Ему слава во веки веков. Аминь. К гала́там 1:5
Япошка Пейна умчалась, подняв за собой волну луж. Наруто, после брошенных Пейном слов, подошел к Саске раздраженным. Тот даже не обратил на это внимания. Узумаки ввел код от подъездной двери. «3006» — запомнить не сложно. Это был хороший дом в приличном райончике, хоть и называли его спальным. Зато спокойный, по вечерам никто не шумит, не включает музыку на всю катушку, и по этому поводу никто не стучит по трубам; все мирно спят. Обычно здесь квартиры покупали люди, стремящиеся к покою. Какие-нибудь семейные парочки в возрасте или очень щепетильные молодые люди, не попадающие в разряд «бушующей молодежи». Такие, которые уже в двадцать с небольшим проводили все свое время за чашечкой кофе и просмотром телевизора или выгуливали по три раза на дню свою крохотную собачульку. Пушистую, с мокрым носиком и лапками, все время мерзнущими на холоде. Они зашли в белое, совсем еще новое здание, но с небольшой желтизной, как у пролежавших долгое время книг с пыльными страничками. Поднялись на лифте на последний этаж. Двадцатый. Выше только плоская крыша. Узумаки инертно подумал о том, что отец сделал не лучший выбор. Первые этажи не советуют, потому что слишком близко к дороге, к выхлопным газам, к шуму. Если первый этаж, то это вообще караул: кто ни попадя будет смотреть в ваше окно; они как-то недолго жили в такой. Это произошло сразу после смерти мамы. Отец не мог смириться с болью от утраты, а тут еще и дом, в котором они прожили большую часть жизни, и сын с ее чертами лица, только цвета поменяй и все — его Кушина. Но если сына он поменять не мог, то жилье легко. За два года они переезжали раз пять. Денег-то до того, как Минато не вернулся на службу, практически не было. Вот и таскались по облезлым однушкам с вечно нетрезвыми соседями. А все, что выше пятого этажа, тоже отметается — слишком высоко. Человек все равно будет чувствовать этот страх, когда до земли слишком большое расстояние, равное вышке. Стресс двадцать четыре на семь. Поэтому лучшее решение — это четвертый и пятый. Но Минато, похоже, забыл свои правила, которые когда-то сам и вталдыкивал впечатлительному сыну. Они вышли на площадку и не сразу нашли нужный номер. Длинный коридор сворачивался спиралькой. Белая дверь, поделенная горизонтальными линиями-узорами, легко отворилась. В коридоре стоял запах ремонта и новой мебели. Пол немного пыльный от штукатурки, побелки. Из-за этого бурый ламинат казался серым. Они разминулись, Узумаки не торопясь обошел все комнаты; квартира — просторная и светлая. Пенсия у бывшего военного что надо, а кроме того — вовремя вложился в прибыльное дело и теперь получал немаленький процентик. Если б додумался об этом раньше, то жизнь их стала бы попроще. Наруто до сих пор с ужасом вспоминал, как, собираясь в школу, им приходилось бывать во вшивых центрах гуманитарной помощи, в церквушках и просить у соседей. Унизительно, но необходимо. Он до зубного скрежета ненавидел носить эти белые рубашечки, которые до него поносил ни один человек. И непонятно, какой жизнью тот жил, чем болел. А обувь вечно приходилась или слишком маленькой, давящей на стопу, или слишком громадной, и он постоянно из нее вываливался. Один раз проехался по лестнице и выбил себе молочный зуб. Ладно хоть молочный. Больно было… А еще ненавидел сухие пайки и зеленые тетради в линейку. И плевать, что это урок математики. Он вернулся в начало квартиры и нашел Саске на подоконнике кухни. В принципе, это и есть вся мебель в комнате, если не считать электрической плиты, рядом с которой ютился Учиха, и металлического холодильника в углу. Учихе было не по себе, но он старался этого не показывать. Он тут гость, это Наруто может расхаживать где угодно… — Есть диван и двуспальная кровать. Что выбираешь? — Диван. — Он спрыгнул с длинного подоконника и подошел к Узумаки. Только сейчас заметил, что опережает того в росте на несколько сантиметров. Он бы не заострил на этом внимания, если бы прямо сейчас Наруто не встал истуканом, преграждая ему путь. Тот и не собирался отходить. Он внимательно всмотрелся в стальные глаза, спрятанные под длинной челкой, и робко прижался к чужим губам. Хотелось забытья и поддержки. Руки Саске так и чесались: отпихнуть. Вместо этого нагнулся ближе и погладил его спину через плотный слой одежды. Оба в этот момент вкушали крепкий вкус вишневого табака. Сладкого-пресладкого. Голова закружилась, и он немного отстранился: — День был тяжелым. Наруто отвел его в смежную комнату, вытащил из какой-то коробки на полу легкий плед. Саске снимал с себя верхнюю одежду: — Завтра в больницу? — Ага. — Он уже немного расслабился и мог думать об отце без прежнего ужаса. Все должно наладиться. В этом не осталось ни единого сомнения. — Но это будет не рано. — Последние слова говорил, закрывая полупрозрачную дверь. — Вместе сходим. — Хорошо.***
Как и обещал лечащий врач, через два дня Минато перевели в общее отделение. Делить с кем-то палату он наотрез отказался. Слушать о чужих болячках, заводить странные знакомства или вступать в пустые разговоры, чтобы убить время — не для него. За приличную сумму ему выделили отдельную комнату с телевизором, низким диванчиком для посетителей и личной уборной. Наруто забегал к нему каждый день (выделял хотя бы час, чтобы посидеть с ним, рассказать ему какую-то глупость, скрасить время). С ним всегда ходил Учиха, но только один раз виделся с его отцом. Он сухо представился и все. Дальше целый час слушал, как Наруто распинается о скоростных электропоездах, которые совсем скоро появятся в их регионе. — Представляешь, теперь вместо трех часов можно добраться за два… Голос не в меру веселый, словно это было его заслугой. — Это прекрасно, но может лучше расскажешь о своих планах? — Его речь восстановилась практически сразу. Он не входил в эти тридцать или около того процентов пациентов, теряющихся в разговоре, имеющих трудности в повседневных разговорах. А то, что случилось в первые дни, доктора назвали «осечкой». Минато хотел больше слушать о его жизни, а не о каких-то поездах и железных дорогах. Сын, конечно, рассказал ему, как провел последние два года с небольшим… Наврал с три короба. А иначе никак. Не расскажешь же отцу, тем более больному, всю правду. — Знаешь, пап, вот я ушел из дома из вредности, шлялся по помойкам, делил с бездомными коробку над головой, потом из-за меня девчонка покончила жизнь и меня посадили. А… и, кстати, на внуков не надейся. Ну и планов на жизнь тоже нет. Поэтому Узумаки приходилось изворачиваться и как-то переводить тему. Например, как сейчас. — Мы с Саске мебель всю перетаскали. Теперь и не скажешь, что квартира новенькая. Все остальные разы Учиха сидел или за дверью, или скуривал ни по одной сигаретке в туалете. Он был ни одним таким умником. Больные тоже обожали использовать уборную не по назначению. Они открывали маленькие створки высоких окон и вставали на батарею. Как она уже несколько лет выдерживает курильщиков — вопрос. Он бы и дальше так делал, если бы не уборщица, устроившая ему самую настоящую эпопею. Плотная женщина даже хотела огреть его шваброй, если бы не вовремя услышавший балаган врач. — Успокойтесь вы. Ну курят и курят. Сейчас наступят холода, лучше уж тут, чем на улице простудиться. — Молодой врач, имеющий привычки и похуже, еле ее потом вытолкал. Саске же взял его слова на заметку и после этого облюбовал одну из светленьких скамеечек. Весь двор был усыпан бычками. Почему-то сидеть там рядом с Наруто и его отцом — неуютно. Выше его сил. Тот день начинался так же, как и все остальные, Саске игнорировал дела церкви третью неделю и уже понимал, что вот-вот погонят. На это ему было побоку. Сами виноваты, что не выплачивали. Ему что, милостыню просить? Или же зайдет к нему бабка, а он ей пригрозит божьей карой: «Слышал я, что ты напортачила за свою жизнь. Пожертвуй, а я за тебя словечко замолвлю». Где ему искать деньги? Пока он, правда, не так сильно об этом переживал. Что-то еще осталось. Саске знал, что на него уже что-то пишут. Там, сверху. Но они ничего не смогут сделать. Его дом не отберут. Тем более, церковь не всегда являлась тем, что есть. Его прадед построил этот дом, днем пахал грядки, вечером ставил доски. А прабабка потом, после его кончины, увидев смерть собственной дочки своими глазами, уверовала. Привила эту любовь к богу всем близким, и совсем скоро дом превратился в самую настоящую церковь с алтарем. Поэтому совсем не удивился, когда ему позвонил батюшка с гневными речами, Саске сбросил звонок и проигнорировал вопрос Наруто, что тот хотел и зачем звонил. Они спокойно пили кофе и не смогли бы этого сделать, если бы не купили в ближайшем магазине электроники чайник. Платил Саске. Пятница начиналась точно так же. — Отца скоро выписывают. — Это хорошо, — Саске ответил, не особо вдумываясь в ответ. Наскоро позавтракав, вышли в коридор. Наруто обувался, привалившись к стене и держа ногу в воздухе. Теплый зимний ботинок никак не налезал. Он посмотрел на Саске, угрюмо смотрящего в ответ. И вспомнил, когда тот уже собирался выходить за дверь, что еще на той недели купил ему шапку на базаре. — Стой, подожди. — Он поднялся на носочки и достал ее из навесного шкафа — вязаную, ручной работы. — Это тебе. Саске скептически посмотрел на головной убор и собирался бросить на стул. — Эй. Я-вообще-то долго ее выбирал. — Я не просил. — Ты менингитом хочешь заболеть? — Он насилу потянул его к себе и одел шапку. — На дворе декабрь. Тем более обещают морозы, а ты постоянно на улице. Наруто не нравилось, что Саске постоянно курит. Ладно курит, но не на улице же. — Мечтаю. Узумаки заправил ему волосы так, как делают это бабушки своим внучкам. Он не знал причины, почему так счастлив. И даже то, что не услышал желанного «Спасибо», совсем не расстроило. В таком положении — рядышком, дыша одним воздухом — остаться бы навсегда. Они вышли наружу и неторопливым шагом пошли до больницы. Наруто оглядывался по сторонам — вроде зима, а снега совсем не выпало. Это расстраивало. Темные облака расплылись и смешали небо в одну черную мяшу. На первом этаже Саске по привычке остановился и пошел в направлении ко внутреннему дворику. — Передай ему от меня привет. — Может, сам передашь? Я тебе не посыльный. — Тогда не передавай. — Он меланхолично раскинул руки в стороны и схватился за ручку двери. Узумаки сморщился, он давно переживал за здоровье Учихи, но никак не решался начать этот неприятный разговор, сознавая, что только на агрессию и нарвется. Но зубки показать хотелось: — Может бросишь курить? — Что? — Раком легких не боишься заболеть? — Ты решил из себя белую овечку сделать. Сам иногда у меня стреляешь. — Саске начинал раздражаться. Наруто точно нарывался. — Вот именно, что иногда. — Про себя добавил: «Я просто балуюсь, а ты нормально так подсел». — Наруто, отвянь, пожалуйста. — Саске утомленно вздохнул и развернулся. Сжал руками его плечи. — Не порти настроение. — Я переживаю. — А ты не переживай. Это мое здоровье. На этих словах наконец вернулся на свежий воздух и не увидел, как Узумаки стиснул кулаки, а на лице отразилась обида. Тот день начинался так же, как и десяток до него. В палате Минато оказался не один. Рядом на диванчике сидел Пейн. На столе пакет с мандаринами и еще чем-то. Но Наруто на это уже не смотрел. Узумаки почувствовал себя надтреснутой тростинкой, которую со всей силы сжали, переломили. Пейн переломил. — Привет. — Он неуверенно зашел внутрь, и вместо того, чтобы присоединиться к нему на диванчик, скинул с ног тяжелые ботинки с пластиковой подошвой и залез в ноги к отцу. Места там было много. — Привет, а ко мне вот Пейн решил прийти. — Я ненадолго. — Он мне рассказал, что ты с ребятами рассорился, — Минато сказал это с присущей ему легкостью, видимо, не зная всей истории. В один миг Наруто согнулся будто в приступе. Страх ощущался в животе. Словно в него вошел раскаленный железный прут с кривым наконечником, и его несколько раз провернули внутри, прошлись по желудку, по печенке, а потом палка застряла в ребрах. Наруто быстро взял себя в руки. Очевидно, что Пейн знает, что произошло, но только откуда и как много. А главное, будет ли тот теперь его этим шантажировать или это такой его подарок, упакованным в вонючую упаковочную бумагу? — Да, дороги разошлись, — говорил с улыбкой на лице, будто вспоминал, что-то хорошее. — Такое бывает. — Очень жаль, мне так нравились твои друзья. Ты же с ними лет с тринадцати, только с ними и бегал. Не разлей вода. Еще Минато хотел сказать, что не мог такого сказать про его нового друга Саске. Но он не станет такого говорить. Более того, сам понимал, что тот для него пока что чужак, поэтому попросту еще не привык. Узумаки не нашелся с ответом. Слава богам, тему быстро сменили. Они разговорились о приближающемся дне города. К ним приедут певцы, артисты. Будет фаер-шоу, большой салют и многое другое. Слушал вполуха. — Ладно. Мне пора. — Пейн встал с насиженного места и пожал Узумаки-старшему руку. Младший выдохнул. Похоже, повезло. — Приходи еще. — Конечно. — Его бледная, практически прозрачная кожа приобрела один оттенок со стенами. Особенно под яркими дневными языками солнца. — Наруто, пошли. Минато нужен отдых. Тот запротестовал: — Да нет, все в порядке. Узумаки посмотрел на отца и увидел желтеющую кожу. Он наигранно радостно подлетел к нему и крепко обнял. — До завтра. Они шли по длинному коридору, и Наруто нехотя, но все же спросил: — Откуда знаешь? — Я все знаю. — Нет. Не все. Воздух накалился. Узумаки был зол, очень зол. Его раздражало, что тот себя ведет так, словно Наруто слеп, глух и туп. — Я не собираюсь с тобой спорить. Помогать тебе — мой долг. — И в чем же заключается твоя помощь? Тот резко остановился и подошел к длинному панорамному окну, показывающему весь парк. Глаз Наруто зацепился за скособоченную фигуру Саске. Даже отсюда мог почувствовать, что у того заледенели руки и превратились в красные лапки петуха. И если шапку он на себя одеть позволил, то варежки ни за что. Тот, скорее всего, начал давиться дымом, но все равно курил дальше. Назло себе и ему. Пейн в свою очередь смотрел на лицо Узумаки, расплывшееся в еле заметной улыбке. У него даже ямочки появились. — Я разобрался с Неджи. — Что? — Я разобрался с Неджи, — он терпеливо повторил, буквально говоря: «Это все что тебе стоит знать». Паренек Хьюга оказался не таким языкастым, могущественным и сильным, каким он пытался перед всеми предстать. Пазл сложился, все фрагменты идеально встали на свои законные места. В этот момент Наруто понял. А ведь и правда — от того больше ни ответа, ни привета. Будто и не было никогда. — Тогда почему… — Надо же было тебе преподать урок. Урок. Наруто рассмеялся и забил рукой по ляхе. Вот это у него учитель. — Больше я не буду тебе объяснять, с кем общаться, а с кем нет. Поэтому выбирай с умом.***
Узумаки вышел во двор и запахнул теплую меховую куртку. Веяло холодом и дымом. Учиха так и сидел на том же месте под сосной, склонившейся вниз. Ее кривые ветви упирались в спинку скамьи. — Ничего еще себе не отморозил? — Он присел рядом и носом уткнулся в горловину куртки. Холода никогда не переносил, считал дни до теплых деньков. Обычно все начинало таять к середине февраля. Осталось немного, но и не мало. После разговора с Пейном остался неприятный осадок. Но, как всегда, он это профессионально скрывал. Открытая книга со склеенными и выдранными страничками. «Вот бы больше никогда не видеть эту рожу». — Даже не надейся. — Он затушил сигарету об дерево и кинул в побелевшую частями землю. Раздробленные куски снега сугробом назвать — язык не повернется. — Че так быстро? — Папе отдых нужен. — М-м. — Учиха засунул ладони поглубже в карманы. Там, между внешней стороной синтетики и внутреннего хлопка, находилась прослойка плюша. Дыры, которые он давно разворотил. Грело так себе, но зато пальцы останутся на месте. В том году он умудрился отморозить мизинец, и теперь каждый раз при наступлении холодов пальца будто не было. Глупо. — Видел Пейна. — Что он тебе сказал? — настороженно спросил Наруто. — Ничего. Из окна помахал. Саске никогда не понимал чувств окружающих, он не эмпат, поэтому редко сочувствовал, а если и делал, то неискренне, а чтобы быстрее отвязаться. Человек сам должен справляться со своими проблемами и невзгодами. И это понимание было с ним всегда — бог не вершит твою судьбу, это можешь сделать только ты. Он вырос эгоистом и нарциссом, и это не то, что можно вырвать из человека с корнем. Все равно этот стрежень будет приклеен к тебе клеем моментом. А оторвать только с корнем. И больно, и неприятно. Узумаки встал слишком резко — на секунду почернело в глазах. Будто налет встал перед или после реальной картинки, и ты не можешь сориентироваться. Или так, если бы внезапно обнаружил, что его зрение не стопроцентное, а как минимум минус пять, а то и все десять. — Пошли. Перед домом свернули в продуктовый на углу. Продукты, которые покупали еще две недели назад, закончились, а ведь оставалось их с гулькин нос. У обоих не было особого аппетита. Наруто мог обойтись одной маковой булкой и питьевым йогуртом в день. Саске одной порцией гречки на плоской тарелке или куском сыра с хлебом. Тележка быстро заполнилась на треть. К гречке и булкам присоединилась горбуша и кусок свинины. Учиха направился к отделу молочки; Узумаки остановился напротив стеллажей с крепким алкоголем. Подмывало напиться. Он взял бутылку виски, а потом прихватил колу. Спрашивать, будет ли Учиха, бессмысленно. Тот ведь такой же — начинающий алкоголик. Саске подвез к нему тележку. — Это плохой виски. — Бутылка сразу бросилась в глаза — он ее вытащил, повертел в руках и взял с полки ту, что рядом, но чуток подороже. На самом деле разница была невелика. — Вот. Уже через час они сидели на диванчике. Наруто сходил в душ первым и ждал Саске. Тот вернулся с влажными волосами и перекинутым через плечо махровым полотенцем, которое по сути только водилось по коже и ничего не впитывало. Но так еще лучше — вытираться досуха он не особо любил. Узумаки расплескал по двум стаканам виски и добавил газировки. Примерно наполовину. Они чокнулись, и он задумался, почему от Саске пахнет совсем не так, как от него. Несмотря на тот факт, что и шампунь, и гель для душа у них один. В комнате горела одинокая лампочка теплого цвета. Если бы стены дома были не настолько толстыми, то они бы услышали, как там, по ту сторону, лает оголодавшая австралийская овчарка, о которой забыла хозяйка. Совсем юная леди, вечно напяливающая такую одежку, будто идет на трассу. Вчера ей было не до кормежки. Девушка в приступе истерики взбежала в квартиру и, собрав вещи, умотала к своему дружку, которому кроме ее денег ничего и не нужно. Причина этому глупая, она, будучи круглой отличницей, чему удивлялись многие, впервые в жизни завалила предмет, на котором сидели уж шибко требовательные преподаватели. Со всеми своими проблемами она и не вспомнила покормить собаку. Свое золотце, «Пушка». «Пушок — черный нос, длинный хвост», «Самого лучшего мальчика на свете». Но может, она вспомнит о нем завтра? Наруто чувствовал неловкость, сидя в полном молчании, когда слышно только, как бьются зубы, соприкасаясь со стеклом. — У тебя есть хобби или может когда-нибудь… — Решил поговорить о хобби? — Саске выгнул бровь и усмехнулся. — Нет, думаю, что нет. — И у меня. — И все? Это весь наш разговор? Наруто замахал головой и неуклюже подогнул под себя ноги, при этом чуть не столкнув стакан Саске, стоящий совсем рядом. Тот вовремя его схватил, но ничего не сказал. — Это странно, что по сути у нас никогда не было увлечений. Обычно у всех оно есть. — Саске резко перебил, пока на языке вертелась пьяная мысль. — В детстве я любил рисовать. — Это не считается. Сейчас же не рисуешь. — Он сильно приложился к виски. Залил в себя остатки и только после этого продолжил. — Кто-то любит ходить по театрам, киношкам, рисовать, писать, цветочки выращивать, в машинах копаться… А у нас ничего. — А пьянки? — Пьянки не считаются. — Как скажешь. Учиху смешила загруженность Узумаки, будто сейчас они обсуждают какую-то действительно важную тему, и, если не придут к компромиссу, то на планету упадет метеорит или случится всемирный потоп. — Разве всем людям нужно хобби? Это совсем необязательно. Тем более, мы не одни такие. — Ну, все равно… Он открутил крышку и хотел подлить еще, но Учиха остановил. — По-моему тебе уже хватит. — Он вылил остатки себе. — Иди спать. Наруто посмотрел, как тот наполнил рот и сглотнул. Потом пододвинулся ближе и слизал с его губ остатки крепкого спирта. — Сладко, — он гнусаво хихикнул и медленно, осторожно забрался на чужие бедра. — Хватит, перестань. — Учиха попытался отвернуться, но ничего из этого не получилось. — Нельзя. Так нельзя. Его лицо заалело и стало похоже на переспевший томат. — Какая разница, тебе ведь нравится. — Нет. — Хоть себе не ври. Захотел бы — скинул меня. — Наруто схватил его длинную челку, особенно отросшую на висках и накрутил на палец. — Расслабься. Может, целоваться научишься. Губы жгло от редких укусов. Они медленно целовались, и Саске не знал куда девать язык и зубы. Он все еще не видел в этом никакого смысла, но осязать горячее тело сильно придавившее его бедра — приятно. Возбуждающе. Он пытался мыслить о чем угодно, но не о том, что Узумаки мог угадать его выпирающее естество. Может он настолько пьян, что не поймет, и ему повезет? Но на нем сидели слишком тонкие махровые штаны. Это было бы невозможно. Саске обхватил его талию, а затем неуверенно переместил ниже. Никаких возражений не последовало. Наоборот, тот придвинулся еще ближе и покрутился. Учиха задохнулся. Ему стало так хорошо, но при этом так больно. Физически больно. Головка пениса оказалась зажата в тисках. Наруто отстранился, и нитка слюны порвалась. Оттенок его глаз стал еще темнее. Обычно они голубые, как светлое дневное небо. При ярком свете прозрачные. Битое стекло. Сейчас — темные. Морская пучина. Зрачки расширены. Саске его внимательно рассматривал. «Такой красивый». Взгляд зацепился за бьющуюся на шее венку, в голове шумело. Венка — словно бьющийся ток по проводам, пульсировала и сильно ударялась об кожу. Он неумело прикоснулся и оставил на этом месте багряную отметину. У Узумаки свело пальцы на ногах, и из горла вырвался громкий звук, который не поглотить, не остановить. Он опустил свою руку вниз и невесомо погладил теплый член Саске. Наруто и сам понимал, что то, что он хочет сделать, уже за гранью. Это не поцелуйчики, которые можно забыть и не обратить на это никакого внимания. Но интерес намного сильнее. Он резко слез вниз, больно, ударившись коленями об пол. На лице Саске читалось понимание. Но язык не слушался, а руки тем более. Будто прибитый к кресту, не мог пошевелиться. Узумаки приспустил вниз чужие штаны. Сердце застучало быстро-быстро. Как только легкая материя была опущена, ствол выпрямился. Длинный и толстый, с красной головкой, в зарослях колючих волос. Возможно, если бы выпил на одну-две порции меньше, то сейчас не был бы в таком положении. Не был бы таким смелым. Он поднял руку и потянулся. У необрезанного члена очень длинная кожица, практически скрывающая уретру. Наруто погладил ее указательным пальцем и затаил дыхание. Ему нравилось то, что видел. — Не надо. — Учиха запрокинул голову вверх, чуть не переломив при этом себе шею. В жизни так не стыдился, как сейчас. Узумаки в последний раз поднял голову наверх. Адамово яблоко дергалось. Опустил голову и придвинулся непозволительно близко. Мясной стержень полностью усыпан синими и фиолетовыми венками, и их так много, что не сосчитать. Он легонько подул и поцеловал головку. В его животе зачесались все органы. От «проповедника» пахло чистым телом, мятой и возбуждением. Учиха не смог сдержаться и положил свою дрожащую руку на светлую голову, второй зажал свою челюсть, чтобы не проронить ни один вздох, стон. Ни за что. Смотреть он на это не мог и терпеть тоже. Сходил с ума, с каждой проведенной в бездействии минутой. Как так можно? Он трогал-то себя за всю жизнь столько раз, что хватит пальцев на двух руках. И после этого себя ненавидел и чморил. Тер эти проклятые руки, отмывал их мылом, спиртом, всем, чем угодно. И думал, что лучше бы он родился без них. «Нельзя, нельзя, нельзя». Но дальше — хуже. Ему снились сны, в которых он обнимает чью-то мягкую и теплую кожу, целует, мнет… Просыпался с мокрыми штанами и не мог это никак контролировать. И это погано. Он испытывал отвращение к собственному телу, такому грязному, падшему. Приходилось молить господа о прощении и стоять по несколько часов над тазом, стирая все постельное и белье. Горячая-кипяточная вода очень скоро становилась ледяной, как в проруби. А руки покрывались маленькими трещинками и кровоточащими мозолями. Орочимару никогда не спрашивал, почему тот так часто устраивает свои стирки. Ему было абсолютно побоку на всю его жизнь. Для себя он — бог, а богов не интересуют дела смертных. Такого бы не произошло, если бы с детства ему не навязывали, что все, что связано с сексом — это грех. Что это неправильно. И можно только после венца и только ради продолжения рода. В этом правиле имелась всего одна поблажка: детей в таких семьях обычно много, а значит и попыток зачать. Саске пододвинул макушку Наруто поближе к болезненному месту. Тот открыл свой влажный рот и обхватил пульсирующий член, похожий на большого извивающегося червяка. На языке сразу почувствовалась приятная тяжесть. И он подумал, что это вкусно. Он причмокивал и не жалел слюны, которая сразу полилась по подбородку. Все стало таким мокрым. Взять он смог только половину, поэтому вниз положил руку и начал водить ей по стволу, пытаясь двигать в том же темпе, что и головой. Мысль о том, что Саске сейчас хорошо, и хорошо ему благодаря его заслуге — сводила с ума. «Меня сейчас трахают в рот». Втягивал кожу и водил языком, пытался спрятать зубы. Учиха продержался недолго — ему хватило всего двух минут, чтобы сжаться и, схватив чужие волосы, заставить принять почти полностью. Он мечтал остаться в таком положении навсегда. Узумаки не ожидал того, что его так крепко схватят. Он не мог отстраниться и ощутил, как червяк сильно задергался и вязкая, плотная жидкость, похожая на яичный белок заполонила всю гортань. На вкус горькая, неприятная и ни на что непохожая. Узумаки проглотил ее против воли, и только после того, как Саске расслабился и отпустил его, смог откашляться. Глаза заблестели от слез. У него сильно саднило горло, и все онемело, словно говорил час напролет. Он вернулся на прежнее место и отпил содовой. Стеснение испытал, когда посмотрел на наскоро надевающего штаны Саске. Тот выглядел испуганным, отрешенным. Наруто так и подбивало сказать: «Тебе было хорошо! Я тебя не заставлял». Он ушел в свою комнату, не проронив и звука. Залез под одеяло с головой. Часы пробили полночь, наступила суббота.