И живый; и был мертв, и се, жив во веки веков, аминь; и имею ключи ада и смерти. Апока́липсис 1:18
На столе надъеденное яблоко, протекшая гелиевая ручка и тетрадка с крупными разводами от слез и чернил. На стенке встроенный светильник, но он не помогает — в маленьком уголке хоть как будет тускло. Уже давно за полночь. Учиха не ходил в обычную школу, все его образование на дому и только. Все, что скажет отец, надо выполнять моментально; в те дни, когда обучением занималась мать, он знал — можно ничего не делать. Мама в этом плане была непритязательной. Минутой раньше читал катехизис и начеркал по нему краткий конспект (отец по нескольку раз проверял, что тот пишет и как), следом — Книгу бытия, такую ветхую и покоцанную. Переворачивал странички осторожно, практически не дыша. Имелся горький опыт — неделю назад умудрился нечаянно надорвать корешок. Держать что-то в руках не мог до сих пор. Читать было бы скучновато, слишком пресно, если бы на страницах отсутствовали картинки. Он перевернул лист. Черно-белый рисунок местного апокалипсиса. Божья кара… Содом и Гоморра, должно быть, приснятся ему этой ночью. Младший Учиха шмыгал и время от времени стирал сопли рукой. В итоге и маленький, с кнопку, нос, и ладошка подкрасилась в сине-черный. Пятнышки темные и густые. Мог бы попросить помощи у брата, чтобы тот сделал часть заданий за него — тем более, что тот ни раз это предлагал, но собственная гордость не позволяла. Вот и сидел до красных глаз и онемевших конечностей. Саске осознавал, что завтра проснется с горячим лбом и тяжелой головой, а еще — то, что всех ненавидит. Это было последней его здравой мыслью. Он испугался, когда в комнату зашла Микото. Мозг сразу стал генерировать причины, по которым его отчитают. Возможно, прочла мысли и знает, о чем он только что думал? Или мама придерется к грязным рукам? Сам понимал, что она не такая и не скажет ему ни слова, но мало ли… Микото села перед ним на колени и крепко прижала к себе. Ее хрупкие плечи содрогались тихим плачем. Она крепко его стиснула, да так сильно, что дышать стало нечем. Он слышал слабый вой матери, вой животного, попавшего в капкан. Так бы продолжалось еще долго, но к ним ворвался Итачи. Нос разбит, вся одежда по пояс в крови. Глаза бешенные. Итачи тянет младшего брата за ворот рубашки и выталкивает в коридор. Хрупкое маленькое тело Саске не выдерживает и валится на пол. На коленях останутся фиолетово-красные синяки. Сам еще не почувствовал страха, но это быстро передается, словно вирус. И они, как свиньи, его быстро подхватывают и передают друг другу дальше по цепочке. — Прячься! Прячься! Прячься! Казалось, что слова ударяются обо все предметы, обо все углы в доме, прошивают Саске изнутри. Итачи кричал на него снова и снова. Ощущение такое, будто разорвалась бомба, и он, оглушенный, помнил только «прячься». Саске и правда пытался затеряться в каком-то укромном месте, но это было бессмысленно. Его нашли за считанные минуты, в корзине для чистого белья, и выкинули в общий двор… Но оставили в стороне. Около беседки, обтянутой вьюном, будто шапочкой, стояло трое; руки и ноги перевязаны бечевкой, от них тянет сильным запахом спирта. Пока что… Что произошло потом — не помнил, только чьи-то крепкие руки в саже и хриплый голосок нашептывающий, что так правильно. Содом и Гоморра не приснились, маленький мирок разрушился и без того. Бог наказал других «грешников».***
В конторке чересчур громко, и из-за этого у Саске разболелась голова и начало подташнивать. Через два столика от него он слышал, как его обсуждают две другие сотрудницы; пытались говорить на полутонах, но у них это не особо получалось. В данный момент те обсуждали, куда могли бы позвать новенького, чтобы познакомиться поближе. Они не знали, что Учиха не собирается оставаться тут дольше, чем на пару месяцев. Писать обзоры на всякую дребедень — не то, о чем он мог мечтать. Например, в данный момент Саске описывал черную, давно не новую машину, которая на деле самое настоящее ведро с аккумулятором на последнем издыхании. Писал какую-то чушь, но люди это съедали, а потом просили добавки. Главное ведь, чтобы вещь была импортной-лямпортной. Стук клавиш и булькающий кулер над ухом бесили. В этом помещении, можно сказать, все находилось на расстоянии вытянутой руки: кулер, вентилятор с пропеллером, шкафчики, стулья из дерматина и маленький диванчик с потрескавшейся кожей. Вся мебель была бежевой и Саске напоминала цвет теста. Казалось, что кто-то измазал все в муке и воде. Еще его раздражал отдающий душок — кофе и сигарет. Все курили на балкончике, поэтому половина дыма потом летела в кабинет. Наконец-то одна из девушек нашла в себе силы, собрала всю волю в кулак и подошла. Маленькие каблучки скрипели и каждый раз продавливали линолеум. — Мы думаем сегодня сходить… — сотрудница делала вид, что ей без разницы, рассматривая свой новенький маникюр. На среднем пальце ей плохо обработали кутикулу, а на другом маникюрщица оставила ей огромный пузырь непросушенного слоя лака. — Я не смогу. — Саске не позволил ей продолжить и, прихватив со стола пачку сигарет, вышел на балкон. Недовольная девушка вернулась на свое место, проигнорировав смешок подружки. Ее самооценка не пострадала, она была слишком высокого о себе мнения, чтобы обижаться на чью-то грубость. Вид отсюда неплохой, маленький парк с четырьмя скамейками и узкой дорожкой. Здесь садилось солнце, поэтому каждый день, оставаясь на переработки, он мог внимательно рассмотреть розовый круг солнца, скрывающийся за крышами домов. Это было единственное, что его могло порадовать на новой работе и — как бы сказал Наруто: работа — первая и единственная. Снова вспомнив «придурка», неприятно закашлялся. Ему казалось, что они не общались целую вечность, хотя на деле не больше недели или двух. Но Саске считал, что так будет лучше. Им обоим. Маленькая коробочка больно давила на бедро острым краем. Эту безделушку купил сегодня, проезжая через местный рынок. Стоило она не так уж и много, но Учиха знал — ему не откажут. Сакура скорее себе руку перегрызет, чем скажет нет. «Если сжигать мосты, то сразу». Учиха уходил из офиса ближе к восьми, освещение на улице было такое себе, поэтому подсвечивал себе фонариком. Всего через двадцать минут из-за неимения пробок, подъехал к церкви. Он знал, что его там уже ждут. Саске перебирал пальцами. На звонок ответили не сразу, он удивился тому, что тот вообще ответил. — Привет. — Привет, — Наруто ответил с небольшой заминкой и очень неуверенно. — Как дела? Сразу рубить с плеча не мог и не хотел. Учиха заглушил двигатель и выключил фары. — Ты мне позвонил, чтобы узнать, как у меня дела? — с издевкой. — Нет, — всего на один момент подумал, что возможно совершает ошибку, но перед ним сразу же вспыхнули события десятилетней давности и та боль, которую пообещал себе больше никогда не испытывать. — Я женюсь. Ответа не последовало, только слабое эхо в чужом динамике. — Поэтому… Нам лучше больше не встречаться. — Саске, ты это серьезно? — голос дрожал. — Вполне. — На ком? — Сакуре. — Ты это давно решил? — Сегодня. Узумаки вздохнул и начал заплетающимся языком. — Ты… Ты ее не любишь. Жизнь сломаешь… Не жалко? — на той стороне трубки Наруто сидел, поджав под себя ноги. Ему казалось, что все это один большой розыгрыш. — С чего ты решил, что я люблю тебя? — Учиха не хотел срываться, просто так получилось. — Ладно. Отключился сразу, оставив Саске одного с самым ненавистным для себя человеком — с самим собой. Он ударил рукой по рулю — сильно, ударившись кистью. — Сука! Вытянув длинную шею, посмотрел на себя в зеркале заднего вида. Челка свисала сосульками, лоб был потным и горячим. Никогда бы не подумал, что человека можно так сильно презирать. На первом этаже его уже ждала Сакура, сильно напудренная и похожая на белое полотно. От нее пахло корицей и немного свининой. Девушка приготовила ужин часом ранее и не знала куда себя девать. Харуно обошла здание, незаметно порылась в ящичках, и, не найдя в них ничего интересного, вернулась назад и два раза помыла фужеры. Мечта сбылась. Мужчина, по которому вздыхала, обратил на нее свое внимание, написав первым. И теперь каждый день — праздник. Она даже не боялась, что это может быть мимолетно — главное, что это было с ней, а не с кем-то другим. Сейчас ей нравилось все в нем, и то, как на нее смотрит — немного отстраненно, но смотрит же. То, как не спеша ест ее готовку и отвешивает ленивые комплименты, когда попросишь; его невесомые касания, совсем слабо ощутимые. Харуно чудилось, что еще чуть-чуть и начнется трясучка. Саске съел приготовленную ей свинину, блестящую так, будто на мясо вылили все масло, и залпом выпил кислое вино. Она потеряла дар речи, когда ей протянули розовую коробку с кольцом. Учиха не стал вставать на колено, как это полагается, и не стал спрашивать заветное «Ты выйдешь за меня?», о котором мечтали многие девчушки, все еще верящие в институт брака. Колечко было небольшим, Харуно порадовалась, что тот почти угадал с размером. «Пятнадцатый» немного болтался, но уж точно не спал бы. Небольшой фианит слабо сверкал. Золото не особо высокой пробы приятно холодило кожу. — Красиво. После произнесенного «да» она, не переставая, думала, что бабка Чие не шарлатанка, как ее называл Сай. «Сай, ты ошибся, вот она я, а вот мое помолвочное кольцо». Кусок свинца, ставший самым дорогим на свете для Сакуры.***
Узумаки не выходил из своей комнаты. Его постоянно клонило в сон, но он не позволял себе закрыть веки. Почему-то считал, что обязан чем-то себя занять. Поэтому Наруто бесцельно тратил свое время в интернете: смотрел какие-то глупые видео, иногда искал какие-нибудь фильмы, но в итоге читал только рецензии на них. Мысли всегда были о другом, постоянная перемотка в голове последнего разговора с Учихой. До сих пор не верилось, что тот сказал правду. Не верилось, что тот готов на такое предательство. Наверное, правильно учили — не ожидай от людей слишком многого, тогда не разочаруешься. А сейчас что? Перманентное чувство омерзения. Отец заходил редко. Говорил обрывисто, заминаясь, смотря при этом куда угодно, но только не на него. Один раз спрашивал: «Думаю, к Кушине на могилку съездить. Как думаешь?». Наруто вяло пожал плечами, мол, не против. На часах шесть, за окном наступали сумерки. Узумаки бы этого даже и не заметил, если бы не села батарея, а тянуться до провода ему не хотелось. Он устал, глаза болят и ноют, на задворках сознания вспомнил, какая сейчас дата и что совсем скоро праздники. Подарков, естественно, нет, как и новогоднего настроения. Встал с продавленного в одном месте матраса и пошел на кухню. Минато сидел за столом. — Что ты хочешь на новый год? — Наруто подтянулся на носках и достал с самой верхней полки непочатую банку молотого кофе. Тот не услышал или не захотел отвечать, пришлось повторить вопрос. — А… да ничего. — Я тогда хрень какую-то куплю. — Ладно. — Минато кивнул головой и поискал часы. Те уже несколько дней как не ходили, поэтому Наруто их снял и решил, что потом вставит пальчиковые батарейки, но забыл. — Шесть. — Чайник был теплым, он залил водой полную кружку, а потом плеснул молока. Получившуюся бурду следовало бы сразу вылить в раковину, холодное горькое кофе с мерзким привкусом, но собственная бережливость не позволила. — К нам сейчас гости придут. — Минато практически выплюнул предложение. — Какие гости? — Пейн с подругой. — Я тогда пойду. — Нет, посиди с нами. Прошу. Узумаки обреченно плюхнулся на табуретку. На подоконнике валялась стопка газет, он вытащил одну из многих и безынтересно пробежался по строчкам пальцем. На коже сразу появился черный след, по ощущениям похожий на то, когда трогаешь крахмал. Бумага блеклая и выгоревшая под солнцем. В ней писали о топе десяти мест их города. Наруто хмыкнул, половина — это просто парки города, другая половина — никому не нужные памятники с потрескавшейся краской. Дверь заскрипела, и внутрь вошло двое. На Пейне было черное пальто, без единого катышка, и блестящие ботинки с несколькими заклепками по бокам. За ним стояла красивая шатенка с воздушной укладкой и в коротком бежевом платье под кожанкой, которая была явно не по погоде. Ее лицо — ярко накрашено: черные тени, длинные закрученные ресницы и красная помада. Она разинула свой большой рот и представилась. Пейн забрал ее верхнюю одежду и повесил на плечики в шкаф. Вид у него при этом был утомленным, так если бы он целый день вагоны разгружал, а не сидел в своем офисе, раздавая поручения нерадивым подчиненным. Пейн с девчонкой, чье имя Наруто не расслышал сели, напротив. — Еле добрались до вас. Лужи по колено везде. — Пейн достал из сумки тяжелую бутылку бурбона, стеклышки незамысловато переливались под светильником. — Это вы по дублеру ехали? — Минато поставил на стол четыре стакана и пододвинул к Пейну. — Ага. Таять все начало, зима не успела начаться, как закончилась. — он разлил каждому янтарной жидкости. — Я не буду. — Наруто отодвинул от себя предложенный стакан. От одного вида дорогого пойла, а в том, что оно дорогое, он не сомневался, у него начинала болеть голова и скукоживаться живот. Еще и на голодный желудок, а закусь отсутствовала — и это, похоже, никого не смущало. — Наруто, лучше выпей. — Настроение Минато переменилось, от прежней неловкости не осталось и следа. Появилась решительность. От отца таких слов точно не ожидаешь, сердце сжалось, и он в странных чувствах осушил все до капли. Отец с Пейном обсуждали дороги, затем цены на бензин. А потом девчонке надоело сидеть молча, наматывая на косточки пальцев свой кулончик и она принялась расспрашивать, кто кому и кем приходится. Ей быстро кинули пару слов и продолжили на том месте, где их перебили. Она при этом выглядела очень оскорбленной и обиженной, но быстро забыла. Узумаки выпил еще три порции бурбона и на этом моменте облегченно подумал, что все. Но нет, Пейн пошуршал в пакете и вытянул оттуда бутылку аналогичную первой. Все, чем они отличались, это годом производства. Наруто жалел о том, что это хорошее виски пятилетней выдержки, а не плохое вино, которому тоже стукнуло лет пять. От вина его бы начало полоскать, потому что дешевые можно пить максимум позапрошлого года. И лучше бы ему и правда стало плохо, и он смог быстрее выйти из-за стола, а не слушать их треп. Но нет, от этого виски даже голова на следующий день не заболит. — Все еще не хочешь поработать? — Пейн вытащил из кармана какую-то бумажку и протянул ее Минато. Тот отмахнулся. — Нет, мне такое не интересно. — Ну как знаешь. Мое дело предложить. Узумаки слушал разговор, словно через слой ваты. Он сложил перед собой руки и положил на них потяжелевшую голову. — Ты так и собираешься дальше сидеть или…? — в первую секунду думает, что Пейн это говорит ему. «Я бы с радость отсюда свалил, если бы меня не попросили…» Он не успевает выплюнуть из себя слова. Его опередила шатенка, к которой и обращались. Девушка закатывает глаза и протягивает к нему руку. На лице Минато мелькает отвращение, но сам понимает, что так надо. Даже если потом его возненавидят, и он будет себя корить всю оставшуюся жизнь. — Пошли со мной, — она мягко поглаживает чужую оголенную шею, — ты, похоже, перепил. Девушка отводит Наруто в первую открытую дверь, которой оказывается спальня Минато. Тут темно и слышен негромкий разговор с кухни. Он не сопротивляется, пока не доходит, что к чему. Сильный запах приторных духов, от которых подташнивает, ее горячее тело в эту же минуту пригвоздившее его к кровати. Короткая юбчонка задирается, виднеются кружевные трусики, еле прикрывающие расщелину. На ляжке — родинка в форме полумесяца. Наруто будто обожгло кипятком, когда кареглазая красавица потянулась к его штанам. — Слезь. — Малыш, расслабься. Наруто повторяет настойчивее, и, когда та в очередной раз его трогает, сбрасывает с себя, как легкое одеяло. Она от удивления ойкнула и медленно сползла на пол. Ситуация не нова, клиенты и похуже бывают. Этот мальчик лишь один из сотни. Узумаки быстро трезвеет, но ноги все еще не слушаются, и он, шатаясь, возвращается на кухню. Кровь кипит, но не от возбуждения, а от злости на самого себя и на своих родственничков. На себя за то, что ведет себя или как чемоданчик — покомандовали, взяли за ручку и покатили, — или как скотина безвольная — не хотел ведь пить и безмолвно с ними сидеть. Так почему согласился? А эти? Его жизнь для них просто игрушка. Хотя он скорее сломавшаяся игрушка, больше не веселит окружающих, не заводится, когда попросят. Перестал быть марионеткой. На него смотрят удивленно. — Вы мне шлюху вызвали? — Он стоял в коридоре и не подходил ближе. На душе погано. Минато молчал, под глазами — тень усталости. — Наруто, ты болен, — голос у Пейна спокойный, и говорил он так, словно Узумаки, капризный ребенок. В голове сразу всплыло воспоминание, как в детстве стянул с себя куртку и так и пробегал полдня. На детской площадке ему было то душно, то жарко. В этот же вечер слег дома с простудой и наотрез отказывался принимать лекарства. Пейн тогда так же смотрел на него свысока и заставлял вливать в себя что-то горькое и мерзкое, при этом крепко держа его руки — потом на этих местах будут темные отпечатки. — Не я больной, а вы! Пейн встал из-за стола. Кулаки стиснуты, но перед Минато его бить не будет. Все внутри бушевало — злоба, отвращение, ненависть. Он с хлопком закрыл перед собой дверь и ушел в свою комнату, там закинул все вещи в рюкзак. На пороге Узумаки чуть не снес проститутку, та недовольно отошла на пару шагов назад и больно ударилась копчиком об вешалку. С черной палки оторвался маленький шарик и теперь на его месте торчит голая железяка. — А кто мне заплатит? — Она скрестила перед собой руки и поджала полные губы. Наруто думал: как они у нее еще не лопнули? Сколько же гиалуронки вкачала? Сначала люди, должно быть, видят ее рот, а потом уже лицо. — У него спрашивай, — он ткнул в отца пальцем. Та насупилась и пошла к Минато. В коридор Узумаки вышел не один, за ним последовал Пейн. Они безмолвно спустились на лифте и вышли из дома. Снаружи дубак, ветки молодых деревьев практически сгибались к земле под гнетом сильных ветров, хлещущих еще и в грудь. Наруто шел в неизвестном себе направлении. — В компаньоне не нуждаюсь. Если ждешь, когда ударить, то бей сразу. Камер, как видишь тут нет. — Если ты не замечаешь, то это не значит, что тут их нет. — Пейн поправил лацканы на пальто. Ему вечно, что-то не нравилось — либо в себе, либо в окружающих. — И? Я все-равно претензий не заимею. Узумаки остановился перед глубокой лужей и повернулся к Пейну. «Хуже не будет». — Скажи, у тебя нет своей жизни? В мою все время лезешь… Между ними — один шаг, а сверху — беззвездное небо, черное и непроглядное. Наруто никогда не поймет, что не нужна причина. Иногда человек делает что-то просто «потому что». У Пейна не было какой-либо цели, ему просто нравилось доставлять другим боль. Кто же виноват в том, что из Наруто получилась прекрасная жертва? Жертву, похожую на пластилин, являющуюся твоей собственностью, из который ты можешь делать, что хочешь. Лепи, тяни, раздавливай, а потом выкинь в мусорку и купи новую. Вот и сейчас — толкнул его на бордюр из-за сиюминутного желания. Узумаки потянул его следом за собой. Они валялись в грязном гравии, камни втыкались в кожу и разрывали одежду. Если бы их потасовку не заметил мужик, который только-только припарковался через дорогу, то Наруто скорее всего и не отбился. Алкоголь в крови и уставшее от стрессов тело не выдержало бы. Пейн про себя бесился, хотел ведь за тем домом… У Узумаки болели бока и правая нога. Догадывался, что, наверное, подвернул, когда целился Пейну в коленную чашечку. Мужик в солидном костюмчике, проглядывающем под теплым пуховиком, ушел быстро. Растолкал «парочку», а дальше что будет — не его дело. Главное, чтобы не убили друг друга. Его же совесть будет чиста. Наруто хотелось верить, что рассматривает Пейна в последний раз. Эту рыжую макушку и светлые глаза, правый сейчас утопал в кровищи. Узумаки оскалился. Удар получился хорошим — бровь рассечена. Он встал, пошатываясь, и бросил «прощай». Тот не шелохнулся, но кинул в ответ: — Всю жизнь себе похеришь. Наруто хмыкнул и не стал оборачиваться. Это будут его проблемы. Теперь только на одну меньше, хотя… на две. Ноги его больше не будет в отчем доме. Хватит.знаю четко, что завтра не будет