Спроси меня снова (Ask Me Again)

      Прошло всего семь дней с тех пор, как Вэй Усянь пригласил Лань Чжаня переночевать в своей палатке. Но кажется, будто прошло куда больше времени: присутствие Лань Чжаня разбавляет привычную рутину, а всё, что их окружает, вдруг кажется совершенно новым и неожиданным. И хочется провести с ним еще как можно больше времени.       Разделяя теперь палатку на двоих, Вэй Усянь уже не может воспользоваться помощью эротических сборников и бутылочки масла, но вместе с тем, он также перестал напиваться до беспамятства. Он осознал это не сразу: прошло три трезвых и замечательных вечера, прежде чем он понял, что тяга к хуанцзю, наконец, оставила его в покое. И всё благодаря тому, с кем так бесконечно интересно разговаривать, несмотря на всю его немногословность. Этот конкретный человек действительно пытается понять сделанные им выборы и познать его жизнь в этом месте. Они проводят дни, наблюдая за Юанем, вместе заботятся о лагере, по вечерам сидят у палатки с Вэнь Нином и Вэнь Цин, а по ночам беседуют, освещённые пламенем свечи, когда существуют только они вдвоем. Желание убежать от реальности с помощью алкоголя больше не кажется ему самой притягательной мыслью.       Вместе с тем, он начинает задумываться, почему Лань Чжань всё ещё здесь. И о том, что все еще остаётся невысказанным.       Он помнит, как округлились глаза Лань Чжаня, когда тот узнал, насколько оставшиеся из Вэней разношерстная община. Здесь вперемешку и знать, и простолюдины, которым пришлось, чтобы выжить в этих чудовищных условиях, имея в течение первой недели их пребывания только одну большую самодельную палатку, сформировать свою собственную культуру без формальностей, табу и барьеров, пока Вэй Усянь добывал для них необходимое для дальнейшей жизни.       Оказавшись лицом к лицу с этим, Лань Чжань и близко не похож на того сурового, вредного мальчишку, которого Вэй Усянь повстречал в Облачных Глубинах. Он помогает старшим пройти через камни, пачкает одежду, когда опускается на землю коленями, чтобы поправить палатку, и приглядывает за мальчиком, пока тот играет в поле редисок... Живёт под боком тёмного заклинателя, не высказывая и намёка на осуждение.       Да, Вэй Усянь задумывается, по какой причине Лань Чжань до сих пор здесь, и вместе с тем он не торопит того уйти.       Вэй Усянь осторожно наблюдает за умиротворённым, бесстрастным выражением лица мужчины. Замечает тень, которая едва ли больше намёка на размышления.       Задумывается, сможет ли когда-нибудь понять этого человека... И почему даже спустя столько лет не может перестать хотеть этого.

~*~

      Собравшись вокруг костра с двумя десятками беженцев и Старейшиной Илина, Лань Ванцзи смутно верит даже тому, что видит сам.       Он понял, что рассказывание историй - распространенный способ здесь скоротать время у костра по вечерам. Люди обычно пересказывают мифы и басни. Истории о привидениях явно отсутствуют. Но сегодня вечером, в ответ на мольбу Юаня рассказать историю — и восторженное согласие всего лагеря — «Да, пожалуйста» и «Это было так давно!» — Старейшина Илина встаёт с места, сбрасывает торжественную мантию, откидывает распущенные волосы... и начинает театральный пересказ непристойной романтической истории.       Лань Ванцзи сидит с идеально прямой спиной в окружении счастливой и расслабленной толпы. Все они реагируют практически на каждую реплику, а Вэй Ин выступает с еще большей выразительностью, чем Лань Ванцзи доводилось видеть за все время пребывания на Могильных Курганах. Как будто ради Юаня — ради всех Вэней — он смог превратиться в предыдущую версию самого себя.       Но хоть на лице у него сейчас и маска, под которой крепко запрятаны подлинные чувства, Лань Ванцзи всё же чувствует трепет всякий раз, когда видит освещённое улыбкой и полное эмоций лицо человека, которого встретил в свои шестнадцать.       Грустно осознавать, что таким Вэй Ина не помнит никто из присутствующих, и горечь оседает в желудке. Подняв взгляд, он видит сидящего рядом с сестрой Вэнь Цюнлиня, который наблюдает за происходящим с улыбкой. По крайней мере хоть тот тоже познакомился с Вэй Ином до всех этих событий.       Все то время сам Лань Ванцзи провел, злясь на Вэй Ина и противостоя ему. Как глупо! И снова его сердце бьется необычайно громко, реагируя на это воспоминание о себе.       Странные, сюрреалистические чувства продолжают охватывать его, когда он наблюдает, как Вэй Ин расхаживает по комнате с задумчивым выражением на лице. Сейчас он повествует ту часть истории, где влюбленные не могут получить согласие своих родителей на брак. По какой-то причине, видя его таким безобидным и глупым, Лань Ванцзи вспоминает, каким страшным был Вэй Ин на окровавленных, пылающих полях сражений Аннигиляции Солнца. Даже союзные заклинатели были в ужасе от него и от того, на что способны его силы. От того, как его неприступная армия мертвецов рвала на части клан Вэнь под трель флейты.       Сейчас, в танцующем отблеске костра, Вэй Ин со смехом опускается вниз и поднимает Юаня, изображая счастливую мать. Ребёнок визжит от восторга, а лагерь воодушевленно подбадривает.       В тех битвах Лань Ванцзи был единственным, кто достаточно храбро приближался к изменившемуся Вэй Усяню. Он делал это, потому что считал себя должным сдерживать его тьму. И не хотел, чтобы война была выиграна ценой тёмного пути и души Вэй Ина.       Притянув Юаня ближе, Вэй Ин трётся носом о нос ребёнка, прежде чем возвратить малыша на колени бабушки. Удивительно то, что Вэй Ин... не утратил души. Однако тяжесть возвращается в его ци, словно невидимый плащ, который ложится ношей на плечи и вынуждает Вэй Ина держать глаза полузакрытыми. У Лань Ванцзи возникает стойкое ощущение, что он стал свидетелем чего-то поистине редкого и особенного, услышав историю, поведанную этой ночью самим Старейшиной Илина.       Старейшиной Илина, который так бережно и преданно относится к этим беженцам и настолько мил с ребёнком... И так невообразимо красив в отблеске костра...       Лань Ванцзи едва уловимо хмурится на потребности тела, вновь вставшие на его пути. Это желание он уже в тысячный раз прячет глубоко в себе. Даже если бы Вэй Ин не был мужчиной, Лань Ванцзи знает, что они не подходят друг другу. Вэй Ин непочтителен и груб, неуважительно относится как к традициям, так и к этикету. Всего минуту назад он делал откровенные сексуальные намеки перед толпой. И Лань Ванцзи до сих пор не простил ему инцидент с лобной лентой. Вдобавок ко всему, он стал некромантом. Призрачная флейта Чэнцинь свисает с пояса, а на её покрытой лаком поверхности играет отсвет пламени костра.       И всё же...       — Ах, господин Вэй, господин Вэй, — произносит дядюшка, передавая Вэй Усяню кувшин вина, — ага, вот и ещё одна причина, по которой они не подходят друг другу! Лань Ванцзи собирает все эти причины, как ступеньки, поднимаясь прочь от этой иррациональной, приводящей в бешенство стороны самого себя. — Возможно, ночь сегодня самая подходящая, чтобы ты, наконец-то, поделился с нами собственными историями? Ты слишком хорошо рассказываешь любовные истории, чтобы не знать их!       Вэни вздыхают и все подхватывают, как мужчины, так и женщины:       — Ах, пожалуйста, нам всем здесь так скучно!       — Мы уже не молоды, и такие забавы для нас в прошлом, сжалься и напомни нам, каково это было...       — Мы все уже поделились своими! Теперь твоя очередь, пожалуйста.       Вэй Ин откидывает голову и делает глоток хуанцзю из керамического кувшина.       — Мне нечего рассказывать, — он смеется немного хриплым после алкоголя голосом.       — Ба-а-а, не лги нам, господин Вэй... Такая кокетка, как ты?       Лань Ванцзи поражён тому, что такой разговор происходит в присутствии и мужчин, и женщин. Однако, похоже, в этом лагере приняты совершенно иные правила полов, нежели те, к которым Лань Ванцзи привык. Возможно, для этого лагеря в этом есть своя необходимость. И быть может, это также результат влияния их Старейшины.       Усмехаясь, Вэй Ин делает ещё один глоток.       — Это может показаться неожиданным, но на самом деле я не неразборчивый в связях мужчина. И никогда таким не был! Я думаю, что не смог бы переспать с кем—то, кто бы мне действительно не нравился, да и не было у меня никогда времени на подобные романы, так что... — он жмёт плечами, усмехаясь. — Мои знания в этой области исключительно теоретические.       Сердце Лань Ванцзи загорается огнем, разум звенит, как колокол, от этого знания. Его сердце мчится обратно по всем тем логическим ступеням, по которым он скрупулезно поднимался минуту назад, упрямо возвращая его к своему желанию. Лань Ванцзи также никогда не был близок к тому, чтобы завести роман. Он даже не позволяет себе фантазировать на эту тему. И что еще более важно, он никогда не мог представить, что ляжет в постель с кем-то, кто ему глубоко безразличен. Слышать, как Вэй Ин так открыто заявляет то же самое…       «Это не имеет значения, — говорит он себе, — это не имеет ко мне никакого отношения».       Опять же, нет никаких логических сомнений в том, что Вэй Ин ему не подходит. И все же он начинает чувствовать отголоски уверенности и надежды — надежды на то, что он и Вэй Ин похожи во всем этом, похожи в опыте и чувствах…       А дядюшки и дедушки выглядят встревоженными. Как будто обет безбрачия Вэй Ина — пустая трата времени, и они срочно хотели бы исправить это.       — Но ты красивый парень, наверняка у тебя было много женщин! А если нет, что ж, значит нужно кое-что наверстать, пока не стало слишком поздно, - ворчит один из них, почесывая свою бороду с проседью.       На устах Вэй Ина остаётся всё та же лёгкая улыбка, однако ни на кого конкретного он не смотрит, занимая себя тем, что поддерживает пламя костра. И когда он тянется своими мускулистыми руками к свету, то волосы и одежда его теряются в полумраке.       — Честно говоря, я не хочу «много». Мне и одной было бы достаточно. Но так или иначе, ты, дядюшка, делай то, что хочешь. Кто сказал, что все романы должны прекратиться с возрастом?       Задумавшись над этими словами, Лань Ванцзи слегка хмурится: выходит Вэй Ин желает обрести кого-то, но не думает, что на это есть хотя бы малейший шанс. Едва вспыхнувшая надежда на будущее мгновенно гаснет. Взгляд падает на Вэнь Цин, и та хмурится в ответ в беспокойстве за их друга.       Другой дядюшка смеётся и наклоняется к костру.       — Ба, ну же, господин Вэй! Только не говори, что ты из тех романтиков, кто ждёт свою единственную. Мы видели, как ты даёшь Юаню советы по флирту и прячешь эротику в учебниках!       В то время как Лань Ванцзи подсознательно прижимает Юаня немного ближе, как будто он может защитить его от такого знания, часть его также чувствует приятное волнение — это звучит так похоже на того Вэй Ина, с которым он столкнулся в библиотеке Гусу.       У Вэй Ина достаточно совести, чтобы выглядеть смущенным, при этом морщась от смеха.       — Ах, ну, не то чтобы я показывал ему какие-то эротические картинки или рассказывал подробности! Ну же, я не настолько ужасен… Так или иначе, флирт и наличие, эм, богатого воображения не означает, что я не романтик. Наоборот! У меня есть потребности, и я просто практикуюсь. Если бы я не задавал вопросов старшим, или не читал много эротики, или... ну, знаешь, целовался с несколькими девушками в городе, когда был подростком, ха—ха—ха! - тогда как бы я произвел впечатление на возлюбленную, а?       Дяди и дедушки хмурятся и недоуменно качают головами. Очевидно, что такая мысль никогда не приходила им в голову.       — Ну, по крайней мере, ты получил несколько поцелуев, — неохотно признаёт один из них, но все равно кажется разочарованным.       Как будто Вэй Ин не оправдал своего мужского достоинства. Однако женщины лагеря задумчиво вздыхают в пляшущем свете пламени, по-видимому, тронутые мыслью о мужчине, который думает об удовольствии своей будущей жены.       Желудок Лань Ванцзи скручивается в узел, нежность сменяется ревностью и тревогой. Конечно. Конечно, Вэй Ину нравятся женщины. Конечно, он целовался, его целовали и раньше…       — Так вот почему ты держишься от нас на таком расстоянии, Вэй-сюн? - спрашивает более смелая женщина, уперев руку в бедро. — Ты уже получил всю свою практику?       Запрокинув голову, тот смеётся, и пусть Лань Ванцзи становится не по себе, он не может отвести взгляда от изгиба шеи Вэй Ина, залитого золотом пламени.       — Ох, Хуа-цзе, ты же знаешь причину! Вы, госпожи клана Вэнь, такие красивые и умные... мерзавец вроде меня был бы счастлив насладиться вашим обществом, но в той ситуации, в которой мы оказались, это было бы неправильно. И я не думаю, что Вэнь Нин и Вэнь Цин хотели бы развести здесь маленьких Усяней.       — Абсолютно точно нет, — фыркает Вэнь Цин, а сидящий рядом с ней Вэнь Цюнлинь вздрагивает.       — Вот так, — он драматично вздыхает, как будто полон сожаления, и указывает своим кувшином на группу женщин, которые кажутся наполовину благодарными, наполовину обиженными его этическими соображениями, — я и лишаюсь прелестей юности!       — Лань-гэ, — обращается к Лань Чжаню Юань со своими большими невинными глазами. — О чём они говорят?       Он треплет его по макушке с бесстрастным выражением лица, несмотря на то, что в желудке у него полыхает пламя.       — О скучных вещах.       Это заставляет рассмеяться всех присутствующих, но не так, чтобы Лань Ванцзи почувствовал, что над ним смеются — да и кто, когда, осмеливался смеяться над ним, кроме Вэй Ина? Скорее его присутствие искренне радует собравшихся. Он добавляет это как еще один новый опыт общения с этими людьми: то, что они открыто и приятно смеются над его словами, заставляет его осознать, что на самом деле у него может быть свое собственное чувство юмора. До сих пор он думал, что может испытать это чувство только со своим братом, и что оно было утрачено во времени. В груди его расцветает тепло.       Разумеется, Вэй Ин тоже смеётся от всей души. Искрящийся взгляд мужчины сталкивается с его собственным, напоминая об их общем прошлом, и уши мужчины тотчас окрашиваются в красный.       Некоторым преклонного возраста мужчинам и женщинам требуется помощь, чтобы добраться в полутьме до палатки, и брат и сестра Вэнь и Вэй Ин вскакивают на ноги, устремившись к ним, а Лань Ванцзи остается отвечать за Юаня. Когда Вэй Ин возвращается парой минут спустя, Юань сползает с коленей Лань Ванцзи и цепляется за дымчато-серые одежды.       — Ночёвка? Сянь-гэ, ночёвка?       Под глазами бабушки Юаня залегли тёмные круги, на фоне которых морщины на её лице становятся ещё более яркими.       — Усянь, дорогой, ему вновь снятся кошмары. Мне нужно хорошо выспаться, чтобы подольше оставаться здоровой, и мы оба знаем, что страшные ночи А-Юаня лучше всего проходят, когда он остается с тобой.       Вэй Ин оглядывается на Лань Ванцзи в ожидании согласия, словно думает, что тот будет чувствовать себя неуютно. Однако тот кивает без всяких колебаний.       Наблюдение за тем, как мило Вэй Ин ведет себя с Юанем, неизменно заставляло сердце Лань Ванцзи совершать акробатические трюки на прошлой неделе. Однако сейчас, когда они все уютно устроились вместе в одной палатке… Видя, как Вэй Ин помогает Юаню готовиться ко сну, снимает его маленькие сапожки и расчесывает волосы, корчит рожи или говорит глупости, чтобы рассмешить его, все это время так ласково улыбаясь и поддерживая рукой его маленькую спинку… Горло Лань Ванцзи горит от невысказанных эмоций.       Довольно скоро Лань Ванцзи снова оказывается в постели Вэй Ина, но на этот раз с крошечным, очень счастливым человечком, уютно устроившимся между ними.       — Ему легче крепко спать, свернувшись калачиком... — Вэй Ин игриво кутает чёрное одеяло вокруг Юаня, отчего ребёнок вновь смеётся. — Не так ли, А? Ю? А-а-а-ань?       Он легонько тыкает в него пальцем на каждом певучем слоге, и восторженный смех А-Юаня в этот момент звучит так заразительно, что даже Лань Ванцзи позволяет уголкам губ растянуться в намёке на улыбку.       Глаза Юаня блестят, однако зевок из него вырывается уже в пятый раз.       — Сянь-гэ, пожалуйста, спой колыбельную. На флейте.       «Сянь-гэ» просто улыбается, призывая струйку черной ци, чтобы задуть свечу.       — Не сегодня.       Ребёнок засыпает довольно быстро даже без колыбельной, защищённый со всех сторон на чёрном стёганном матрасе. Луна снаружи светит так ярко, что её лучи тускло освещают палатку, словно бы секундой позже на горизонте появится первый блеклый отсвет.       Лань Ванцзи лежит без сна, прислушиваясь к шуршанию ткани и дыханию. Он никогда не спал в таком положении, как сейчас. Это похоже на... воспитание детей.       Воспитание детей с Вэй Ином...       — Лань Чжань, — неожиданно шепчет Вэй Ин, улыбаясь ему из-за спящего Юаня. — Ты всё ещё не спишь.       — М-м-м.       — Что думаешь о тонком голосочке, который зовёт кошмарного Старейшину Илина «Сянь-гэ», хм? О том, как он умоляет его рассказать историю или спеть колыбельную?       Веки немного опускаются.       — Мило.       — Хм, — легкая улыбка Вэй Ина становится шире, когда он поудобнее устраивается на своем темном одеяле и подушке. — Лань Чжань, когда ты был маленьким, как твой чжан-сяо звал тебя?       От этого вопроса что-то пробегает рябью по обычно незатронутой части его сердца. Возможно, тоска.       — Чжань. Иногда, А-Чжань.       — Ого. А-Чжань. И когда?       Он задумывается.       — Когда я был подавлен.       Такое случалось нечасто. Однако, даже в рамках правил семьи, Лань Сичэнь всегда обращался к Лань Ванцзи без фамилии, как делал это только с тремя другими людьми во всем мире.       Точно прочитав его мысли, Вэй Ин спрашивает:       — Цзэу-цзюнь всегда зовёт тебя Ванцзи. С названными братьями он общается иначе. Мне всегда было интересно, что ты чувствуешь по этому поводу.       Лань Ванцзи моргает, пораженный тем, что Вэй Ин когда-либо интересовался состоянием его сердца. Разумеется, это ощущалось... странно, когда Сичэнь начал называть Чифэн-цзуня «Да-гэ», а Ляньфан-цзуня — «А-Яо». Но Почитаемая Триада особенная по-своему, ровно как и Двое Нефритов.       — Мы Лани.       — М-м-м, — Вэй Ин, похоже, понимает сложность ситуации из всего пары слов Лань Ванцзи.       Опустив взгляд на Юаня, тот гладит малыша по голове, в то время как взгляд его затуманивается воспоминаниями. Все, что слышит Лань Ванцзи, - это мягкий, тихий звук, с которым рука Вэй Ина приглаживает волосы Юаня.       — А тебя? — шепот Лань Ванцзи очень низкий по тембру и громкости.       Вэй Ин моргает, а тело дёргается, точно пронзённое жалом. Он отвечает не сразу, не сводя глаз с мальчика.       — Цзян Чэн младше меня. Да и к тому же, я... ах, считалось, что я должен прислуживать ему. Он никогда не обращался ко мне иначе, кроме как по полному имени. Вэй Ин, а затем — Вэй Усянь.       Вслед за словами тянется болезненное молчание, и Лань Ванзци задумывается, каково это, жить рядом с мальчишкой того же возраста, в одном доме и семье, и никогда не услышать, как этот самый мальчик обращается к тебе, как к близкому.       Улыбка Вэй Ина полнится скорби, и хотя он по-прежнему не смотрит на Лань Ванцзи, в нем появляется открытость и ранимость, которых Лань Ванцзи не видел со времён пещеры Черепахи Губительницы.       — Шицзе называла меня А-Ин, потом А-Сянь. Всегда. Она не стала откликаться на «госпожа Цзян», как того желала её мать. И заботилась обо мне и Цзян Чэне одинаково.       Он вздыхает, и их палатка словно становится лодкой, которая уносит Вэй Ина вниз по реке Юньмэн — через воспоминания, которые не так уж далеки, но все же находятся за тридевять земель. Лань Ванцзи просто лежит рядом, ровно дышит и не отводит взгляда от его лица, как добровольный пассажир в этой полной скорби лодке.       Свадьба Цзян Яньли уже не за горами, до неё остаётся всего один лунный цикл. Они оба знают это.       Наконец, узрев печаль Вэй Ина, Лань Ванцзи полнится желанием лично отвести того на свадебную церемонию назло всем из семьи Цзинь, главе клана Цзян и даже собственному дяде, чтобы прикрыть оклеветанного Старейшину Илина своей сильной рукой и защитить статусом одного из Двух Нефритов, дабы никто не мог усомниться в доброте сердца Вэй Ина.       Он сглатывает, а перед глазами предстаёт картина их двоих в паре.       — Вэй Ин?       В этот раз, когда раздаётся ещё один тихий шелест ткани, он поднимает взгляд на Лань Ванцзи. В его больших, красивых глазах видно нечто похожее на мольбу.       — Да, Лань Чжань?       Он так сильно желает высказать мечту вслух, однако... Само собой, это невозможно по многим причинам. Он не может пообещать что-то вроде этого. Даже если бы он хотел... Нет. Он не может.       — Я...       Мольбы во взгляде Вэй Ина становится вдвое больше.       Разумом Лань Ванцзи не понимает, чего так отчаянно желает Вэй Ин... Однако сердце его вновь бьётся невозможно громко:       Вэй Ин хочет избавиться от этого бремени. Он хочет, чтобы кто-нибудь, кто угодно, заступился за него так же, как он с такой готовностью заступается за других. Он силен, но чувствует себя одиноким и покинутым.       Не позволяй ему больше так себя чувствовать.       Лань Ванцзи сглатывает вновь, испуганный этой мыслью и тем, насколько она всеобъемлюще и правдиво гремит в нем, и как сильно он хочет действовать в соответствии с ней, несмотря на то, что это невозможно. Невозможно. Он не может. Он...       Вэй Ин несколько раз моргает, нахмурив брови.       — Я восхищаюсь тем, что ты делаешь, — с необъяснимой дрожью шепчет Лань Ванцзи.       Он надеется, что этого достаточно. Энергия его, которая расцвела и была полна минуту назад в их общей уязвимости, вдруг закрылась и похолодела, и он знает это.       Вэй Ин замирает на мгновение. Секундой спустя в его глазах вновь появляется серьезность и тихая улыбка Старейшины Илина: сострадательная. Возмужавший. Предусмотрительный.       — Раз Хангуан-цзюнь так считает, это хорошо. Спасибо.       И с этими словами он ложится на спину и закрывает глаза.       Теперь настала очередь Лань Ванцзи замереть. Ночной холод внезапно окутывает его, как липкое одеяло. Это похоже на крах. И трусость.       Однако спустя пару напряжённых минут, в течение которых Лань Ванцзи кажется даже не дышал, Вэй Ин переворачивается, обнимая Юаня рукой, жмётся щекой к волосам малыша, и оказывается лицом к лицу с Лань Чжанем. Их разделяет всего несколько сантиметров.       И, словно в снисхождении, он открывает глаза ещё раз, а уголки его губ изгибаются в нежной улыбке.       — Спокойной ночи, Лань Чжань.       И вновь закрывает глаза.       — Спокойной ночи, Вэй Ин, — выдыхает он, потрясённый милосердием этого человека. Его терпимостью. И грацией.       Он хочет поцеловать его.       И желает этого пылко.       Хочет коснуться любимого лица и накрыть его уста своими со всей нежностью, на которую только способен.       Возможно, он никогда прежде так сильно ничего не желал, как этого.       Вместо этого он поворачивается лицом к Юаню и Вэй Ину. И, действуя осторожно, кладёт руку поверх укрытого одеялом тельца ребёнка, фигурой похожей на бублик, в нескольких дюймах от ладони Вэй Ина. В такой близи от него он может чувствовать его ци.       Так, устроившись на постели втроём, они и засыпают. В течение всей ночи Юань спит крепко, без всякого намёка на кошмары.