а внутренности жертвы и ноги ее вымоет он водою, и сожжет священник все на жертвеннике: это всесожжение, жертва, благоухание, приятное Господу. Леви́т 1:9
Завтра. Завтра тебе снова захочется умереть. Нет, не умереть. Сдохнуть. Чтоб все конечности перемолотило циркуляркой, чтоб не осталось тела, не осталось тебя. И твоя поганая жизнь больше не была твоей ношей, ломающей хребет, сбивающей с ног, заставляющей задыхаться по ночам, — она останется умиротворением и болью. Самое главное — болью. Может быть, хотя бы завтра он решится, и через год не наступит это завтра. Весь кристаллизованный сахар полетел в оставшуюся порцию. — Как столица? — Учиха перемешивал в кружке свежие мятные листья. Он встал не с той ноги, и если бы Наруто вышел из дома на несколько минут пораньше, увидел не только закинутый в чайник раздробленный пакетик, но и приличную порцию настойки, припрятанной в сыром погребе. Он уже пожалел, что решил туда полезть, — теперь мерещилось, что он и сам пропитался землей. Что было чуждо этому региону — небо заволокло тяжелым серым, превратив все в сплошной монохром. Саске посмотрел на его обмороженные глаза и, не говоря ни слова, протянул слипшуюся овсянку. Противная волокнистая субстанция. Наруто с горечью на языке вспомнил, что тот всегда ел каши на завтрак: гречневая, гороховая, манная, гурьевская. — Тебя самого от каш еще не тошнит? — Он только помакал в нее посеребренную ложку, но есть не осмелился. Ладно, еще когда готовила Ино. Мастерству Саске он точно не доверял. — Еще как. — Осклабившись, он отпил еще, глаза засверкали нездоровым блеском. — Почему тогда ты их ешь? Учиха поправил мятую с краю скатерть, потянув ее в другой угол. Вопрос, на который и так не собирались отвечать, потонул в шуме чего-то, упавшего на пол, чего-то тяжелого и металлического. Наруто быстро нагнулся, подпирая погнутую вилку. «Какая послушная собачонка». Положив все на свои места и настороженно посмотрев на трясущиеся руки Учихи, отошел к стене. Вся виноградная лоза повяла, оставив сухие веточки и чернильные листья, — кисточки совсем обсыпались. — А их убирать не надо? — Кого «их»? — Учиха рассматривал плавающие колечки лимона в чашке. — Ну… листья. — Он показал на проглядывающую из выбитых рубинов дерева засуху. — Не надо, — он глубоко вздохнул, всей грудью. И сам чувствовал, что передает свое поганое настроение другим. — Где ты там устроился? — Да по сути нигде, так фрилансером. — Саске поднял одну бровь домиком. — Фрилансеры — это… — Идиот, я знаю кто это. Удивлен, что ты хоть на что-то способен. Его слова нисколько не тронули, просто точка кипения должна была наступить рано или поздно. — А ты думаешь, ты на что-то способен? Все, что ты делаешь, это втираешь людям бред, говоришь им что правильно, а что нет. — С каждым произнесенным словом его начинало нести еще больше. — В чужом глазу соринку видишь, а в своем… — Доброе утро. — На пороге стояли Ино с Саем. — Саске, я до тебя не смогла дозвониться. Мы сейчас быстро заберем оставшиеся вещи, а то времени в обрез. Они даже не заметили, что попали в разгар начинающегося скандала. Узумаки выдохнул с облегчением — если бы не они, то кто бы знал, что бы было. Саске и до этого казался несколько ранимым и гиперчувствительным, способным завестись в пол оборота, и пренебрежение было бы лучшим исходом. Они и правда успели найти и упаковать всю мебель в кратчайшие сроки. Кроватку было решено разобрать, маленькую небесно-синюю ванночку упаковать в целлофан, а потом в багажник, светящуюся лампочку в виде золотистого месяца засунуть в коробку поменьше. За этот проведенный час Наруто не смог не заметить некоторую странность в поведении Сая — вроде бы и улыбается, но выходит это по страшному фальшиво, и учтивый, но тоже так будто помогает вылезти из ямы, но при этом другой ногой подталкивает землю, растаптывает почву из-под ног. Ненастоящий, без эмоций. Но если все устраивало Ино, то и его. А вот от чего было по-настоящему не по себе, то это от того, что ему в радость догадываться, что отец не Учиха. Сладкое чувство спокойствия от того, что он с ней не будет. Ключевое слово — вроде. Ну не стала бы она жить с непонятным мужиком, подобранным с улицы. — Какие у вас, кстати, планы на выходные? — Ино оперлась о матовый багажник и деловито рассматривала огрубевшую кожу на локте. — А то мы собирались съездить с палатками. Слышать это было странно. Обычно на природу стремились люди, живущие в маленьких коробках, запыленных районов, уставшие от почерневшего воздуха. А Ино вроде как уже несколько лет жила практически отрезанной от внешнего мира. — Я бы с радостью, но на завтра у меня поезд. Учиха покосился на Наруто и с тихим хмыком допил содержимое кружки. — Уже? — Ино нисколько не удивилась этому факту, хоть и постаралась выдавить из себя удивление. — А ты, Саске? — Я пас. — Ино, ключи у тебя? — Из дома вылетел запыхавшийся Сай с пакетами простынь наперевес. Он снял с себя толстовку и повязал на шею — по пояснице скатывалась унция пота, он был липким и пах елью. — Ага. До встречи ребят. — Она мягко обняла Наруто. — Приезжай почаще. Сай на прощание пожал им руки. Такие нежные — сразу видно, не привык поднимать ничего тяжелее… В воздухе поднялась пыльная крошка, разлетевшаяся до самой калитки. — Так рано уезжаешь. Не нравится наша дыра? — Его порядочно штормило, а если подойти поближе — можно почувствовать легкий запах перегара. — Ты пьян? — Он не был против, просто со стороны это виделось жалким зрелищем. И раньше он его в таком состоянии не видывал, никогда. — Что, даже не ответишь на мой вопрос? — Закашлявшись, Учиха обратно пошел к беседке, подобрал спрятанную в низине бутылку и, откупорив, налил на этот раз грамм сто. Не закусывая, не запивая, выпил до капли. Потом подтянул к себе еще одну кружку, прозрачную, которая очень легко лопалась от кипятка. Вылил из нее все содержимое в сторону и подлил бурого и туда. — Ты же на мои не отвечаешь. — Пей. — Отказывался больше из вредности и своих псевдо-принципов. — Не хочу. — А я тебя и не спрашивал, чего ты хочешь. Сегодня мне нужен собутыльник. Узумаки безвольно забрал кружку и сначала тягуче, а потом, приноровившись, быстро осушил содержимое. Горечь осталась на губах легким послевкусием. Жар потихоньку начал распространяться изнутри, будоража каждую клеточку тела. Наверное, начинать пить с самого утра не самая лучшая привычка, но их это уже не особо волновало. До точки невозврата дошли быстро и оба — это то состояние, когда или под поезд лечь, или на место машиниста и там то уже кого-то переехать. А потом оправдываться: «Он сам выскочил, я бы остановиться не успел». — Сходишь со мной завтра на кладбище? — Зачем? — Один не могу. — Саске, у тебя что-то случилось? Ты сам не свой. — Ничего нового не произошло, все по-старому. — Завидев издалека идущих женщин, с длинными в пол юбками и покрытыми головами, прокричал: — Сегодня церковь не работает! — Те, с немного вытаращенными глазами, уперлись в согнутого за столом священника, вид у которого был грязным и помятым, это если не считать еще и заплетающегося языка. Но делать им было нечего, попричитали себе и развернулись. Жалко только время, потраченное на дорогу от увядающего поселка до разваливающейся на глазах церкви. — Пойдем внутрь, холодает. Слякотно, морозит. Теперь вариант накинуть на себя футболочку с рубашкой можно было смело забыть. За сахарницей в виде закруглившейся ракушки спрятался этанол. После одной бутылки они не остановились, наоборот. У Наруто опыта было мало, еще и на голодный желудок. Но даже на том этапе, когда он лежал под столом, трогал жилистые щиколотки Учихи, думал, что ему чего-то не хватает, вот было бы еще что-то… Даже тогда осталась еще связь с реальным миром, в ином случае и потребностей то у него не было. — Саске. Можно вопрос? — Его это не особо гложило, просто иногда этот интерес выбивался за рамки. Тот промычал что-то нечленоразлельное. — Почему ты веришь в бога? — А ты почему нет? — Его нет. Спустя минуту молчания, в которой он все ждал реакции, ему просто кивнули. И все. Ни тебе не истерик, ни разборов полетов. Даже скучно. Не получив должного внимания, решил зайти с другой стороны. Без причины, скорее от скуки. — Так это не твой ребенок? Саске усмехнулся, посмотрел на него сверху вниз: — До тебя только сейчас дошло? — Да, просто вы с Ино вроде как были близки. Вот я и подумал. — Расширившиеся в несколько раз зрачки всматривались в поцарапанное гвоздем дно стола. — Не приведи господь. — Не упоминай имя господа всуе, — Наруто тихо загоготал. Почему-то явная неприязнь Саске к детям показалась смехотворной. Только потом вспомнил, что открывал рот со всем не за тем. Не чтобы в очередной раз подтвердить свои домыслы. — Нужно сходить в магазин. — Чего? — Тот посмотрел на него еле разлепляя глаза. — В магазин. — Тебе хватит. — Не то приказ, не то предостережение. Узумаки, не послушавшись, попытался встать, но ноги перестали слушаться хозяина уже давным-давно. Он барахтался внизу букашкой, не способной перевернуться на живот. Пробуждение было тяжелым, невозможным. Последнее, что запомнил это крик, плач, надрыв. И что-то неразборчивое: «Почему…». Нашел себя завернутым в легкую накидку, не помня, как оказался, в по всей видимости, в комнате Саске, который расположился рядышком у самого края, закинув свою руку на его талию. Дышал с хрипотцой, дрожал. Узумаки на секунду замер, а потом, немного отойдя, подтянул того поближе. На стене светил плафон, который никто не выключит. За окном виднелся мармеладный закат, переходящий в палитру от ярко-желтого, цвета желтка, до малинового. Похоже на то, что они уснули всего на несколько часов: хотелось пить, будто вся жидкость испарилась, оставив засуху, но он страшился разбудить. Поэтому, поделившись накидкой с Саске, перевернулся на другой бок и крепко-накрепко закрыл глаза, до зелено-черных точек. Не заметить, что Учиха изменился с их последней встречи в казенном доме, было несложно. Тот стал еще более закрытым, и их отношения вернулись к первоначальным: хамство, грубость, черствость. Неприятно. Он считал их хотя бы друзьями, но, видимо, только ему так казалось. В действительности же это как моток ниток, одна единая линия, путающаяся между собой. Не хватало только одного человека, который или ее размотает, или разрежет.***
Ему снилась старая, дряхлая вагонетка: пласты ее наружности давно потрескались будто от кислотных дождей. Она качалась из стороны в сторону, дребезжала. Хотелось вылезти наружу, посмотреть, что там. Но ноги будто приварили, не оторвешь — только рубить. Но он так жалел их, боялся потом всю жизнь прожить с культями. Раньше он бегал по горячему песку, мог прочувствовать каждую морскую песчинку, мог опустить их с пирса в ледяную реку, свесить, а потом трясти в разные стороны, разбрызгивая и баламутя воду. Тревожа местных обитателей и свою семью. А может все-таки надо было это сделать, пока еще не стало поздно? У него была бы другая жизнь. Но он так привык.***
Удушающе. Из-за грянувшего ночью дождя узкие тропы разворотились, брызги мешанины прилипли к брючине. Они перешли на знакомую только Учихе дорожку через могильные камни, топча траву. Никто так и слова не сказал со вчерашнего дня, вся прелесть похмелья ударила мешком с камнями по голове. Хвойные гиганты скрыли их от лишних глаз. Хотелось спросить сколько еще топать и куда. Дойдя до конца кладбища, они оказались там, где все и началось. Еще каких-то двадцать лет назад в этих окрестностях ничего не было, потом местные власти решили «обустраиваться». Он не заметил того момента, когда перед ним остановились, и ударился плечом в чужое. Перед ними встали три могилы. В глаза сразу же въелись строчки гравия: «Будем помнить всегда». Наруто не стал ничего спрашивать. Когда? Почему? Это все были пустые слова. Не надо было говорить эти насмешливые слова в поддержку. В этот момент он его понял, наверное, так как никто другой. К такому никогда не подготовиться, эта раздирающая пытка будет преследовать, от нее не избавиться, а только смириться. — Тебя оставить? — Нет, не надо. — Слишком жалостливо. Саске схватил его за рукав рубахи и притянул к себе. Боязнь одиночества — вот чего он по-настоящему боялся. — Ты не хочешь с ними поговорить? — А толку? — Глаза пустые, лишенные жизни. Наруто и сам не знал, ему от этого просто становилось легче — вроде того, что мама все слышит, просто не отвечает. В этот момент она просто стоит в другой комнате или прячется за толстым стволом дерева и вот-вот что-нибудь скажет, поддержит. И… И… Разрыдаться. Уйти в свой маленький уголочек, самый безопасный, представить, что холодное платье, согретое теплом молодого женского тела, пахнет ее запахом. Обнять бы ее в последний раз, послушать голос. И больше никогда не отпускать. Ни за что на свете. Но Саске не делал ничего из этого — у него был другой способ борьбы с утратой, ведомый только ему. Тот в последний раз кинул взгляд на согретую солнцем землю и положил цветок вишни, который все это время держал подрагивающей рукой. — Пошли. Шел строго прямо, не оборачиваясь назад: — Во сколько у тебя поезд? Наруто поторопился достать из кармана телефон, казалось, не успеет он это сделать быстро, то Учиха потеряет к нему какой-никакой, но интерес. — В десять. — Хорошо, выедем в девять. — Ты со мной? — На вокзале выкину. Вроде бы только что был более человечным и понятным, а сейчас снова покрылся заиндевелой коркой. — Будешь? — Он держал на половину промокшую пачку сигарет. Они практически добрались до церкви, останавливаясь где-то в прожженном жарким солнцем поле. Саске вспомнил лето, знойное — будто маслом плеснули на колосья и все вспыхнуло за один час. А осенью остались небольшие лысые участки, саранча последнее выела. — Спасибо. За последние дни эта была максимум вторая или третья не то, что сигаретка, а тяжка. Будто в другом месте курилось не так: вызывало тошноту и неприязнь к сизым облачкам, ментоловому привкусу на языке и горечи в гортани. Саске не стал торопиться, и Наруто последовал его примеру. Разлеглись на замерзающей земле и уставились в ровный горизонт домов, выведенных как по линейке, только той, которая была в школе и тянулась от выси к низу. — Ты так и не ответил про переезд: где живешь, с кем живешь. — Сильный ветер проглатывал половину речи. — Тебе так важно? — Узумаки оробел от столь пристального взгляда, изучающего, словно удав свою добычу. — Если спрашиваю, то значит, что да. Вздохнув так, если бы устал от разговоров, ответил: — Пока что не прижился. Общаюсь только с Гаарой. — Саске вопросительно поднял бровь. — В магазине виделись, рыжий такой. Живу тоже с ним. Но вроде и условия получше и мест интересных много. — С каждым произнесенным словом пытался сам себя убедить в правдивости, вот только сильно сжавшийся комок в животе говорил об обратном. Сколько себе не ври, истину не изменишь, не вывернешь наизнанку. — Этот Гаара — кто он тебе? — Учиха как всегда зацепился только за ту информацию, которая интересна только ему. Вставая с притоптанных соцветий, Саске заметил притаившийся, спрятанный от посторонних глаз муравейник, причем громадных размеров. Цыкнул решив вернуться сюда позже и залить кипятком рассадник противных насекомых. Сам от себя скрывая, боялся этих маленьких красных и коричневых лесных санитаров: мясо, перемешанное со слизью и обтянутое отвратительной кожей. — Сам не знаю. Учиха до боли сжал бедро отросшими ногтями. — Интересно получается, двое мужчин живут вместе, жен нет, куда один туда и другой… Раньше такие долго не жили. Узумаки потерял дар речи: такого рода беспомощность он испытывал последний раз в детстве, когда за каждую принесенную со школы двойку ставили в угол и принимались отчитывать. — Это против естества, грешно. — Он сплюнул наземь. Обидно. Головой понимал, что спорить бесполезно, но руки чесались, а язык не держался. — Да что ты понимаешь! Это тебя как-то касается? На его тираду никак не ответили, забили. Они просто спрятались по разным уголкам под крышей с возведенным крестом, проржавевшим за последний год. Солнце встало в зените, но теплее от этого не стало ни на йоту. Просидев в полной темноте удушливой комнаты, Узумаки начеркал Гааре в надежде успокоить разбежавшиеся мысли.«Утром уже буду у тебя. Встретишь?»
Ответ пришёл незамедлительно.«конечно»
Заправив расхлябанные шнурки в кеды, вышел со второй двери с обратной стороны церкви, посмотрел на стекающие с карниза капли, а потом на свои тонкие подошвы. Промокнет, как пить дать. Но это хотя бы не худшее, что с ним может произойти; тряпичная обувь высохнет, переболеет легкой версией простуды. А вот всего через пол дня, там, где его будут ждать — будет прекрасная возможность расшибиться на ледяной корке. Лет не мало, а одевается все еще по принципу «что первое из шкафа выпадет». Подошел к околесившему весь поселок малиновому такси; мужчина средних лет с одутловатым лицом совсем не мог разобраться с картой, несколько раз звонил, а один даже пригрозил еще пять минут и отправиться восвояси. Наруто не успел даже открыть лакированную ручку, его опередили. Отпихнули в сторону и, кинув разгневанному таксисту немаленькую купюру, брякнули: — Мы передумали. Водитель не сказать, что обрадовался такому к себе отношению — хуже, чем к животному. Но он видел эти стеклянные глаза десятки раз и, обычно встречая таких, понимал, что лучше промолчать, проигнорировать. Главное, не лезть на рожон. Кто знает, что таким в голову взбредет. Мужчина поднял упавшую на приборную панель бумажку и немедля больше не минуты, хлопнул дверью и укатил дальше. — Эй, ты чего? — Узумаки непонимающе уставился в чужое лицо: вроде такое родное и все эмоции успел изучить, прочувствовать, запомнить. Но когда действия отличались от того, что было продиктовано сердцем… Не знал, как поступить. — Мы вроде договорились, что я тебя подброшу. — Саске смотрел по злобному, волосы — растрепаны. — Это было до того, как ты смешал меня с дерьмом. — Он отвернулся и посмотрел по приложению, где ближайший автомобиль — идти пешком совсем не прельщало. — Если я обещал подвезти, значит подвезу. Нечего из себя барышню кисейную строить. Уступил только потому, что по городу совсем не было движения; так он себя успокаивал, садясь в пикап, пропахший ядреными женскими духами и выскочившей пружиной в кресле, давящей прямо на копчик. — Сначала сюда. — Он показал заметку в телефоне с адресом квартиры Гаары. Оставил там некоторые свои вещи, думая, что вернется в этот же день после крестин. Тот бесприкословно повернул баранку налево, выруливая на другую улицу. У Саске длинные пальцы — Наруто это давно заметил, — красивые тонкие, а главное не крючковатые; ниже идут большие ладони и запястья с целой палитрой сине-красных венок, пару раз он видел, как те вздувались, стоило владельцу заняться тяжелой работой. Красивые руки. Но вот что было непривычно сегодня — повязка, белая длинная марля, опоясывающая руку и практически скрытая под большой кофтой. — Почему рука перевязана? — Он потянулся ближе и, не обращая внимания на правило «Не отвлекай водителя», попытался просунуть пальцы под почти прозрачную ткань. От него отпрянули, будто ошпарились кипятком. — Не трогай… Это обычная аллергия. Ничего особенного. — Он не задумывался, отвечая на этот вопрос, не ответил привычной колкостью. Просто сам факт того, что у него могла быть такая слабость, выбила почву из-под ног. Неужели такой же смертный, как и другие? И обычные болезни ему не чужды. — Понятно. Учиха останавливался по ощущениям на каждом светофоре. Даже когда успевал на зеленый — притормаживал. Ехал как улитка, не превышая скорости сорока километров в час. На любые замечания отнекивался: «Дождь пошел, ты хочешь в аварию попасть?». Дождь и правда был, но эти скудные капли им не являлись. Если бы Узумаки в последний раз не пригрозил тем, что элементарно выскочит из тачки, то они бы точно опоздали, несмотря на то, что выехали с большим запасом, даже на перекусить. Они подъезжали к шахматной доске, именуемой парковкой. Не разобрать кто и куда выезжает, зато заметить наглость некоторых было не сложно. На дороге короли и королевы, а остальные для них пешки и жалкие ферзи. Ставя ногу на порожек, не полагал, что за ним последуют, скорее даже надеялся на обратное. А главное знал, что тот против всех этих сентиментальных штучек. Поэтому схватил свой полупустой рюкзак и, не прощаясь, побрел ко входу. Но тот пошел, полетел. А какая причина… кто знает? После каждого пройденного пункта Узумаки ожидал, что тот сейчас испариться как ведьма из сказки, крапать же начало. Так что, почему бы и нет. Бледная оторванная часть луны освещала станцию, показывала белую линию, которую лучше не переступать, если жизнь дорога. Вдвоем они практически тащились под зеленым графитовым козырьком на перроне. Узумаки вскоре нашел свой вагон и не успел передать свой паспорт проводнику, как Учиха потянул к себе документ и долго изучал улыбающегося на ней мальчика. И непонятно, что у того на уме. — Это не ты, — Наруто ухмыльнулся: за год не только он один изменился, тот тоже не был раньше настолько нездорово бледным как поганка. Сейчас — вдобавок насквозь промокший из-за усилившегося дождя: белая кофта полностью обтянула натянутые как струны мышцы, обкатанные не очень тяжелой работой, но все равно выглядящими сухими, мускулистыми. — Я давно ее делал. Влекло сказать что-то напоследок, не оставлять в их отношениях многоточия или вопросительного знака. Но головой понимал — это только ему важно, поэтому, наверное, стоит промолчать, закрыть свои переживания под замок и не вспоминать, потерять ключ, отдать тому, на кого наплевать. «Тот» не способен вызвать такую бурю в душе, а значит не тронет. Так не уязвить. Учиха услышал ответ, отрицательно покачал головой, а потом безразлично потянул в разные стороны. Прозвучал громкий треск нарушенного обещания.