Не лицемерь пред устами других и будь внимателен к устам твоим. Прему́дрости Иису́са, сы́на Сира́хова 1:29
Хидан не был глупым. Сумасшедшим фанатиком — да, но котелок у него варил всегда. В детстве ему постоянно чего-то не хватало, возможно, красок, а весь мир — черно-белый. И если бы его родители обратились к врачам и психологам, то поняли: у их ребенка ахроматопсия и шизофрения в легкой форме. Не лучшее сочетание. Но им до него не было никакого дела — внимания уделяли не больше, чем к кошке. Они, в принципе, никогда и не хотели детей, на них надавали. «Вам по тридцать лет, пора подумать и о детях. Что вы после себя оставите? Так нельзя». Хидан помнил, что его мама еще как-то пыталась его полюбить. Первые годы его жизни или ему только так казалось. И шоколадки и игрушки дарила, только чтобы усыпить свою совесть. Показать, что она не такой плохой родитель, в отличие от своего мужа, с которым счастья-то никогда не видела. Отец же чаще и вовсе забывал о его существовании, у него и так была молодая любовница. Слишком молодая. Шестнадцать лет, а может и меньше, — совсем еще тупоголовая школьница, пытающаяся завладеть таким образом вниманием окружающих. Посмотрите, за мной в школу заезжает взрослый дядька. У него уже дряхлый член, но зато он много зарабатывает. В общем и целом, куда уж за сыном смотреть. В десять его оставили на попечении тетки — очень религиозной женщины. Молящейся три раза в день после ванны или душа, чтоб предстать перед богом «чистой». Поэтому первой книжкой, которую ему удалось прочесть, оказалась библия. На самом деле это и являлось всем его немногочисленным образованием. В школу та его не пускала. И как только органы опеки не обратили на это внимание? Просто всем было все равно. У тетки были гнилые неровные зубы, будто она стесала их камнями. Каждый раз давая ему религиозную литературу, повторяла: «Ты научился читать, чтобы познакомиться с богом получше». Из ее рта несло помойкой. Так же тетка считала, что ребенку необходимо «особое образование». Ему уже стукнуло достаточно лет, чтобы самостоятельно мыться, но она так не считала. Пожилая женщина трогала мальчика в разных местах своими страшными руками с нечищеными и нестриженными ногтями. На некоторых образовался грибок, похожий на плесень с сыра. Хидан думал, что и на вкус и запах так же. Спала тетка тоже с ним, придвинув маленькое тельце поближе и поглаживая… или заставляла его делать с собой такие вещи, о которых ему противно вспоминать даже спустя пятнадцать лет. Старое больное тело старушки. Ее длинные непослушные волосы, свисающие паклей, ее водянистого цвета глаза. Он часто рыдал, забравшись под кровать, молился о том, чтобы его родители наконец-то вспомнили о его существовании. Часто мечтал, что кто-то, хоть кто-то найдет его, заберет от этой мерзкой старухи и больше никогда не бросит. Хидан не нуждался в игрушках, сладостях. Ни в чем. Только в чьих-нибудь внимании и любви… Не такой, которую ему тут приходится получать… Но это никогда не настанет, и он это знал. Им приходилось ютиться в однокомнатной квартире — коробке пять на пять. Тут всегда пахло мочой. Иногда смотрел на бархатные гардины и мечтал на них повеситься или выброситься с третьего этажа. Шансов, что не умрет, а останется инвалидом, — намного больше. И это единственное, что его останавливало. Еще с ними жил кот, рыжий такой, с проплешинами, сумасшедшим взглядом и острыми когтями. Первый, кого Хидан убил. Просто из интереса. Это произошло, когда ему исполнилось четырнадцать. Тетка ушла в магазин, потому что в доме закончились немногочисленные продукты. Она накинула на себя свою легкую зеленую ветровку и черные галоши. И совсем стала похожа на жабу, даже бородавки имелись. Мерзкие, с виднеющимися волосками. Она вышла за дверь на лестничную площадку с исписанными стенами одной матерщиной. Площадку, на которой остались лужи из-за соседа, который не дотерпел до сортира. В один момент на него что-то нашло. Хидан взял со стола ножницы из ее швейного набора, совсем тупые, и приставил их к горячему телу кота. Рыжик мирно спал. Почему-то проткнуть не очень-то мягкую кожу оказалось проще простого. Одно движение и животное забилось. Во всем этом ужасе и кошмаре был только один плюс. Он мучился не долго. Это был первый момент в жизни Хидана, когда он возбудился — посмертные потуги взбудоражили его чресла. Этот громкий крик, мечущиеся глаза. Теплая маслянистая кровь. Красные чернила. Он впервые увидел цвет, ни черный и ни белый. Для него это дар свыше. Подарок от господа. К приходу тетки он уже все убрал. Хидан сказал, что тот скорее выбежал на улицу, когда она выходила. Потом женщина долго искала своего питомца, спрашивала у соседей, расклеивала объявления, гуляла по району. Через два года понял, что окреп и готов на большее. В магазине нашел черные и белые краски, спросив у продавщицы, так ли это на самом деле, окончательно убедился. Раскрасить свое лицо показалось ему будоражащим. Когда женщина, которая воспитывала его несколько лет, практически заменила и семью, и друзей, вернулась с работы, предложил ей чашечку чая с убойной дозой снотворного. В аптеке ему сначала не хотели продавать феназепам: «Без рецепта нельзя». Только чудом ему удалось их убедить, что это для его очень больной бабули, которой самой сложно сходить до больницы и до аптеки из-за больного колена, а вызывать по этому поводу скорую — себе дороже. Они согласились только потому, что мальчик был опрятным и вежливым. Светлые, практически пепельные волосы красиво обрамляли светлое лицо без единого прыщика. «Ангел во плоти». Молоденькая аптекарша плюнула на правила и попросила внимательно читать инструкцию. С бабкой Хидан провернул все то же самое, что и с котом два года назад. С единственным исключением — над ней он надругался. Под люстрой, похожую на горшок, летала моль, отбрасывающая на стены картинки, похожие на пятна Роршаха, которые показывает психиатр в своем маленьком кабинете. Потом Хидан дождался ночи и, расчленив ее тело на четыре неровные части (он думал, что этот раз не особо отличится от предыдущего, однако плоть, а особенно кости, были слишком толстые и крепкие, приходилось практически вырывал все кусками), вышел на задний двор. В их доме всего три этажа, если не считать небольшой косоватой крыши. Соседние постройки — бараки, готовящиеся к снесению. Город облагораживали, но уроды остались. Именно поэтому в час ночи улица пустовала: все или крепко спали, или пили, так что можно сказать, что тоже крепко спали. Он закопал ее за гаражами. Глубоко-глубоко в земле. Он надеялся, что ее никто не найдет. Хидан пытался провернуть все это как можно быстрее, пока труп с его спермой не завонял. Эту женщину ненавидели все и вся. Даже на работе о ее существовании никто не вспоминал. Начальник, увидев пустующее место, подумал, что та ушла в запой. Хотя привычки выпить она никогда не имела. Он быстро нашел ей замену в качестве горячей блондинки, с внушительным бюстом и аппетитными бедрами. На ходячие песочные часы смотреть куда приятнее, чем на ту «лешую». А еще новенькая охотно с ним трахалась и закрывала глаза на то, что он ее начальник, у него есть годовалый ребенок и уставшая, любящая жена. Повышения все хотят. Другие сотрудники забыли о ней еще быстрее — странная женщина с вечно немытой головой никому не нравилась. После случая с теткой Хидан на время забыл о своих «жертвоприношениях». Он ведь неглупый мальчик, разумно боялся быть пойманным. Все изменилось, когда ему исполнилось двадцать. Он узнал о Джашине и его последователях. Первая его мысль: вот моя настоящая семья. Мои мысли, все мои поступки всегда вели к этому. Это мой бог и я его создал. Но он узнал о его существовании слишком поздно. Пару лет назад последователи Джашина вели себя слишком беспечно, за что поплатились, оказавшись за решеткой. Великие люди, творящие великие дела. Он понимал, если бы тогда возглавил их, то исход оказался бы другим. Он бы повел толпу в верном направлении. Умножил бы количество, усилил их веру; для них не было бы ничего невозможного. А сейчас что? Оставшаяся кучка с каждым днем теряющих свою первоначальную идею. Так дело не пойдет. Ему было двадцать, когда он обрел смысл жизни. Ему было двадцать, когда зародилась разруха.***
Дорожка у подъезда — идеально вычищенная, настолько, будто ее вымывали шампунем. В принципе так, наверное, и было. Поэтому бычок, который выкинул и затоптал Саске, слишком бросался в глаза. На него смотрели пластиковые стены домов и горящие окна; свет падал на асфальт идеальными полосами. Ему казалось, что его вот-вот выгонят из этого богатого райончика, в котором даже у уборщицы прав и возможностей больше, чем у него. И даже если он продаст все свое имущество — вырученных денег не хватит на прихожую. Узумаки вышел почти сразу. Он был слегка взмыленный и с немного влажными волосами у корней. Весь его вид так и вопрошал: «Что ты тут забыл?». Учиха начал без лишних слов. — Давай прогуляемся. — Высотки заключили его в удушающее кольцо, и только темнеющее небо заставляло чувствовать себя в безопасности. — Куда? — Узумаки отрешенно рассматривал свои уродливые тапки. — Куда захочешь. — А машина? — Потом заберу. Выйдя с парковки и пройдя через шлагбаум, они вышли на оживленную улицу. Здесь было не так помпезно; очень душно и людно, повсюду сновали люди, заходили в кафешки и круглосуточные магазины, стояли на остановках в надежде на то, что их трамваи и автобусы пойдут по маршруту, а не поедут в депо или на станцию. Оранжево-красные огоньки неприятно светили по глазам, слепили. Вместо того, чтобы прогуляться по центру, свернули в темень. Вытоптанные дорожки пестрели выброшенным мусором и странными выделениями. Примерно через двадцать минут бредя по темным проулкам в полной тишине дошли до громадного завода. Двадцатиметровое здание с гигантской трубой; красно-белая стелла, взметающаяся в воздух. Завод не работал уже на протяжении десятка лет. Он стоял слишком близко к жилым домам и сильно раздражал этим людей. Пугал вероятностью болезней и последующих осложнений. Огромный смог, осевший на практически пятую часть города, никого не радовал. Обычно в таких случаях администрация города просто закрывает глаза, но не в этот раз. Слишком много было негодований среди общественности, слишком много петиций и пикетов. У них просто не осталось выбора. Закрыли производство в одном месте и поставили в другом, на окраине города. Теперь здесь всегда мертвенно тихо и спокойно. По сути кто-то должен охранять данное предприятие, но… как всегда, решили не заморачиваться. Трубы завода, как перепутанные провода, повисли на кирпичных стенах. — Ты когда-нибудь здесь лазал? — Голос Учихи прорезал тишину. — Нет, с чего бы мне. Наруто смутился — это было его упущением. Его друзья, бывшие друзья, вечно трепались об этом месте, подмывали в следующий раз составить им компанию, рассказывали многочисленные страшилки. Например, одну такую помнил слишком хорошо. Когда это здание строили, а происходило это более тридцати лет назад, случилась трагедия. К одному из рабочих постоянно приходила его дочурка, совсем еще маленькая и любопытная. Она слишком часто ходила по еще не зацементированным кирпичам и балкам. В один такой раз ей не повезло, крошечная ножка подвернулась, и ребенок упал между двух стен. К ее несчастью этого никто не заметил. Когда она падала, то сильно ударилась головой и не смогла никого остановить, в то время как литры цемента ее замуровали. Вечная узница. Конечно Наруто знал, что это все байки, но, когда ему было десять, он серьезно всполошился из-за рассказанной истории. — Я тоже. Саске обошел стальной забор по периметру и двинулся к виднеющейся проплешине. — Эй, ты куда? — Неужели тебе даже неинтересно? Узумаки не нашелся с ответом — тот ведь прав. Ему интересно. Забраться внутрь оказалось проще простого. До них это сделали сотни других. Через разбитое окно, подложив вниз кофту, чтобы случайно не наткнуться на вылезающие кое-где осколки. Сейчас, свысока своих лет Наруто осознавал, что в таких местах нужно бояться не мертвых, а живых. Неадекватные подростки, жаждущие драки, или рассвирепевшие бомжи, чей сон потревожили — намного опаснее. Повсюду валялись разбитые бутылки, упаковки от продуктов быстрого приготовления и прочий хлам по типу газет. Пахло чем-то протухшим и сырым. Узумаки осторожно ступал нога в ногу за Учихой. Тот шел так уверенно, будто ходил тут в сотый раз. Они передвигались по темным коридорам, находя то тут то там валяющиеся матрацы и куртки (они бы не удивились, если бы знали, что гоняют тут всех постоянно). Прошли через огромное количество бытовых корпусов с оставленными вещами. Все осталось так, если бы завтра начался новый рабочий день, вот только все предметы в пыли: старые городские телефоны, шкафы, обтянутые брезентом, и даже кружки, в которых завелась живность. Наруто и Саске дошли до стальной двери, за которой находился производственный цех — все оборудование, все станки по какой-то причине остались на своих местах. Саске дошел до одного из таких, зеленого, ближе к болотистому, — длинная железная палка с прикрепленным инструментом. Очень похоже на швейную машинку, но это не она. Сбоку серым цветом выведена маленькая буковка «л», краска потрескалась. На полу он зацепился за ацетиленовую горелку, похожую на шприц. Долго тут не задержались и пошли в другое помещение. Это был склад с высоченными потолками и грудами мусора перемешанного с землей; через огромные, на всю стену, окна ничего не видать — сплошная темень. Если бы не яркие фонари на телефонах, кто-то точно бы где-то навернулся. Они негласно собирались уходить до тех пор, пока не увидели высокую металлическую лестницу; совсем ржавую, поеденную коррозией. Не самое умное решение, но останавливаться поздно. Наруто поднимался первым. Он поднимался быстрыми шагами, практически перепрыгивая, и не заметил отсутствующей ступеньки. Его остановил Саске, немного повалив на себя. К счастью, Узумаки не был особо тяжелым. В результате они не упали, но Учиха поранился рукой об острое покрытие поручней, с оторвавшимся кое-где покрытием. — Блять, — он выдохнул сквозь плотно сжатые зубы. Под кожей теперь точно осталась какая-то грязь, которую хотелось выдрать зубами. — Прости. — Узумаки притянул его руку к себе и внимательно рассмотрел увечье. — Забей. Саске стряхнул с себя чужую конечность и подтолкнул Наруто выше. Обработать незначительную ранку можно и позже. Вряд ли за лишний час подхватит столбняк, тем более, что кожа толстая, задубевшая. Будь он неженкой — пришлось бы хуже. Наверху все было примерно также, как и в другой части здания. Только столов с аппаратурой куда больше. Наруто забрался на один из них. Он до сих пор неловко себя чувствовал. — Почему ты ушел? — Учиха внимательно на него посмотрел и подошел поближе — только так он мог видеть чужое выражение лица и бегающие по нему эмоции. — А зачем мне надо было оставаться? — Мышцы живота сократились — он стоял к нему слишком близко. Учиха и сам не понимал зачем, и сперва думал соврать, подколоть и обидеть, пока не всмотрелся внимательно. Узумаки выглядел вызывающе, ехидно, но губы сильно сжаты, брови опущены. Улыбка поддельная. — Я один не могу. — На моем месте мог быть любой другой? — Не уверен. Этого больше не нужно скрывать, прятаться под своей второй кожей, вросшей со временем. Отрывать от себя куски больно, но необходимо. Саске отвернулся и посмотрел на разрушенную стену в противоположном конце комнаты. Огромный пласт успел зарасти мхом и прочими прелестями. Из огромной дыры на них смотрела жалкая кучка гаснущих звезд, и только спутники ярко сверкали. — Почему сегодня такой нарядный? Тот и правда выглядел не так, как обычно. На плечах повисла свободная черная рубашка, штаны классические. И даже не привычные кроссовки. Наруто впервые заметил на нем что-то наподобие классической обуви. — Сакура позвала в театр. — Он равнодушно мотнул головой и сел на противоположный стол. — А поподробнее? В какой театр? На какое представление? — зародившуюся ревность спрятал за интересом. — Без комментариев. — Почему? — Узумаки протер пыльный стол длинным рукавом темной толстовки. На этом месте сразу появились маленькие узоры продырявленные скорее всего ручкой. Скорее всего кому-то было очень скучно на рабочем месте, если у него осталось время чтобы выковырять с десяток геометрических фигурок. — Не хочу об этом даже вспоминать. — Все было настолько плохо? — Это еще слабо сказано. — Ты ко мне приехал сразу после театра? — Наруто поднял голову, хотелось услышать еще слова, знать, что в нем нуждались. — Сакуру отвез и сразу к тебе. Он сразу вспомнил насколько же у нее приторно сладкий чай с барбарисом, хотя она даже не добавляла туда сахара. Вообще, он не собирался к ней заходить, еще и настроение было ниже плинтуса; девушка настояла и не дала права выбора. Пока сидел у нее в гостях, рассматривал ее жилище. Скромное и опрятное, в бежевых оттенках. Две смежные комнаты. На кухне большие шкафчики, низкий столик и два табурета из хорошей древесины. Пол настолько чист, что показалось, девушка моет его ни один и ни два раза в день. Может еще и порошком потом отчищает. Повсюду стояли иконы, огромное количество. В одном только углу он насчитал пять. Чему он по-настоящему удивился — цветы на подоконниках, завядшие. Почему их игнорирует? Их опущенные головы приклонились к земле. Один раз коснешься — и вся пресловутая красота исчезнет. Волосы Саске сильно отросли, и он забрал их в неаккуратный пучок. Они уже касались плеч и сильно этим раздражали. Но стричься почему-то не торопился. — Ясно. А я в последний раз на спектакли ходил лет в десять, в Дом молодежи вроде. Не помню уже с кем… Наверное, с классом. — Наруто беспечно размахивал ногами, каждый раз ударяясь о ножку рядом стоящего стула. Шум был слышен и на первом этаже. — Не фанат всего такого. — Я тоже. В огромном зале резко похолодало — кровля пестрела прорехами, из всех щелей тихо застучал дождь. Грязные капли бензина, а не вода. — Давай вернемся. — Ага, — Наруто поддакнул и спрыгнул с грязной поверхности дерева. Как только они вышли из здания, на этот раз не перелезая через окно, а выйдя из неплотно заколоченной двери цокольного этажа, дождь, не успевший начаться, уже закончился. Под ногами встречались редкие мокрые паутинки, висящие простынями на длинных пожелтевших колосках. Если тронуть пальцем — она тут же осыплется каплями воды. Перед ними сгустился молочной пенкой туман. Плотный-плотный. Впереди не различить ни домов, ни деревьев. Они вернулись к исходной точке, двигаясь не спеша, оттягивая этот момент. Саске встал у старого пикапчика, заблокировал машину. Наруто неуверенно остановился рядом. — Остаешься? Он не высоко подбрасывал ключи. — Кто тогда научит меня водить машину? — Голубые глаза светились в темноте, зрачок сузился. — Другой вопрос. Кто будет делать это бесплатно? — Саске иронически поднял тонкую бровь. Они залезли в замерзшую машину, Учиха завел двигатель и включил обогрев. Тронулся, сбив мусорный бак. — А ты точно водить умеешь? — Умничай поменьше. Через четверть часа они уже стояли на пороге храма. Наруто не заходил за своими вещами, поэтому попросил у Саске футболку с шортами. Выданные вещи пахли порошком, но, если принюхаться можно почувствовать слабый запах их владельца. Наруто повело — его смущало, что ему так нравится его вдыхать. А особенно если вспомнить слова его бывшей подружки ТенТен, острой на слова, но при этом очень преданной. Та вечно носила два пучка и говорила много всякой чуши, которую прочитала в интернете: «Если тебе нравится, как кто-то пахнет — даже от запаха пота тебя не воротит, то значит у вас разные иммунные системы. И вы прекрасно друг другу подойдете в постели». Он отбросил эти идиотские мысли и зашел на кухню. Учиха в это время рыскал по шкафчикам. — Кстати, а как зимой вы топитесь? Я не заметил тут ни одной батареи. — Плохо смотрел. На первом этаже их две, а на втором у нас калориферы. — Он победоносно что-то нашел. — А вообще можно согреться и так. В руках у него по две бутылки того самого джина. Узумаки задумался: в принципе, пойло неплохое, на следующий день от похмелья, насколько он помнил, не мучился. Просто, скорее, как-то неожиданно. — А запивка? — В погребе стоит морс. Разлей пока, а я слажу. Наруто достал две неказистые кружки, влил примерно на четверть. В банке морса плавали редкие ягодки вишни. Наверное, из-за неправильных пропорций, напиток забродил. — Думаю лучше без него. — Саске уже хотел вылить все содержимое, когда его остановили. — Ничего страшного. Я ни раз пил такую муть. Не отличить от обычной. — Как знаешь. Саске не чокался и не запивал. Его обычно бледно-мертвенная кожа покрылась красными пятнами. Джин оказался не так плох, как он думал. Главное горький, а не эти сладкие коктейльчики, которые уже поперек горла встали. После третьей кружки Саске стал достаточно пьяным, чтобы задавать неловкие вопросы (Узумаки, в свою очередь, не отставал, — глаза стали стеклянными, и он уже откровенно на него пялился). — Может расскажешь о себе. — Что именно? — Все, что угодно. Они сидели на одной лавке — близко-близко, под слабой лампочкой. — Родился десятого октября, учился в бюджетной школе, в институт не пошел. Оценки так себе, да и не потянул бы. Ничего выдающегося не сделал. — Друзья есть? — Раньше их было много, сейчас совсем рассорился. — Это из-за той девушки? — Ага, Хинаты. «Неприятный случай». — С родными общаешься? Учиха продолжал закидывать вопросами как на допросе. — С отцом редко, а мама умерла. — Этот вопрос уже давно перестал быть неловким. Это раньше при одном упоминании глаза застилало слезами. Сейчас — привычно. Учиха не стал говорить, как ему жаль или что-то в этом роде, сам по своему опыту понимал, что это бессмысленно и просто ради приличия. Вместо этого он спросил: — Какой она была? — Доброй, упрямой и очень красивой, — Наруто грустно улыбнулся, — а потом угасла. — А твои? — Он понимал, что ходит по грани, но все должно быть по справедливости: личный вопрос каждому. Тонкие пальцы Саске прикоснулись к подбородку — на ладошке показалась маленькая ранка, — и только сейчас Узумаки вспомнил, что они ее так и не обработали. Он быстро подскочил с места и, ничего не говоря, сбегал до своей комнаты и в шкафу нашел чистое полотенце. Спустившись вниз, он немного намочил полотенце джином и приложил к его руке. Саске был несколько удивлен. Ранку неприятно зажгло, но это чувство вскоре притупилось. — Честно, я бы не смог их описать. Иногда вспомнить получается, но чаще только что-то бесполезное и малозначимое… Если покопаться, то я их чистая копия, и что-то мне досталось от отца — например, упрямство, а от мамы — спокойствие. — Язык стал немного заплетаться. — Их не стало, когда у меня начался переходный возраст. Честно, я тогда их просто ненавидел, в детстве-то таким послушным был. Ну и натерпелись же они со мной. — А брат? — На нем все и держалось, главная надежда семьи. — Я всегда хотел иметь брата или сестру. Большую семью. — Наруто налил им последнюю порцию спиртного — кружки стали наполовину полные. — Будет. Женишься, и нарожаете сколько захотите. — Не-а. Очень сильно в этом сомневаюсь. — Через десяток лет ты об этом и не вспомнишь. Саске и правда так считал, что это все просто блажь; и по молодости много таким страдают, пока не поймут своей глупости. Просто временное явление. — Если я об этом не вспомню, тогда… — Наруто придвинулся ближе, они сидели лицом к лицу, близко-близко, с такого расстояния ресницы Саске виделись очень длинными и густыми. — Лучше не стоит. Алкоголь заткнул здравый смысл, установил свои правила. Во рту пересохло. Пахло джином и вишней. Узумаки нервно облизался и зажмурившись уткнулся в чужие губы. Обветренные и немного обкусанные. Он ждал того момента, когда Учиха так же, как и в первый раз, оттолкнет, как-нибудь обидно обзовет и тогда все вернется на круги своя. Наруто был к этому не только готов, но и уверен — в этом случае больше не будет пытаться. От этого страха ему хотелось чесаться, будто тысячи личинок расплодилось по его телу — забрались в печень, почки, сердце, легкие. Он желал сорвать кожу, разгрызть. Сжечь самого себя. Только бы больше не испытывать этой боли. Саске его мыслей не читал. Это было как минутное желание, помутнение рассудка. Его глаза остались открыты, и он видел, как Узумаки нервничал, как его брови свелись к переносице. Учиха, не спеша, придвинулся ближе и разомкнул чужие губы. Он целовал его совсем неумело, страшась за каждое свое действие. И так и не вникнул зачем люди это делают, обмениваются слюнями, касаются чужих языков. Им это нравится? Приносит удовольствие? Вместо этого чувствовал дрожь, сковавшую тело. Руки тряслись, быть с кем-то так близко — страшно. И перед богом тоже страшно. Первый поцелуй — и тот с парнем. От переизбытка эмоций случайно его укусил, причем сильно. Узумаки это кажется понравилось, он тихо простонал. В комнате словно разорвалась водородная бомба. Воздух закончился, и Саске отвернулся, тяжело задышав в его плечо. Видеть чужой влажный покрасневший рот было выше его сил. Он на силу оттянул свою рубашку вниз, стараясь спрятать свой выпирающий, потяжелевший член. Наруто положил руки ему на лопатки и нежно погладил. — Вряд ли я такое смогу забыть.