***
Утром Чан проснулся за полчаса до будильника и в отличном настроении, помылся, побрился, выпил бутылочку йогурта без добавок, прыгнул в машину и поехал в участок, предвкушая первый полноценный рабочий день в Ынчхвоне. Конечно, здание полиции за ночь краше не стало, но ужаса от его вида сеульский инспектор в этот раз не испытал, кивнул бодрствующему охраннику на входе и прошёл через турникет, уткнувшись в свой блокнот с чек-листом расследования. Хорошо вечером расслабился, подумал он, почаще бы так. — Эй, чел. Чан по инерции сделал еще два шага вперёд и только тогда понял, что обращались к нему, ведь в коридоре больше никого не было. Он обернулся, наткнулся взглядом на проржавевшую решётку тёмного обезьянника и, приглядевшись, понял, что за ней кто-то был. — Что? — осторожно спросил Чан, видя на прикрученной к стене лавке парня с очень красивыми чертами лица и длинными тёмными волосами. Он сидел, вальяжно вытянув вперёд длинные ноги в обтягивающих чёрных джинсах, и элегантно поправлял дорогой шёлковый шарф, но несмотря на весь люкс облачения, выглядел так, будто его на помойке нашли. — Ты тут новый? — с каменной физиономией поинтересовался красавчик. — Можно сказать и так, — Чан убирал блокнот в карман и стряхнул с плеча пылинку: дурацкая привычка, чтобы казаться важнее, — меня прислали из Сеула, чтобы… — Выпусти меня, — парню, очевидно, было совсем неинтересно, зачем его прислали из Сеула. — Я здесь случайно. — Не могу, — холодно ответил Чан, окинув его недоверчивым взглядом. — Раз вас сюда посадили, значит, на то есть основания. — А если я скажу «пожалуйста»? У меня в багажнике собака умирает. — Мне жаль, но нет. Это не в моих полномочиях. Чавкнув изжёванной до состояния жижи жвачкой, парень решил перейти к плану «б». — Ты знаешь, кто мой отец? Чан усмехнулся: уже не в первый раз за свою жизнь он слышал эту фразу. — При всем уважении, меня не интересует, кто ваш отец. — Блин, чувак, — парень закатил глаза и ещё сильнее сполз затылком по стенке, почти упираясь в край лавки копчиком. — Мне очень надо идти. Говорю же, они меня с кем-то спутали. — Так, Хёнджин, ты опять за своё? — шеф Ынкван появился, будто из воздуха, и встал рядом, как обычно, добродушно и широко улыбаясь. Когда Чан суетливо отдал честь, он лишь беззаботно махнул на него рукой и заглянул за решётку. — Хван, не стыдно тебе новому человеку мозги пудрить? — пожурил он. — Очень стыдно, шеф, — скривил губы парень из обезьянника. — Можно, я пойду? — Подумал над своим поведением? — тон, которым говорил Ынкван, был слишком комичен, чтобы воспринимать происходящее всерьёз, но ключи с пояса он всё же снял, и загремел ими, подбирая нужный. — Не будешь больше пьяным за руль садиться? — Не буду, шеф, — Хёнджин встал с лавки, подошёл к решётке и просунул длинные жилистые руки между прутьями. — Честно. — Ну, иди-иди, — дверь щёлкнула, и суперинтендант распахнул её, выпуская пленника на волю. — Только больше, чтоб ни капли за рулём, ты понял? И ключи на проходной забери. Чан во все глаза смотрел на происходящее. Хёнджин — высокий и ещё более красивый вблизи — потянулся, зевнул, лениво помахал изящной лапой шефу полиции и поплёлся в сторону выхода, на ходу разминая поясницу. — Вот ведь засранец мелкий, — захохотал Ынкван, качая головой, но заметив огромный знак вопроса на лбу у инспектора, пояснил: — Это Хван Хёнджин, сын главного судьи. Постоянно косячит и к нам попадает. В этот раз за руль пьяный сел и дорожный знак снёс, вообще на ногах не стоял, и парни из дорожных сюда его приволокли. Хоть проспался — и то хорошо. — Он управлял транспортным средством в нетрезвом виде, и вы его отпустили? — аккуратно уточнил Чан, опасаясь, что просто что-то не так услышал. — Ну, сейчас-то он трезвый, — пожал плечами Ынкван. — Пойдём, поговорить с тобой хочу. Чан шёл к кабинету вслед за начальником, по-прежнему пребывая в недоумении от произошедшего. На ироничное «доброе утро, инспектор» со стороны кого-то из коллег, он только отстранённо кивнул и краем глаза заметил в пространстве офиса темноволосую макушку Чанбина, который, несмотря на ранний час, уже находился на рабочем месте. Он явно был умнее, чем хотел казаться и больше не рискнул проёбываться где-то до обеда: как чувствовал что Чан уже занёс перо над страничкой своей тетради смерти в предвкушении доноса на полицейского с манией величия и «Доджем». — Ну как, есть результаты? — когда Чан уселся в облюбованное им ещё вчера цветастое кресло, Ынкван поставил перед ним кружку с кипятком и плавающим на поверхности зеленоватым чайным пакетиком. — Так точно, — не без гордости ответил Чан, жестом фокусника извлекая из кармана блокнот. — После осмотра последнего зафиксированного места преступления была обнаружена улика в виде обрезка сигары, который был незамедлительно передан эксперту для дальнейшего исследования. — Ясно, хорошая работа, — без энтузиазма сказал Ынкван, тыкая чайной ложкой пакетик в своей чашке. — А с Чанбином у вас как? Чану не было обидно — не маленький — но то, что его фееричный отчёт оставили без внимания, обескураживало. Щёлкнув ручкой, он закрыл блокнот, а лицо его снова приняло каменное выражение. — У меня есть вопросы к его квалификации, — прямо сказал он. — Я не вижу от него должной инициативы в расследовании, вчера вечером он отказался принимать участие в следственных мероприятиях… — Да я не совсем об этом, — перебил Ынкван и Чан понял, наконец, почему тут все были такие бесцеремонные и откуда у этого ноги росли: какой начальник — такие и подчинённые. — Я имею в виду, не возникло ли у вас с ним проблем, как бы это сказать? Личного характера. — Не понимаю, о чём вы, — Чан не знал, почему суперинтендант был так взволнован и почему ждал от него какого-то конкретного ответа, потому что ему ответить правда было нечего. — Ну, я не знаю, как у вас в Сеуле, а у нас хоть городок и небольшой, но люди тут без предрассудков, — Ынкван смотрел ему в глаза так, будто пытался невербально передать ему какое-то секретное знание из подкорки мозга, а Чан понятия не имел, чего от него хотят, и начал раздражаться, — Чанбина тут все знают и уважают, он хороший парень. Просто рос без отца, хулиганом был тем ещё, но всё-таки за голову взялся — и вот, человеком вырос. Так что я тебя просто по-человечески прошу: относись к нему непредвзято. Жизнь у парня и так непростая. — Меня не интересует его жизнь, — резко ответил Чан. — И мои претензии к нему закончатся тогда, когда он начнёт выполнять свою работу. — Говоришь, этот засранец помогать тебе отказался? — Ынкван переобулся едва ли не в прыжке, а Чан вздохнул: тяжело. — Как так случилось? — После того, как мы нашли улику, он уехал домой, сославшись на окончание рабочего дня, тем самым замедлив получение результатов исследования. — Ну, если рабочий день правда закончился, я ничего ему предъявить не могу, — Ынкван улыбнулся вроде бы сочувствующе, но вряд ли полностью искренне. — У нас тут карьеристов нет, мы обычные работяги, и перерабатывать без доплат никто не хочет, только Минхо иногда ночует, но это потому, что ему нравится сверхурочно трупам кишки сшивать. Вы, столичные, я знаю, по-другому устроены, поэтому тебя сюда и пригласили. Так что здесь я тебе не помощник, но, если Чанбин и правда что-то учудит, обращайся напрямую ко мне. — Надеюсь, необходимости в этом не возникнет, — Чан намёк понял сразу. Ынкван почти открытым текстом просил его не доносить отцу, но никаких обещаний инспектор на этот счёт дать не мог. — Разрешите идти? — Да, иди. А, и ещё, — окликнул суперинтендант, когда рука Чана уже коснулась дверной ручки, — сегодня в участок приедет мэр. Хочет посмотреть на нашу новую звёздочку, так что имей в виду. Давай, удачной работы. Я тоже кое-какими делами займусь. «Новую звёздочку» слегка передёрнуло от такого обращения, но старшим по званию он перечить не привык, проэтому бросил короткое «хорошо» и покинул кабинет. Когда он проходил мимо стены, отделяющей кабинет шефа от общего офиса, то увидел через небольшое окошко, как Ынкван, распустив галстук и скинув форменный пиджак, лежал грудью на столе и смотрел в телефоне какую-то дораму. Чан надеялся, что хотя бы мэр у них был адекватный. Полицейских в участке было много, но никто даже головы не поднял, когда инспектор появился в зоне видимости. Устав от попыток добиться уважения к собственной персоне, он молча прошёл к столу и на секунду остановился возле него, глядя на Со Чанбина, который лежал щекой на столе и смотрел в пространство. Мышцы на его спине неприлично выпирали, заставляя Чана отвести взгляд. — Минхо взял окурок в работу, господин инспектор, — вместо приветствия произнёс Чанбин, когда Чан окопался на своём месте. — Кровь на полу оказалась свинячьей. — Значит, ждём результатов по сигаре, — Чану было досадно, что Чанбин оказался прав насчёт следов крови, но он постарался скрыть разочарование и с деловым видом пододвинул к себе незнакомый органайзер с документами. — Это что? — Попросил парней достать для тебя информацию по всем случаям употребления и распространения наркотиков за последние десять лет, — Чанбин повернул голову и уткнулся острым подбородком в стол. — Наслаждайся. — Спасибо. — Пожалуйста, — отвечает Чанбин. Чан даже растерялся немного из-за добровольной инициативы со стороны старшего полицейского, открыл увесистую папку и на первой же странице увидел данные десятилетней давности. — Слышал, что мэр приедет? — Чанбин опять заговорил первым, и Чан мысленно усмехнулся: подмазы с его стороны были слишком очевидными. — Да, суперинтендант сказал. — Господи, тебе не лень это выговаривать? — Ты о чём? — Чан на секунду поднял взгляд от бумаг. — О «су-пер-ин-тен-дан-те», — Чанбин одними глазами указал в сторону кабинета начальника. — Называй его «шеф», да и всё. — Не могу. Не положено. Чанбин закатил глаза и потянулся, как большой чёрный кот, вытягивая руки на столе. — Странный ты, инспектор Бан. Проглотив этот неожиданно обидный эпитет, Чан вернулся к чтению. Он совсем не считал себя странным, разве что, временами придирчивым и излишне серьёзным. По правде говоря, если уж кто-то и мог развешивать подобные ярлыки, то точно не работники этого отдела, потому что, наблюдая за ними из-за своей перегородки, Чан мог только гадать, по какому принципу их взяли в органы. Ли Минхёк и Ли Чансоб были как две стороны одной монеты. Минхёк явно знал себе цену, разглядывл себя во всех отражающих поверхностях и выгляел, как принц из сказки, а Чансоб был его полной противоположностью. Всё, что он делал — это вселял уныние в души присутствующих и без остановки ныл о том, как ему хочется покушать и пойти домой — обнимать свою страшенную собаку, фотографию которой Чан теперь боялся увидеть в страшных снах. Чхве Сан и Сон Минги внешне были разными: Минги — добрый здоровяк с простодушной улыбкой, Сан — поменьше и плечистее, но мозг как будто бы делили на двоих. Получив вызов на пульт, они забились на камень-ножницы-бумага, кто пойдёт следить за тем, чтобы группа спасателей аккуратно извлекла голову застрявшего ребёнка из унитаза в строительном магазине. Проигравший Минги пожаловался, что в их машине кончился бензин и попросил у Чанбина погонять его красавицу, но, получив посыл в пешее эротическое, грустно пошёл к Ынквану клянчить деньги из бюджета. В общем, надежды Чан возлагал только на мэра: наедине с новыми коллегами он всерьёз рисковал деградировать. Глава города Ян Чонин оказался молодым и энергичным парнишкой в синем щегольском костюме и с широкой смущённой улыбкой. По прибытию он сразу же выцепил Чана на личный разговор, угостил его фруктовой жвачкой, разузнал про прогресс в расследовании и попросил инспектора быть на связи. — В случае чего, звоните мне напрямую, — он сунул Чану в карман свою визитку, и обворожительно улыбнулся, демонстрируя убийственные ямочки на щеках, — Я знаю, что местные полицейские могут быть проблемой, я со многими ещё со школы знаком и знаю, о чём говорю. — Конечно, — кивнул Чан, поглядывая на парочку телохранителей, застывших за спиной мэра. — Думаю, мне пригодится ваша помощь, господин мэр. — Можно просто Чонин, я не привык к официозу, — Ян взял его руку в свою и с энтузиазмом потряс, вежливо кланяясь. — Надеюсь, благодаря вашему профессионализму наш город избавится от этих мерзавцев. Перед уходом мэр на секунду заглянул в кабинет суперинтенданта, громко пожелал отделу хорошего дня и уехал. Чан вернулся за свой стол, и пока Чанбин сосредоточенно играл в «резиночки», вбил номер мэра в телефонную книгу. Теперь у него хотя бы был толковый союзник. В отделе стало тихо, но ненадолго: в помещении появился покинувший подземелья судмедэксперта Ким Сынмин, остановился возле столов Чанбина и Чана и долго тупил в смартфон, прежде чем невинно спросить: — Чанбин-хён, можешь рассказать мне про свой первый секс? — Чего? — Чанбин медленно перевёл взгляд на Сынмина, который ждал ответа, сжав губы в полоску. — Ты ничего не перепутал, Сынмин-а? У бабули своей спроси. — Да я бы спросил, но мне не нужна точка зрения женщины, — Сынмин что-то подтёр в заметках и напечатал заново, — понимаешь, у меня одно произведение набирает популярность, и там парень… Чан уткнулся носом в записи, чтобы не выдать своего смущения. «Первый секс Со Чанбина» звучало как что-то, чего ему знать было не нужно, а вот не хотелось ли — это большой вопрос. — Так, Ким Сынмин, иди отсюда, потом узнаешь, кого Бин, когда и в какой позе, — подоспевший Минхо хлопнул Сынмина по жопе и тот, ворча, отправился донимать других полицейских. — Короче, слушайте, мои хорошие, сигару я со всех сторон посмотрел, облизал, понюхал, и скажу вам так: это очень дорогая хуйня, но следов на ней никаких, кроме органики парнокопытного. — А если человеческим языком? — стряхнув канцелярскую резинку с пальцев, Чанбин взял клочок какой-то бумажки и карандаш, впервые на памяти Чана решив хоть что-то зафиксировать для расследования. — Её обоссал козёл. Или коза, — Минхо перевернул один из двух листочков заключения на деревянном планшете и кивнул. — Да, скорее всё-таки коза. Короче, если хотите что-то выжать из этого огрызка, ориентируйтесь на то, что сигара, скорее всего, пиздецки дорогая, точно колумбийская, что-то похожее на «Монте Кристо», но это не точно. — У вас в городе есть магазин, где можно достать такие сигары? — спросил Чан, вспомнив вдруг, что это он тут был инициативным копом, который собирался всем показать, где раки зимуют, хотя после вопроса Сынмина про секс вернуться в привычный панцирь ему было сложно: да, вот такой он неёбанный неудачник, что тут поделаешь. — Есть пара табачек, где их могут продавать, — ответил Чанбин, взглянув на часы. — Можем съездить туда. — Отлично, поехали, — с напором сказал Чан, но его напарник был менее энергичен. — Давай сначала пожрём, — вздохнул он. — Я сдохну скоро от голода.***
Чон Уён жил беззаботно, как перекати-поле, не имел постоянного места работы и перебивался редкими шабашками, где придётся. Сейчас он работал в фургончике с едой, хозяин которого лёг на операцию, и готовил обеды для всех желающих за скромную, но совместимую с жизнью зарплату. — О, мои хот-доги, — напевал он, переворачивая сосиски на гриле, — любимые хот-доги, жарю вас весь день, как гангста-рэперы жарят своих сук, люблю свои хот-доги и жарю целый день… Место, где стоял трейлер, малопроходимое, поэтому, когда в окошке появился первый за час потенциальный клиент, Уён обрадовался, но осознав, кого увидел, тут же захотел съебаться на луну. — Здорóво, — засунув свой чердак прямо внутрь трейлера, Чанбин покрутил головой, осматривая кухоньку. — Ты с каких пор тут? — А ты что тут забыл? — Уён инстинктивно сделал шаг назад, упираясь жопой в посудомойку, и бессильно опустил кухонные щипцы. — Участок же за три пизды отсюда. — Мне тут нравится, — коротко ответил Чанбин, опираясь локтем на карниз, и кивнул топчущемуся рядом Чану, как бы говоря, что у него всё под контролем. — Сообрази-ка нам два хот-дога, Уён-а, и смотри, чтобы было так же вкусно, как и всегда. В счёт долга своего запиши. — Я за свою еду заплачу сам, — возразил Чан, подошёл к окошку, заставляя Чанбина подвинуться, и достал из кармана портмоне. — Сколько с меня? — Слушай, чувак, не знаю, кто ты такой, — Уён нервно переворачивал подгорающие сосиски и смотрел на него то ли с опаской, то ли с мысленной просьбой набрать сто девятнадцать, — но из-за тебя мой процент может ещё сильнее вырасти, так что давай я просто сделаю две булки вам, и вы пойдёте кушать, окей? Пока хот-доги готовились, Чан изо всех сил пытался вспомнить, находится ли полицейский во время обеда при исполнении, и можно ли считать стража порядка, дающего денег в долг под процент, коррумпированным. Процесс приготовления занял минут семь, и всё это время они с Чанбином провели в полном молчании, стоя друг напротив друга возле высокого ржавого стола без сидений под тихое шкворчание масла, доносящееся из трейлера. — О чём думаешь? Получив еду, Чан, откусил кончик сосиски и начал медленно пережёвывать его под пристальным взглядом старшего полицейского. Эта его особенность пялиться прямо в душу, сохраняя абсолютное равнодушие на лице, выбивало инспектора из равновесия. Чанбин явно не боялся его, не уважал и не презирал — ему было похуй, и он продолжал всем своим видом показывать, что занимается этим всем исключительно по долгу службы. Даже вопрос он свой задал явно для того, чтобы просто заполнить чем-то неловкое молчание, а не ради продуктивного разговора о работе, но Чан дурачком не был и на подобные трюки не вёлся, поэтому не собирался отвечать откровенно. — О сигаре, — соврал он, вытирая губы салфеткой. — Понятно, — Чанбин ударил бутылку безалкогольного пива рёбрышком о металлический стол, и пробка со звоном отлетела в сторону. — Я, кстати, в прошлые выходные был в Пусане, в баре, и, кажется, видел там Донсока. — Это тот, который играет в «Поезде в Пусан»? — спросил Чан, но, спохватившись, быстро добавил: — И как это связано с нашим делом? — Никак, — невозмутимо ответил Чанбин, — просто рассказываю. Чану казалось очевидным, что Чанбин своими беседами ни о чём просто пытался сгладить углы после вчерашнего конфликта. Возможно, на него повлиял Ынкван, или он сам своей башкой додумался до того, что с посланцем из Сеула враждовать не стоит, но инспектору это было только на руку. Дальше они ели молча. В какой-то момент на открытой площадке под палящим солнцем стало жарковато, и Чанбин скинул с плеч куртку. Чан, глядя на открывшуюся ему картину, запил сухую булку тремя большими глотками воды. Ему нравились большие мужчины — не сам Чанбин, конечно же, но типаж его полностью соответствовал вкусу Чана, и только личная неприязнь не давала инспектору растаять при виде перекатывающихся под кожей мышц. А ещё Чанбин ел, как свинья, капая кетчупом на стол, что тоже очень помогало абстрагироваться от его залипательной мускулатуры. — Привет, Бин-а! Чан оглянулся и увидел метрах в десяти от них стайку девушек лет двадцати-двадцати пяти, которые шли в их сторону и чём-то шептались, пихаясь локтями, а одна из них — видимо, самая смелая — махала Чанбину рукой. — Привет, девчонки, — благодушно ответил Чанбин, прикладываясь к бутылке пива; девочки покраснели, захихикали и ускорили шаг, проходя мимо, а Чан, откусив вместе с хот-догом и бумажку от него, начал громко отплёвываться. В голову лезли мысли о том, что Чанбин наверняка переспал с каждой из них, возможно, не по разу. Он ведь и правда был довольно приятным внешне, явно проводил много часов в качалке, а ещё у этого засранца была та самая пресловутая аура загадочности, из-за которой представительницы прекрасного пола наверняка давали ему на первом же свидании, и Чана это ни капли не удивляло, потому что… — Уён-а! — зычно гаркнул Чанбин, и в трейлере что-то громко упало. — Хот-дог заебись, поэтому можешь вычеркнуть пятьдесят косарей со своего долга. Я сегодня добрый. Короче, да, он был весьма привлекательным, только вёл себя не как офицер полиции, а как районный авторитет, и Чану с большим трудом удавалось закрывать на это глаза. Обдумав своё стремление настучать на Чанбина отцу, он решил повременить, потому что процедура отстранения сотрудника от дела ещё сильнее замедлила бы его ход. К тому же, сегодня старший полицейский даже проявлял зачатки интереса к делу, что вселяло в исполнительное сердце Чана надежду на продуктивное сотрудничество. — Давай заедем ещё кое-куда — и сразу в магазин, — сказал Чанбин, накидывая спущенную до локтей кожанку обратно на покатые плечи. — У нас ещё есть время же? — Длительность обеда составляет ровно один час, который почти прошёл. Даже если мы задержимся где-то на шесть-семь минут, мы не успеем приехать в участок вовремя. — Значит, попрошу шефа вычесть проёбанное время из моей зарплаты, — Чанбин устало посмотрел на Чана из-под кудрявой, как у ризеншнауцера, чёлки. — Устраивает тебя такой вариант, господин инспектор? Спорить было бесполезно, и Чан кивнул. О том, что ему, честно говоря, самому хотелось лишний раз прокатиться на охуенной чанбиновой машине он, естественно, не сказал.***
Чан рос без матери. Она ушла из семьи, когда ему было пять, и со слов отца, нашла себе нового мужчину, которому её прицеп был неинтересен. С тех пор Чан её ни разу не видел. В детстве он говорил всем, что мама с ними не живёт, когда стал чуть старше — что мама от них ушла. Взрослый Чан говорил всем, что у него нет матери, и уже давно не испытывал никаких сожалений на этот счёт. Но когда они подъехали к приземистому дому на небольшом пригорке, и Чанбин окликнул женщину, что курила на пластиковом стуле возле него, назвав её мамой, желудок Чана скрутило давно забытое, неприятное чувство зависти — такое сильное, что захотелось остаться в машине. Но он сдержался, не повёл себя, как экзальтированная девчонка, и вышел следом, шагая позади Чанбина и с грустью наблюдая за тем, как женщина, кинув окурок на землю, потушила его носком туфли и с радостной улыбкой направилась к ним. — Ты чего так рано? — спросила она, обнимая сына и громко хлопая его по могучей спине. — Я же сказала, что мне не срочно. Мать Чанбина была маленькая, хрупкая и выглядела ненамного старше собственного сына, что навело Чана на две мысли: либо она просто выглядела очень молодо, либо очень рано родила. Одета она была в белую вытянутую футболку с надписью «Я люблю Париж», а ещё от неё очень сильно пахло застарелым табаком, и Чан, который в принципе не любил запах дыма, остался стоять в стороне. — Что, не всех мужиков успела спрятать? — хмыкнул Чанбин, — Я ненадолго, как видишь, за мной хвост. — О-о-о! — мать буквально отпихнула сына в сторону и посмотрела на Чана, как на какое-то диковинное животное. — Это тот инспектор из Сеула, да? Симпатичный. — Мам, не начинай, — попросил Чанбин, уже шагая к дому. — Полка на кухне? — Ага, только в шкаф в коридоре не заглядывай, — крикнула ему мать через плечо. — Ты слышишь? И дуру свою здоровенную забери, она на стиралке там сидит. Слышишь, Бин-и? — Да слышу, слышу, — ответил Чанбин и громко хлопнул входной дверью, оставляя инспектора на растерзание своей матери. Она осмотрела его, уперев руки в боки, и скептически скривила губы, как будто Чан перед ней позировать пришёл — хотя, честно говоря, он и сам не понимает, почему не остался сидеть в машине. — Странно, вроде не похож на зануду, даже волосы крашеные, — женщина выпятила нижнюю губу. — А я сына постричься заставить не могу, ходит с чёлкой, как дурачок. Чан кивнул, не зная, что ответить. Если Чанбин уже рассказал о нём матери, то слово «зануда» — самое неоскорбительноеиз того, что он мог выдать. — Хотя он у меня красавчик, — добавила женщина и Чан снова кивнул, но это не значило, что он был согласен с её оценкой, конечно нет: он просто очень вежливый. — Как он тебе вообще? — Нормально, — Чану стало жутко неловко, он даже перед отцом собственным не нервничал так, как перед мамой своего напарника. — Работаем. Женщина засмеялась, лукаво глядя на него, а Чан оттянул ворот рубашки, потому что воздуха на широкой просторной улице стало как-то слишком мало. — Я ведь его одна растила, — очередной внезапный факт, который инспектор уже успел узнать от начальника полиции, заставил его снова захотеть закрыться в машине. — Его отец меня по малолетке напоил и использовал, а как узнал, что я залетела — смылся, только его и видели. Я в пятнадцать родила и одна сына поднимала, как могла, последнее отдавала. Зато вон, какой вырос: не бросает меня, в прошлом году в Париж возил, — она с гордостью вытянула края выгоревшей футболки с облезлой от множества стирок Эйфелевой башней, — перевезти меня в другой дом хочет, но мне и тут хорошо. Мой сын — хороший парень, так что ты с ним не очень строго, ладно, инспектор? Как тебя зовут-то, кстати? — Ч-Чан, — ответил он и запоздало поклонился. — Бан Чан. Он секунды считал до того момента, как Чанбин вернется, успел посмотреть его детские фото в телефоне его матери, рассказать, как ему жилось в столице, и когда Чанбин снова появился в дверях дома, он был впервые по-настоящему рад его видеть. Одной рукой Чанбин нёс два куска доски, а другой — огромную прямо гигантскую плюшевую Хелло Китти. — Эта поебень разломилась на две части, я новую куплю, — он продемонстрировал присутствующим обломки полки, которую должен был починить, и мимоходом чмокнул маму в щёку. — А за Китти спасибо, ты спасла ей жизнь. — Я же говорила, что в химчистке бы тебе её угробили, а у меня она как новая стала. Ты только завтра с полкой не приходи, у меня гости будут, — Чанбин уже сделал два шага к машине, но мама подтянула его к себе за задний кармашек джинсов и украдкой запихили туда ленту из посеребрённых квадратных пакетиков. — Блять, мам, серьёзно? — переложив Китти под другую подмышку, Чанбин ощупал задний карман, проверяя, точно ли мать снабдила его именно тем, о чём он думает. — Я сам себе гандоны, что ли, не куплю? Чан не знал, куда себя деть от стыда. Чанбин, судя по порозовевшим кончикам ушей, чувствовал себя немногим лучше. — Просто чтобы были, — мама снова обняла его и ласково похлопала по заднице, — мне так спокойнее, понял? — Себе оставь, — Чанбин попытался переложить презервативы обратно к маме в карман, но она отбросила его руку. — Мало ли куда твой сантехник трубу свою после тебя пихает, или кто он там у тебя? — Уже не сантехник, а автомеханик, но об этом потом. Не спорь, Бин, чистота — залог здоровья. Не хочу потом тебе писюльку перевязывать. — Ещё скажи, что тебе внуки не нужны. Мать, смеясь обняла его ещё раз, потом проделала то же самое с оторопевшим Чаном, который даже и вспомнить не мог, что такое материнские объятия, и спровадила их, пожелав удачного дня на службе. Промямлив что-то в качестве прощания, Чан спрятался в машине и только после этого позволил себе выдохнуть. — Так, теперь в табачку, — усаживаясь на водительское, Чанбин бросил взгляд назад чтобы убедиться, что с разместившейся на заднем сидении плюшевой игрушкой всё в порядке. — Надеюсь, мама тебе не наговорила какой-нибудь обидной хуйни, потому что она может. — Нет, — отвечает Чан. — Она славная. Чану отношения Чанбина с матерью казались странными, но ему не с чем было сравнить. У Чанбина хотя бы была мать, а ещё, по всей видимости, насыщенная сексуальная жизнь, а у инспектора из Сеула не было ни того, ни другого. Чан был отличником, активистом, и вообще, хорошим мальчиком, а Чанбин — сельским распиздяем-безотцовщиной, но деньги, статус и любовь отчего-то падали именно на него. Это фрустрировало. — У меня нет мамы, — бездумно сказал Чан, и Чанбин, потянувшийся к приборной панели за солнцезащитными очками, замер. Чан покосился на него, жалея о том, что ляпнул что-то настолько личное парню, с которым их связывало лишь вынужденное сотрудничество, а Чанбин, хмурясь, снова посмотрел ему в прямо ему в лицо, сканируя, как ебучий рентген. — Неудивительно, — изрек он, наконец, встряхнул очки, раскрывая дужки, нацепил их на нос и посмотрел в зеркало заднего вида. — Настоящего мужчину может вырастить только женщина. Да что ты говоришь, ебать тебя в рот, подумал Чан, но вспомнив, что находится при исполнении, ответил только: — Меня воспитывал офицер. Не думаю, что ты имеешь об этом хоть какое-то представление. — Не имею, — согласился Чанбин. — Мой батя — космонавт. Чан не мог понять, правда ли Чанбин такой тупой или просто прикалывался, но склонялся всё же к первому. Внезапный разговор о родных напомнил ему спор двух школьников, решающих, у кого родители круче, и он чувствовал, что проиграл. Отец растил его в холодной атмосфере мужественности, где нежностям и семейному теплу места не было. А мама Чанбина, очевидно, очень сильно любила своего сына и заботилась о нём со всей теплотой, которой Чану так сильно не хватало. Он думал об этом всю дорогу до сигарного ларька, напрочь забыв о работе. К счастью или к сожалению, ни в первом, ни во втором магазине такими сигарами не торговали, а продавцы лишь подтвердили слова Минхо: изделие при жизни было очень дорогим — вот только толку от этого мало. — Ну, хуйня какая-то, — выходя из магазина, Чанбин распаковал купленную там же пачку сигарет и предложил одну Чану, но тот отказался. — Тупик, получается. — Да, — Чан смотрел на темнеющее небо. Он столько надежд возлагал на свою находку, а в итоге получил хуем по губам и потратил на это целый день, непедагогично позволив Чанбину полдня мотаться по городу. — Не грузись, найдём что-нибудь ещё, — Чанбин похлопал его по плечу, и Чан вздрогнул. Он не привык к прикосновениям, объятиям и одобрительным хлопкам, а за последние сутки получил уже, наверное, годовую порцию этого всего. — Слушай, давай всё-таки не переходить грань, окей? — пробурчал он, потирая ушибленное место: лапища у Чанбина была тяжёлая, как у медведя. — Без панибратства. — Как скажешь, — Чанбин убрал «Зиппо» в чехол на поясе брюк и глубоко затянулся сигаретой с запахом вишни. — Ты, кстати, что вечером делаешь? — Ничего, — на автомате ответил Чан. — А что? — На свидание тебя позвать хочу. Чану показалось, что у него остановилось сердце. Держась на последней живой нервной клетке, он очень медленно повернул голову. Чанбин, выпустив изо рта колечко дыма и наблюдал за его полётом, пока оно полностью не растворилось в воздухе. — Шутка, — произнёс он спустя бесконечную секунду, а у Чана за это время пульс успел подскочить ударов на пятьдесят, он даже за пистолет зачем-то схватился, потому что ситуация была критическая, потому никто и никогда раньше не приглашал его на свидание — даже в шутку, ни разу. — Я сейчас накатаю на тебя рапорт за недозволительное поведение, и посмотрим, кто из нас шутник, — потеряв контроль, он схватил напарника за рукав, чувствуя какую-то странную смесь злобы и досады, потому что для него, замкнутого, зацикленного на работе ботаника, это прозвучало слишком болезненно. — Остынь, господин инспектор, — Чанбин перевёл взгляд с его руки на раскрасневшееся лицо, и Чану захотелось прямо на месте расковырять его черепушку, чтобы понять, что там на самом деле творилось. — Ты чего так разнервничался? Это же просто шутка. Чан шумно сглотнул. — Ничего, — он выпустил куртку напарника из пальцев и отвернулся. — Попрошу впредь воздержаться от неуместных шуток и не задавать мне личных вопросов. Поехали в участок. На обратном пути Чанбин не проронил ни слова, врубив свой доисторический рэп, но Чану было всё равно. Он был расстроен, подавлен из-за идиотской шутки Чанбина, потому что тот, скорее всего, ненароком, но всё же задел что-то очень личное в сердце инспектора, а ещё они ни капли не продвинулись в расследовании, а значит он уже два дня торчал в этом городе зря, и неизвестно, сколько должен был проторчать ещё. Возвращаясь в отдел, он решил остаться подольше, прошерстить все материалы заново, но его планам не суждено было сбыться — внутри здания полиции Ынчхвона его ждал сюрприз. Когда он появился в пустующем на первый взгляд офисе, в воздухе раздался оглушительный хлопок. Чану на миг показалось, что в него сейчас будут стрелять, и он уже готов был открыть встречный огонь, но брызги конфетти и радостный вой коллег моментально его разубедили. Полицейские, громко крича, повысыпались из-за своих столов, как черти из табакерки, а Минги, громко топая, подскочил к нему и нацепил ему на голову колпак. — С назначением, инспектор! — весело заорал он. — Простите, что раньше не поздравили, не ожидали, что вы так резко прибудете. А где Минхёк-хён? — Судя по свечению за углом — там, — Чансоб указал пальцем в сторону маленького коридорчика возле подсобки. — Минхёк, там нет зеркала, во что ты там втыкаешь? — Я договорился! — сообщил Минхёк, вразвалочку выходя к народу и сжимая в руке телефон. — Инспектор, давайте на выход! — Куда? — Чан, застывший, посреди всей этой вакханалии, впервые вспомнил о своей способности говорить и посмотрел Чанбина, как на предателя: паскудник, явно знал ведь обо всём, поэтому и спрашивал про «свидание». Значит, не издевался — и Чан от мысли об этом совсем немного расслабился. — А Юнхо с Чонхо будут? — Нет, они на дежурстве. — Они когда-нибудь бывают не на дежурстве? — Вы их различаете, кстати? — Вместе — да, а когда по одному встречаю — путаю. — А Минхо где? — Да спит уже, наверное. — Чансоб, у тебя мой телефон? — Да откуда, блять? — А, он у Чанбина в жопе. — Сука, какой ты смешной, Минхёк. Чан безуспешно пытался узнать, куда они идут, потому что никого его вопросы не волновали: полицейские просто смотались с работы, хотя до конца трудового дня оставалось ещё пятнадцать минут. А Чанбин, который всё это время шёл следом за инспектором, в ответ на вопросительный взгляд просто указал ему на его собственную машину. — Парни безлошадные, так что просто поедешь за мной, — пояснил он, и инспектор почему-то даже не подумал не подчиниться. Возможно, он вёл себя не очень профессионально, но ему, что скрывать, было приятно такое внимание со стороны коллег, ведь в родном отделе его этим не баловали.***
— Блять, мы пойдём туда? — Чан ткнул пальцем в огромную неоновую вывеску в виде дамы с огромными буферами и помигивающими лампочками-сосками, одна из которых истерически мерцала, готовясь перегореть, и раз за разом перечитывал название заведения, надеясь, что просто разучился читать. — В «Милкис-Тиддис»? — Ага, — кивнул Чанбин и поставил «Додж» на сигнализацию, — не переживай, заведение приличное, ты ничего тут не подцепишь. — Да не переживаю я, — Чан чувствовал, как кто-то давит ему между лопаток, заставляя идти вперёд, и слабо упирался пятками в землю, пытаясь найти пути отхода из этого места, которое даже называлось безграмотно. — Я просто даже в штатское переодеться не успел… — Сними жилет и иди в рубашке, как я, — Минхёк разминал шею, будто к марафону готовился. — Все, кто там работает, знают, что мы копы, шифроваться не нужно. — Всё равно как-то… — Ты что, в стриптиз-клубе никогда не был? — насмешливо спросил Чанбин, и Чан понял, что время для бессовестной лжи, наконец, настало. — Был, — если б не было темно, он бы не решился так бессовестно пиздеть, потому что у него ложь всегда на лбу начертана. — Конечно был. Его вообще не волновало то, что ему придётся смотреть на полуголых танцующих женщин — его волновало то, что полуголые танцующие женщины его ни капли не возбуждали, и это могли заметить коллеги, в том числе, Чанбин. И поняв, что у Чана не стоит на трясущих задницами дам, он либо решит, что инспектор из Сеула импотент, либо поймёт, что он гей. Такого позора Бан просто не пережил бы. Потому, собрав всю силу духа в кулак, он обернулся к Чанбину и с бравадой произнёс: — Посмотрим, где лучше: у вас или в Сеуле. Охранники на входе вежливо поклонились, открывая перед гостями двери. Клуб встретил их полумраком, сладковатым запахом дыма, размытыми силуэтами посетителей и играющим на всю громкость «Кэнди Шопом»; когда перед глазами мелькнула первая стриптизёрша в тонюсеньких трусах, Чана наначало немного тошнить, но он заставлял себя шагать вперёд, пытаясь подавить волнение и списывая испарину на лбу на влияние душного помещения. — Где мы сядем? — он стрельнул взглядом в самый конец зала, где в отдалении от сцены стояли манящие своей мягкостью пустующие диваны. — Да подожди ты, «сядем», — посмеиваясь над его наивностью, Чанбин продолжал протискиваться меж дрыгающихся под музыку посетителей, — мы здесь не останемся. Нам дальше. Минуя зал, они вышли к скрытой за тяжёлой бархатной ширмой лестнице, от неё — в тёмный коридор с люминесцентными розовыми светильниками по стенам, и направились к единственной двери в самом конце. Рядом с ней, как и возле парадного входа, дежурил охранник. Увидев гостей, он без лишних слов приложил к замку кодовый ключ, и дверь, коротко пискнув, отворилась. И вот тут Чан охуел уже по-настоящему. Этот зал был немного меньше, чем зал наверху, тише и темнее. Здесь играла какая-то тихая инструментальная музыка, мужчины сидели преимущественно за баром или на полукруглых диванах, о чем-то разговаривая, а между ними, с подносами и фужерами, курсировали обслуживающие их девушки. Полностью голые. — Пиздец, — выдохнул Чан, поборов желание закрыть глаза ладонями, как ребёнок, ставший свидетелем какого-то непотребства. — Это что… — Вип-зал, — спокойно ответил Чансоб. — Сто лет тут не был, надеюсь, они сейчас горячее подают, а не только закуски. Хочу какого-нибудь супа. — Тебе лишь бы пожрать, Соб-и, — Минхёк прищурился, обводя девушек хищным взглядом. — Посмотри лучше, какие цыпочки… — О, или лучше курочку в бульоне… — Всё нормально, инспектор? — Чанбин возник рядом в тот момент, когда Чан уже всерьёз подумывал сымитировать эпилептический припадок, дабы покинуть это место, не вызвав вопросов и подозрений. — Или до Сеула мы всё-таки не дотягиваем? — Дотягиваете, — с хрипотцой в голосе ответил Чан. — Только я не думал, что у вас тут… — Господи боже, кого я вижу? Женский голос прозвучал так громко, будто его обладательница говорила в микрофон или выступала в оперетте. Полицейские, как по команде, остановились; к ним, широко раскинув руки, направлялась единственная не-голая в этой комнате женская фигура. — Это же мой любимый мальчик! — минуя Чана, женщина в просторных бежевых одеждах подхошла к Чанбину, без объявления войны сцапала его когтистой рукой за щёки, прижимаясь неприлично близко, и закинула ногу на его бедро. — Что, решил, наконец, оставить свои денежки у меня, или так и будешь возить их в большой город? — Когда найдёшь, что мне предложить — тогда и оставлю, — улыбнулся Чанбин, положив руки даме на талию, и получил в ответ бордовый от помады чмок в щёку. — Мы к тебе нового коллегу привели. — Какой хорошенький, — женщина, не слезая со своего фаворита, оценивающе смерила взглядом мнущегося на месте Чана, мозг которого все ещё обрабатывал бурное привествие этих двоих, и протянула ему руку, усеянную браслетами и кольцами. — Хваса, хозяйка этого места. — Я Чан-и. Чан. Бан Чан, то есть, — разнервничавшись, Чан вместо того, чтобы по-джентельменски оставить лёгкий отпечаток губ на изящных пальцах, крепко пожал Хвасе руку. — Милашка, — она театрально засмеялась, царапнула Чана ногтем по носу и, наконец, грациозно отстранилась от Чанбина. — Пойдёмте, мальчики, провожу вас на свободные места. Некоторые посетители — преимущественно немолодые толстосумы с бегающими глазками — провожали полицейских настороженными взглядами, но стражи порядка не обращали на них внимания. Разве что Чан с непривычки засмотрелся на секунду на одного мужчину, на коленях которого сидела девчонка лет двадцати, напомнившая инспектору его преподавательницу по праву из академии, только вполовину моложе. — Не пялься, — Чанбин несильно дёрнул его за рукав, заставляя идти дальше. — Люди здесь разные, и все пришли отдохнуть. Мы не на службе. Чан очень хотел не пялиться, но куда бы не падал его взгляд, там непременно оказывалась чья-то голая грудь, и это заставляло его паниковать ещё больше. Сильнее него нервничал, разве что, Минги, но причины у него было совсем другие. — Ну что, Ги, сегодня в приват? — Минхёк подтянул младшего к себе за шею, так, что тот сложился в три погибели, и взъерошил его короткие волосы костяшками пальцев. — Я свой день рождения так не жду, как твой первый заход. Услышав страшное слово «приват», Чан позыркал по сторонам и увидел, что в каждую из обитых тёмным плисом стен были врезаны неприметные двери, выкрашенные в чёрный, без табличек и прочих опознавательных знаков. — Чанбин, это что, бордель? — прошипел он напарнику на ухо, но тот только посмотрел на него, как на блаженного, и молча киванул в сторону полукруглого дивана, к которому их подвели. На низком столике уже стояла выпивка и закуски: полицейские здесь, очевидно, были уважаемыми и желанными гостями. — Наслаждайтесь, — величественно бросила Хваса и уплыла вглубь зала. Чан, примостившись с самого краю диванчика, опустил глаза в пол; его красные от замешательства уши светились в темноте сильнее, чем неоновая иллюминация вокруг. — Пить будешь? — спросил Чанбин, подавая ему стопку. — Не пью. Тут есть сок? — Сока у нас нет, зато есть сочные девочки, — облизнулся Минхёк, откидывая назад волнистую чёлку. — Фу, блять, Хёк, какой же ты жуткий, — жуя кальмаров пробубнил Чансоб. — Сан-и, будешь соджу? — Угу. — Ставлю на то, что Сан уснёт после третьей рюмки…***
Пока полицейские решали, кто, чем и в каких количествах будет накидываться, Чанбин внимательно следил за инспектором. Он хотел, чтобы этот зануда, наконец, расслабился и ослабил поводок, который Чанбин уже заебался таскать на себе за эти два дня, но что-то было не так. Чан сидел, замерев, как горгулья на парапете, нервно дёргал ногой, поднимал взгляд от пола только когда мимо проходила очередная девочка, едва не задевая его обнажёнными телесами, и выглядел при этом так жалко, будто его не в стриптиз-бар привели, а на скотобойню. Чанбину эта реакция казалась странной, потому что Минги в свой первый раз чуть прямо на входе в штаны не спустил, а Сан робко спрашивал старших, что можно делать, а что нельзя — этот же не делал ничего вообще, как будто голых женщин до этой минуты видел только на картинках и никогда не прикасался к ним. Так ли это было на самом деле, Чанбин знать не мог — зато знал, как это исправить. — Сейчас вернусь, — бросил он инспектору; тот что-то промямлил в ответ, но Чанбин уже не слушал, направляясь к приватным комнатам. Он никогда не заходил ни за одну из дверей, но знал, кого найдёт за предпоследней из них; отрывисто постучав, он отошёл на полшага назад, и через несколько секунд из комнаты выглянула девушка. — Бин-и! — она кинулась Чанбину на шею, и он целомудренно поправил полы её задравшегося халата. — Хваса не говорила, что ты придёшь! — Привет, лисичка, — он аккуратно отцепил от себя сияющую девчонку и полез в карман за кошельком, — как сама? — Да всё в порядке, только клиентов сегодня немного, в будни всегда так, — ответила она, увидев, что Чанбин начал отсчитывать одну за другой долларовые купюры, и протестующе замотала головой. — Нет-нет, даже не вздумай, Бин. Мне неловко, ты же знаешь… — Бери, Йеджи, не спорь, — Чанбин почти силой всунул ей в руки пачку денег, — мелкому на учёбу. Как он там вообще? — Нормально, — Йеджи, краснея, убрала купюры в карман халатика, — растёт, штаны, которые я ему пару месяцев назад купила, уже до щиколоток не достают, его как будто ночами вытягивает кто-то. Люди уже думают, что он не сын мой, а младший братик. — Вот, возьми ещё, — Чанбин, ни секунды не думая, отдал ей оставшуюся наличку и убрал пустой кошелёк обратно в карман. — Купи одежду и все, что нужно. — Спасибо, но ты лучше просто в гости приходи, — Йеджи поджала губы. — Он тебя очень ждёт. — Приду, как смогу, — Чанбин правда надеялся, что сказанное им не будет простой отговоркой, ведь с новым напарником он рисковал вообще лишиться свободного времени. — Слушай, у меня к тебе просьба одна: с нами пришёл мой коллега новый, инспектор из Сеула, и надо бы его как следует поприветствовать. — Ах, вот к чему эти деньги, да? — хихикнула Йеджи, ударив Чанбина кулачком в грудь, и тот деланно поморщился, улыбаясь. — И как его, по максимуму обслужить? — Да брось ты его видела? — Чанбин указал большим пальцем за спину: Чан всё ещё сидел там, отрешённо, на диване, как приклеенный, сведя коленки вместе и сложив на них ладони. — Он же умрёт. Просто постарайся его расслабить. Я его здесь никому, кроме тебя, доверить не могу. — Хорошо-хорошо, — улыбнулась Йеджи, доверительно погладив Чанбина по плечу, — приручу я твоего инспектора. Веди.***
Чан всё видел. Видел, как Чанбин подходил к двери, как тепло он обнимаетлся с девушкой, как сунул ей в руки котлету денег, а после повёл её прямо к нему. Он жопой чувствовал подвох, тревога била в затылок крошечными молоточками, но сделать он ничего не мог — мог, конечно, убежать, но только если сразу в Сеул, потому что такой позор ему здесь точно никто не простил бы, но это совсем не вариант. Поэтому, когда Чанбин с его спутницей оказались рядом, он с наигранной готовностью вскочил с места, надеясь, что выглядит презентабельно и уверенно — а там, будь, что будет. По крайней мере, девушка была хоть немного одета. — Меня зовут Йеджи, — без лишних разговоров, она взяла его за руку и потянула за собой. — Пойдём. Чан растерянно посмотрел на Чанбина: тот был пиздецки горд собой и только важно кивнул, мысленно желая инспектору удачи, и тот понял что настоящий ад только начинался. Его вели в приватную комнату. Ладонь, которую сжимала девчонка, похолодела и намокла от волнения: Чан тащился, как телёнок, пытаясь лихорадочно придумать причину отказаться от услуг, но так ничего и не смог придумать. Оказавшись внутри приватного кабинета, он просто вжался спиной в обитую бархатом стену, не зная, что говорить и что делать. — Чанбин предупредил, что ты зажатый, но я не думала, что настолько — хохотнула Йеджи, легко клюнула его в щёку, и отошла к небольшому трюмо возле стены, чтобы зажечь ароматические свечи, — проходи, садись, И не стесняйся так, я тебя не съем. Комната была небольшая, тёмная, заставленная мебелью, но сесть здесь можно было только в огромное мягкое кресло с широкими подлокотниками, либо на кинг-сайз кровать с балдахином. Чан выбрал первое. — Ты из Сеула, да? — когда он уселся, Йеджи подошла ближе, вставая напротив, и в тёплом свете свечей Чан увидел, что кроме халата, на ней совершенно ничего не было. — Угу, — скрипящим от волнения голосом ответил он, и чтобы девушка не подумала, что он глухонемой, добавил: — с папой живу. — Понятно, — едва сдержав очередной смешок, Йеджи опустилась к нему на колени и расслабила петлю галстука, за что Чан её мысленно поблагодарил: дышать ему было нечем совсем. — У тебя очень мягкие бёдра, — он просто не мог позволить себе бездействовать и неуклюже обхватил ладонью девичью ягодицу, но мертвый член в штанах продолжал мирно спать. Чан не испытывал ни намёка на возбуждение: в чём бы не заключалась затея Чанбина, она была провальной ещё в зародыше. — Такие гладкие, хорошей формы… — Ты же полицейский, да? — Йеджи одна за другой расстёгивала пуговицы его рубашки, на пробу коснулась губами шеи, и Чан дёрнулся, будто его током ударили. — Да, инспектор, — он вцепился руками в подлокотники и зажмурился, пытаясь представить на месте Йеджи какого-нибудь воображаемого парня, но девушка на его коленях была лёгкая, как пушинка, а ему нравились крепкие, накачанные мужчины, и… — Проведёшь мне инспекцию? — выдохнула ему на ухо Йеджи, спускаясь ладонью к паху, но не нащупав даже намёка на твёрдость, остановилась. — О. Она потрогала его ещё раз, в надежде обнаружить хотя бы зачатки возбуждения, но тщетно. Чан по-прежнему жмурился, и ему больших, просто титанических усилий стоило заставить себя открыть хотя бы один глаз. — Извини, — пробормотал он. — Просто, как бы это сказать… Это была самая настоящая катастрофа. — Я поняла, — Йеджи ласково улыбнулась ему, хотя Чан уже был готов к тому, что она его засмеёт. — Чанбин не знает, да? Чан не до конца понял, что она имела в виду, но всё равно качнул головой и поджал губы, чувствуя себя униженным и беспомощным. — Не говори ему только, ладно? — он сам удивился тому, насколько жалко звучал его собственный голос, но девушка лишь успокаивающе чмокнула его в лоб и принялась застёгивать пуговицы его расхристанной рубашки. — Всё, что происходит в приватных комнатах, остается в приватных комнатах, так что, я могила, — сказала Йеджи. — Давай, посиди тут минут пятнадцать, чтобы не было подозрений, я пока макияж поправлю, а потом выйдешь. Ладушки, инспектор из Сеула, живущий с папой? Чан готов был сквозь землю провалиться от стыда. Пока Йеджи пудрила носик, он прошёл тест личности на телефоне, в очередной раз заработав «логиста», а когда девушка подала знак, что можно идти — пулей вылетел из приватной комнаты. Коллег на старом месте не было, но обведя взглядом зал, Чан увидел их всех возле бара — кроме Минхёка, который, наверное, развлекался где-то за закрытой дверью. Полицейские явно умели отдыхать: Сан сидел с какой-то голой девчонкой в обнимку и с улыбкой дремал на её груди. Чансоб что-то ел, Чанбин и Минги — пили, но не вместе, а сидя по разные стороны стойки. Место возле Чанбина пустовало, и Чан занял его, подозвал официанта и попросил воды. — О, ты уже, — Чанбин в три отрывистых движения повернул голову и посмотрел на инспектора помутнённым взглядом. — Как прошло? — Отлично, — Чану показалось, что у него за этот вечер нос из-за вранья вырос сантиметров на двадцать. — Она милая. Йеджи правда была хорошей, он сожалел о том, что не смог должным образом ответить на её старания, и искренне надеялся, что она не расстроилась. Получив долгожданную воду, Чан припал к стакану и начал жадно пить, словно путник, пересекший пустыню. Чанбин, ничего не говоря, опрокинул в себя рюмку. Чан даже не удивился тому, что он не торчал в привате, как Минхёк: всё ещё свежа была в памяти пулеметная лента презиков у него в кармане. Видимо, у старшего полицейского и без эскорта интима в жизни было навалом. — Уён вернул тебе деньги, хён? — Сан оторвался от нагретой груди, сонно моргая. — Он жаловался на днях, что ты его щемишь. — Не вернул, — Чанбин закурил уже третью за десять минут сигарету и затянулся, устроившись локтями на столешнице, — а будет ныть — повышу ставку. — Почему они вообще этим занимаются? — спросил Минги в пространство и обвёл зал очень грустным и очень пьяным взглядом. — Они же такие классные тут все… Они сидели ещё долго. Чансоб не пил, но обожрался так, что спустя час пошёл блевать в туалет. Минхёк вылетел из комнат спустя ещё минут сорок, весь взмыленный и возбуждённый, взял в баре бутылку шампанского и пошёл на второй круг. Чанбин встал с места лишь раз, быстро перекинулся парой слов с каким-то мужиком с водянистыми глазками, после чего вернулсяя к бару и продолжил пить — основательно и без перерывов. Сан всё это время тихо шептался о чём-то со своей спутницей, а Минги, прикончив ещё две бутылки соджу, окончательно дошёл до точки. — Девчонки! — он с грохотом отшвырнул барный стул и полез на стойку, чтобы уже на ней продолжить свой ораторский спич. — Посмотрите на себя, что вы делаете? Жопами трясёте, стариков ублажаете, вы же такие молодые, красивые, вам ещё детей рожать, а вы… — Нам не пора? — спросил Чан с надеждой на положительный ответ. Чанбин дал ответ не сразу; выпил последние пятьдесят грамм чего-то очень крепкого, громко поставил рюмку на стол и звонко хлопнул себя по бёдрам. — Да. Поехали, — он протянул руку и дёрнул орущего Минги за штанину. — Слазь, Ги, мы уходим. — Я ещё не договорил! — Слазь, я сказал. Общими усилиями Сану и подоспевшему на помощь Минхёку удалось стащить Минги со стойки, и тот от переизбытка чувств начал реветь прямо на полу. Он был страшно пьян, а Чанбин пьяным даже не казался, но только до тех пор, пока не встал с места. Весь путь до улицы он преодолел, подпирая стены, облокачиваясь на друзей и изредка — на Чана, который проклинал этот вечер, день, город и драного Со Чанбина, который нахуярился ни с того ни с сего, хотя утром им всем нужно быть в участке. — Я сам поведу, — оказавшись на улице, Чанбин подошёл к первой попавшейся машине и дёрнул на себя дверь, но та не поддалась, — я как стекло. — Какое стекло? — Чан отцепил его руку от ручки, и Чанбин попятился, споткнувшись пяткой о бордюр, и чуть не упал, так что Чану уже в который раз за весь короткий путь от бара до машины пришлось его, ебучего покемона, ловить. — Ты даже не в свою машину ломишься… — Да доеду я, — протянул Чанбин, вырываясь из чужих рук, и закружил на месте в поиске своего любимого «Доджа». — Тут недалеко, меня машина сама довезёт, ты вообще видел эту сексуалку? Это же не машина, а произведение, блять, искусства… — Если ты разъебёшься на своём произведении искусства, мне придётся искать нового напарника, так что ты едешь со мной, и это не обсуждается, — достав ключи от своей раритетной красавицы, Чан помахал ими у Чанбина прямо перед носом, но тот так и не смог сфокусировать на них взгляд. — Ты понял? Чан устал, заебался и хотел уже поскорее попасть домой, но его напарник, бесы его дери, нахуярился в щи, и инспектор отчего-то чувствовал ответственность за его сохранность — и это бесило, потому что Чанбин всё ещё был ему абсолютно никем и даже хуже. И Чан ругал себя за то, что повёлся на уговоры и согласился привести себя в клуб — место, которое по задумке своей претило его внутреннему «я», ведь голожопых мужчин там, увы, не подавали. — Удачи, хён! — крикнули ему коллеги, решившие разойтись по домам пешком. — Хорошего вам вечера!***
— Если Йеджи скажет мне, что ты её чем-то обидел — я прострелю тебе голову. Машина наехала на кочку и подпрыгнула, гремя болтами. Сжимая в руках руль и отчаянно пытаясь ориентировать на местности, Чан бросил быстрый взгляд на Чанбина, чтобы понять, шутит напарник или нет, потому что лицо у него всегда было одинаковое. — Ты в курсе, что угрожаешь полицейскому? — Я тоже полицейский, — Чанбин прикрыл рот кулаком, чтобы не рыгнуть. — И мы не на службе. — Ничего я ей не сделал, — инспектор нервно дёрнул рычаг переключения передач: он, конечно, не боялся Чанбина, но пьяные люди — материя непредсказуемая. — Ты сам меня к ней отправил, не помнишь, что ли? Я вообще сперва подумал, что ты её сутенёр. — Это с хуя ли? — Чанбин возмутился так, как будто Йеджи была монашкой, а Чан взял и посмел поставить под сомнение её благочестие. — Видел, как ты ей пачку денег всучил. Это срабатывает: пойманный за руку, Чанбин заткнулся, правда ненадолго. — Это не связано с работой. Я просто ей помогаю, — он попытался открыть окно, но после первой же попытки раздался треск, и ручка от стеклоподъёмника оказалась у него в руке. — Блять. Я починю. — Просто сиди и не дёргайся, — сквозь зубы произнёс Чан и прибавил газу. — Почти приехали уже. Выдержки Чанбина хватило на пару минут. Когда Чан уже метры отсчитывал до места назначения, он отстегнулся и выпрямился, глядя на дорогу сквозь лобовое стекло. — Она растит сына одна. Я пытаюсь быть для него примером, но не получается. Потому что, когда человек начинает жить так, как хочет, всем вокруг кажется, что он поступает неправильно. А я просто следую своей природе, понимаешь? — Нет, — честно ответил Чан. Его радовало, что Чанбин осознавал свою сложную натуру, но это не помогало ему ровным счётом никак: ни в работе, ни в попытках найти с ним общий язык. — Зачем ты меня к ней отправил, раз так печёшься о её благополучии? Чтобы повыёбываться было на кого? — Я отправил тебя к ней, потому что ты кажешься мне безобидным городским ботаником, — невнятно, но прямо ответил Чанбин. — Она не хочет уходить с работы, и благодаря Хвасе, может выбирать, с кем ей быть, но для этого мне нужно… Он вздохнул и закрыл глаза. — Короче, забей, — сказал он. — Йеджи очень близка мне, вот и все. — Я ничего плохого ей не сделал, — повторил Чан, останавливая машину. — Я здесь вообще не для развлечений, если ты забыл. — Верю, — кивнул Чанбин, и положил руку на его плечо, задерживаясь чуть дольше положенного, но Чан списал это на опьянение. Справа от них находился огромный жилой комплекс, видимо, единственный такой на весь город, огороженный высоким забором с огромной табличкой «частная собственность». Поняв, что Чанбин живёт здесь, Чан получил в копилку ещё один повод для удивления и новую пищу для размышлений. — Бывай, инспектор, — старший полицейский открыл дверь и с трудом вылез наружу. — До завтра. Чанбин топал к воротам, шатаясь из стороны в сторону, а Чан смотрел ему вслед и думал о том, что возможно, многого в нём не видит. Чанбин, как минимум, был любящим сыном, заботливым другом, владельцем дорогущей машины, живущим в элитных апартаментах, полицейским не самого высокого ранга, ленивым засранцем и чертовски сильным мужчиной с широченными плечами, сломавшим ему ручку стеклоподъёмника. Многое из этого нравилось Чану намного больше, чем маска безразличия, которую носил Чанбин в повседневности, но он велел себе не очаровываться интригующей личностью старшего полицейского, ведь отец всегда говорил, что у него напрочь отбита интуиция.