~*~
Вэй Усянь свирепо смотрит на Лань Ванцзи, неожиданно сильно разгневавшись. На самом деле в нем так много гнева. Гнева, от которого он прячется, отмахивается, скрывает внутри себя. Всякий раз, когда Цзян Чэн неправильно понимал его, вёл себя с ним грубо или пытался осадить, он смеялся, отгоняя любую обиду или разочарование. Живя под гнетом Юй Цзыюань, он или уверял себя, что у него нет права на злость, или в том, что это бессмысленно. Когда прочие взрослые наказывали его, он говорил себе, что лучше относиться к этому легкомысленно, чем зацикливаться. Перед лицом несправедливости по отношению к другим его гнев всегда выходил на поверхность. Но никогда для себя. До тех пор, пока Вэнь Чао в буквально смысле не сбросил его в пропасть. После этого вся ярость Вэй Усяня распахнула свои чёрные крылья. Месть, оказанная Вэнь Чао… не была гуманной. Рациональная часть Вэй Усяня знает, что проявление его гнева никогда не бывает хорошим знаком. Вороны, похоже, тоже понимают это. Само собой, он и близко не испытывает ненависти к Лань Чжаню. Он, вероятно, никогда бы и не смог, что очень тяжело осознавать, особенно в этот момент. Здесь и сейчас нет опасности. И всё же внутри него есть некоторое… сомнительное чувство. Нечто непредсказуемое. Нечто безрассудное. Лань Чжань держит некоторую дистанцию. Он не выглядит разгневанным, скорее эта эмоция и умоляющее, скорбное выражение на лице, — похожа на ту, которую Вэй Усянь видел лишь в такой же подобной ситуации… в ситуации, когда отказался не использовать тёмный путь. Серые скалы, окружающие поляну, обрамляют бело-голубые одеяния застывшего в оцепенении Лань Ванцзи. — Ты слышал, что говорят в городе. — Разумеется слышал, — отвечает он, ухмыляясь и беспечно взмахивая рукой с шелестом тёмных одеяний. — И я всё ещё не собираюсь сдаваться. Я не боюсь какого-то тайного политического врага. Никого не боюсь! Пусть Цзинь Гуаньшань только попробует! Я запросто расправлюсь с ним, даже если он придёт с целой армией! — Самонадеянно, — бормочет Лань Ванцзи, прищурившись. — Ах, это совсем не праведно, да, Лань Чжань? — запал той схватки с Цзян Чэном эхом пронёсся сквозь него. «Дядя Фэнмянь учил нас быть справедливыми». Однако теперь он по другую от неё сторону несмотря на то, сколь многим он пожертвовал, чтобы поступить правильно. Это очень сильно ранит. Особенно после того, насколько веселым, лёгким… и сокровенным был визит Лань Чжаня. Он вновь ощущает себя непонятым. Возвращение их отношений к вражде заставляет его чувствовать боль, но он ничего не может с этим поделать. — Быть столь нескромным, как я, противоречит твоим драгоценным правилам клана Лань? — Это не так. — В таком случае что во мне есть такого, что ты всё время пытаешься задавить? Хм? Неужели я действительно такой безнравственный? — он настолько взбудоражен, что начинает ходить по поляне. И вновь ему вспоминается схватка с братом, только в этот раз он — разъярённый тигр в клетке, каким был Цзян Чэн, а Лань Чжань — тот, кто стоит спокойно и уверенно, как Вэй Усянь. — Что такого плохого в том, что я наконец-то стал могущественным и дал своим врагам понять, что могу победить их даже без своего меча? Обида скапливается в его мыслях отвратительной, шаткой лавиной. — Почему все вокруг так пытаются подчинить меня? Это моя сила! Это то, кем я являюсь сейчас! Почему я должен её прятать? — однако сразу же после этого заявления он мысленно видит тела, растерзанные ужасными монстрами, которых он воскресил из мертвых. Ужас. Ужас. Я ужасен. Он вновь ухмыляется. — Я настолько противен тебе, Лань Чжань? — Это не так, — растущий поток ци и длинные концы лобной ленты колышутся вокруг Лань Чжаня. Решимость окрашивает каждую черту его лица. — Дело в том, что это не Вэй Ин. — Ого! Это не Вэй Ин? Выходит, ты так хорошо знаешь меня? Ты, который всегда отталкивал меня? Глаза его загораются алым, его хождение постепенно переходит в кружение вокруг. Он неспешно и почти хищно обходит Лань Чжаня. Будто молния пронзает воздух между ними. Вэй Усянь чувствует это знакомое напряжение, которое возникало между ними много раз прежде. Впервые он ощутил его тогда, в Гусу, шесть лет назад, когда Лань Чжань орудовал Бичэнем в лунном свете. И потом, всякий раз, когда они пересекались на поле битвы во времена Аннигиляции Солнца. И вот теперь... им вновь придётся столкнуться друг с другом в схватке. Но впервые он сам инициирует драку. В юношестве враждебность Лань Чжаня была забавной и словно бы игрой для Вэй Усяня. Во времена войны он никогда не хотел противостоять ему и ненавидел, что Лань Чжань вынуждает делать это. Впрочем, сейчас… Прямо в эту секунду Вэй Усянь не желает ничего другого. Слишком многие вещи оставались невысказанными так долго. Слишком сильная злость подавлялась им. Что бы ни сказал Лань Чжань, Вэй Усянь собирается оборвать всё на корню. Лань Чжань так и не двигается, украдкой наблюдая за тем, как Вэй Усянь нахаживает круги. В своём беспокойстве тот выглядит неистовым и непреклонным. Это одновременно и злит, и очень, очень притягивает. Слова, которые он никогда не собирался произносить, срываются с уст Вэй Усяня, и грубость голоса возвращает его на поле битвы. Он практически чувствует запах крови и огня. — Ах, знаешь, возможно ты и прав. Возможно, это и правда не Вэй Ин. Возможно, беспомощный маленький Вэй Ин был сброшен в это ужасное место много лет назад…. и всё, что осталось — это Старейшина Илина! В этот момент Лань Чжань наносит удар. Ханьгуан Цзюнь устремляется вперёд бело-голубой вспышкой настолько быстро, что Вэй Усянь чувствует того скорее с помощью ци, чем видит глазами. Тёмный заклинатель уклоняется вовремя, но у него нет ни мгновения для передышки. Они вновь сходятся в танце смерти — мастерски, молниеносно, предвосхищая каждое движение друг друга, Лань Чжань тянется и преследует, Вэй Усянь уклоняется и убегает. Однако в этот раз Лань Чжань не пытается забрать у него кувшины с вином или демоническую флейту. Он просто пытается схватить Вэй Усяня — за запястье, конец шелковых рукавов или плечо. — Всегда пытаешься поймать меня, — насмехается Вэй Усянь, мчась по краю похожей на хребет скалы, а Лань Чжань следует за ним по пятам. — Знаешь, ты мог бы просто связать меня и отвезти в свой клан за мои преступления, пока я спал рядом с тобой последние две недели! Почему ты этого не сделал, Лань Ванцзи? Лань Чжань сводит брови к переносице, когда слышит своё вежливое имя. — Ты знаешь почему, — отвечает он глубоким голосом. Устремляясь к нему вновь, с невозможной скоростью. Вэй Усянь едва успевает вовремя уклониться. Ох, этот человек взаправду поразителен. В хорошем смысле. Они мчатся, скачут и кружатся по площади, а их глаза прикованы только друг к другу. После столь долгого отсутствия поединков с кем-либо, близким к его уровню, Вэй Усянь чувствует себя потрясающе. Это напряжение полностью овладевает им. Всё, что он сейчас знает — это адреналин и трепет, который дарит этот танец — танец, который он всегда разделяет только с этим мужчиной. Он бросает взгляд на Лань Чжаня, обернувшись через плечо, целиком отдавшись вызову. — А я знаю почему? — Вэй Ин! Прекрати играть! Вэй Усянь не уверен, что понимает тень тех эмоций, что видит в золотистых глазах. Запал и свирепость Лань Чжаня сильны, как никогда, а взгляд похож на тот, который Вэй Усянь помнит по их столкновениям на войне. Однако, по какой-то причине, сейчас эти глаза выглядит насыщенней. Со многими оттенками. За прошедшие недели он провёл в обществе этого человека действительно много времени. И уже думал, что начал понимать его лучше… Однако, он не может смотреть в них слишком долго: ему приходится следить за местностью и длинным, мощным телом Лань Чжаня, чтобы предугадывать его движения. Вэй Усянь мчится влево, кружится вправо, уворачивается и бросается вперёд снова… Совершив ещё один стремительный прыжок в сторону от Лань Чжаня, который пытается его схватить, Вэй Усянь, оттолкнувшись от скалы, взмывает в воздух над головой противника, подняв ноги к небу… Время замедляется, когда они смотрят в глаза друг друга, пока Вэй Усянь парит наверху, а их лица разделяет всего пара дюймов. И снова Вэй Усянь видит так много в выражении его лица, что это сбивает с толку. Его гнев утихает, постепенно сменяясь желанием узнать, что на самом деле чувствует Лань Чжань. Узнать, что за глубокие реки текут под этой ровной, прохладной поверхностью. Вэй Усянь приземляется после прыжка, однако любопытство и замешательство замедлили его на один краткий миг, которого достаточно для Ханьгуан-цзюня. На его запястье смыкается железная хватка. Лань Чжань дёргает его на себя, отчего Вэй Усянь резко выдыхает. Он пытается извиваться, чтобы вырваться, однако Лань Чжань крутится в ответ, и второе запястье Вэй Усяня тоже оказывается в мощном захвате… Теперь, когда ошеломлённого и задыхающегося от мысли, что его схватили, Вэй Усяня притягивают к себе, он оказывается лицом к лицу с этим мужчиной. С мужчиной, который больше не выглядит безразличным и колючим, словно лёд, а наоборот — ярко пылает по какой-то совершенно иной причине. Мужчиной, который является одним из наиболее уважаемых заклинателей и господ в их мире, который жил добрую часть месяца в лагере беженцев, играл с осиротевшим мальчишкой, перетаскивал хворост, выкапывал из земли редиску и спал подле Вэй Усяня. Однако в этот миг пыл Лань Чжаня меняется, и он, глядя на запястье Вэй Усяня, выглядит озадаченным. Хмурится. А затем делает резкий, полный ошеломления вдох. Тёмный заклинатель вскидывает бровь, позабыв о схватке. — Лань Чжань? Глаза прославленного заклинателя распахиваются еще шире. — Твоё золотое ядро… Вэй Усяня словно в холодную воду окунули. Разумеется… меридианы. Лань Чжань же чувствует пути его ци. Скрывать больше нечего. — Я отдал его Цзян Чэну, — бубнит он. Глаза Лань Чжаня распахиваются еще шире. Похоже он даже не дышит. — П… После резни. Он был в шоке, а я оставил его, чтобы раздобыть еду, но к моему возвращению Вэни уже схватили его. Они… Сжигающий ядра уничтожил его ядро, и он был… — безумное горе Цзян Чэна проскакивает в его мыслях, словно остриё ножа. — Я спросил брата и сестру Вэнь, существует ли способ… — Вэй Ин. — Я хотел этого! Он… это… он мой брат. Он потерял своих родителей, всех наших друзей, и я… после утраты золотого ядра он оставил все надежды, растерял хватку, и я беспокоился, что он… Я не мог просто… — Стоять в стороне? — выдыхает, смягчившись, Лань Чжань. По какой-то причине эта нежность и понимание, вызывают новый прилив ярости. — Ну, вот и всё! Тёмный путь — это всё, что у меня есть! Я никогда не смогу использовать Суйбянь вновь! И ладно! Почти неуловимо вздрогнув, Лань Чжань смотрит на него с горечью. — Объясни это остальным. Тогда всё будет иначе. — Нет… Нет, нет, прошу… Никому не рассказывай! — запаниковав, он трясёт руку Лань Чжаня, всё ещё обхватывающую его. — Цзян Чэн не знает, а тогда он… если.. если он узнает… Это является секретом не без причины! Тряхнув головой, Лань Чжань изгибает бровь. — Люди верят, что ты выбрал зло. Гнев снова захлестывает его, обжигая руки и горло. — Ну и пусть! Раз они желают быть простодушными, то с чего я должен обращать на них внимание? — выплёвывает Вэй Усянь. — Потому что, знаешь ли, пусть тёмный путь и пугает, однако именно так я и выживаю, и именно благодаря ему, я смог переломить ход войны, чтобы все кланы смогли освободиться от тирании Вэней! И прямо сейчас это всё, чем я могу защитить этих людей, всё, что у меня есть, и я не стану отступать! — Вэй Ин, если люди узнают правду… — Цзян Чэн не заслуживает того, чтобы история моего Золотого Ядра привела его в смятение… Я просто хочу, чтобы он был счастлив! И если все эти праведные личности считают, что использование тёмного пути — непростительный поступок, но при этом готовы развернуться и принести беженцев в жертву тирану, то, возможно, они вовсе не заслуживают знать! — Но… — Моя сила и то, как я добился её… это моё, то единственное, что принадлежит только мне!<br /> Вэй Усянь не уверен, что его слова звучат логично и убедительно, но это его правда. Она зазвенела в душе, как только слова сорвались с его уст. Однако Лань Чжань не может оставить это без внимания. Разумеется. — Но ты мог бы получить прощение за… — Возможно, я не заслуживаю прощения! — выкрикивает он, дрожащим голосом, когда всплывает еще одна правда. Охваченный дрожью в этот миг, он с ужасом смотрит на Лань Чжаня, который, в свою очередь продолжая удерживать его, выглядит ошеломлённым. — Это моя вина, что Пристань Лотоса пала! Моя вина, что дядя Фэнмянь, Мадам Юй и все мои шиди были убиты! Я убил сотни людей на поле битвы! То, что я отдал Цзян Чэну своё Золотое Ядро, не уравновесит мою карму! Боль, что исказила лицо Лань Чжаня, преобразилась. — Вэй Ин… — Но я не жалею о том, что смог защитить этих людей, — дрожь утихает, когда он опирается на эту мысль. Он вновь отбрасывает прочь слёзы, которые почти обожгли глаза. Взгляд Лань Чжаня он встречает со всей свирепостью. — Это единственно верный выбор, который я считаю оправданным. Я буду следовать ему до тех пор, пока не умру, Лань Чжань. Вот увидишь. В этом высказывании было нечто такое, что было для Лань Чжаня как пощёчина. Ноздри его раздуваются на резком вдохе, а глаза раскрываются так сильно, что Вэй Усянь видит весь золотой круг радужек. Вэй Усянь пристально смотрит на него, к нему возвращается любопытство. Он наклоняет голову вбок. — Чего ты желаешь, Лань Чжань? По какой причине ты всё ещё остаёшься на Могильных Курганах? Он не может ответить. И единственный, кто теперь дрожит — это Лань Чжань. — Хм-м-м… просто захотелось чего-нибудь новенького? Ханьгуан-цзюнь немного прибирается в трущобах, прежде чем отправиться обратно в свой дворец Гусу? Он вновь мрачнеет. — Вэй Ин, — рычит он. С той силой, с которой сдавливает его запястья, Вэй Усянь требует: — Чего ты желаешь, Лань Ванцзи? С мрачным видом, словно бы при наступающей грозе, Лань Чжань прижимает его запястья к скалистой стене и перекрывает все обходные пути своим телом. Они оба тяжело дышат и смотрят друг на друга, их носы почти соприкасаются. Он чувствует горячее дыхание Лань Чжаня на собственных устах. Сладко. Тело Лань Чжаня распалено из-за их схватки, однако пахнет по-прежнему хорошо. Даже очень. На самом деле, это настолько опьяняет, что Вэй Усянь допускает мысль, будто один вдох сандала сможет сорвать с его уст стон — и смог бы он застонать, будь у него возможность глубоко и жадно вдыхать аромат Лань Ванцзи так, как ему хотелось бы?.. Лань Чжань жмурится, однако не ослабляет своей хватки. Чужие ладони обжигают обнажённую кожу запястий, словно тавром. Вэй Усянь чувствует жар, который охватывает его целиком и полностью, и волнение, словно бы он ожидает, что случится нечто необычное и приятное… нечто, что также является правдой, никогда не осознаваемой им и не произносимой вслух. «Мы… — он не может поверить собственным мыслям. — Мы собираемся… поцеловаться?» Он наклоняет голову совсем немного вперед, но и этого достаточно, чтобы они соприкоснулись лбами. Лань Чжань выдыхает. От подобной близости всё внутри Вэй Усяня звенит будто храмовым колоколом — оглушительно, всепоглощающе, душевно. Сокровенно. И за этим вызывающим дрожь ощущением следует сладкий, голодный огонь. Вэй Усянь чувствует… Он… Он наклоняет голову ближе, не в силах поверить в происходящее, однако… Он хочет… Раздавшиеся за пределами круга скал голоса прерывают их. — Господин? — Усянь? Брат и сестра Вэнь — они близко и определённо разыскивают их. Должно быть, подошло время ужина. Услышав их, Лань Чжань отстраняется от Вэй Усяня, будто он — ядовитая змея, а после приглаживает одеяние и волосы. Уши того горят, а глаза не смотрят на Вэй Усяня. Стыд, догадывается по реакции Вэй Усянь. И мысль об этом причиняет боль. — Я здесь, здесь! — кричит он в ответ брату и сестре, и дрожь, что звучит в собственном голосе, удивляет его. Прочистив горло, он отзывается уже более твёрдо: — Иду. Так, словно и не было этой схватки и соприкоснувшихся лбов, и почти случившегося поцелуя — будто ничего из этого не было вовсе, — он направляется по тропинке, прямиком в сторону, где находятся его друзья, а Лань Чжань молчаливо следует за ним по пятам.~*~
— Итак… Время пришло, да? Голос Вэй Ина — этот низкий, зрелый, сдержанный тон — принадлежит в этот миг Старейшине Илина. В тот же вечер после их схватки, после очень напряженного ужина и как раз в тот момент, когда небо начинает тускнеть, Лань Ванцзи стоит на краю утеса Могильных Холмов, готовясь взлететь над долиной внизу. Направиться на северо-восток, в сторону Гусу. Один. Лань Ванцзи говорит самому себе, что должен сделать это. Давно пора. Нет сомнений, что клан будет недоумевать его столь долгим присутствием в этом месте, а дядя будет больше, чем просто «озадачен». Ему действительно стоит вернуться, объясниться и вновь заняться своими обязанностями. Он должен. Обязан. Однако лицо Вэй Ина в этот миг… То как он изо всех сил старается казаться непринуждённым и бесстрастным, и принять мрачный и самоуверенный образ, в котором впервые предстал перед ним три недели назад, видно насколько тяжело ему скрыть испытываемую им обиду…. Будь сердце Лань Ванцзи колокольчиком, оно бы беспрерывно и уверенно звенело.~*~
Как только Лань Чжань улетает прочь на своём Бичэне, завывание ветра, окружающего Вэй Усяня, вдруг становится невероятно громким. Он стоит неподвижно, как те камни, что мостятся вокруг него, и наблюдает за парящим в небе Лань Чжанем. Тот — уже всего лишь расплывчатый образ бело-голубой вспышки на фоне абсолютно пустого, серо-жёлтого пространства. Серый. Небо серых оттенков. Скалы Могильных Курганов — серые. Выцветшие шкуры животных обратились серыми. Наряд Вэй Усяня — тоже серый. Будь сердце Вэй Усяня колокольчиком, оно бы было сотворено из повидавшего многое серого камня. Вэй Усянь щурится от ветра, не отрывая взгляда от Лань Чжаня. Стоять здесь и смотреть до тех пор, пока это возможно — жалкий поступок. Он надеется, что Лань Чжань не оглянется назад и не увидит, как он это делает — впрочем, разве не было бы здорово, если бы он оглянулся назад, хотя бы раз? Однако на самом деле большая его часть… будто опустела. И ему не хочется двигаться, не хочется возвращаться в лагерь, в котором у него есть обязанности, но нет Лань Чжаня. Не осталось того нелепого огня, который подстёгивал его ко всем этим глупым, злобным словам. «И так всегда, верно? — Вэй Усянь не уверен, принадлежат ли эти мысли ему или демоническому голосу, сокрытому внутри. — Волнуешься и говоришь, считая, что это важно. Однако всё это приносит только разрушение.» Он сидит там до наступления темноты, еще долго после того, как пятнышко на небе исчезает, вообще не двигаясь.