***
В воскресенье Андрей отказался от кучи интересных предложений и внезапно устроил большую уборку у себя дома. С чего-то начал вычищать все ненужное, добираясь до самых дальних уголков шкафов и антресолей. К вечеру, по мере того, как у входа собиралась приличная горка из коробок и пакетов «на выброс», настроение у Князева только поднималось: почему-то необходимость очистить пространство от лишнего казалась символичной, словно он сам очищался и готовился к чему-то новому. На самом деле Андрей с нетерпением ждал понедельника, чтобы поскорее можно было позвонить Луке. Проснулся он с ощущением какой-то тревоги, пытался вспомнить, что ему снилось, но в памяти всплывала только неясная мутная тьма, которая сгущалась вокруг кого-то, очень для него дорогого, и пыталась поглотить его. Во сне Андрей пытался продраться сквозь липкий туман к замершей от страха неясной фигуре, чтобы выдернуть ее из марева, увести и защитить, но так и не смог пошевелиться. Когда он вспомнил этот образ тонущей в темноте фигуры, сразу подумал о Луке, хотел тут же набрать ему, но вовремя сообразил, что еще раннее утро, и тот может спать. В автомастерской работы с утра оказалось много, Андрей с Котом и парой механиков так заковырялись с одной особо сложной поломкой, что пропустили обед. Князев очнулся, когда к нему подошел Бо и заскулил рядом, царапая лапой по коленке. Он вскинул взгляд на часы, выругался вполголоса, подорвался в туалет, чтобы быстро привести себя в порядок, взял телефон, поводок и под недоуменный взгляд Стаса выскочил с собакой в парк. На ходу набрал Луку, ругая себя за то, что забыл позвонить ему, ведь с утра еще собирался. И успокоился только, услышав в трубке взволнованный и как будто с ноткой осуждения голос: — Андрей! Ну наконец-то! И почему-то именно эта едва ощутимая обида в прозвучавших словах заставила Князева улыбнуться: значит, Лука тоже скучал и переживал, почему он не звонит. — Прости, — мягко ответил Андрей, — на работе завал случился, но я уже освободился и… весь твой. Повисла неловкая пауза после его двусмысленной фразы, Лука немного помолчал, потом прочистил горло и спросил: — С чего мне начать? С машиной в смысле… Князев вслепую пытался направлять Луку, подсказывал, что и как делать. Периодически он слышал стук в динамике телефона — это выпадала трубка из рук юного механика, тогда Лука бубнил что-то сердито, чертыхался и извинялся одновременно и приступал к делу снова. Андрей в очередной раз посетовал, что у него не смартфон и нет возможности включить камеру, в ответ на что услышал долгий раздосадованный вздох. Примерно через час им пришлось попрощаться, и Князев привычно спросил, может ли позвонить вечером. Так и повелось: днем они по телефону пытались чинить старенький Запорожец, а вечером созванивались, чтобы рассказать друг другу, как прошел их день. Андрей буквально жил этими телефонными звонками, и Лука, он чувствовал это, — тоже. Они тянулись друг к другу, Князев все чаще давал понять, что он хотел бы познакомиться лично, намекал, что мог приехать к нему в деревню, но его упрямый собеседник каждый раз отмалчивался. Они разговаривали обо всем подряд, и как-то речь зашла о книгах. — Ты много читаешь? — спросил Андрей, когда Лука упомянул, что дедушка почти полностью перевез в деревню свою библиотеку. — Да… — протянул Лука. — И что тебе больше нравится? — Я, в общем-то, всеядный… А ты? — Я как-то по фантастике больше, — признался Андрей, улыбнувшись незаметному переходу на «ты». — Стругацких люблю. — О! Их я тоже люблю. — Правда? Назовешь любимую вещь? — «Малыш», — не задумываясь, ответил Лука. И у Андрея защемило в груди: история космического маугли, вполне счастливо обитавшего на своей на первый взгляд необитаемой планете, была ужасно грустной. — Глубокая вещь, — сказал он. — А есть у тебя самая любимая книга? Ну, которую ты перечитывал много раз? Лука молчал какое-то время. — У меня есть «Маленький Принц» на французском, дедушке кто-то привез из Франции… Вот она, наверное. — Невероятно… — пробормотал Андрей, вспоминая свою первую ассоциацию Луки с Маленьким Принцем. Он настолько был поражен этим совпадением, что на некоторое время потерял дар речи. История, опять же, про одинокого мальчика, отправившегося в путешествие по разным мирам. Глубокая философская сказка. О любви и преданности. Еще — об ответственности. За тех, кого приручил, да. Князев настолько погрузился в свои мысли, что не сразу услышал, как Лука быстро попрощался и отключился. — Невероятно, — повторил он тихо, размышляя о том, стоит ли и дальше привязываться к этому удивительному парню, живущему явно в своем обособленном мире и читающему французские книги в оригинале, а самое главное — имеет ли он, Андрей, право приручать Луку, ведь ясно было, что тот и сам втянулся в эту их странную телефонную дружбу. Но вынужден был признаться себе, что уже не смог бы отказаться от этих ежедневных разговоров, и тут же понял, что уже и их ему было мало. Андрей решил и дальше мягко настаивать на личном знакомстве, но сначала попросить Луку прислать ему фотографию, чтобы понять уже, наконец, что именно так пугает парня в реальной встрече.***
Лука чувствовал, как все больше привыкает к общению с Андреем. Он смутно догадывался, почему вдруг позволил тому так приблизиться к себе — просто впервые почувствовал, что кому-то интересен. Как человек интересен. Ему становилось все сложнее сдерживать себя, чтобы не ляпнуть в разговоре чего-то слишком личного, но потребность быть нужным кому-то вдруг стала преобладающей. Но природу этого интереса к себе со стороны Андрея Лука понять не мог: какой смысл успешному молодому мужчине тратить на него столько времени? Лука прошерстил в сети все ролики и репортажи с участием Князева и имел полное представление о его привлекательности и природной харизме. И стал задаваться вопросом, есть ли у Андрея семья. В одном из разговоров, где-то через неделю после начала их тесного общения, стоя на веранде и привычно смотря на луг, Лука попытался узнать у него об этом. — Андрей, — сказал он тогда тихо, — ты… Мы так много разговариваем… Твоя… эм… жена не против того, что ты столько времени… ну, на меня тратишь? Князев помолчал немного, Лука услышал, как чиркнула зажигалка и последовал такой знакомый звук потрескивания сигареты при глубокой затяжке. — У меня… нет жены, — хрипло сказал он наконец-то. — Ну, девушка? — торопливо предложил он. — И девушки нет… я — гей. — О, — только и ответил Лука и смутился: он почему-то даже подумать о таком не мог, и, нахмурившись, стал молча ковырять пальцем перила веранды. — А ты? — услышал Лука хриплое. — Что — я? — Я про твою ориентацию, Лука. — Эм… — он вдруг почувствовал, как заполыхало его лицо. — Я… я не знаю. — Ну, это можно проверить, — хриплый голос Андрея звучал так близко и словно проникал в самое нутро. — Представь себе девушку… или женщину, ну, какую-нибудь. Представил? У Луки тут же перед глазами встал образ перекошенного от злости и ненависти лица матери, а в голове раздался ее истеричный крик, и от воспоминаний его передернуло. Он прошептал в трубку: — Н-нет… Нет, не могу… — Окей, — продолжил Князев, — тогда представь себе парня. Представь, что ты, вот как сейчас, стоишь на веранде, а он подходит к тебе сзади и обнимает со спины… Представь, что я́ обнимаю тебя, Лука, — совсем тихо произнес он, выделяя «я», а потом медленно протянул: — И нежно целую в шею сзади. У Луки перехватило дыхание, он стал хватать воздух ртом, вцепился рукой в перила, чтобы удержаться, потому что ноги вдруг стали подкашиваться. Лука мог поклясться, что спиной почувствовал тепло другого тела, а на шее — горячее дыхание. В животе и ниже стал разливаться приятный жар, и он жутко испугался своей реакции. Отключился, не попрощавшись, и долго пытался переварить тот факт, что ко всему прочему он, видимо, еще и гей, раз тело выдало такие ощущения от одной только картинки обнимающего его Андрея. Лука провел рукой по шее в том месте, где словно почувствовал прикосновение чужих губ, потом посмотрел на свою раскрытую ладонь и представил, что сжимает в ней чью-то руку. Большую крепкую мужскую руку. Руку Андрея. Опять он почувствовал это чужое тепло, только теперь — в центре ладони, и сжал кисть в кулак, будто желая таким образом навсегда сохранить фантомное ощущение переплетенных рук.***
Князев с досадой посмотрел на экран потухшего телефона. Опять поторопился? Опять напугал? Он вздохнул, но, вспомнив, что Лука не сказал «нет» на его «гейский тест», — улыбнулся. Может, у него все же есть шанс? Переживать он начал на следующий день, когда Лука не ответил на его дневной звонок. И серьезно занервничал, когда парень проигнорировал и вечерний. Андрей отправил ему сообщение, спрашивая, все ли у того в порядке, но и оно осталось без ответа. И тогда Князев запаниковал: а что если Лука испытал такое отвращение к нему, что решил больше не общаться. Андрей отправил еще одно сообщение, в котором просил прощения, если смутил Луку, он этого, мол, не хотел. Сообщения отмечались прочитанными. «По крайней мере, — старался позитивно думать Князев, — он меня не заблокировал — есть надежда, что отойдет и сам напишет или позвонит». Андрей погрузился в работу, а в выходные съездил к родителям — те с начала мая жили на даче. Отдыхал, помогал отцу на участке, общался с сестрами и племянниками, гулял по знакомому с детства дачному поселку, а потом сбежал ото всех, добрался до реки и, сидя на пустом берегу в компании верного пса, думал о Луке. Он раскрыл руку, широко растопырив пальцы, и уставился в центр ладони: эти два дня, после их последнего разговора, он часто ощущал странное приятное тепло в ней, словно ее касалась чья-то рука, и тогда Андрей накрывал ее другой ладонью, запирая это тепло, будто бабочку поймал и хочешь ее удержать. Князев продолжал каждый день звонить Луке, и, когда через четыре дня после их последнего разговора, тот, наконец, ответил, у него чуть сердце из груди не выскочило. — Привет, Лука. Я так рад тебя слышать. — Прости, я… Мне нужно было время. — Я понимаю. Они помолчали немного, потом Лука стал задавать привычные вопросы о том, как Андрей провел все эти дни, что они не общались, а тот охотно отвечал. Их телефонные разговоры возобновились, и теперь Князев каждый раз осторожно продвигался чуть дальше, заваливая Луку комплиментами и позволяя себе легкий флирт. Его чутье подсказывало, что его собеседник мало того, что принял его ориентацию, так еще активно пытался разобраться во внезапно открывшейся своей собственной. Однажды во время их вечернего разговора Андрей привычно сказал, что хотел бы оказаться рядом с Лукой. И в этот раз тот не стал отмалчиваться, а тихонько, как бы с укором, произнес: — Зачем ты, Андрей… — Я совершенно искренне говорю это, Лука. Мне интересно общаться с тобой и я, правда, хотел бы познакомиться в реале. — Ты не знаешь, какой я, — перебил он его. — Ну так покажи мне. — Что? — в голосе Луки Князев услышал настоящую панику. — Пришли мне свою фотку! — решительно попросил он. — Ты сам говорил, что смотрел репортажи со мной, значит, знаешь, как я выгляжу и можешь представлять меня, а я тебя еще ни разу не видел! Даже не знаю, какого цвета у тебя глаза! — продолжал настаивать он. Бо, лежавший в ногах, заворчал недовольно, и хозяин наклонился потрепать пса по холке. Андрей вслушивался в судорожное дыхание в трубке и испугался, не переборщил ли он. Сейчас Лука отключится и опять перестанет отвечать на его звонки. — Я не могу, Андрей. Пожалуйста, не проси меня, — едва слышно прошептал он наконец. Князев незаметно перевел дыхание: не отключился. Значит, нужно успокоить его сейчас, но дать понять, что фотку он все же ждет. — Я просто хочу понять, что тебя так пугает, Лука. Иногда мне кажется, что мы знакомы сто лет. Я не знаю, как донести это, но я правда хочу познакомиться с тобой. Ты отказываешься почему-то, и я хочу понять, почему. — Я не могу, — упрямо повторил Лука. — Я буду тебе противен, если ты увидишь меня… — Да что в тебе может быть противного?! — не сдержался Андрей. — Ты не понимаешь… Я… урод. «Мне все равно» — хотел ответить Князев, но Лука уже отключился.