Потому что ухо ревности слышит все, и ропот не скроется. Прему́дрости Соломо́на 1:10
Саске готов был плюнуть в того, кто сказал, что дети — это счастье. В данный момент он мечтал повеситься на рейтузах. Таких веселеньких, с маленькими голубенькими слониками. Но к его сожалению этой длины не хватило бы даже затянуть на себе удавку, ну ничего… Вот подрастет малец… Иноджин просыпался каждый час, и каждый час его приходилось укладывать обратно. То колики замучили, то проголодался, то пеленки менять, или же просыпался просто потому что. Вставали по очереди. Заспанный мозг, найдя себя на плахе, вот-вот подвернет уставшие ноги и тело расшибется. Он был не один такой, Ино так же разваливалась на глазах. Она больше не старалась выглядеть хорошо, прихорашиваться. Если совсем недавно в ее жестах и мимике присутствовала жеманность, то теперь та испарилась. Осталась только усталость. Говорила, что это послеродовая депрессия. С утра до вечера им приходилось бегать с распашонками, но при этом не забывать о делах церкви. Обычно они сменяли друг друга: кто-то сидит с ребенком, кто-то с прихожанами. Им не было бы так трудно, если бы Орочимару был жив. Его воспаление легких привело к осложнениям, и умер тот по своей же глупости. В силу своей приверженности церкви и отрицании медицины он не стал обращаться больше в больницу после того, как ему поставили диагноз. Вместо этого Орочимару принялся молиться практически ежеминутно, говорил, что эту напасть ему ниспослал Бог как проверку его веры. Очень глупое решение. Учиха считал, что таких людей как он на самом деле очень много. Они верят в силу вселенной, набираются силой солнца. Орочимару это погубило. Вскрытие показало поражение семидесяти процентов легких. Люди не умирали и при худших ситуациях, но он — не они. На самом деле «новоявленная семья» могла его убедить, только вот своих дел на тот момент имелось выше крыши. Бегать за одним ребенком в угоду его идиотизма и забивать на другого не было ни единого желания. Так и скончался Орочимару в ужасных муках, отказываясь даже от обезболивающих. Зато успел напоследок довести Ино до истерики, с пеной у рта обвиняя девушку, называя ее продажной, грешной и что ее ребенок родится в грехе. Не стоило ей щеголять перед ним с округлившимся животом. Но разве это пухленькое дитя хоть в чем-то виновато? Когда Ино пришла к Саске, вся в слезах, рассказывая, какая она наивная дура, в первые минуты тот не знал, как это все понять. Влюбилась бесповоротно, и это не ее вина, что папашка испугался ответственности и сбежал при первом выдавшемся случае. Ино намеревалась избавиться от чада, но Учиха ее уговорил не делать этого. Сам не знал, зачем это сделал, влез в то, что его не касается; по сути ему не было до этого никакого дела. Просто язык начал работать без ведома черепной коробки. Убедил, что не останется одна. Поможет, не бросит. Дал бог зайку, даст и лужайку. На этом и порешали, обездоленной не останется. Всего за каких-то два месяца они перестроили весь второй этаж церкви, избавились от старой облупленной штукатурки, покрасили стены в светлые оттенки, переложили кое-где доски и покрыли лаком, избавились от старой мебели — такой как, например, шкафы, в которых всю одежду изъела моль. Теперь тут стало чисто и красиво. Дому дали второй шанс. Учиха подошел к новенькой кроватке. Не зря экономил деньги, а то бы даже покупка одежды для ребенка стала бы проблемой. Малыш увлеченно махал ручками и смотрел на прикрепленный к кроватке мобиль — плюшевые жирафики с вытянутыми шеями беззвучно кружились. Сегодня он в очередной раз накормил Ино пустыми обещаниями. Она уже далеко не в первый раз просила покрестить Иноджина. Она так воодушевленно рассказывала о том, какую нашла распрекрасную крестную среди прихожанок. Саске ей намекнул о том, что обычно это родственники или очень близкие друзья, и девушка, которую она встречает раз в неделю в их число не входит. Ино на его слова взъерепенилась, ей то лучше, как матери, знать. Но Саске не хотел знакомить ребенка с Богом не по этой причине, глубоко внутри его что-то останавливало, но не понимал, что именно. Просто не мог и все. Он достал застрявшую между прутьев игрушку и оставил ее на пеленальном столике. Затем вернулся на диванчик и достал раскладушку. Такими уже давно никто не пользовался, кроме, наверное, пожилых людей. Его не особо заботило, что о нем подумают, поэтому смело купил самый дешевый мобильник из тех, что лежали на прилавке. В голове уже давно, как заунывная песня крутились слова, которые думал написать в сообщении. Телефонные звонки Саске обычно терпел и звонил лишь при явной необходимости — не нравилось прорывающийся иногда треск с той стороны трубки или эти длинные паузы, которые не ясно чем забить. По идее, надо было объясниться, не с ровного же места о нем забыл, и вообще это не только его вина. Его так называемый друг мог сказать, как с ним связаться. Вместо этого написал первое, что взбрело в голову. «Нам нужно встретиться». Но жаждал: «Я не знаю, почему вообще о тебе вспоминаю, наверное, таким образом пытаюсь забыть…»***
На обугленную вермишель в давно остывшем супе противно смотреть. Бесцветный кочан капусты плавал обваренным глазным яблоком с расходившимися по краям листьями. От одного вида начинало мутить. На улице, как и на душе, мерзко и холодно. По окну лились жирные капли дождя, растворяющиеся в искусственной траве по периметру города. Лучи солнца скрылись за пыльными мешками туч. Работа на сегодня давно выполнена, и Наруто приходилось маяться. Покрутив лампочку, изменил освещение комнаты на темно-зеленое и обнаружил себя не в теплой уютной комнате, а в трясине. Только лягушки не квакали. По телеку включил какую-то мыльную оперу и попытался включиться в сюжет, но как, если не смотрел предыдущих пять сотен серий? Сильным нажатием выключил коробку. Лучше уснуть. Да, так он и сделает, поспит, наберется сил, не будет больше забивать свою голову всякой глупостью. Не успел удобно пристроиться на кровати, как тумбочка задребезжала трелью звонка. Ноги потяжелели, так будто к ним привязали сотню килограмм. Пока тянулся за мобильником, вспомнился весь вчерашний день. К его облегчению это был Гаара. — Я сегодня освобожусь пораньше, давай прогуляемся, — он звучал весело и немного запыхавшемся. — Да, я тоже. Через сколько? — Через час у банок. Банками называли вогруженные на зеленый ковер вытянутые камни с плоской подошвой и будто бы вскрытыми открывалкой боками, всеми в зубцах. Собирался неспешно и даже лениво. Долго натягивал на худые, как у цапли, ножки зернистые треники, еще дольше выбирал в комоде купленную на последнюю зарплату толстовку. Деньги ему платили небольшие, но даже их бы хватило на то, чтобы снимать однушку и есть доширак не каждый день. Одним словом, впритык. Сам себя успокаивал: начинающий специалист, дальше все пойдет в гору, будет тратить деньги так, как в последний раз и распрощается со всеми долгами Гааре. Гааре, конечно же, не сказал, что он ему задолжал — тот точно покрутил бы пальцем у виска. Как Наруто ни старался опоздать, пришел заранее, уселся на соседней лавочке и закурил. Раньше такой вредной привычки не имел: курил, когда пил, чтобы «догнаться», теперь же от избытка свободного времени пыхтел, как паровоз, в любую свободную минуту. Проснулся — закурил, перекусил — закурил, поработал пять минут — закурил. Негативные аспекты пока не заметил: вроде дышится так же, и с сердцем полный порядок. Но при первом же звоночке собирался бросить. Гаара вскоре вышел из угла бетонной коробки. Когда-то отец рассказывал, что это вентиляция, чтобы люди не задохнулись в бункерах. — Пошли к мостику. — На нем легкая, еле заметная улыбка, которую он пытался спрятать. — Держи, ты говорил, что любишь такое. Сабаку Но протянул маленькую бордовую коробочку с белыми пушинками снега. Внутри — лимонный пирог. По вкусу он даже рядом не стоял с тем, который когда-то готовила Ино. Обычный полуфабрикат, но внешний вид, разумеется, на порядок выше. — Ты бывал где-то еще? Для Наруто этот вопрос прозвучал несколько обидно. Обычно молодые люди его возраста действительно умудрялись побывать не только в других мегаполисах, но и странах. Узумаки же этим не мог похвастаться, и поэтому Гаара попал прямо в точку. Другой вопрос: как он это понял? Неужели он выглядит настолько неотесанным чурбаном? Потяжелевший подбородок накренился, капюшон спал вниз. — Не-а. — Он попытался придать голосу большую незаинтересованность и есть с большим аппетитом. — Тогда собирай вещи. — Гаара заглянул под накидку и внимательно посмотрел, ища любые эмоции. — Что? Куда? — Меня повысили. Ты все равно можешь работать хоть где и хоть, когда. Новость не сказать, что новая. Гаара уже ни раз рассказывал о перспективе перевода, но тогда казалось, что до этого еще далеко, и фраза «не за горами» прозвучит года через два. — А я тебе зачем? — Я думал нам вместе комфортно. — Гаара сложил перед собой руки. Они уже дошли до устья реки и решили остановиться у ближайшей скамейки, совсем еще новой лакированной древесине. Рядом плавала стая уточек — одни с изумрудными шапочками, другие с разноцветным оперением. Если скатиться с пригорка, можно их даже подкормить, например, скисшими крошками на дне фирменной коробки. Наруто уже давным-давно перестал понимать Гаару. Какая может быть выгода от жизни с другим мужчиной? Он не особо часто готовил или убирался, не приносил больших конвертиков с зелененьким купюрами в дом. — Ну да, просто я не понимаю. Мы с тобой знакомы-то от силы года полтора, а общаемся и то меньше. — Что тебя здесь держит? Вопрос заставил задуматься. Гаара был прав. У него тут ничего и никого нет. А если кто-то и есть, то он с ним не общается. — Ничего. — Тогда чего боишься? Тем более, в любой момент можно вернуться обратно. А там и перспектив больше, и люди более открытые… — Не знаю. — Озвучить то, что маячило перед глазами, страшно и стыдно. Вдруг засмеет. — Кто я для тебя, чтобы ты так обо мне заботился? Под длинными ресницами отражалась вода, обычно бледные щеки заалели, глаза приобрели нездоровый блеск. — Что, если я скажу, что у меня, возможно, есть к тебе чувства. Тебе будет от этого мерзко? Они как два подростка смотрели в разные стороны: Наруто делал вид, что горбатые крыши домов в данный момент интереснее их разговора, Гаара смотрел, но не видел. Перед глазами встал морок. — Нет. — Такого ответа он не ожидал, но чужие слова не повергли в шок, не захотелось в эту же минуту порвать с ним все связи и сказать, что-то вроде «это ненормально. Ты больной. Тебе надо лечиться». Завеса театра спала, и он не был против посмотреть, что будет дальше. Взыгравшее любопытство было сильнее. Тем более, что когда-то его мучили похожие вопросы. — Тогда… Самолет в четверг, я купил два билета. Решать тебе. — Тело окостенело, и Наруто против воли ахнул. — В аэропорту-то хоть раз был? — Гаара сменил пластинку и оставил ему право выбора. — Маму встречал, — промямлил Наруто. — Но сам ни разу не летал? — Ответом стало молчаливое согласие. — Ну вот, придется тебя успокаивать. Последующие дни прошли в раздумьях, Узумаки был не совсем уверен, правильно ли поступает. Другой город, вообще все не такое как здесь. Но чем это цепляло? За свои двадцать лет он был максимум в деревне у друга, в такой, где люди все еще разводят куриц, топят печи в доме и утепляют окна стекловатой. Вдобавок искупался в каждой луже за пределами города, иногда даже в мае, когда солнце жарит. Сейчас у него появилась такая возможность, и казалось нелепым от нее отказываться. Но страшно. Он не мог ни почувствовать это, ни даже подобрать этому слово. Кроме того, он все ждал весточки от Саске. Сам бы написал, но не навязываться же. А ведь недавно сам не хотел что-то от него слышать. Но червячок ревности все равно прогрыз почву под ногами и ходил Наруто, теперь боясь потерять нить с реальностью и провалиться в собственных сомнениях. У того ведь все хорошо — семья, ребенок… Сам себе не отдавая отчет, все чаще задумывался, а каково это — жить с ним. Наверное, трудно. Учиха совсем не простой человек с огромным количеством тараканов в голове, иногда грубый и резкий, и чересчур прямолинейный, в иное время спокойный и равнодушный. Другое дело Гаара: за все время, что знал его, тот ни разу не вспылил, не игнорировал его, по крайней мере, пытался. Хуже становилось, когда представлял на месте Ино себя — тогда Наруто готов был биться об стену, только бы выбить эту муть из головы. А, главное, понять природу подобных мыслей. Но рядом с ним не было никого, кто выслушал бы, дал совет. Именно по этой причине, а не по иной другой пожалел, что разорвал все отношения с друзьями со школьной скамьи. И в этом его вина в первую очередь: представлял бы он из себя что-то больше, чем то, что на самом деле; выставлял себя самовлюбленным идиотом в глазах других. И только сейчас снял розовые очки, которые давно разбились, и стекла остались внутри. Разбежались, растворились, и теперь они его часть и с последствиями жить ему, а не кому-то другому. Он так и остался тем глуповатым мальчишкой, пытающимся скрыть свою личину в мире взрослых. Чемодан ждал. Гаара специально поставил его в комнату, чтобы не забывал, думал. Не было похоже, что таким образом тот его склоняет к решению, но он этого хотел и не скрывал. В день вылета они вместе сходили в ближайший супермаркет, несколько раз чуть не потерялись, и в итоге набрали маленькую корзинку ненужностей. Брали на двоих, на всякий случай. За несколько часов до самолета к нему зашел Гаара, проверил пустой чемодан и с понурым видом ушел, ни сказав ни слова. Узумаки уже решил, что остается, ему дали понять, что он может точно так же здесь жить и считать себя полноправным хозяином квартиры, поэтому на этот счет не переживал. Но в нем нуждались. Это оказалось финальной точкой. Как ошпаренный полез по шкафам, скидывал свои более или менее приличные вещи, стиранные, нестиранные, все полетели в один отдел. Кейс быстро потолстел. Застегнув собачку и введя цифры своего дня рождения, понесся к Гааре. Тот сидел на обувнице, и совсем не ожидал, когда Наруто проскользил по паркету в носках и чуть не улетел в стену. — Такси заказал? А… и, кстати, с повышением. Тяжелые колесики бились об каждую лесенку, но Наруто упорно не брал его в руки, выбирая крутить обмотанный пленкой чемодан из стороны в сторону. Нервишки шалили, начинало тошнить. Регистрация, как и все последующие процедуры, проходил с напряжением, надеясь, что этот стресс испытывает первый и последний раз. Гаара тихо подшучивал над его незнанием и видом семилетки, который пошел в школу, а мама с папой ничего толком не объяснили. Хотелось курить, а еще лучше подышать свежим воздухом, реагировал на все так, словно взаперти. Девушка открыла регистрацию, и огромный поток обезумевших пассажиров перетек из одной части зала ожидания в другой. — Будто без них улетят. — Гаара усмехнулся и положил руки на сумку. Черная, матовая с каким-то белым принтом по центру. — А мы когда пойдем? — Страх опоздать сильнее боязни показаться недотепой. — Не переживай, еще двадцать минут до вылета. — Он придвинул свою ногу к его. — Вот там часы. — Гаара кивнул в сторону огромного электронного табло. Наруто кивнул, и его сильно отросшая челка прикрыла глаза. Они прошли через рукав, и это был первый раз, когда он видел подобную штуку, похожую на трубку, какие бывают у космонавтов. Чистенький салон забит битком. Гаара быстро нашел их места и посадил Узумаки к иллюминатору. Рядом с ними сидела хорошенькая девушка, стрелявшая в их сторону сильно накрашенными голубой тушью глазами. Через пролет от нее, похоже, сидела ее мама с грудным ребенком; она что-то ей увлеченно рассказывала, игнорируя недовольные лица других пассажиров. — И она ей говорит, не сдашь экзамены, я с тебя три шкуры спущу… Наруто уверился в том, что это еще счастье, вот если ребенок проснется… Телефон, засунутый в задний карман, завибрировал. Наруто постарался издавать меньше звуков, доставая его. нам нужно встретиться Как не вовремя-то. Наруто зажевал губу. я улетаю. И в конце идиотский смайлик. Пока ждал ответа, железная птица разогналась по своей полосе, и Гаара, делая вид, что не заглядывал к нему в телефон, мягко попросил выключить. Шасси убрались во фюзеляж, внизу живота затрепыхались бабочки — мандраж вперемешку с трепетом. В десяти километрах разметались загоревшиеся светлячки, образуя поток дорог, фонарей и домов. А между ними полыхающие черным сгоревшие дворишки районов.***
На колени упала безутешная мать. Скользкое от слез лицо с рыхлыми щеками и стекающим вниз подбородком. Она держалась из последнего, пытаясь не показать, как ей больно. У нее пропал сын где-то с неделю назад, мальчик был уже большим, поэтому органы порядка занимались делом сквозь рукава. «Ну а что вы хотите? Он мог уйти сам по своей воле, может у дружков своих остановился? Вы поспрашивайте у них. А подружка имелась? Ее поспрашивайте». Но их не смущал тот факт, что совсем недалеко есть лес, в котором часто пропадали грибники, а один раз даже недалекие студенты технического. «Что им мешает обыскать? И это не настолько бессмысленно, как вы можете подумать. Все-таки не бесконечный». Все, что женщина просила — молиться. Саске и правда молился и днем, и ночью. Вот только своя жизнь и у него была, и как бы жестоко это не было, он давным-давно перестал жалеть кого-либо. Все, что от него потребуется, сделает, а остальное… Уж извините, не всемогущий. Сам на иголках, весь вечер ждал хоть единой весточки от Наруто, сейчас бы проверить, что тот ответил. Женщину удалось поднять только после уговоров и сладкой лжи. Выпроваживая ее из богадельни, Саске чувствовал себя раскисшей мякотью. Руки онемели и стали ледяными, из-за этого ряса снялась далеко не с первого раза. На сенсоре отобразилось одно единственное сообщение, и в груди разлилось счастье. Ложное такое. Несбыточное.