Миссия не дать Лёше дать Альберту

      Андрей Сергеевич томно смотрел в сторону Алексея Юрьевича, а тот, в свою очередь, окидывал его не менее пронзительным взглядом. Все могло бы закончится страстным соитием, если бы не иная цель собрания. — Лёш, при всей моей пылкой любви к тебе, но… Андрей выразительности ради поднял бровь и колыхнул рукой. В данном случае Князев был уверен лишь в том, что младший из братьев, почти что Карамазовых, перебарщивает, и весьма здраво сигналил ему знак «стоп», используя брови, как палки гаишника. На Лёшу это не производило ровно никакого впечатления. — Н-но в противном случае он опять обломает нам все, что только можно. Мы уже в Москву уехали, он за н-нами поехал, один день свободный ты можешь выделить? — Горшенёв мрачнел от каждого следующего слова в своей же речи. Прошел уже год, а Миша все никак не мог успокоиться. Он даже пуще прежнего завелся, почти что во всех смыслах этого слова, мыслью каким образом преследовать несчастную пару на каждом мероприятии, куда бы они не собирались. И самое страшное, никто не мог понять какими путями тот вообще получал информацию. Князев иногда только вставлял свои пять копеек по поводу безудержной силы печальных глаз Горшка, но это уже была полномасштабная война, и Лёша проигрывать не собирался. Впрочем, война это была молчаливая, если не сказать в одни ворота, заканчивалось все каждый раз неудачей. Альберт смирился где-то на пятом свидании, предложив встречаться только дома, в конце концов туда-то Миша точно попасть не смог бы, проверено опытом, но Алексей не мог унять полыхание чувства несправедливости. В конце концов почему Миша с кем угодно мог пойти куда угодно, и ему ровным счётом никто не мешал, а когда Лёша только шаг за порог отчего дома выходил, как Горшок тут же рисовался очертаниями надзирателя рядом и улыбался своей этой улыбкой «лучшего старшего брата» и даже сказать нечего было. Наконец было принято решение выделить себе отпуск от всего, включая группы, семьи и террора этого беззубого фюрера. Подробности отпуска не были рассказаны никому, даже родителям, билеты куплены через третьих лиц, а номера в гостинице оформлены на имена друзей. Но находясь в центре Москвы, за тысячу с гаком километров от родного дома, Лёша с постным лицом наблюдал перед собой Андрея Князева. Миша убежал в туалет после литра пива, влитого в него. — Нет, я понимаю твои страдания, — Андрей поднял руки в жесте почти что священного благоговения перед терпением Лёши, — но чем я по-твоему смогу его занять? Я ведь не укротитель тигров, а из клетки он выбраться сможет, сам знаешь, если приспичит. Альберт, до этого просто печально взирающий на витрины местных заведений и шакальные цены в них, подавился кофе, очевидно, представив себе Горшка не в той клетке, которую подразумевал Князь. Андрей улыбнулся ему на это самой своей что ни есть обворожительной улыбкой, очевидно, считывая мысли. — Не знаю чт-что ты будешь с ним делать, н-но убери его из нашего п-поля зрения хотя б-бы на один д-день. М-между прочим ты мне д-должен за тот прошлый случай, — Ягода скривил губы, — помоги нам п-пожалуйся, а то он нам продыху н-не даст до самого Питера, д-дай бог домой с нами н-не поедет. Князев хрюнул в стакан пива и пожал плечами. Наконец, как каравена по волнам, из туалета выплыл виновник торжества, весёлый, бодрый, с улыбкой до самых ушей. — Ну чо, какие планы на вечер? По пиву и спать? Или может куда-нибудь завалимся? — Похлопав по плечу Андрея гыгыкнул Горшок и опытным глазом наметив дыру во внимании забрал недопитое пиво. Андрей крутанул башкой, обнаружил, что пиво его было приговорено и вздохнул. — Короче, Лёх, понял-принял, сделаю что смогу. Ничего не обещаю, но буду стараться, — Поднимаясь со своего места,абсолютно не очевидно кивнул Князев. — Эт вы о чем? — Приподнимая брови и цепляя стакан передними зубами, остатками былой красоты, вопросил Горшок. — Ничего, б-брат, ничего. Иди уже, давай, в свой соседний от нашего номер, — Вставая вслед за Андреем, удручённо сказал Ягода. Миша для вида возмутился, но по глазам было видно — собой гордился. Альберт шел последним в этой процессии и был рад тому, что к нему в итоге внимание не приковали. Ну, или хотя бы не так прямо. На следующий день было запланировано три музея, один вечерний ресторан и аж целое романтическое шествие до номера, усеянного лепестками роз. И свечами. Про свечи и розы сам Алексей не знал, но, очевидно, догадывался, что что-то такое абсолютно клишированно гейское его ожидает. В общем и целом,он даже не против, как говорится против фатума не попрешь и если ему суждено пол ночи плеваться цветами, значит так тому и быть. И с утра пораньше, зарядившись неуместным оптимизмом оба выдвинулись на завтрак, при том потратив не менее пяти минут на то, чтобы беззвучно закрыть дверь номера. В соседнем храпел Горшок и это было слышно даже через бетонную стену размером пол метра. Где-то на задворках Альберт посочувствовал второму фронтмену. На его счастье громогласный храп в ухо не являлся такой выразительной семейной чертой. А вот что являлось, то Альберт в целях самоцензуры оглашать даже в голове не хотел. К двенадцати утра Миша всё-таки возжелал открыть очи, сладостно потягиваясь в разные стороны. Через полторы минуты до него дошло, что он не дома, а ещё, что на сегодняшний день была запланирована миссия, объективно коварная, но прекрасная. Встать не дало тяжёлое тело, придавившее к постели гирей. — Княже, — Краснея от попыток столкнуть с себя кабана хрипнул Горшенёв, — слезь с меня щас же, мне надо. — Ссать? — Уточнил Андрей. — Нет, блин, срать. Дела есть, ну, пусти! Князев несколько секунд задумчиво мычал, но в итоге просто положил голову обратно на грудь Миши. На стене мерно тикали часы, Андрей глубоко и сонно дышал, посапывая через вздох, и это усыпляло не хуже котовьего мурчания под боком. Продираясь сквозь песок в глазах, Горшок все пытался вывернуться из железного захвата, вертелся и безудержно бурчал. Терпение Андрея не такое железное, как руки,и Михе был выдан предупреждающий, но весомый, шлепок по боку, от которого эта змеюка зашипела пуще прежнего. — Ну Дюсь, ну пусти, ну правда, чего вредничаешь-то?! Андрей на восклицания не ответил, только вздохнул и начал медленно съезжать вниз по траектории в светлое будущее. Между складок одеяла завибрировал сообщением телефон. Сделав усталое «пу-пу-пу» Князь разблокировал своего кнопочного монстра и кивнул в ответ на сообщение от Лёши, да, он определённо держит ситуацию под контролем. Буквально в руках. В общем-то и член Мишин он тоже уже в руках держит, что и присылает ммс-кой смерти в ответ, особенно стараясь взять в кадр, и в рот, всю нижнюю часть Горшка, свое лицо и большой поднятый палец вверх. Все тип-топ, как говорится. Лёша, получив послание, телефон держал несколько секунд перед глазами, затем положил его экраном вниз и долгих три минуты молчал. Альберт решил не спрашивать, очевидно, он не хотел знать ответ на вопрос.

***

— Знаешь, иногда м-меня так ужасно обижает его это п-поведение, — Наспех засовывая руки в пальто прохрипел практически простывшим от осени голосом Лёша, — но с другой стороны н-наверное я бы также и поступил на его месте. Сентябрь в Москве куда холоднее и мрачнее Питера, а по Красной Площади гулять так банально, что лучшего места чем Патриаршие они выбрать не могли, и литературно и досугово. — Был бы у меня младший брат, я бы может и также делал. Но сейчас только злится и получается на твоего. Может, я с ним поговорю нормально? — Пристраиваясь поближе к Горшенёвским плечам,задал риторический вопрос Визенберг, засовывая руку в карман к Лёше и улыбаясь с того как того передёрнуло холодом от ладоней. — П-по-мужски на кулаках? Уволь, п-прошу, ты ему обеспечишь ещё одну запись к зубному, а он тебе в п-прямой рейс в травму, и только сильне обозлитесь друг на друга. Да и я не б-барышня кисейная, чтобы за меня драться, — Откидывая прядку волос от глаз, вздохнул Горшенёв. — Могу вызвать его на дуэль, а Князев секундант. Десять шагов друг от друга и-- — И т-тогда обоим с удовольствием шеи сверну я. Поставив ультиматум и одновременно точку в разговоре, музыкант вместе с этим перевел дискуссию в другое русло. Точнее задал темп неспешному монологу, под медленно опадающую листву. Ранняя в этом году осень, очень ранняя. В это время из отеля ошпаренным окунем из кастрюли вылетел Миша, красный, злой, как черт, но с неровной походкой. Андрей, не смотря на заёбанность от данной ситуации предпочёл всё-таки лично развести руками перед Лёшей, мол, как видишь, сделал что смог, но этого бешеного не удержит даже хороший минет. — Мальчик розу увидал, розу в чистом поле, к ней он близко подбежал, аромат ее впивал, любовался вволю… Тут вот чуть-чуть глубже если заглянуть видно, н-насколько автор много вложил. Вот роза, что это? — Горшенёв аккуратно присел на Альбертово пальто, прямо у воды, почти что на лестницу спуска. Визенберг не прерывал, смотрел,как на седьмое чудо света, подперев подбородок рукой, и хмыкал в необходимых повествованию местах. — Роза – это царица цветов. Ей п-поклонялись, ее любили и воспевали. Н-неприступная, и в то же время опасная. Мальчик, к-который пытается сорвать прекрасную розу, страдает от ее острых шипов, это в-весьма символичный образ личности… Т-тебе н-не н-надоело? От неожиданной концовки гитарист даже моргнул удивленно. — С чего бы? Мне нравится когда ты говоришь. Даже если иногда я не совсем улавливаю мысль, — Положив ладонь на чужую руку пожал плечами мужчина. Наверное Лёша бы и покраснел, будь ему лет пятнадцать, но благодарную улыбку Альберт точно заслужил. — А сейчас т-тоже не уловил? — Наклоняясь ближе уже почти шепотом спросил Горшенёв. — Ни капельки. Но мне понравилось. Визенберг улыбнулся одной из тех улыбкок, которые полукругом солнышка делали морщинки возле глаз. «Красивый», – одними губами куда-то в чужую щеку проговорил Алексей. Руки у него большие и теплые, думается Альберту, пока в шею ему бормочкт продолжение дикой розы. Теплые, слегка шершавые и жёсткие на подушечках от игры на гитаре, их было приятно держать в своих руках, трогать и ощупывать с разных сторон, понимать, что вот эти ладони все равно его целиком и полностью, даже если жизнь всегда играет злую шутку. — А мы сегодня…? — Не поднимая головы и прикрывая глаза от удовольствия, расплывающегося по позвоночнику, спросил Визенберг. — Только вдвоем и– — Мужики, я нашел вас наконец-то! Вы, блять, по кустам шаритесь, я пол Москвы обежал, договорились же сегодня в бар к вечеру, а вы тут все кукуете. — И с Мишей, — Договорил за мужчину гитарист. Андрей, как и обещал, печально развел руками, запыханно опуская плечи. В конце концов бежать за Горшком по всему центру, затем в метро и наконец через пол парка задача не из лёгких. На бледном поганистом лице Горшенёва-младшего выступил румянец злости. Мало что может вывести его из себя, кроме как, пожалуй, бесящегося и от того бесячего брата, который не унимался даже после откровенных намёков, разговоров и обид. Может действительно стоило разок ему в нос дать, чтобы информация, так сказать, с кровью боя впиталась в мозг? Альберт окинул взглядом картину, кипящего чайником Лёшу, абсолютно не виноватого, но уставшего Князя, злорадного Горшка, и принял судьбоносное решение. Поднявшись с каменной лесенки, он вытянул руки вперёд и двинулся на Мишу. Тот в первую секунду несколько ошарашенно отшагнул, но был настигнут и запечатан в объятиях. Недоумение нарисовалась уже на лицах всех, кроме Альберта, у него был план, и его он четко придерживался. — Знаешь, Миша, я тебя очень люблю, — Без пояснений выдал факт Визенберг. Миша открыл рот. Закрыл рот. Лёша поперхнулся вопросом, застрявшим где-то в горле, да так сильно, что пришлось хрипеть просьбу о помощи Андрею. — Но иногда ты ведёшь себя как мудак. Мечтал сказать это с самой первой встречи, возможно и надо было. — Слушай, я те щас вмажу! — Пытаясь перехватить руки Альберта хоть как-то, чтобы избежать столь близкого контакта с ним, гаркнул Горшок. — Не волнуйся, когда-нибудь обязательно. А ещё дай нам с твоим братом нормально жить. Все бывает, но я его не обижу, обещаю. А ещё ему больше не пять,и он огромный двухметровый мужик, который может меня на руки поднять и пронести до самого отеля без проблем. Я не буду таким же как «тот». На ошибках учатся. А вы обязательно поговорите сегодня вечером. Но не сейчас. Сейчас… Балетно развернувшись вместе с Мишей на сто восемьдесят градусов Альберт шагнул вперёд раз, затем прошуршал мишкиными гадами по камню и наконец столкнул того в воду. — Сейчас ты идёшь нахер. И похлопав себя по штанам в качестве призыва Алексея к действию, уже рванул к тропинке. Лёша, восхищённый почти как будто перед ним был принц на белом Мерседесе, покачиваясь от долгого сидения, поднялся следом, подхватил мокрое от брызг пальто и воодушевленно поскакал почти что прыжками к ограде. Миша остался сидеть в иле, намочив всю жопу и ботинки, потому как воды у ступеней было дай бог по щиколотку, зато грязи всяческой предостаточно. — Нет, ну, — Горшок поднял руку, с которой медленно стекло зелёное нечто, — мужик неплохой. Нахуй вот послал, я то все ждал когда характер проявит. Андрей, присев на корточки, протянул утопающему руку помощи. — А если бы не проявил? — Дал бы в нос, естественно, ë-маë! — Рассмеялся Миша и потянул Князя на себя, заваливая того в лужу, в которой возился сам. Андрей ожидал подставы и даже не ойкнул. Лёша бежал в сторону отеля, утягивая за собой Альберта,и тоже думал о том, что, пожалуй, не зря сегодня выбрал именно это места для свидания. А Альберт ничего не думал, его каждые пол метра прижимали к стене и целовали так, что зубы болели и грозились стать по форме точно горшенёвскими. В принципе хоть трижды так, лишь бы бежать вместе, захлёбываясь смехом. А ещё приятно лежать вместе с Лёшей на кровати и плеваться лепестками роз, вытаскивая их стебли у себя из-под задницы, колючие гадины. Наверное их потом не пустят в отель за столь громкие звуки, ну да и к черту, они ещё не знают, что этим вечером все вчетвером они будут пить так, как не пили последние пару лет. Наверное, Горшок даже опять наблюёт в аквариум, и будет долго нудеть Альберту на ухо в «серьезных» разговорах на балконе, но это все вечером, а сейчас блаженная тишина. — Так что там про розы? — Уточнил Визенберг, перекидываясь на бок. — К черту розы, давай ещё разок?