Спроси меня снова (Ask Me Again)

      Когда Лань Ванцзи выходит из большой приемной своего дяди, заполненной множеством старейшин, все они бурлят от приглушенных дискуссий ему вслед, а его охватывает едкое неприятное чувство в животе, постепенно растекаясь по всему телу. Несмотря на прохладу, и серо-голубое небо над внутренним двориком, потемневшим от утреннего дождя, после которого остался сладкий аромат, он пылает. Сгорает в лихорадке.       Как правило, Лань Ванцзи быстро и легко оценивает ситуации. Он с ранних лет изучает традиционную даоскую добродетель, проводит большую часть дня за тренировками и очищением разума; колебания ему ни к чему.       По прибытии в Илин он уже знал, что думает о лагере, тёмных практиках Вэй Ина и правильности того, что последует после. Но по какой-то причине проведённое в лагере время в окружении этих людей не прояснило его мысли, а наоборот — разбросало еще больше в разные стороны.       Например, он никак не может выкинуть из головы их схватку перед его уходом. Вэй Ин сказал много того, что застряло в его голове, словно чертополох, и осело в сердце колючками.       «Я буду следовать ему до тех пор, пока не умру, Лань Чжань. Вот увидишь.»       Колючки в его груди впиваются во внутренности шипами горной крапивы. Он тяжело сглатывает.       «Смотреть, как ты умираешь, Вэй Ин?»       Уходя от постыдной сцены, произошедшей в зале главы клана Лань, сквозь туманный воздух и мимо многочисленных решётчатых окон и веранд из полированного дерева, он жаждет провести время с братом. Однако, в этот момент Сичэнь занят советом и дипломатическими делами, заглаживая проступки Лань Ванцзи. Да и не знает он, что сказать. Пребывая в смятении и полной растерянности, его переполняют вопросы, которые он не совсем готов задать или на которые не готов ответить, а его брат — тот человек, который видит его насквозь. И Сичэнь всегда подозревал о его привязанности к Вэй Ину, даже неуловимо подталкивал к нему, несмотря на творимые им шалости.       Однако это… Чувства Лань Ванцзи к Вэй Ину вышли далеко за рамки простой привязанности. Точно так же как и серьезность ситуации Вэй Ина — с тёмным путём, Вэнями, Верховным Заклинателем, который, вероятно, прямо в этот момент размышляет о его убийстве — выходит за рамки простой шалости.       После нескольких дней одиночества и тишины, проведенных Лань Ванцзи в его цзинши в горах, дядя, наконец, позвал его сегодня. Одиночество, которое обычно утешало Лань Ванцзи, вдруг стало ощущаться острее и скорее обескураживало, чем приносило ясность. А тишина… Определённо, он наслаждался ею, однако мысли и душа — нет. Нет, ни в малейшей степени.       Как только Лань Ванцзи предстал перед дядей, братом и старейшинами, действующий глава клана Лань отругал и тщательно допросил племянника о причинах, по которым тот поступил так, оставшись в несанкционированном лагере, который напрямую противостоит одному из великих кланов заклинателей. И о причине, по которой тот, позабыв про обязанности здесь, оставался там так долго. И, вероятно, приводящий дядю в наибольшую ярость вопрос: «По какой причине ты не отправил нам ни одной весточки, ни одного объяснения — ничего в течение почти трех недель?».       Обычно Ханьгуан-цзюнь не попадает в неприятности и не ставит в тупик ни старейшин, ни дядю. Но сегодня, когда он преклонил перед ними колени, он заметил на их лицах строгость, с которой никогда не сталкивался по отношению к себе. По сердцу его прошла лёгкая дрожь, а вслед за ней осознание: «Эти люди убьют тебя, прежде чем ты позволишь себе зайти слишком далеко».       Само собой, разумом он понимал это. И всегда принимал. Есть вещи, которые неприемлемы. Но по какой-то причине слова Вэй Ина до сих пор звучат в его душе, и пока он пересекает мокрую после дождя тропинку возле музыкального зала, он неожиданно видит привычную ему информацию в совсем другом свете: его семья следит друг за другом, чтобы все соответствовали установленным правилам, не обращая внимание на причины поступков. И за теми, кто приходит в их дом. Запретное воспоминание о том, как ещё молодой Вэй Ин содрогается и задыхается от ударов ферулой, потому что именно он лично сдал его, потрясает вдруг до глубины души.       Взгляд Лань Ванцзи устремляется в направлении располагающегося неподалёку озера и острова, на который были сосланы его родители. Никто и никогда не говорил ему причины, по которой его мать убила учителя отца. Только то, что она сделала это и должна была умереть, если бы не позорное вмешательство отца.       Лань Ванцзи всегда убеждал себя, что не стоит проявлять любопытство и давить на дядю, чтобы получить ответы. Однажды ему довелось увидеть, что случилось с Сичэнем после этого…       Тогда его охватили только большие боль и замешательство.       Теперь, вдали от старейшин, Лань Ванцзи размеренно дышит и делает неторопливые шаги. Его натренированный ум работает над прекращением всех мыслей, эмоций и действий, отличных от простой ходьбы, — освобождая себя для потока ци. Жизненная сила в его легких. Шелест шелкового одеяния. Постукивание висящего на поясе Бичэня. Стук ботинок о камень. Перезвон сокрытой в скалах и водопадах вокруг ци.       Здесь, в Облачных Глубинах, вдали от серых зубчатых камней, пустынного неба и вечно сокрытой в Могильных Курганах тёмной ци, он окружен исключительно красотой и безмятежностью. Архитектура Облачных Глубин и их сады идеально вписываются в окружающую природу. Горы Гусу украшены позолотой осеннего клёна, гинкго и берёзы. Туманы стелются по холмам под насыщенным высоким небом цвета индиго, цвета правящего клана Гусу. Его клана.       Его клана, который всегда стоит на стороне писаного закона, когда дело доходит до действий Вэй Ина. Даже несмотря на то, что их главный догмат гласит, что праведность превыше всего остального. А что может быть более праведным, чем то, что делает Вэй Ин, если отбросить используемые им методы? Лань Ванцзи никогда не пытался отделить метод от результата; его клан верит, что намерения и метод неотъемлемая часть результата. Поэтому использование тёмных практик никогда не является приемлемым. Однако… никогда прежде не было творческого, уникального, чистосердечного мужчины, который отказался бы от своего Золотого ядра ради брата, а затем сразу же был вынужден пережить то, что его сбросили в пропасть в горах, сломленного и одинокого…       Всю свою жизнь Лань Ванцзи верил, что закон клана Лань праведен. Верил, что лидер клана и весь его род — праведны. Верил в это всей своей душой. Это было для него неоспоримой истиной. И всё делилось только на да и нет, правду и ложь. За истиной стоит естественный порядок, а следование этому порядку и есть бытие дао.       Это то, кем является Лань Ванцзи. Его жизнь, сосуд сердца, форма разума. И так было всегда.       Но сейчас, когда он пытается понять Вэй Ина, все знания и правила ускользают от него, заменяясь на воспоминания о Могильных Курганах: о пожилой паре женщин с глубокими морщинами и умиротворёнными улыбками, которых обследует на предмет боли и ломоты Вэнь Цин только ради того, чтобы успокоить их; смотрящие на него сквозь копну волос добрые глаза Вэнь Цюнлиня, когда тот просит его немного подержать Юаня; Юань, Юань, этот удивительный малыш, который ярко сияет в столь тёмном месте.       И разумеется, милое истощённое лицо Вэй Ина, который улыбается, несмотря на непосильную тяжесть на его плечах.       Лань Ванцзи изменился за последние несколько лет. Аннигиляция солнца потребовала длительной медитации, чтобы очистить его дух от ненависти, жажды крови, негодования и страха. И он обнаружил, что внутренняя работа над собой сделала его менее раздражительным и агрессивным, чем в юношестве; это стало наивысшим из его достижений. Повзрослев, он никогда теперь бы не направил смертоносное оружие на кого-то просто за нарушение комендантского часа или употребление алкоголя, например…       Так или иначе, в данный момент он задаётся вопросом: не было ли в том времени другого урока помимо чёрно-белой духовной необходимости в очищении духа? Именно такие специфичные и противоречивые аспекты мира всегда вызывали у него наибольшие затруднения — и это то, о чём Сичэнь частенько напоминает ему.       Вдыхая приятный, прохладный воздух, он также размеренно выдыхает его. Ноги скользят по мокрому камню, один шаг – другой. Необъятная энергия гор. Безмятежный гул монашеской жизни в зданиях вокруг него. Адепт, занимающийся с пипой. Едва уловимый аромат древесного дыма, берущий начало в кухне. Вдох, выдох.       И всё же разум не находит покоя.       Допрашиваемый в принадлежащем главе клана Лань зале, окружённый стенами из тёмного дерева и суровыми лицами, Лань Ванцзи не был слишком разговорчив. Многословие - не в его характере, однако сегодняшние односложные ответы были в основном вызваны его новообретенной трусостью. Всю свою жизнь он был храбрым. Но он никогда не мог себе даже представить эту опасную, ужасающую перспективу подвергнуть сомнению свое мировоззрение, которое не только вынудило бы его пересмотреть все, во что он верит, но и настроило бы его против своих предков и клана.       Для Ханьгуан-цзюня это — совершенно новая область храбрости. В которой, к своему стыду, он всё ещё не знает, как ориентироваться. Преклонив колени в том месте, он не был способен ни высказать, ни заявить о том, как именно видит ситуацию на Могильных Курганах. Он отвечал сжато и односложно, насколько это было возможным, чтобы оставаться честным. Не то чтобы он скрывал что-либо... скорее просто он более не понимает, что есть на самом деле истина.       Хотя ему все-таки удалось сохранить секрет Вэй Ина. Исключая собственное влечение к мужчинам, — что в любом случае его личная забота, — он никогда ничего не скрывал от главы клана.       — Возвращаясь к разговору о Вэй Усяне, — выражение на дядином лице сменяется мрачной хмуростью. — Он всё ещё пользуется гнусными методам вместо традиционного заклинательства?       Сглотнув, Лань Ванцзи чувствует сухость во рту. Проросшие в его груди от слов Вэй Ина, чертополох и колючки болезненно бьются в его сердце.       — Да.       И если все эти праведные личности считают, что использование тёмного пути — непростительный поступок, но при этом готовы развернуться и принести беженцев в жертву тирану, то, возможно, они вовсе не заслуживают знать!       — По закону Вэй Усянь обязан выдать пленных, сдаться лично и предстать перед судом в Цзиньлинтае за убитых им заклинателей клана Цзинь. Ванцзи, ты передал ему это?       — Да.       Мы оба знаем, что Цзинь Гуаньшань и его напыщенный племянник те, кто действительно должны предстать перед судом! За порабощение и насилие над невинными людьми!       — И он отказался?       — Да.       Я не могу стоять в стороне!       — Каков был твой ответ?       Десятки пар глаз старейшин устремились к нему — карие, чёрные, зелёные, янтарные и серые — и никогда прежде Лань Ванцзи не чувствовал в тех столько обвинений и алчности.       Он заколебался. И ведь действительно: как? Воспоминания об их схватке и почти случившемся поцелуе обрушиваются тошнотворно сильной волной.       — Попытался убедить.       Как правило, Ханьгуан-цзюн не «пытается». Он делает. Преуспевает, овладевает и удерживает. Не даёт старейшинам ордена расплывчатых ответов. Не проводит дни в смятении чувств и разума, неуверенный в том, чего он хочет, что чувствует и что ему следует делать.       — Чего ты желаешь, Лань Ванцзи?       Лань Ванцзи осознаёт, что неожиданным образом оказался у библиотечного павильона. Ноги сами привели его к тому месту, в котором он провёл много времени вместе с Вэй Ином. Он практически может услышать тот яркий заливистый смех, отскакивающий от стен зала. Тот звук, который однажды привёл его в ярость; тот, который в это самое мгновение он желает услышать вновь больше всего на свете.       Встав перед дверьми, он замирает не в силах уйти, но и не может войти в здание.

~*~

      Наступает ночь, а Лань Ванцзи никак не может уснуть. Ворочаясь, он пытается устроиться поудобнее, поворачиваясь то в одну сторону, то в другую. Всякий последний сверчок к этому времени уже покинул Облачные Глубины, потому что здесь, наверху в горах, осенние ночи крайне холодны. И теперь никакая мелодия насекомых уже не сможет его утешить.       С тех пор, как он вернулся домой, он скучает по тому времени, когда мог спать рядом с Вэй Ином. Но сегодня... после встречи с дядей и кланом, и их хладнокровным неодобрением и непоколебимой преданностью закону и политическим союзам... сегодня всё кажется иным.       Как именно собираются поступить с Вэй Ином главенствующие кланы? С Вэнь Цюнлинем? Он всегда предполагал, что, если приведёт Вэй Ина в свой дом — ему предложат здесь убежище. Однако сегодня дядя, нисколько не заботясь о беженцах Вэнь и подчеркнуто называя их пленными клана Цзинь, зациклился лишь на предполагаемых проступках Вэй Ина, совершенно не видя и в нем человека.       Клан Лань уже наказывал Вэй Ина за куда меньшие преступления, чем тёмный путь и убийство заклинателей. И как бы он себя не чувствовал тогда, они были детьми. Всего лишь детьми.       Тревога поднимается по его телу волной ужаса, а искрящаяся ци перетекает от живота к груди всякий раз, когда он пытается закрыть глаза.       Заставив себя все же заснуть, Лань Ванцзи сталкивается с яркими образами кошмаров, прежде невиданными им.       Оставшийся от Вэнь Цин пепел устремляется к небу. Склонивший голову Вэнь Цюнлинь опутан цепями. И Вэй Ин — переменившись в окутавшем его дьявольском свете, парит над головами толпы убийц, утратив разум. Засада клана Цзинь сработала, и он потерял контроль, а Лань Ванцзи опоздал.       Дядя Цижэнь хлещет Лань Ванцзи до смерти на глазах у торжествующей толпы, но всё, о чём он способен думать на каждом обжигающем ударе — это о смерти Вэй Ина, виной которой стала запоздало проявившаяся смелость Лань Ванцзи.       Лагерь на Могильных Курганах разрушен, спалён и окроплён кровью, от общей палатки остался только пепел... и он бежит сквозь этот кошмар, несмотря на пылающую от ударов спину, спотыкается и всё выкрикивает имя Вэй Ина… и в конце концов находит его ленту, испачканную в тёмно-красном… Он стоит на коленях возле ужасных останков Вэй Ина и плачет, прижимая ленту к сердцу, пачкая свои траурно-белые одежды, потому что он опоздал...       Лань Ванцзи вскакивает, точно поражённый молнией.       — Вэй Ин!       Дыхание тяжёлое, а по дрожащему телу стекает пот. Он один в этой изысканной, начищенной до блеска комнате в Облачных Глубинах.       И он знает — по какой-то непонятной причине знает, — что в данную секунду Вэй Ин также вырван из сна собственным ночным кошмаром. Одинокий, он содрогается в холоде в той палатке на Могильных Курганах.       Вэй Ин одинок.       Лань Ванцзи оставил его в одиночестве.       Из всех, кого знает Лань Ванцзи, Вэй Ин — самый храбрый и отважный, он стоит на стороне добра, и всё же так одинок. Не просто в той палатке этой ночью, нет — он стоит один против всего мира.       Пятна крови Вэй Ина пляшут перед глазами, и Лань Ванцзи заставляет себя подняться с постели. Распахнув дверь, он спотыкается о веранду, и его тошнит на траву.       Слишком поздно. Слишком поздно. Слишком поздно.       Этой ночью Лань Ванцзи узнаёт, что не существует в мире чувства хуже, чем это.       Приходя в себя на веранде в облаках своего зыбкого дыхания, пока на деревьях и умирающей траве вокруг него медленно образовываются ледяные узоры, Лань Ванцзи жмурит глаза, сопротивляясь правде, которая неминуемо давит на его дух.       Он знает, что должен сделать. Эта задача ясна и неоспорима.       Вопрос только в том, хватит ли ему мужества, чтобы принять её.