства приходят вновь, но теперь они спокойные и нежные, и нет в них ни злости, ни тревоги, ни желания забиться в самый дальний угол и никогда из него не вылезать. — Тебе легче? — осторожно спрашивает Поттер. — Да. Наверное, да. Не то, чтоб это решило все мои проблемы, но, думаю, я хотя бы смогу уснуть сегодня. Гарри кивает, а Драко, повинуясь порыву, останавливается посреди улицы и кладёт руки ему на плечи. Поттер смотрит непонимающе, но у Драко не находится ни одного внятного слова. Он просто стоит на месте, мешая прохожим и ничего вокруг не видя, только вглядываясь Гарри в глаза. День клонится к закату, и солнце больше не слепит, лишь отбрасывает мягкие, оранжевые блики, удлиняя тени. Среди них глаза Гарри кажутся темнее обычного, но это не мешает им сиять так же ярко, как и всегда. Драко всегда задыхался от этого сияния, оно будто ударяло его под дых, наполняло чувствами такими сильными и пугающими, что ему хотелось убежать с криками. Сейчас страха больше нет — только чертовски сильное ощущение собственной влюблённости, собственной любви и, да, благодарности. Драко бросает короткий взгляд на губы Гарри, но они стоят почти в центре Лондона, вокруг слишком много людей, поэтому он лишь подаётся вперёд и крепко его обнимает — и это уже куда больше, чем он когда-либо себе позволял. Гарри негромко охает от неожиданности, но жмётся ближе с готовностью, и Драко с тихой улыбкой утыкается носом в его волосы, как всегда чертовски спутанные, будто бы Поттер много часов провёл на сильном ветру. Ему хорошо. Драко действительно на удивление хорошо спит, и на лице его, когда он спускается к завтраку, играет улыбка. Нагло попирая правило «никаких телефонов за столом», он отправляет давно проснувшемуся Поттеру несколько сообщений, игнорируя школьный чат, который вовсю о чём-то гудит — ему просто лень пробираться через добрых триста уведомлений. Расправившись с кофе и сэндвичем, он целует маму в щёку — та смеётся, удивлённая его внезапной и неловкой нежностью, которую он редко проявляет. — Я буду чуть позже сегодня, — сообщает он уже от дверей, надевая ботинки, — погуляю часок с Гарри, ничего? Нарцисса, выглянув из кухни, лишь улыбается и коротко кивает, явно довольная его на редкость хорошим настроением. Драко возвращает ей улыбку, а затем подхватывает лонгборд — погода всё ещё стоит прекрасная, он решает добраться до школы на нём, — и выбегает на улицу, попутно читая очередное сообщение от Поттера: Гарри: давай свалим с химии и пойдём гулять пораньше? Драко: Ты нормальный? Гарри: да ладно тебе Гарри: Снейп тебя любит, а меня уже ничто не спасёт Драко: Ты не выпустишься из школы Гарри: ай да и ладно Драко: Ты останешься со Снейпом на ещё один год Гарри: да и похер Гарри: ну, давай Гарри: я не хочу сидеть на химии в такую погоду Драко: И чего же ты хочешь? Гарри: забраться на мост и обнимать тебя весь день Гарри: всё Драко: Я подумаю, но ты, правда, чёртов смертник Усмехнувшись и надев наушники, Драко встаёт на доску, толкаясь одной ногой вперёд. Он не уверен, что сбегать с химии вдвоём — хорошая идея (чёрт, никто бы не назвал эту идею даже приемлемой), но солнце светит так ярко, на душе у него так спокойно, а предложение Поттера такое заманчивое, что он уже ни в чём не уверен. Сунув руку в карман джинсов, он переключает песню на более бодрую и, напевая себе под нос, устремляется вперёд по летним улицам. Что-то неладное Драко замечает не сразу, будучи погружённым в свои мысли, но, уже миновав школьный холл и идя по коридорам, он вдруг осознаёт, что практически все на него посматривают. Нахмурившись, он убирает наушники в кейс, а сам оглядывается вокруг. Вот глупо хихикнула девчонка из параллельного класса, вот странно покосился Гойл, подпирающий стену… Не понимая, в чём дело, Драко опускает взгляд вниз, осматривая себя: на одежде пятно? Он что-то пропустил? Его вдруг больно толкают плечом, и он отлетает в сторону, неприятно впечатываясь спиной в чей-то шкафчик. Вскинув голову, Драко замечает Захарию Смита — тот, толкнув его, как ни в чём ни бывало идёт дальше по коридору. — Тебе жить надоело? — резко спрашивает Драко, выпрямляя спину. Смит оборачивается на него и от широкой ухмылки, озарившей заострённое лицо, у Малфоя тревожно тянет в районе живота. Захария всегда был мудаком себе на уме, но не настолько, чтобы пытаться лезть к Драко, а теперь он берёт и толкается, явно специально, и ухмыляется так, как будто бы что-то знает. — А что ты мне сделаешь? — спрашивает Смит, резко остановившись. — Отсосёшь? Драко замирает, широко раскрыв глаза. Ни одно слово не идёт на язык, хотя он никогда не отличался молчаливостью, всегда быстро находя ответ достаточно язвительный для того, чтобы нежелательный собеседник немедленно заткнулся. — Или ты Поттеру не изменяешь? — со смехом добавляет Захария. …Что-то рушится, рушится, рушится. Драко так и остаётся стоять, глупо уставившись перед собой, глядя как Смит, коротко хохотнув, разворачивается и уходит. Сбоку вновь слышится смешок — медленно обернувшись, Малфой замечает стайку девочек классом помладше, которые, под его взглядом вновь захихикав, спешно скрываются за поворотом. — Блять, — шепчет он одними губами. А потом в голове резко щёлкает, всё встаёт по своим местам, и его затапливает такая ярость, какой он не чувствовал уже очень давно. Он почти бегом отправляется дальше по коридору, в сторону класса истории, где у них первый урок, и его руки, крепко сжатые в кулаки, трясутся. Люди, идущие мимо него, смазываются в одну цветастую линию, кто-то что-то выкрикивает ему вслед, но он не слышит. Останавливается Драко лишь тогда, когда выцепляет из толпы Панси — притормозив рядом с ней, он грубо хватает её за плечо, разворачивая к себе. — Где Блейз? — он почти шипит. — Не знаю, был там… — она неопределённо машет рукой в конец коридора, а потом, словно опомнившись, быстро добавляет: — Драко, ты… — Я знаю, — рявкает он, отпуская её плечо и упрямо устремляясь вперёд. Панси бежит следом, пытаясь что-то ему сказать, но Малфою всё равно. Всё, чего он хочет — это найти Блейза и размозжить его голову о стену, наплевав на последствия. Он запинается, ненадолго остановившись, лишь один раз — когда его смазавшееся, ставшее тоннельным сознание выцепляет в толпе учеников взгляд зелёных глаз. Поттер смотрит так потерянно, так страшно отчаянно, что последние сомнения вылетают из головы Драко напрочь. Даже не кивнув ему, он бросается дальше, и наконец находит Блейза. Тот стоит, лениво прислонившись к стене и скрестив руки на груди. Его глаза чуть расширяются, когда он замечает несущегося к нему Малфоя, но сделать Забини ничего не успевает: Драко молча хватает его за запястье и тянет за собой ко входу в туалет. — Драко, твою мать, — пытается возмутиться Блейз, спотыкаясь от особенно сильного толчка под рёбра, но Малфой не обращает на его слова никакого внимания. Как и на Панси, продолжающую семенить следом. Закрыв за собой дверь, он лишь долю секунды смотрит на Забини, а затем, не раздумывая, хватает его за грудки и впечатывает в стену со всей дури. Тот вырывается, но это бесполезно — Драко выше его на добрую голову и шире в плечах, поэтому удерживать Блейза на месте для него не составляет особого труда. — Какого хрена, Забини? — выплёвывает он. — Я сделал всё так, как ты хотел, какого хрена ты натворил?