День гнева — день сей, день скорби и тесноты, день опустошения и разорения, день тьмы и мрака, день облака и мглы Софонии 1:15
Dolor animi gravior est quam corporis Боль душевная тяжелее боли телесной
1
Ее отец работал священником и выдал единственную дочь за своего ученика воскресной школы. Тот подходил по одному единственному критерию: «Набожный». В первый раз они увиделись под венцом. Слез до венчания, истерик — ничего не случилось. Она приняла это как данность: у ее матери так было, у ее бабушки. Поэтому не расстроилась, когда между ними ничего не вспыхнуло, — зато было взаимоуважение. Хотя назвать это взаимоуважением можно с натяжкой. В их семье у нее прав имелось меньше, чем у дойной коровы, — от той хоть какой-то толк — семью выкормит, — а она разве что поломойка. Посему и отношение подобающее. Через несколько лет ее отец ушел из жизни, оставив им храм как небольшое наследство. Детям, до этого ютившимся в маленьких комнатках, двухэтажная церковь показалась огромным лабиринтом. Голые ножки шлепались об пол, детский лепет слышался по всему зданию. — Любовь к богу не передается словами, — проговорила Микото. Она поправляла свой платок на голове в тот момент, когда к ней подошел младшенький. Вопрос, который он ей задал, совсем не удивил, а порадовал. Даже не порадовал, а осчастливил. Саске было одиннадцать, а он так и не заинтересовался верой. И видно, что он все делает через надо. Читает молитву перед сном через надо, посещает все богослужения через надо, говорит о боге через надо. С Итачи у нее таких трудностей не бывало. Старший сын всегда веровал, с ранних лет спрашивал родителей о создателе и искренне любил, мечтал в будущем стать художником-иконописцем. Сейчас же он учился в семинарии, и не проходило ни одного ужина, на котором о нем бы не обмолвились хотя бы одним добрым словом. Но похоже, наконец-то, пришел тот день, когда и младший прозрел. — Как мне полюбить господа? — Саске, это идет из души. — Она ткнула в место под сердцем. — Ты должен любить бога сердцем. Детское личико погрустнело, он скривился. — Но зачем? Микото показалось, что перед ней осыпался пол. Она неустойчиво схватилась за зеркальный столик, с которого скатились ее жемчужные бусы; подделка, стоит от силы как коробка дорогих конфет, но приятно. Хоть и нельзя ими светить перед подружками. Скажут еще: «А для кого это ты так стараешься?», «Нескромно как-то». И для нее они будут правы. Пластиковые бусы рассыпались и закатились за шкаф. Маленькая ручка Саске свободно подлезла под чистое днище — он нашел все до последней. Микото неспокойно вставляла жемчужины обратно на леску и пыталась подобрать слова. Этот вопрос в один и тот же момент показался ей и глупым, и повергающим в страх. В страх, за то, что на долю секунды она и правда подумала зачем. — Ты не должен себя спрашивать зачем. Так надо. Это правильно. Человек должен быть духовно развит. — Почему это правильно? И почему именно наша вера правильная? — Этот вопрос довольно давно его волновал. Он оторопело сжимал свои руки, до боли. Иногда он, избавившись от маминого вездесущего внимания, забегал в деревню. Там жило несколько его друзей. Один из мальчиков любил задирать Саске за его деревянный крестик, иногда вылезающий из-под легкой хлопковой рубахи. «Мне не нужны никакие украшения, а тебе почему нужны?» Темная шея была голой. — Нет правильной веры, Саске. Это просто тот вид, к которому мы привыкли… так мы привыкли видеть нашего Всевышнего. Самое главное, что ты должен знать — ты всегда будешь под его защитой. Но взамен ты должен верить, — говорила слишком нескладно, часто забывая слова и запинаясь. Микото не привыкла к тому, что ее мнение может быть кому-то интересно. — И помнить о грехах. — И ты этого хочешь? — Конечно, больше всего на свете. — Она мягко приобняла сына, поправив его непослушную челку, лезшую в глаза. Другая рука опустилась на торчащие лопатки как у цыпленка. — А если у меня не получится? — Думаю, рано или поздно ты к этому придешь. — Хорошо, я постараюсь. — Саске неуверенно потоптался на месте, вдохнул ее легкие цветочные духи в последний раз и убежал на улицу. К этому времени обычно возвращался его брат. Может, сегодня тот согласиться с ним провести время? Счастью матери тогда не было предела — она давно ждала такого дня, но не знала одного: ее сын не поэтому задавался такими вопросами, он пытался угодить. Но ее черствое сердце оставалось глухо — ее этому научили. Всего через неделю после этого разговора ее, ее мужа и старшего сына не стало. Самая ужасная смерть, какую только можно представить — перед глазами ребенка. Гореть заживо, слышать запах, похожий на тот, когда они жарили свинину. Боль и кровавые слезы застилающие глаза. Капилляры лопнули. И страх за Саске — она умирала с мыслями только о нем, ни о каком боге она в тот момент не думала. Только о сыне. Она надеялась, что его не тронут, не убьют. Да с такой ужасающей травмой на всю его жизнь, но она у него будет. В последние секунды Микото жалела. Жалела о том, как прожила. Бессмысленно. В вечных запретах и иллюзиях.2
Темное полотно, похожее на ржавчину, заполонило все небо. До рассвета еще далеко, но не до следующего дня. Только что Учиха скурил сигарету, но успел сделать только пару затяжек, остальная палочка превратилась в пепел и бычок на мокром порожке. Он нервно достал вторую. Колесико зажигалки никак не прокручивалось — на пятой попытке он длинным броском выкинул пластиковый корпус в поле. В небольшой щели между крышей и домом всегда имелся коробок спичек. Те оказались сухими. Саске облегченно выдохнул. Всего десять минут назад он выбежал из дома. «Трус», — говорил здравый смысл. «Правильно сделал», — говорила совесть. Все произошло так быстро, что у него не осталось времени хорошенько об этом подумать. В тот миг их губы будто сплавились воедино. Обжигающая сталь. Горячо и жарко. Наруто поглаживал его плечи, вплел пальцы в мягкие волосы. И только сейчас Саске удалось заметить, насколько же они были пьяны. Наруто шептал влюбленную чушь ему в шею, а потом нежно поцеловал, слегка прикоснувшись кожи. В голове зашумел рой пчел. Учиха резко отстранился, не показывая ему своего лица. Слишком стыдно. И он не смог находиться в такой непозволительной тесноте, когда одно бедро Наруто перекинуто на его. И если тот сдвинет свою ногу хотя бы на пару сантиметров, почувствует его болезненное возбуждение. Саске скинул с себя его ногу и, не сказав ни слова, метнулся к двери. Там надел старые, потрепанные тапочки и вышел под козырек. Пытался задохнуться этим горьким дымом и стереть себе все воспоминания, связавшие их за последний год. Он горько думал, что лучше бы Наруто не заходил в тот день к ним в церковь. Лучше бы он его не знал. Через несколько минут, когда на губах остался только неприятный привкус табака, Саске вернулся в дом и прошел на кухню. Наруто так и остался на месте. Он не выглядел обиженным, отнюдь. Со слабой ленивой улыбкой и расслабленными плечами. — Я спать. И тебе советую. — Учиха засунул руки в карманы и принялся перебирать там сдавленные сигареты, давил их в труху. Он старался смотреть куда угодно только не на него. Все это время Наруто сидел в подвешенном состоянии, ожидая, в каком состоянии к нему вернется Учиха. В какую сторону повернется рубильник? Как изменится его поведение? Откатиться ли все обратно? Тот помог ему дойти до спальни и накинул сверху теплый плед. От выпитого разжарило, и как только дверь захлопнулась, скинул с себя все лишнее. Сон пришел быстро, затянул его тягучим медом.***
Паспорт готов, но особой радости по этому поводу Наруто не испытывал. Новенькая фотография почти ничем не отличалась от старой. Разве что светом. На прошлой он отдавал чем-то синим или зеленым, новая же была слишком яркая. И его лицо разделено на две зоны — рот и глаза. Аккуратный нос, схожий на кнопку, практически растворился на белом свете. В ближайшем подземном переходе, в каком-то ларьке со всем подряд, Наруто купил глянцевый чехол. Черный. В переходе — сыро и скользко; один раз чуть не шмякнулся, придавив при этом старую женщину с тростью. Закончилось бы это плачевно в любом случае для обоих. На конце у палки острие, как у скалолазов. Узумаки вышел на улицу, и яркое солнце ослепило. Большой белый кусок сала пытался отвоевать свои последние деньки перед заморозками. Надвинув на глаза длинный капюшон, порылся в своих контактах. Обещание надо сдержать, хоть и нарушенное… Экран был совсем темным, и он спрятался под ближайшее голое дерево. Наруто был не совсем уверен в своем поступке. Но не хотелось больше врать самому себе. Все его мысли об Учихе, и вряд ли в ближайшее время кто-то его заменит. Тем более, когда появилась сомнительная взаимность. Узумаки очень надеялся на то, что все дело не только в пьяном рассудке. Длинные гудки. На душе погано. Он так долго обманывал Гаару. Но с другой стороны, хорошо, что решился сейчас, а не когда все бы могло зайти слишком далеко. — Наруто, — тот звучал ободренным. От услышанного голоса стало еще противнее от самого себя. «Ублюдок», — говорил он сам себе. — Привет, как дела? Наруто с силой сжал трубку, а потом вдруг вспомнил, что дарил ему ее тоже Гаара. Бывает же. Шутка. — Привет, все хорошо. Ты… у тебя все нормально? Ничего не случилось? На той стороне Гаара в этот момент отложил все свои дела и вышел из кабинета. Все присутствующие коллеги не особо этому порадовались. Дело стоит на месте, а новоиспеченный начальник находит время, чтобы лясы точить. Он рассматривал противоположную бежевую стену. Плакат, висящий на ней, агитировал голосовать за бывшего юриста, метящего в депутаты. Улыбающаяся рожа, очень похожая на свиное рыло с толстым носом и розовым подбородком, виснувшим до такой степени, что не видно шеи, — так и говорила: «Мой кошелек никогда не лопнет, готовьте денежки, смертные». Гаара выбросил из головы глупую ассоциацию и стал смотреть себе под ноги. Белый камень был куда приятнее глазу. Грустный голос Наруто его не на шутку испугал. — Я паспорт получил. — Так это же прекрасно. Мне купить билеты? На миг улыбнулся — длинная смена говорила за себя. Гаара давно нормально не спал и прилично не ел. Прокисшие сэндвичи из местных автоматов не считались, хотелось нормальной пищи. Горячего супа или сытного второго. Пюре, он давно уже мечтал о пюре… Другими словами, если бы его состояние было получше, до него бы уже давно дошло, почему Наруто не по себе. — Гаара, я остаюсь тут. — Узумаки было тошно, он смотрел на ближайшую урну, забитую под завязку. Мокрый вонючий полиэтилен человеческих отходов. Ему бы туда. — Прости, мне очень жаль. Казалось, что пауза затянулась. — Что-то изменилось? — строго, нетерпеливо. — Думаю, давно. Боюсь, что мне хватило духу на это только сейчас. — Это из-за меня? — Нет. Тут есть только моя вина. Мимо проходила нескончаемая толпа, шум перекрыл последующие слова из динамиков. — Что? — Может я все-таки могу что-то с этим сделать? — Прости, — слово, наполненное отчаяньем. — Может, у тебя другой? Он тихо рассмеялся и быстро пересек длинный коридор до туалета. Засунул горячую голову под кран с ледяной водой. Послышался тихий шум. Глупое предположение, попавшее прямо в точку. Его молчание это только подтвердило. Гаара оскалился. Лицо исказилось, и из равнодушной маски превратилось в треснутый манекен, в котором осталась только одна эмоция — обида. И как раньше-то не додумался. Просто выстрел наугад, оказавшийся абсолютной истиной. А он дурак искал проблему в себе. — Я прав?! — Гаара то ли гаркнул, то ли сплюнул. — Да! Он опустился на грязные перила, все в жвачке. Желтые пятиэтажки пестрили своим однообразием. В эту минуту Наруто стал узником плоских домов и маленьких двориков. С места не сдвинуться, не шелохнуться. — И кто он? У вас все серьезно? Раньше ты об этом не рассказывал. — Слова сыпались пулеметной очередью — ничего не вставить, не перебить, даже имея желание. — Это неважно. — Давно? — Нет. — Ты в нем хотя бы уверен? Наруто затих. Тот прав. Он даже в своих отношениях с прохожим мог быть больше уверен, чем в Учихе. У того голова иногда набекрень. То он с ним добр и ласков, то поносит хуже голосящей бабки с рынка. И главное, что самое обидное, Наруто до глубины души боялся, что Саске на него наплевать. Узумаки просто не выдержал. Сбросил звонок и сразу пожалел. Испортил, опять все испортил. Еле сдержался, чтобы не послать это все к чертям и не разбить телефон об ближайший столб или выкинуть в водосток. Но вечная бережливость заткнула минутный порыв. Сел на ближайшую маршрутку и с несколькими пересадками доехал до конечной. Там пешочком до церкви. Кое-где на гравии появились проплешины гололеда. Он заунывно подумал о том, что скоро Новый год. Заходя в храм, точнее, отпирая храм запасным ключом, в очередной раз удивился тому, что сегодня в церкви опять выходной. Похоже, у кого-то это вошло в привычку. По этому поводу он ничего не испытал. Плевать как-то. Пусть хоть в макаронного монстра верит, если ему от этого будет легче. Главное, чтобы крошечной любви Саске хватило и на него. Если тот, конечно, способен на это… Узумаки надел вторую пару носков. Вязаных. Подтянул манжеты и, заварив себе приторный какао, добрел до своей комнаты. Стереотипный мужик внутри возопил: «Такая сладкая хрень для девчонок», но он его быстро заткнул. Вкусно ведь. Поставив кружку рядом, залез в переписку с работодателем (на удивление, с работой у него все было в порядке. И по срокам тоже. И даже зарплата устраивала. Жил на широкую ногу. Пока что). Поработать всегда можно и с телефона, просто не очень удобно, а забирать ноутбук у Гаары решил потом. Можно и завтра. Он поставил смартфон на зарядку, успевшую износиться, с перемотанным проводом, начиная со штекера и заканчивая блоком. Выглядело это опасно, и пару раз самому хотелось выкинуть ее в ведро и наконец купить новую. Но каждый раз это вылетало из головы. А ведь сегодня проходил мимо магазина электроники. Кроме старых, на силиконе появилось еще несколько расщелин. В шкафу нашелся скотч с еще несколькими мотками. Он перемотал провод еще одним слоем и со спокойной душой спустился вниз. Нормальная еда давно закончилась, а на макароны смотреть уже тошно. В морозилке нашлась курица, просроченная. Но Наруто решил рискнуть, а если Саске откажется, то это уже его проблемы. Тем более, что даже после разморозки никакого душка не появилось. Он закинул кусок мяса и немного лапши в кипящую воду и через час посыпал остатками соли. Пока готовил, никак не мог найти себе места. Все валилось из рук. Рассыпал пакет с лапшой, потом долго собирал тонкие плотные палочки вместе со всем мусором, найденным на полу. В итоге передумал — и все в мусорный пакет. А под конец ошпарился. И если бы не услышанные в детстве слова мамы, то точно бы на нежной коже образовался волдырь. Он сразу сунул руку под холодную воду, а потом нашел в шкафчике соду, посыпал. В результате все старания того стоили. Бульон показался съедобным. Наваристым. Закрыл крышкой и стал ждать Учиху. Надеялся, что тот развеет все его сомнения. Если бы. Тот не пришел ни через час, ни через два. Узумаки за это время успел съесть свою половину и, скинув все в раковину, уселся за стол, положив перед собой руки. Он даже не заметил, как задремал. — Эй. — Учиха потормошил его за плечо. В первые секунды Наруто не понял, как и почему здесь оказался. Завертелся. Ноги сильно напряжены, спина отваливалась. За окном стало темнеть. Мятное стекло покрылось корочкой грязи. — Кровать недостаточно удобная? Саске принялся шариться по холодильнику, потом посмотрел на газовую плиту. Белую кастрюльку с цветочками он там точно не оставлял. Под крышкой, похоже, творение Узумаки. Он усмехнулся: «Кухарочка». Саске заново зажег конфорку. — Где ты был? — немного хрипло. — Дела были. — А поподробнее? — Мне перед тобой отчитываться теперь? Мамочка. — Настроение у него было не на высоте. Требовалось на ком-то отыграться. — После вчерашнего сомневаюсь. Но если тебе такое нравится, то могу быть и мамочкой. Для обоих тема — болезненная, но, тем не менее, Наруто принял правила чужой игры, какая бы она не была. Он смотрел ему прямо в глаза. Саске не выдержал и отвернулся, сжав губы в одну прямую линию. С силой оттянул длинные волосы назад и помассировал виски. Все тело — как натянутый канат, который вот-вот разорвется. — Наруто, отвали. Не до тебя сейчас от слова совсем. — Что-то произошло? — Ничего такого, с чем бы я не справился. Саске сел напротив. — Ты можешь мне рассказать. — Узумаки мучила невозможность помочь. Он сцепил руки под столом. Они ведь не чужие люди, вроде как… Так в чем же тогда проблема? Зачем держать что-то в секрете. Хотел снова открыть рот, сказать что-то в ответ, как на втором этаже раздался звонок. Губы с тихим звуком закрылись. Узумаки добежал до второго этажа и в первую секунду не поверил своим глазам. До этого думал: «Может, Гаара? В прошлый раз не высказался?», но нет… к сожалению или же несчастью, это был не он. Узумаки взял трубку только с третьего раза, пока не понял, что это все же очень важно. — Да? — Здравствуй. — Приветствие как всегда холодное и немного отстраненное. Ощущение такое, будто это звонил Наруто и ему что-то надо. Странное чувство навязчивости. — Что-то случилось? — Да, случилось. Я так понимаю, ты с отцом давно не виделся. Если в первую очередь врачи названивали мне, а не тебе. — Врачи? Внутри все оборвалось, чувство вины казалось заполонило все его существо.***
Он второпях собрал сумку, закинул туда полностью заряженный телефон, зарядку и что-то из шкафа. Если бы его спросили, что в сумке, то он бы даже не ответил. На лестнице чуть не зацепился об ржавый гвоздь. Саске слышал весь этот шум, вышел к нему в одной руке с зажатой в пальцах сигаретой, в другой с кружкой бражки на яблоках. Даже с нескольких больших глотков его глаза уже успели захмелеть. — Ты куда на ночь глядя? Наруто думал ответить той же монетой: «Дела, дела». Но с таким не шутят. — В больницу. Отец передвигал мебель и… и у него оторвался тромб. — Он лепетал и при этом хотел заплакать. — Ишемический инсульт. Страх Наруто отразился и на лице Саске. — Хочешь, я с тобой вместе поеду? — предложил, не задумываясь. Знал, что сейчас нужно отбросить свои желания. У него церковь, прихожане. В конце концов, своя жизнь. Но он нуждался в поддержке. Одному оставаться совсем не хотелось. — Да. Дорога до городской больницы прошла вся в тумане. Узумаки постоянно поправлял свои волосы и теплый кардиган крупной вязки. Два раза он доставал из сумки телефон и искал там все связанное с инсультом. Наруто не переставал обвинять во всем себя. Если бы он хотя бы иногда виделся с отцом. Может, этого тогда не случилось? А ведь его могли не спасти. Надо было ценить каждую минуту и не тратить ее на непонятно что. Таксист довез их до тройки. Саске расплатился и потащил Наруто из машины. Вылезая с сиденья, Узумаки неаккуратно наступил в чернеющую лужу, ноги промокли до носков. Он этого даже не заметил. Это была самая обычная больница, кроме одного «но». Внутри квадратного здания находилась небольшая площадь, летом зеленая-презеленая, сейчас же — мрачная, темная, будто больные высосали из нее всю жизнь через маленькие окошки-глазницы. Они прошли через регистратуру. Пол не блестел, но их все равно заставили надеть бахилы. Сверху моргала одинокая лампочка, пахло формалином, но на самом деле — фенол. Все в этом месте подавляло. Наруто опустил локти на обшарпанный белый столик с тихим стуком. На него уставилась немолодая и некрасивая девушка. За ее толстыми роговыми очками ничего не видать — она как крыса копалась в своих мед карточках и очень нехотя от них оторвалась. — Мы к Минато. Минато Узумаки. — Кем вы ему приходитесь? — Он наш отец. Девушка недоверчиво перевела свой взгляд сначала с одного потом на другого, которого про себя обозвала «черномазенький». — У нас мамы разные. — Саске впервые подал свой низкий голос. Девушке по сути было без разницы. За разбирательства ей не платили, а вот если она не найдет своей ошибки в отчетности, то по головке ее точно не погладят. Она достала припрятанную под другими папками книгу и протянула им. — Распишитесь. Имя, фамилия. Заглянула в компьютер и что-то ввела. — Он в реанимационном отделении. Пятый этаж. — Спасибо. Они не стали ждать лифта, а быстро пробежались по лестнице. Они поднимались будто по вытянутому треугольнику, с одной стороны виднелась безлюдная улица, с двух других красные кирпичные стены. Найти нужный кабинет оказалось совсем не сложно. Наруто увидел Пейна. Рыжеволосый парень — ненамного-то его и старше, но возомнивший о себе невесть что. — К нему можно? Пейн встал, он был всего на голову выше. Но вблизи казался самым настоящим атлантом. Узумаки совсем запыхался, пытался хоть немного отдышаться и остановить сумасшедшую мышцу. — Да, но не более пяти минут. — Он прокручивал в ухе пирсинг и смотрел на Наруто, словно тот пустое место. — И не удивляйся тому, что увидишь. От этих слов Узумаки разрыдался бы сразу на месте, его удерживало простое понимание — слезами горю не поможешь. Саске опустил свою руку ему на плечо и плотно стиснул. Пейн заметил новое лицо. — А это кто? Учиха ответил быстрее: — Друг. — И как зовут друга? — Саске. — Пейн. — Он протянул ему свою жилистую руку, а потом снова обратил все свое внимание на Наруто. — Идешь? — Ага. Он медленно подошел к двери и беззвучно открыл. В комнате всего один источник света — прикроватный светильник в форме фонарного столба с прямыми линиями. Здесь было бы тихо как в морге, если бы не пищащий сбоку аппарат. — Пап. — Наруто подошел поближе и придвинул к кровати железный стул. Минато долго не открывал глаз. Выглядел белым мелом, практически растворившимся в белых накрахмаленных простынях. Глаза-провалы и сухие губы. Вся голова перевязана бинтами, а под ними бритый череп. Сегодня самый родной на свете человек мог не пережить этот день. — Сынок, — он растянул букву «о». — Рад… тебя видеть. Узумаки обхватил его руку двумя своими, сложил их лодочками и притянул к своей еле теплой щеке. — И я. Как ты? Как так получилось? — Туда новую мебель, купить квартиру… — Наруто с силой прикусил внутреннюю сторону щеки и сразу почувствовал металлический привкус. Так гадко. Он остановил отца. — Не надо, я понял. Все будет хорошо. Совсем скоро все встанет на свои места. Это не страшно, — своими словами успокаивал самого себя. — У меня был знакомый и у него инсульт в двадцать два случился, тяжести в зале поднимал… Такое с каждым может случиться, мы справимся. Он расправлял заломы на подушке, наволочка начала хрустеть, как сломанный сахар или печенье. Слабый хруст. Минато смотрел на него, и в его взгляде не было ни укора, ни разочарования — безмерная благодарность и любовь. Хотел притянуть к себе своего мальчика и не отпускать, обнять до треска в ребрах. Сильно, сильно. И больше никогда не отпускать. Похоже, в тот момент, когда он дал ему свободу, то совершил свою самую огромную ошибку в жизни. Нельзя было так поступать. Сейчас бы он мог видеть на его лице лучезарную улыбку, слышать громкий смех, а не это… Совсем разбитый. Ручка двери туго открылась, показалась сначала рука, а потом плечо. Пейн негромко позвал обратно. — Пап, я буду приходить. — Он осторожно положил свою голову ему на грудь. — А ты выздоравливай. Было глубоко за полночь, когда они выходили из больницы. Наруто так и не удалось поймать лечащего врача, но Пейн и так ему все рассказал. После его слов стало немного полегче. Врачи думают, что случай не из серьезных. И операция прошла более чем успешно. По их мнению, совсем скоро они его переведут в общее отделение. А так — уже через три недели после этого дня можно возвращаться домой. Но к нормальной жизни привыкать, конечно, будет долго. Однако речевые центры не сильно повреждены, это сейчас все слишком сильно пугает: слабость, потеря мелкой моторики и снижение чувствительности, потом все придёт в норму. Полгода, врачи сказали для полного восстановления понадобится полгода. Они стояли втроем рядом с перилами. Саске делился с Наруто последней сигареткой. Затягивались по очереди. Если бы не забитая переживаниями голова, Узумаки бы подумал, что этот момент можно назвать очень интимным. На фильтре даже можно было почувствовать чужой вкус. — Почему с отцом все это время не общался? Он же переживал? Наруто не знал, что отвечать на брошенное обвинение, молчал. Сигаретка выпала из руки и упала в прозрачный осколок лужи. — А ты, собственно, кем ему приходишься, чтобы отчитывать? — Дальний родственник, можно сказать, седьмая вода на киселе. — У меня были причины, но если бы я знал… Он попытался оправдаться перед самим собой, но момент уже был упущен. Пейн тяжело вздохнул — его фиолетовые глаза нездорово блеснули в темноте. — Наруто, будь в будущем умнее. Все-таки не малое дитя, головой надо думать. — Он достал побрякивающие ключи из большого кармана плаща. — Если ты не передумал к нему чаще приходить, то лучше поживи пока у него. Это совсем недалеко. Сегодня я так уж и быть вас отвезу, а завтра сами. Наруто вопросительно посмотрел на Учиху. — Я с тобой. Они подошли к пустующей парковке. Машиной Пейна оказалась новенькая праворукая япошка. Черная, матовая. Наруто залез слева, машинально пристегнулся. Пейн являлся очень аккуратным, не торопящимся водителем. Все делал плавно, поэтому для Наруто не составило труда запомнить дорогу. Влево, прямо, прямо и направо. Пешком идти минут двадцать. И это неторопливым шагом. Уже останавливаясь перед двадцатиэтажкой, он посмотрел на «брата». За те два с небольшим года, что они не виделись тот, почти не изменился. Все такой же отстраненный и грубый. Разве что пирсинга теперь намного меньше. На всем видном ему теле осталось только два гвоздика в правом ухе и один в левом. Лицо же стало чистым. Даже непривычно. Вообще, если начистоту, то если бы не то, что произошло сегодня с отцом, он был бы уверен, ни за какие деньги не захотел бы видеться с ним снова. Такой раздражающий. Двуличный. Вечно смотрит свысока, не считается с его мнением. Заставляет задумываться о вещах, которые Наруто хотел бы стереть с памяти. Как например тот вечер, когда… Сколько же ему было? Семь, восемь? Наруто постучал костяшками по своему колену: «Не надо об этом думать, мне просто это приснилось. Сон, это просто приснился сон». Вспоминать такое странно. Белый шум. Он помнил все и в этот же момент ничего. «Забудь!» На прощание кинул тихое спасибо и забрал ключи от квартиры в новостройке. — Наруто. — Пейн открыл окно в тот момент, когда Учиха подошел к домофону и стоял от них на достаточном расстоянии. — Не поступай так больше.