Близок великий день Господа, близок, и очень поспешает: уже слышен голос дня Господня; горько возопиет тогда и самый храбрый! Софонии 1:14
Наруто часто снился сон, в котором он заперт в наполненном автобусе. Залезал в него, не зная, куда едет и зачем. Маршрут, написанный на боку тридцатитонного железного «жука», никогда не смотрел. Просто каждый раз на остановке следовал за толпой. В салоне всегда было душно и воняло чем-то похожим на машинное масло. В начале он стоял на ногах — все места по обыкновению заняты. С каждой пройденной станцией людей становилось все меньше и меньше. И тогда он по привычке садился в самый конец, около окошка, высматривая пролетающие мимо дома, торговые центры. Так ехал до тех пор, пока не сядет солнце и не зажгутся фонари. Водитель без лица кричал ему что-то вроде «Тебе куда?» или иногда и вовсе «Выходи уже наконец!» В таких случаях он всегда включал музыку на плеере погромче и глядел в горизонт внимательнее, будто что-то искал. Так ему думалось, от него быстрее отстанут. Концовку сна помнил всегда плохо. Но вроде за несколько секунд до пробуждения Узумаки пытался вырваться из кабины. Водителя, как и других пассажиров, не было. Вокруг темень и двери заблокированы, а разбить окна не получается. Все его движения или слишком медленные, или слишком слабые. А в голове билась мысль: «Может, ты просто не пассажир своей жизни?»***
Два пролета, две лестницы. Саске двигался быстро, не замечая ничего вокруг. До церкви не дошел, со священником не договорился, зато промочил ногу в ледяной луже, так некстати образовавшейся рядом с машиной. Но неприятное чувство не заметил — сейчас для него это меньшее из зол. Наруто не открыл, зато на шум вышел сосед. Тот, посмотрел на взмыленного Учиху сверху вниз, бровь потянулась вверх вместе с косой улыбкой. — В магазин вышел. Саске позволил себе успокоиться и перестать нервно жевать губу, на которой только недавно выросла шершавая корка. — Скоро вернется? Зачем спрашивал — не знал, все равно собирался проторчать в этом пыльном коридоре столько, сколько потребуется. — Без малейшего понятия. — Омои облокотился об железную дверь с нарисованным белым маркером «16». Пока он не собирался возвращаться в квартиру чисто из интереса, даже несмотря на то, что его смена начнется уже через пятнадцать минут, и в случае чего бригадир с него шкуру снимет. Мулат протянул руку и пошкрябал отломившуюся в некоторых местах белую пастельную штукатурку, которую обещали поменять еще в том году. Отделка посыпалась на кафель крошевом, напоминающим крахмал. Он издал тихое «упс».***
В этот день Узумаки не ходил по магазинам и Омои это знал. Он возвращался из паспортного стола, того самого, где относительно недавно получал новый документ. Сейчас же бегал с бумагами по другому этажу, там, где и люди более улыбчивые и тебя не просят по триста раз делать какую-нибудь процедуру по десятому кругу. Он мог бы сделать все это онлайн, но их сайт накрылся, и непонятно, когда все исправят. Полненькая девушка сделала ему несколько снимков, загрузила информацию в вечно виснущий компьютер и с немного натянутой улыбкой попрощалась. Весь сегодняшний день она корила себя за выбор обуви; еще вчера ей хотелось выпендриться и надеть новые лоферы. В магазине ей показалось, что это ее размер и цвет; они идеально сверкали в ярком свете обувного. На следующий же день она еле всунула в них свои пухленькие ножки, со вторыми пальцами намного длиннее больших. Итог: пятки смозолены в кровь, пальцы сжато в тиски — испорченное настроение на весь день. Подружка так и вовсе рассмеялась: «Что за копыта ты напялила?» Паспортистка протягивала Наруто несколько листов с жирным шрифтом и еле сдерживала слезы. «Я корова». Наруто возвращался в странных чувствах, он испытывал и подобие радости и страха, и тревожности. В паспортном столе сказали, что ждать придется недели две. Вроде и много, но с другой стороны понимал, что этого ничтожно мало, чтобы свыкнуться со своими бредовыми идеями. Все забылось, когда поднялся наверх. Перед ним стоял Саске с Омои. У Учихи были грязные до колен брюки и обувь, сияющая в водных разводах, которую стоило выжать как губку. Омои смотрел изучающе. — Тебе разве не на работу? — Уже бегу. Следил, чтобы этот не выбил тебе дверь. — Он небрежно махнул рукой в сторону Саске. — Ага. — Наруто прошел мимо, при этом отодвинув Учиху. — Потом расскажешь, как прошло? — спросил Омои. — Расскажу. Узумаки отворил дверь и прошел внутрь, Саске за ним. Учиха осматривался и мог с точностью сказать — тут не было ничего, чтобы ему сказало, что здесь живет Узумаки, а не любой другой человек. Голая квартира без истории. Он скинул промокшие ботинки на серый палас и прошел в комнату. Наруто предложил ему сесть в кресло, а сам разлегся на диване, создавая видимость расстояния. — Зачем пришел? — Узумаки достал с пола спортивную сумку и, найдя там серые брюки, кинул Учихе. — Ты сам написал. — И что? Я написал просто, чтобы ты знал. — И адрес свой написал просто так? — Да, просто так. Саске сжал перегородку носа и отвернулся к окну. Там увидел продолжение квартиры — балкон. На подоконнике грязная кофемашина с темными подтеками и две пустые чашки. Перед тем, как спросить самое главное, он тяжело вздохнул и посмотрел на Наруто. Его сухие губы тяжело вдыхали воздух, нос заложен. — Ты правда собираешься переезжать? — Да. — Ты хоть знаешь, что тебе для этого нужно? — Знаю. — Придется искать новое жилье, работу. Тебе денег то хватит? А язык? Ты хотя бы на английском два слова связать сможешь? — Саске раздражался с каждым произнесенным словом. Они столько не виделись, а Наруто словно плевать. Говорит с ним, как с давним знакомым, с которым ему не посчастливилось столкнуться и теперь приходится поддерживать нудный разговор. Учихе казалось, что еще чуть-чуть и ему скажут: «Очень рад был повидаться, но у меня много дел… Надо будет как-нибудь встретиться». Но другой раз никогда не наступит — это все театр вежливости, плохая актерская игра. — Я фрилансер, могу хоть в подвале, хоть в метро, хоть в кино работать в любую секунду. — Наруто отвечал спокойно, только синие глаза иногда выражали сомнение. — А насчет языка незачем беспокоиться. С носителями выучить легче. — А куда… куда ты собираешься? — Не знаю, границу пересеку, а там посмотрим. На синей футболке Наруто он заметил маленькое пятнышко от кетчупа, которое уже засохло, он попытался его оттереть. — Отцу сказал? — Нет. — Почему? — Зачем? — Узумаки ответил вопросом на вопрос. — План… — Учиха не смог подобрать синонима к «говно». Все слова, запомнившиеся за более чем двадцать лет, вылетели из головы. Он встал с крутящегося стула и вышел на балкон. Сигареты нашлись быстро. Он чиркнул колесиком и выдохнул дым в открытое окно. Отсюда видел компанию ребятишек, играющих на перекладинах в «Войну и мир». Правила простые. Главный смысл в том, что, если мир, то тебе везет и скорее всего ты выиграешь (ребята сами выбирали сценарий игры, поэтому сразу становилось очевидно — у кого есть друзья, а у кого их нет), а если война, то бегать тебе с закрытыми глазами и униженно искать одногодок, слушая их подвывающий смех. Саске никогда не играл; он молча смотрел, раскачиваясь на старой качели, желая присоединиться. Никогда не напрашивался в силу детской стеснительности. Он очень хорошо помнил, как в одного мальчика, ведущего, кинули кроссовок в голову, но попали в ключицу. Слезы лились из плотно закрытых глаз. Учиха резко отвернулся и закурил в квартире. Наруто не был против. — Это из-за меня? — Нет. — Узумаки обнял свои согнутые ноги руками и теперь смотрел в грязный пол, до которого не доходили руки уже третью неделю. — Тебе не больно из-за того, что я женюсь на Сакуре? — хотелось уколоть посильнее, вывести на эмоции, довести до слез. — Ты поэтому решил свалить? Наруто поднял опущенную голову — больше он не собирался юлить и врать окружающим и самому себе. Так бывает. — Я гей. У меня хоть с тобой, хоть без тебя тут жизни нормальной не будет. Учиха, повинуясь импульсу, затушил бычок об стоящую на столе книгу «Скандинавские мифы» и вернулся в коридор. Втиснул ноги в мокрую обувь и вышел в подъезд, хлопнув при этом дверью. Считал, что Наруто произнес страшные слова. А еще страшно от того, что он не желал оставить его одного… Узумаки нервно засмеялся и стряхнул пепел с книги, подаренной Хируко. На обложке осталось прожженное пятно.***
Вечером к Наруто зашел Омои. Наруто рассказал ему их разговор с Учихой. Мулат не был удивлен, он молча слушал, при этом вырезая в бутылке дырку. Бутылку с маленьким горлышком купил в продуктовом. Сначала зашел в ларек, но там ничего подходящего не нашлось. Омои вложил в руки Узумаки «бульбик» и тот не отказался. В голове почему-то не мелькнуло, что это не самая лучшая идея, и раньше он был в ряду тех, кто считает подобное развлечение уделом слабых. Узумаки затянулся и почти сразу выдохнул, в груди зажгло, ему стало нечем дышать. — Больной ублюдок, — сказал Омои. Наруто пропустил это мимо ушей — все, о чем сейчас мог думать — вода. Он потянулся за графином (а лучше, если бы съел шоколадку, чипсы. Хоть, что-нибудь. Но до шкафчиков в таком состоянии не дойти), но его остановили. — Весь эффект пропадет. Лучше еще. Последующие несколько часов помнил плохо. Ему казалось, что он сидит в зеркале и не может оттуда выбраться, будто эта тонкая стеклянная поверхность запечатала его внутри себя, и он теперь один сантиметр в ширину. Не пошевелиться. Омои лежал рядом и что-то говорил или нашептывал, Узумаки не мог разобрать. А может, все это галлюцинации?***
Двадцать восьмого января, сказала матушка Сакуры, нельзя венчаться. По ее мнению дата никак не подходила, так как в этот день нет особо «важных» церковных праздников. Мебуки настаивала перенести празднество до лучших времен. Учихе было до лампочки — он то не против отложить свадьбу. Но к его большому удивлению, с его будущей тещей не согласилась Сакура. Девушка буквально закрыла ей рот. Саске даже думалось, что она могла бы перегрызть ей глотку, если бы та попыталась им как-то помешать. Саске стянул с плеч черный пиджак и повесил на шатающийся стул у туалетного зеркала. Он стоял в отдельной комнатке под лестницей в доме родственников Харуно, окна здесь отсутствовали, единственный источник света — прямоугольный торшер с вплетенными ветками. Торжество после решили отмечать именно в этом двухэтажном доме с утепленной верандой. Отсюда они должны будут сначала добраться до загса, но как считала эта семья, это лишь для формальности. Для них печать в штампе ничего не значила, если вас не благословили в церкви. Сейчас сюда собирались все знакомые и друзья Сакуры, которых на удивление ни один и ни два. Сердце бешено билось, но отнюдь не от радости. Он все еще думал о Наруто и его словах. Это не давало покоя. «Я уезжаю», «Я гей», «Здесь мне не найдется места». Представлял себе, что Наруто действительно уедет навсегда и там у него начнется новая жизнь. Новые знакомые, новый дом или квартира. И… кто-то, с кем Узумаки будет столь же близок, как и с ним. А может, у него уже кто-то появился? Тот, кто проводит с ним большую часть времени, тот с кем он строит планы на будущее, тот, кто говорит Наруто, как сильно его любит, а потом вколачивает его в матрац. Учиха надеялся, что это червячок сомнения скорее успокоится. Может, уже наконец-то сдохнет и замолкнет навечно. В комнату зашла Мебуки. На ней — белое платье с малиновыми цветками, которое, к сожалению, не скрывало недостатков ее фигуры, как например эти обвисшие бока и полные руки, а наоборот подчеркивало. Женщина подошла на расстояние менее, чем вытянутой руки, и поправила галстук, но не потому, что с ним что-то не так — она стремилась его потрогать. Дух юного крепкого тела, нежная кожа. — Через час здесь будут бабушка с дедушкой, и мы сразу поедем. — Она убрала с его плеч руки и поправила свои русые волосы, уложенные локонами. — Хорошо, Мебуки. — Зови меня мама. Мы теперь семья. Семья… Он тяжело задышал и отошел на несколько шагов, ничего ей не ответив. «Такую семью ты хочешь, Саске?» Мебуки стряхнула с пиджака невидимые пылинки и, улыбнувшись, вышла из крошечной комнатки. Учиха поправил свои отросшие волосы, теперь больше похожие на лохмы, и сел за столик. Он сжимал кулаки и долго думал. Решение далось не слишком легко. Никто не хотел пускать его к Сакуре. Ино встала в проходе: — Пока тебе нельзя ее видеть! — Ино, дай пройти. — Это был Сай, который в этот момент тоже собирался зайти, чтобы передать девушкам лак для волос. — Но нельзя же! — Ино… — Сай видел, что с Учихой что-то происходит и он, в отличие от жены, понимал — ему лучше не мешать. Ино надула яркие бордовые губы, сверху вымазанные жирным блеском, и все же отошла. Харуно обводила глаза черной подводкой, совсем немного, незаметно. В волосах стразики-кристаллики, похожие на те, которые приклеивают девочки в детстве на цветастые дневнички в стремлении сделать свой блокнот самым-самым. Грудь, обтянутая белым платьем, начала тяжело подниматься в тот момент, когда она заметила Саске у себя за спиной. Именно этого она и боялась и до последнего думала, что этого не произойдет. — Что случилось? — Голос охрип и понизился. — Прости… Я не могу. Все потраченные тобой деньги верну в ближайшее время. На самом деле оба знали, что на все про все она не потратила и копейки. Но он считал своим долгом заплатить за «моральный ущерб». Истерик, криков не случилось. Сакура ничего не спросила, отвернулась обратно к зеркалу, и с покрасневшими глазами закончила макияж. Щеки окрасились в черный. Саске уходил, ни с кем не попрощавшись, проигнорировав удивленные возгласы ее матери и гневные тирады отца семейства, вдруг решившего, что он тут для кого-то больше, чем любитель посидеть на диване с парочкой бутылок темного пива. Ино вслед прокричала «кабель», и Саске с этим был полностью согласен. Жених бросает накануне свадьбы, в доме полном всех ее родственников и друзей. Брошенка в двадцать. Никому не нужная брошенка. Он, не переодеваясь сразу поехал к Наруто. Облака почернели, и, показалось, что стали намного ниже — настолько, что еще чуть-чуть и они осядут на дорогу дымом или туманом, и он разобьется за рулем пикапа, доставшегося ему от отца.***
Саске сидел на диване, стискивая в руках жесткую подушку. Наруто залез на стол, который тихо заскрипел, но вес выдержал. — Ты правда готов? — В темноте глаза Наруто блестели черным. — Да. Продам церковь, машину. И… — Мне плевать, поеду я с тобой или без. — Наруто смотрел исподлобья. Он протянул руку к потрескавшемуся подоконнику и взял бутылку газировки со вкусом груши, но на деле почему-то отдавало яблоком. Сладкая вода, можно даже сказать, приторная. — Тебе не плевать. — Саске злился, он никак не мог исправить своих ошибок и вернуть потраченное доверие. — Плевать, — флегматично, устало. — Иди сюда. — Учиха положил руку на серую обивку из льна. — Я тебе не собака, чтобы ты мне команды отдавал. Саске тяжело вздохнул, поднялся и, подойдя, встал у ног Наруто. Взял его подбородок и потянул вверх. Что-то говорить не было сил. Учиха целовал мягко, пытаясь успокоиться. От шершавых губ Наруто сердце забилось быстро-быстро; хоть ему и не отвечали, это все-равно было приятно. Только сейчас до него дошло, каково это. В паху потяжелело. Он раздвинул ноги Наруто в разные стороны и придвинулся еще ближе. Узумаки вздрогнул и попытался отодвинуться от приятных касаний. Учиха включил лампочку над их головой, потом его руки потянулись к худому животу; касался аккуратно, немного сжимая нежную кожу. А поцелуи сместились на шею. Поцелуи, которые быстро сменились покусываниями. Он тихо повторял: «Не плевать». Штаны Наруто вместе с бельем кинул куда-то на пол. — У тебя есть смазка? — В душе надеялся, что ее у него нет. — Не-а. Саске отстранился, ему мешались волосы, и он собрал из них импровизированный пучок. В холодильнике нашел подсолнечное масло. Когда вернулся обратно, Наруто лежал на диване подложив под себя две небольшие подушки. Теперь это стало меньше похоже на изнасилование и ему стало спокойнее. Узумаки попытался забрать у него бутылку. — Я все сделаю. — Он вылил немного масло на ладонь, примерно две-три столовых ложек. Погладил внутреннюю сторону бедра и просунул пальцы к розовой дырке. Наруто стиснул зубы и отвернулся, но ему стало легче от мысли, что Саске не мерзко. Учихе посчитал, что этого будет достаточно. Он вынул пальцы, вытерев их об пиджак. Потом стянул с себя неудобный верх и опустил руки к брюкам. Внизу все болело и стягивало, поэтому Наруто получил огромное облегчение, наконец расстегнув ремень с молнией. Впихнуть член, как и в прошлый раз, не получалось, он делал это недостаточно сильно, просто водя по коже — дразня. Наруто одной рукой притянул Саске за плечи и, едва касаясь, поцеловал в острую ключицу, другую же опустил вниз — направляя. Первые толчки — болезненные и неприятные, но по прошлому опыту Узумаки знал, что к этому быстро привыкаешь. Главное, перетерпеть первые минуты, затем станет приятно. В комнате стало шумно. Скорее и соседи улавливали звуки ходуном ходящего дивана, а может и тихие всхлипы, шлепки. Наруто нравилось ощущать на себе тяжесть чужого тела, видеть порозовевшую кожу Саске, которая приобрела здоровый цвет, нравился его запах и ощущение тяжелого члена внутри. Узумаки немного приподнял бедра, чтобы — сильнее, глубже. Учиха задыхался: ощущения невыносимые и, главное, такие правильные, приятные… Он ненадолго остановился и поцеловал его раскрытые губы: красные, немного воспаленные. Следом Саске поднял его лодыжку в воздух — целуя, кусая, облизывая. По ноге потекли слюни. — Люблю тебя, — говоря эти слова, Учиха смотрел ему в глаза. Наруто сжался вокруг члена Саске и низко простонал. Когда-то ему говорили: «Если признались в постели, то лучше не радуйся, скорее это ляпнули под воздействием атмосферы или чего-то в этом роде». Но куску мышцы под ребрами требовалось верить в эту сладкую ложь. Пока Наруто был в душе, Саске оттер влажной тряпкой белые пятна с подушек и, расправив диван, заправил его чистым постельным. Узумаки долго не мог уснуть, Саске лежал сзади и крепко обнимал. У него все еще не восстановилось дыхание и ему все еще было стыдно и странно.Так хотелось любить и быть любимым…