ɪ sᴇᴇ ʏᴏᴜ

Пальцы беспокойно постукивали по подлокотнику. Оминис явно нервничал, и напряжение возрастало, чем дольше он сидел без движения и пялился в одну точку. Все это было на него совсем не похоже. Беспокойство, внутреннее волнение, неприятное до тошноты, и тем более это — сидеть у подножия лестницы в общую гостиную и чего-то ждать. Даже не чего-то — он уже который год проводит в ожидании. Кого-то. Это уже что-то совершенно новое. Исключительное. А вот бессонница — привычное дело. В этом плане все по-старому. Мысли не давали покоя. Раздражали. И вместо того, чтобы испить жидкого сна вместе с зельем, Оминис поднялся с постели, снова чувствуя себя идиотом, оделся и вышел сюда. Кого-то ждать. Записка с предложением переговорить осталась не отвеченной. Оминис не считал, что новенькая испугалась. Был уверен, что проигнорировала. В общей гостиной ее, сидящей в одном из мягких кресел или за партией шахмат с товарищами по факультету, не застать. В библиотеке тоже не появлялась. Где делала домашние задания — неизвестно. В Большом зале ела наспех, всегда торопясь, после уроков куда-то убегала. Вечно отсутствовала. Себастьян пытался следить за ней, но девчонка вскакивала на метлу чуть ли не на бегу, взвивалась в воздух и исчезала. Либо же просто растворялась под Дезиллюминационными чарами и сбегала из-под цепкого взора Сэллоу. Само по себе абсурдно, что Оминис за ней следил. Началось все с полного безразличия — и вот чем кончилось. Он сидит, как верный пес, и ждет хозяина, которому на него насрать. Он, Оминис-чертов-Гонт! Просто абсурд. Оминис фыркнул сам себе. Что он вообще здесь делает? Пытается уснуть? Не сможет, что ли, найти другого способа получить желаемое? Встрепенулся и хотел уже подняться на ноги, но заслышал наверху шум и стремительные шаги. На раздумья оставалось… ничего не оставалось. Даже если прямо сейчас он сорвется с места и позорно сбежит, все равно не ускользнет от взгляда новенькой. А спрятаться под чарами? Спрятаться?.. Оминис так и сидел в прежней позе и неистово смеялся внутри с самого себя, внешне сохраняя нечто вроде невозмутимости. Предстать в истинных эмоциях — еще чего? Может, встать на задние лапки и радостно загавкать? Эмоции… В них и крылась вся суть. Девчонке удалось сделать то, что вышло лишь у семейства и Себастьяна: она заставила почувствовать. И если в случае с семьей чувства были исключительно негативные, а с Себастьяном — наоборот, то на этот раз было не понятно ни черта. Оминис запутался, и это сбивало еще больше. Было бы намного проще, как Себастьян, хотеть ее ударить или просто… хотеть. Так хоть понятно, как решить проблему и все прояснить: ударом или перепихоном. Гонт же не мог выделить чего-то конкретного и будто чувствовал слишком много разом после многолетнего затишья. А может, это и не эмоции вовсе. Откуда знать наверняка, что им движет нечто помимо исключительно корыстного интереса и выгоды?       — Здарова, Гонт, — новенькая темным вихрем слетела по лестнице и, даже не сбавив шаг, помчалась дальше. Черная мантия развевалась позади, оставив смутно знакомый шлейф, а уверенная походка лишала возможности решить, что девчонка от него убегает. Это он бежал за ней. Что?.. Оминис обнаружил себя не только на ногах, но и в спешке, хотя планировал чинно восседать и напряженно тянуть время, снизу вверх рассматривая ее лицо. На деле же поднялся машинально, вскочил бездумно и против воли летел на всех парах вдогонку. Как псина. Она слышала его шаги за спиной. Совершенно точно знала, что он несется следом. И плевать хотела на его преследования. Сейчас она дойдет до лестницы, ведущей к спальням девочек, и Оминис либо свалится мордой в пол на покатых ступеньках, либо останется позади, неспособный преодолеть препятствие. И когда рука потянулась, чтобы схватить черное пятно за что-нибудь, новенькая остановилась и обернулась. Завидела Оминиса в дурацкой застывшей позе с вытянутой рукой в непозволительной близости от своего лица. Хорошо хоть рот остался закрытым и не распахнулся от неожиданности. Гонт был готов вспыхнуть на месте, застигнутый врасплох… дважды? Трижды? Сколько раз она умудрилась заставить его одеревенеть от крайней степени удивления? Под ее озадаченным взглядом Оминис опустил руку, чувствуя себя… просто ничтожеством. Где-то в голове уменьшенный Себастьян бегал в панике, неистово ругаясь отборным матом. Выходит, ей известна его фамилия. Значит, момент представиться как следует безвозвратно упущен и безнадежно испорчен. Тогда почему она намеренно ведет себя с ним как… уже не с пустым местом, а как… с кем? До кого она его повысила? Оминис никогда не встречал такого к себе отношения.       — Че-то надо? — она быстрым взглядом снисхождения прошлась по нему сверху донизу. — Я жуть как хочу спать. Развернулась и полетела дальше. Снова не дала насмотреться. Да остановись ты! Дай на себя взглянуть! Оминис на этот раз следом не подался, как идиот, а поступил умнее, не сходя с места. Едва новенькая приблизилась к ступенькам, они превратились в сплошное полотно, как делали перед любым мальчиком.       — Где твои манеры? — Гонт начал медленно приближаться, растягивая каждый шаг. — Вижу, ты уже знаешь, кто я. Новенькая удивленно обернулась через плечо. Оминис заметил, как ее брови дрогнули, и тут она захохотала. Опять.       — Ну ты блин. Теперь уже знаю, конечно. Сколько мы вместе учимся? Еще бы месяц подождал, прежде чем спросить: «а ты знаешь, кто я?» Она говорила явно насмешливо, но Оминис оставался невозмутимым.       — Значит, прекрасно понимаешь, что ты у меня в гостях. На моей территории. Новенькая нахмурилась, словно задумалась, но вместо смеха живо выдала:       — О, точно! Спасибо что напомнил. Она развернулась и пошла назад, но не к нему, а минула Оминиса и направилась… в его спальню?       — Куда? — резко осадил Гонт. Властно. Жестко. Это подействовало: новенькая остановилась. Обернулась, улыбаясь.       — Я правда люто устала, а здесь еще как минимум одна свободная кровать — твоя. На правах гостя займу ее. Или ты хочешь прослыть отвратительным, негостеприимным и абсолютно неуважительным хозяином? Вот сволочь. Дрянь! Вранье. Наглая ложь, приправленная улыбкой. Ни черта она не устала. На лице ни тени утомленности, румянец еще не сошел со щек, будто она вернулась с легкой пробежки, а энергия в тельце бурлила через край и разливалась за ней следом. Быстрый шаг, стремительные движения, звонкий смех, живая речь… и этот блеск в глазах… Темные. Точно не карие, какие-то… другие. В тени не видно. Наконец-то она дала посмотреть себе в глаза, но цвет так и остался неясным. Поднялась на одну ступень, и, если Оминис подойдет вплотную, они сравняются в росте. Будут на равных. Это он и сделал. Двинулся таким же медленным шагом к ней, глядя в глаза. Новенькая умудрилась пустить все не по плану при полном отсутствии такового. Оминис не знал, зачем ждет ее, не представлял, что скажет. Не планировал. Просто хотел… чего-то. Чтобы она сама обо всем догадалась, подошла первой и сказала то, что теперь так хочет услышать он. «Я убью за тебя». А она ворвалась ураганом и смела на своем пути все: самообладание, невозмутимость, привычный уклад. Как дромарог, бессовестно топталась по его владениям, бодалась во все стороны твердыми рогами и не собиралась останавливаться, пока не… Как ее сразить? Должен же быть способ… На любую тварь найдется управа. И на эту тоже. Пока Оминис шел к ней, ожидал, что девчонка ускачет, засмеется, но она молчала и не уходила. Позволяла приблизиться к себе. Снова порушила все предположения. Вот оно. Опять непредсказуемость. Оминис не понимал, чего от нее ожидать. Не мог даже примерно спрогнозировать ее следующий шаг. И остановился перед ее лицом.       — Ты не ответила на мое письмо.       — Ты написал мне письмо? — правдоподобно удивилась девчонка. — А, ну, если всего одно, то неудивительно, что оно затерялось. Я уже давно на них не отвечаю, потому как слишком много почты от желающих получить помощи. Чтобы до меня дописаться, одного письма мало. Кому что-то очень сильно надо, тот заваливает совами, чтобы точно выделиться из вороха конвертов. Оминис изогнул бровь. Значит, ему нужно дописываться до нее? Они учатся на одном курсе! На его факультете! Смешно. Она и правда была нарасхват. Первое время еще помогала тем или иным студентам, чем только подстегивала ажиотаж, а потом стала просить плату, под конец и вовсе начав игнорировать просьбы, когда их стало слишком много. Усмешка тронула губы Оминиса, и новенькая улыбалась почти так же. Что за эмоция была на ней? Явно притворная, но какой она хотела предстать? Дружелюбие? Снисходительность? Насмешка? Оминис терялся… Не понимал. Ясно одно: виноватой за игнорирование совершенно себя не чувствовала. Как и за откровенное вранье. Бессовестная. Стоит на одном уровне и ставит себя выше.       — Ты слишком близко, — предупредила девчонка. — Я бы на твоем месте так не рисковала мордашкой.       — На моем месте… — Гонт усмехнулся. — Мое место всегда за мной. Не указывай мне, когда остановиться. Она не заставит его почувствовать себя Себастьяном. Оминис делает что хочет и стоит где хочет.       — И что, думаешь, тебя я не ударю? — улыбнулась девчонка. Не вызывающе, не игриво, просто… забавлялась. Как с пушишкой. Интересно, ударит ли она пушишку? Оминис поднялся на ступень и сразу вернул себе природное преимущество в росте. Встал на следующую — и навис над новенькой. Не угрожающе, не вызывающе, просто… как и она. Девчонка не уходила и продолжала улыбаться, словно это все ее как минимум развлекало. Былое предупреждение держать дистанцию потеряло для нее всякую значимость, но Оминиса это не насторожило. Боли он не боялся.       — Так че хотел-то, Гонт? — спросила новенькая непринужденным тоном. — Видимо, что-то очень важное, раз уж ждал меня, чтобы встретить лично, и вырядился как на прием к королеве. Заметила все-таки, паскуда. Снизошла до того, чтобы выслушать. Это не он ее зажал, а она позволила говорить. И ничего он не вырядился. Оделся как обычно.       — Уже не актуально, — еще более небрежно бросил Оминис. — Хотел все-таки представиться и угостить самой дорогой в твоей жизни выпивкой.       — Я не пью, — коротко ответила девчонка. Фраза прилетела в лицо пощечиной. Лучший виски, который истинно чистокровные ублюдки готовы слизывать с его ног, не имел для нее никакой ценности.       — Но ведь ешь? Что любишь? — Оминис решил спросить напрямую.       — Хм, — новенькая задумалась, — да, действительно ем. А что люблю… сосиску с двумя яйцами. Резким движением без предупреждения она схватила проворной ладошкой Оминиса за мошонку через брюки и без стеснения и жалости сжала.       — Люблю, когда меня не пытаются наебать, — жестко констатировала ему на ухо, стоило Оминису согнуться от боли. Он стиснул зубы, до крови прикусив язык, лишь бы не проронить ругательство или стон. Даже сейчас держал лицо.       — Говори прямо, что тебе нужно, пока я не сделала из твоих яиц болтушку себе на завтрак, а член не прихватила в качестве сосиски.       — По… говорить, — пыхтя, выдавил Оминис, по собственному голосу поняв, насколько теперь жалок. — Просто… поговорить.       — У меня нет времени трепаться, — новенькая ослабила хватку, но руку не убрала. — Что-то еще? О-о, — она вдруг обрадованно заулыбалась. — Да ты… тебе это нравится? Просто поговорить, значит? Оно и чувствуется. Брехло. Девчонка замерла, ощутив под ладонью твердость возбуждения. Взгляд бегал попеременно между левым и правым глазом Оминиса, так близко она была. Что-то зажглось во взгляде ее глаз. Теперь понятно: серые. Только темнее. Гораздо. Оминис терялся, ей нравится его боль или возбуждение, но сам совершенно точно сейчас хотел ее так, как не удавалось завести Себастьяну. Несмотря на боль. Благодаря боли.       — Зачем ты все усложняешь, Гонт? — поинтересовалась новенькая, держа хватку нейтрально-настойчивой. Достаточно сильной, чтобы ощущаться, но не слишком болезненной. — Тебе-то уж точно незачем идти на какие-либо ухищрения. Не поверю, что не умеешь четко обозначать свои желания. Хочешь научу? Смотри: еще раз твой дружок попытается сесть мне на хвост, я выколю ему глаза, чтобы не выслеживал, отрежу язык, чтобы не смог настучать, повыворачиваю пальцы, лишив возможности писать, и переломаю ноги, чтобы разве что дополз, если повезет. Воспротивится — бонусом выбью зубы. Тебе ясно? Новенькая не выглядела угрожающей; более того, не пыталась такой казаться. Продолжала вести себя… как обычно. Говорила ровным тоном без капли остроты. Но ее взгляд… выдавал все и одновременно что-то скрывал в этой темной серости.       — Так я спрошу тебя еще раз, Гонт, — произнесла она, — что. Тебе. Нужно? Ответом Оминис подался вперед. К ней. Впечатался в ее хватку, втянул носом воздух, желая узнать ее запах… и обомлел. Черная мантия новенькой вблизи отчетливо пахла кровью. В неудержимом внезапном и незапланированном желании он зажал ее по-настоящему между собой и перилами лестницы. Вдавливался пахом в ее руку, выдохнул в ее губы и поцеловал. Показалось, еще мгновение — и она укусит. Вопьется зубами в губы, как пальцами — в мошонку. Или и вовсе ударит коленом между ног. Оминис бы ничуть такому не удивился, увидев, что она сделала с Себастьяном. Сегодня его черед испытывать на себе причуды ее натуры. Но ничего подобного не произошло. Он в который раз ошибся. Девчонка снова повела себя непредсказуемо, ответив на поцелуй. Покорно позволила скользнуть кровящим языком в свой рот и соблазнительно, почти нежно посасывала его нижнюю губу. Конечно. Неудивительно. Он же Оминис, мать его, Гонт. Разве могло быть иначе? Легко представить, что она выпендривалась все это время ради такого момента. Все для его поцелуя. Что ж, пусть порадуется. Оминис запустил руку ей под мантию, пробираясь между пуговиц. Почти не замечал поглаживаний в паху, настолько твердо там было. Задумался, а как нравится ей? Что может завести такую девчонку? С Себастьяном все было просто и предельно понятно. Он тупо и стабильно хотел Оминиса; когда, как и где — не важно. Она же… Вдруг тайно мечтает, чтобы он выбил ей зубы о камень внезапным ударом? Или развернул, нагнул и вошел на полную, не предупредив?       — Скажи мне, — Оминис уже вовсю пытался расстегивать мелкие пуговицы ее блузы, — чего хочешь ты? Я хочу… знать…       — Если честно, думала, ты мной побрезгуешь, — ровным, практически будничным тоном проговорила девчонка. Чересчур невозмутимо для человека в таких обстоятельствах. — Даже Статусом крови не поинтересовался. Вдруг грязнокровка?       — Я верю… в превосходство магии, — сбивчиво ответил Оминис, уже не понимая, что несет. Все внимание уходило на противные пуговицы, поддающиеся слишком плохо в тугих петельках.       — А твои родители об этом знают? — резонно спросила новенькая.       — Пока что… нет… — он нетерпеливым рывком выдернул ткань блузы, заправленную в брюки для верховой езды. Если бы не мантия, смог бы воочию оценить этот нашумевший наряд, о котором так беспокойно отзывались парни. Конкуренцию ему составлял разве что комплект для чемпионки Дуэльного клуба, который за неимением вариантов предлагали надеть на Себастьяна… Вот бы развернуть девчонку… впрочем, чего это он скромничает? Оминис легко перевернул новенькую к себе спиной, задрал мантию, черным цветом скрывающую пятна чьей-то крови, и с упоением уткнулся носом ей в затылок, а пахом — в округлый зад. Знал бы Себастьян, как сильно ошибся, назвав ее плоской… И уже наверняка не узнает. Грудь у новенькой была не выдающейся, но была. А мягкие ягодицы, скрытые под мантией, теперь волнующе обтягивались тканью слишком развратных брюк наездницы. Она призывно выгнулась сама, опираясь на перила. Оминис скользнул рукой под блузу вверх по ее спине и вдруг ощутил явный укол. Выдернул руку, спешно отступил, подставил свету палец и заметил кровь.       — Попался! Смотри, куда руки суешь. Ну-ка, — новенькая присела, без спроса взяла пораненный палец Оминиса в рот, но кусать не стала; обвела подушечку теплым языком, глядя в ему глаза снизу вверх, немного посмаковала и разочарованно сплюнула, кривя губы. — Вроде чистокровнее некуда, а на вкус — все такое же мясо. Оминис удивился всему сразу: неожиданному жесту без предупреждения, от которого захотелось заменить палец членом; факту, что ей так просто досталась его кровь, и сопутствующей реакции пренебрежения, и… что там у нее под одеждой? Оминис пошарил уже с большей осторожностью и вытащил серебряный кинжал. Серебро качественное, чистое, гравировка тонкая. Ручная работа. На такое у Оминиса глаз наметан. Значит, ей нравится это?       — А вот и мой лучший друг, — улыбнулась новенькая. Гонт взвесил в руке серебро. Клинок сверкал; вероятно, зачарован на самоочищение. Неужели им же она часами ранее кого-то прирезала? Паху стало горячее и еще более твердо.       — Тебя пробовать не стану, — решил Оминис с ухмылкой. — По крайней мере, на кровь. Она меня не интересует.       — Магия — сила? — усмехнулась новенькая и этими словами заслужила повторный отворот к перилам. Сильнее некуда. Оминис скользнул лезвием по ее спине, прошелся по позвонкам, спустился к копчику, обвел ягодицы и поддел ткань брюк. Проверил на них остроту кинжала, с легкостью проделав дырку. Бессовестно и по-варварски разорвал прямо так, руками, зажав серебро в зубах. Поглаживая оголенную ягодицу, вобрал рукоятку в рот целиком, покрывая слюной, и опустил обратно. Развернул лезвием к себе, коленом развел новенькой ноги, локтем повлек торс на перила и ввел рукоять во влагалище.       — Спасибо, что смочил, — вместо стона прокомментировала она.       — А я ведь спрашивал, — Оминис навалился телом, попутно двигая рукоятью кинжала внутри девчонки. Ощущал, как острие колет где-то у тазовой косточки, но боль совсем не чувствовалась.       — Надеюсь, член у тебя побольше моего ножа, — все с той же усмешкой в голосе выдала новенькая. Оминис оторопело замер на пару секунд, затем вытащил из нее рукоять и, не вытирая, сунул в ее болтливый, но податливый рот.       — А вот теперь ты много треплешься, — разобравшись с ширинкой, Оминис подтянул девчонку за бедра к себе и вошел. Не грубо, не властно и даже не по-хозяйски. Теперь чувствовал в гостях себя. Оминис не брал. Она позволяла. Он наслаждался. Новенькая, похоже, восприняла указания слишком буквально и молчала совсем. Не издала ни звука, и собственные движения в тишине казались чересчур громкими. Шорох одежды, частое дыхание, характерные звуки соития и периодические шлепки лобка по ягодицам. И ни одного стона. Оминису хотелось зарычать от досады и злости, прорезать пелену тишины, но вместо этого он вышел, развернул новенькую к себе лицом, подхватил на руки, раздвинув ее ноги и уперев спиной в перила. Хотел видеть ее лицо, когда будет снова входить. Поза вышла не из удобных, и Себастьян бы с такой справился успешнее, но комплекция новенькой позволяла, да и девчонка держалась сама, распластав руки по перилам, служившим удобной подпоркой. Удобной — для Оминиса и мучительно твердой по выпирающим позвонкам — для нее. То что нужно. То ли мимолетные мысли о Себастьяне, то ли ее разведенные ноги, то ли вид влажных губ вокруг рукоятки в собственном соку отозвался возросшим возбуждением, хотя уже не раз казалось, что сильнее некуда. Наиболее вероятно, дело было в неотрывном визуальном контакте. После продолжительного игнорирования внезапно увидеть ее такой было испытанием для выдержки. А ведь Гонт еще не расстегнул ей блузу, не смотрел вниз, между ног, но это было абсолютно необязательно. Оминис даже не понял, нравится ли ее покорность или напрягает безучастность, и просто… довольствовался. Получил ее, как и хотел. Теперь она и правда его. Вся. Целиком. Оминис вошел, точнее, насадил новенькую на себя, неотрывно следя за изменениями ее лица. Желал застать, как она хватает заткнутыми губами воздух, как хмурится и взглядом просит еще… Нуждался в отдаче, безмолвно требовал… и ничего из этого не получил. Остался ровно с тем, что она ему выдавала. Не больше. Себастьян, наоборот, давал сполна. Эмоционально отзывался на каждое касание, не стеснялся стонать и показывать свое удовольствие всеми доступными способами. Она же… молчала. Даже не мычала в свой нож. Оминис вклинивался в нее быстрее, сильнее, ожесточеннее… видел, как напряжены ее кисти, сжимающие перила, и только тогда застал хоть какую-то реакцию. Девчонка поморщилась: ей стало больно. Неудивительно, ведь с каждой фрикцией он буквально возил ее позвоночником по твердому камню. Тонкой ткани мантии и блузы не было суждено смягчить это. И даже тогда не проронила ни звука. Что ж, значит, недостаточно больно. Оминис тоже чувствовал боль. Хватка вокруг ныне напряженной мошонки снова дала о себе знать, но черт, как же это теперь оказалось приятно… Не получив желаемого ответного удовольствия от девчонки, Оминис оказался не против довольствоваться болью. Своей, ее… какая разница. Новенькая все так же держала кинжал во рту, и слюна уже прилично собралась вокруг, норовя капнуть с губ. Острие было повернуто внутрь, и Оминис подался вперед, чуть изменив угол наклона, чем добился только большего проникновения. В ответ на это брови девчонки судорожно дрогнули, а ноздри расширились, набирая воздух. Показалось, она не выдержит, схватит Оминиса за шею и наконец застонет от углубившихся движений, но она поступила иначе. Приблизилась острием кинжала к его шее и оставила тонкую полосу пореза. Гонт резко вдохнул, но не от боли. От удовольствия. Продолжая неотрывно смотреть ей в глаза, сам прошелся шеей по ножу еще раз. Приблизился к ее губам и принялся целовать, слизывать скопившуюся слюну. Обвел языком серебро рукояти с ее солоноватым вкусом и только плотнее прижимался к девчонке, выходил и снова возвращался. Раз уж тебе нравится это… Слюна капала из ее рта. Руки Оминиса ныли от веса, но ей наверняка было больнее. Девчонка молчала, морщилась, но продолжала терпеть. Глупая… достаточно всего одного стона, чтобы все закончилось… Оминис уже некоторое время специально удерживал себя от оргазма, растягивая сладостное удовольствие от сочетания тепла ее влагалища, запаха крови с мантии, вкуса ее слюны и выделений на серебре и ноющей боли в мышцах рук и мошонке. Но, видит Мерлин, один звук — и он щедро нафарширует ее своей спермой. Новенькая шумно выдохнула, закрыв глаза, и Оминис мгновенно вышел, чуть ли не сбросив ее с себя. Мог следующим движением податься к ней снова, прижать и излиться на порванные штаны, но не стал. Подавил волну оргазма, оставив удовольствие на потом, усиленное многократно этой намеренной остановкой. Новенькая потирала спину, пока он застегивался. Поправила черно-кровавую мантию, засунула кинжал куда-то под блузу и магией привела штаны в целость. Облизнулась и вытерла губы.       — Болит? — Оминис вопросительно кивнул.       — А у тебя? — она присмотрелась к линиям порезов.       — Оближешь — перестанет, — ухмыльнулся Гонт.       — Могу врезать по яйцам, пусть тебе твой дружок оближет, — бросила новенькая. Развернулась к спальням девочек и тут же была возвращена обратно хваткой под локоть.       — Не обижайся, — ласково произнес Оминис, когда понял, что второй раз она так же не схватится. — Пойдем, я тебе спину помассирую.       — А пойдем, — вдруг согласилась девчонка и сразу же осадила: — Надеюсь, это ты делаешь лучше, чем трахаешься. Первой двинулась вверх по лестнице к его спальне. Как к себе домой. Оминис застыл в удивлении и медленно перешел в злость. Вот… сука! Оказавшись в спальне, она зашуршала одеждами, сбрасывая с себя все, и плюхнулась на кровать спиной вверх. Было бы забавно, спи там Себастьян. Преимущество семикурсников — получить одну из двух спален на двоих. Преимущество Гонта — занимать ее на пару с Себастьяном с первого дня в замке. Сэллоу похрапывал на второй кровати. Он всегда спал крепко и засыпал почти сразу, едва голова оказывалась на подушке. Оминис был готов этой подушкой его удушить за такую способность, часами слушая сопенье в попытках уснуть, прежде чем плюнуть и воспользоваться зельем, от которого весь следующий день был вялым и сонным.       — Не шуми, Себастьян спит, — предупредил Оминис, хотя его не разбудили бы даже Воющие чары. Просто хотел, чтобы новенькая знала о его присутствии… наверняка.       — Да я и не… ох, — она тут же отчетливым стоном нарушила наказ, почувствовав его теплые ладони на себе. — Да, вот здесь. Ага… Отзывалась на простые касания так, будто была готова растаять. Неужели симулировала? Или намеренно показывала, что трахается он и правда хуже?       — Ниже, — простонала девчонка. — Теперь выше…. Ага… сильнее… да-а… Оминис машинально повиновался, напрочь позабыв и о Себастьяне, и о запрете на звуки.       — М-м, — она сладко мычала, закусив губу, — ну вот, совсем другое дело. Можешь ведь, когда захочешь. А Оминис хотел. Еще как. Вторая волна возбуждения каменной твердостью прилила к паху. Девчонка это будто бы чувствовала и только сильнее выгибала поясницу, вздернув ягодицы.       — Присоединяйся, — вдруг похлопала себя по одной. Не стала долго мучить. Как благородно! Чувствуя себя странно, Оминис приспустил ее и собственное белье, пристроился между ягодиц и вошел в третий раз.       — Спинку, — потребовала новенькая, и он не раздумывая вернул руки на ее поясницу. Помассировал позвонки, за что она довольно застонала в одеяло, выгнулась еще сильнее, развела ноги и приподнялась, позволяя собой овладеть. Во мраке он видел ее темным пятном, и света не хватало, чтобы как следует рассмотреть. Зато в темноте чувства обострились, и она казалась уже не теплой, а горячей. Девчонку даже не пришлось тыкать лицом в кровать, заглушая стоны, поскольку она прибрала себе подушку и, судя по звукам, закусила уголок. Ощущать ее само по себе было практически невыносимо, а еще и слышать… слишком много. Даже на руку, что он ее не видит. На кровати было гораздо удобнее, и от осознания, что им обоим теперь хорошо, хотелось наконец наградить себя оргазмом. Оминис посчитал, что достаточно потрудился, и ускорился, приближаясь к концу. Шлепки становились более отчетливыми, и тишина прорезалась не сразу. Слишком поздно он осознал, что в спальне стало подозрительно тихо, и только новенькая шумно дышала да его собственный пах шлепался о ее ягодицы. Себастьян больше не храпел. Его силуэт выделялся на кровати. Он сидел и в темноте видел гораздо лучше. Осознав, что друг уже некоторое время смотрит и никак себя не выдает, Оминис согнулся, впился новенькой в плечо и вошел до упора в последний раз. Тяжело дышал, чувствуя ее плоть под зубами, и уже сам не смог сдержать стона.       — А вот это было больно… снова, — тихо произнесла она. — И… эй, ты же не оставишь меня просто так? — спросила с недовольством, когда он вышел. Оминис намек понял, перевернул ее спиной на кровать, подтянул к себе и принялся вылизывать после себя. Беззастенчиво, с энтузиазмом и желанием высосать из нее все до капли. Погружался языком в намерении пройтись изнутри, безуспешно старался снова не возбудиться от ее разгоряченной и набухшей от трения и прилива крови плоти, ласкал напряженный клитор распластанным языком и опять вылизывал от своей же слюны. Надеялся услышать стоны, но… понял, что она попросту отрубилась.       — Вот сука! — бросил сквозь зубы, оставив неблагодарное занятие. На кровати неподалеку вновь захрапел Себастьян.