Колдовской мор

      Сегодня море волновалось, «Падший Дом» качался колыбелью, но, к счастью, никто не испытывал морской болезни. Меган привезла всех на корабль, стоило показаться на причале разбитой Эмили. Всю поездку она молчала, хотя покрасневшие глаза и серые пятна на камзоле говорили о пережитом потрясении, а, возможно, драке. Инна специально села с ней рядом, потянула носом, пытаясь уловить знакомые запахи, и уловила... Крепкий дорогой табак, терпкий виски, каплями попавший ей на одежду, но, хвала Бездне, не крови. Радость вперемежку с обидой заставили девушку замолчать и вот в такой гнетущей тишине они неслись по волнам к борту старенького корабля.       С Брианой Эшворт они, конечно, справились, лишили Далилу союзников и ковена, который мог сковать смотрителей в Карнаке. Теперь их нет, а святоши не упустят возможности вцепиться в Кунсткамеру мёртвой хваткой, но это никак не приблизило к разгадке бессмертия Далилы.       Стояла глубокая ночь, борта освещали сигнальные фонари, чтобы приходящие суда не врезались в темноте в «Падший Дом». Инне не спалось, она сидела на ящиках, борясь с желанием кинуться в воду, смыть тревоги с вопросами, раствориться среди холода волн и мягких прикосновений песен китов. Бриз проносился по бухте кольцом, вымывая запахи города и неся свои – йода и свежести.       До ужаса хотелось спуститься вниз и выспросить подробности встречи с Даудом у Эмили, но девушка делала вид, что не замечает Инну. Лезть в её мысли она не хотела, императрице требовалось время, чтобы самой отойти от этой встречи и уложить её в голове. Но, Бездна свидетель, как же тяжело было просто сидеть и ждать.       – Я могу вас отвлечь? – скрипучий старческий голос превратил девушку в каменную статую. Всеми силами стараясь не попадаться на глаза учёному, она с ужасом ждала этого момента, не смогла спрятаться, за думами даже не различив звука его нетвёрдой походки.       Сейчас Антон Соколов выглядел значительно лучше, чем когда Корво с Эмили притащили его мешком на плечах. Лицо старика прорезали бусины пигментных пятен, всклокоченная борода топорщилась во все стороны, а старый костюм был покрыт разводами от застиранных пятен крови.       Она помнила этого человека надменным, плюющим на жизни и здоровье других натурфилософом. Те дни плохо запомнились из-за опиума, которым он щедро кормил подопытных, но всё же некоторые вещи отпечатались в памяти. Жестяная миска с жидкой кашей, стальные прутья и скрип несмазанных петель, вонючая роба и жесткая верёвка на руке с картонной номерной биркой.       – Вы узнали что-то? – ненависть и злоба клокотали в груди, поднимаясь криком, грозящим сорваться с губ. Она посмотрела на свои руки, где по одному лишь желанию выросли когти. Это он с ней сотворил! Превратил в это существо! В чудовище, каждый день балансирующее на грани адекватности и безумия.       – Да. Прежде всего, леди, я узнал вас.       Он подождал, пока Инна посмотрит на него. В выцветших глазах девушка отдалённо надеялась увидеть сожаление или раскаяние, но тот смотрел на неё горящим взглядом, как на предмет искусства, которое никогда не удастся повторить.       Девушка не шевелилась, до ужаса желая превратиться в статую, и вскочила с места, когда Антон решился вытянуть руку, чтобы дотронуться.       – Не прикасайтесь ко мне! – потребовала она, превращаясь в ту испуганную девочку, попавшую некогда в руки безумца мечтающего о шедевре.       – Я просто…       – Антон Соколов, я едва сдерживаюсь, чтобы не разорвать вам горло. Если вы пришли по делу, то говорите. Нет – оставьте меня, – голос дрожал от накатывающего бешенства. Хотелось причинить этому учёному хоть каплю той боли, которую пришлось испытать ей. Проблема состояла в хрустальной хрупкости его организма, Антон мог умереть от любого болевого шока. Даже странно, что несколько месяцев выдержал под прессингом и пытками Кирина Джиндоша.       – Инесса Барнс, – он будто не услышал её, хотя попыток приблизиться больше не предпринимал. – Неужели, всё получилось? Здоровый цвет лица, яркие волосы и глаза, никаких возрастных изменений, присущих вашим годам. Та самая девушка, которую…       – Которую вы заразили крысиной чумой, пичкали наркотиками, чтобы она не сопротивлялась, не отвлекала криками и не мешала вам записывать свои наблюдения на аудиограф, – звериное рычание помимо воли вырвалось изо рта. – Кормили жидкой кашей, а потом, как животному, повесили на шею цепь и отдали ассистенту!       Антон закрылся руками, когда девушка занесла руку, но вместо боли услышал глухой удар и звук разлетевшегося стекла. Пустые бутылки стояли на ящиках в качестве мишеней для Корво и Эмили, с прошлого раза они не убрали их, и теперь одна лежала градом осколков на палубе.       Инна хотела разорвать этого ублюдка на кусочки, дать хоть каплю той боли, которую пришлось испытать не только ей.       – Так что я крайне не советую напоминать об этом, – он в любопытстве прищурился, замечая во рту теперь острые зубы.       Она отвернулась, глубоко вдыхая свежий солёный воздух. Прохладный ветер постепенно остужал разгорячённую кровь, трепал распущенные волосы, бил в грудь, где натужно билось сердце.       – Я знаю, что сотворили с Александрией Гипатией и Айзеком Ривером, – несмотря на старость голос у Соколова всё же оставался громким. – Они использовали те же методы, что и я, когда сотворил свой шедевр – вас.       – Гипатия и Ривер не были навями, они превратили их просто в яростных чудовищ, – возразила Инна.       – Потому что именно этого они и добивались. Как вы и предполагали, им нужен был безропотный исполнитель, а никак не существо, способное уничтожить их.       – А Кирин Джиндош? – поинтересовалась Инна, всё же оборачиваясь к учёному.       Тот замер на несколько секунд, обвёл её фигуру взглядом и продолжил:       – Он скептически относился к колдовству, потому не применял его, а вот Ривер – другое дело. Вместе они составляли вполне прекрасный тандем, эксперименты над людьми давали неплохие результаты и в один прекрасный день они усыпили Гипатию, посадили в кресло и превратили в Королевского Убийцу.       – А потом Джиндош избавился от Ривера, только превратив того в безумную машину убийства.       Соколов устало кивнул.       – Мы это и так понимали, ничего нового вы не открыли. Уходите.       – Но я знаю, у кого они взяли гравюры, – Инна скрипнула зубами, а Антон снисходительно улыбнулся, ему не откажешь в сохранении интриги. Его счастье, что требовать он ничего не стал, видя взвинченное состояние девушки. – Подобные я видел в коллекции некоей любительницы антиквариата Симоны Тоцца. Именно через её семью я приобрёл труд путешественника в Пандуссию много лет назад… и один человек мне её так и не вернул. Полагаю, вы его знаете?       Инна не стала отвечать, лишь пустила больше колдовской зелени в глаза, предупреждая от дальнейших расспросов.       – С какими же занимательными личностями приходится соседствовать на склоне лет, – заметил Антон, улыбаясь чему-то. – Что ж, было приятно вновь познакомиться.       – Не могу сказать того же о себе, – её шипение граничило с рычанием, на пальцах снова выросли когти. Следовало свернуть разговор, пока не стало слишком поздно.       – В любом случае, доброй вам ночи, миледи.       – И это всё? – спросила ему вслед Инна. Злоба кипящей лавой загорелась внутри от его цинизма. – Вы заставили меня столько пережить и даже не извинитесь?       – Извиниться? Я – натурфилосов, моё призвание – наука во всех её проявлениях. Кирин Джиндош и Айзек Ривер искренне считали, что магия и натурфилософия – противники, а я считаю, что их можно совмещать и вы, – он невоспитанно ткнул ссохшимся пальцем в неё, – главное доказательство того, что наука и колдовство могут подменять друг друга.       – Вы сумасшедший и беспринципный старик, – выплюнула она ему. – Отдайте мне гравюры и бумаги Ривера.       – С какой стати?       Глаза девушки полыхнули темной зеленью, Антон схватился за голову, когда услышал в голове яростный рык, мало похожий на человеческий. Старик облокотился о ящики, из носа тонкой струйкой потекла кровь. Он слышал крик девушки, раздираемой Бездной, как та когтями пробиралась в душу и цепями приковывала к себе на веки вечные. Её собственный крик, тогда потонувший под слоем грязной воды Ренхевена, крик, который так никто не смог услышать.       Пары секунд хватило, чтобы Антон тяжело оперся о ящик обеими руками, а потом схватиться за сердце, восстанавливая дыхание.       – Никто не должен больше пережить подобного, ни над кем, ни вы, ни кто-либо другой больше не будет ставить опыты. И если вы не отдадите бумаги сами, я заберу их силой, даже если придётся переступить через ваш труп. Вы всё ещё живы только из-за Корво и Эмили, вот только измениться это может в любой момент, Соколов.       – Возможно я и безумец, но только благодаря мне вы та, кто вы есть. Вечно юная, красивая, знающая себе цену и осознающая свою силу. Прекрасная сирена, в чьей власти Бездна и океан… Хорошо, я отдам бумаги, в конце концов, неизвестно, что ещё благодаря этим сведениям можно сотворить, – Соколов пожал плечами и медленно отправился в рубку. Он шёл на чуть согнутых ногах, аккуратно переставляя их, боясь не удержать равновесия на качающейся поверхности.       Несмотря на все его прегрешения, убивать эту старую развалину несолидно и даже преступно. Он от времени скоро сам развалится, а пытки Джиндоша только ускорят это.       Краем глаза Инна заметила Меган, она придержала дверь для Соколова и помогла ему пройти в рубку. Осуждающий взгляд обжёг кожу, но девушка отмахнулась от этого. Конечно увечье, пережитые годы и испытания оставили отпечаток на некогда самой грозной женщине Китобоев, но всё же настолько удивительно было видеть столь тёплое отношение к престарелому учёному. Что она в нём нашла? Дело ли только в благодарности или этот несносный старик смог пробудить в бывшей убийце потребность заботиться о ком-то? Или же он просто скрашивал одиночество? Трудно понять. В её мысли Инна не лезла, не желая копаться в голове у той, которая из-за мелочной бабской ревности едва не убила её когда-то.       Теперь её цель ясна – Симона Тоцца.              Эмили полулежала на столе, рассеянно глядя на катающуюся туда-сюда ручку. Скрипящие борта, бульканье воды за стеной и шорох бумаги под щекой создавали знакомую картину погружения в дела. Раскрытый дневник так и не увидел новую порцию мыслей хозяйки, пять страниц валялись вырванными комками и с шелестом скакали по неровным доскам при качке. Эта встреча всё ещё казалась странным сном, дурацкой игрой воображения и ей так хотелось в это поверить, если бы не осознание, что всё произошло на самом деле.       Она не подарила долгожданного облегчения, лишь пустоту и запоздалую злость за прорвавшиеся сквозь плотину рассудка эмоции, а потом и за оставление этой мрази жизни. Но ещё больше Эмили злилась на Инну. Что она в нём нашла? Почему жила с ним, зная, что он сотворил? За что любила? Да и как можно любить столь циничную сволочь?       Стук в дверь отвлёк от невесёлых мыслей. Она даже не отследила, позволила ли она войти или нет, лишь покорилась случаю, когда раздался скрип створки.       – Ты как? – голос отца, его уверенная ладонь на её маленьком плече. Хотелось снова разреветься, но уже от другого. Он столько лет готовил её ко всему этому, и когда представился случай, когда убийца матери сам пришёл ей в руки, она не смогла просто убить его, заколоть так же хладнокровно, как сделал это он.       – Я не смогла его убить, – тихо сказала Эмили, но Корво услышал, положил и вторую руку ей на плечи, мягко надавил, чтобы та подняла голову и посмотрела на него.       Неряшливая щетина с проседью прибавила ему лишних пять лет, но всё же насколько ей было приятно глядеть на отца, особенно, когда он едва заметно улыбался. Она не знала, гордится ли он ей в этот момент или осуждает, только сейчас это не волновало вовсе.       – Значит, жизнь его накажет, – просто ответил Корво. – Тебе надо поесть и хорошо выспаться.       – Скажи, ты не убил его только из-за Инны? – его попытка уйти от разговора не увенчалась успехом, Эмили хотела понять себя, но прежде всего, желала узнать ответ отца. После того, как все маски были сброшены, как выяснилось, что у Корво была возможность убить Дауда, но не сделал это, грызли сомнения. Ей почему-то казалось, что боль, которую он причинил бы тогда Инне – лишь часть правды.       Отец опустился на простонавшую пружинами кровать, некоторое время глядел в никуда, стараясь не смотреть в глаза дочери, собирался с мыслями.       – Он сказал тогда, что завидует мне, смотрит, словно в зеркало, – признался он. – То, кем он мог бы стать, избери иной путь. Не представляешь, как же хотелось его прирезать, я тогда видел в нём все проблемы. Всё, что произошло, началось с его согласия на сделку с Берроузом. И тут выбежала она, до странного напуганная и беспомощная.       – Но ей ведь ничего не стоило тебя остановить.       – Она бы не успела. Я держал клинок у его горла, мне бы хватило мгновения, одного резкого рывка на рефлексах, и никакая колдовская песнь не остановила бы её. И в тот момент ярко вспомнил, как висел в паутине заклятия, недвижимый и неспособный защитить свою семью. И в тот момент, наверное, понял, что хотел сказать Дауд, я заглянул в зеркало и не захотел становиться своим отражением, потому отпустил.       – Как можно любить это чудовище? Сколько судеб он сломал? Сколько жизней разрушил? – недоумевала Эмили.       – Видимо, у каждого чудовища должен быть свой цветок. С годами я понял одно, когда человек умирает, его проблемы заканчиваются, но они начинаются у других. Убей я Дауда тогда, причинил бы боль ей, стал заклятым врагом, если бы, конечно, Китобои и она не прикончили меня на месте. И возможно, спустя годы, в тронный зал Дануолла герцог Лука Абеле привёл бы не только Далилу.       Эмили задумалась над его словами. У каждого решения есть последствия, с которым надо жить дальше, принять их, как подобает взрослому человеку. Корво прав, в горе и обиде Далила могла бы соблазнить Инну и привлечь на свою сторону. Им ведь до сих пор неизвестно, почему ведьма бессмертна, почему столь сильна, а Инна была бы прекрасным союзником. Раз Бриане хватило сил вытащить госпожу из Бездны, то на что могла быть способна сирена представить страшно.       Теплая сухая рука накрыла ладошку Эмили, в глазах которой застыли слёзы.       – В любом случае, его смерть ничего бы не исправила, она не вернула бы тебе разбитое сердце, мою честь и мать. Что бы сейчас он ни затеял, думаю, понимал, на что шёл, когда назначал встречу. К нему можно относиться по-разному, но он отнюдь не глупец.       – Спасибо, – она обняла отца, прячась в его сильных руках, как маленькая девочка, которая не имела права сдаться. Столько лет такой простой жест она боялась сделать, не желая демонстрировать беззащитность. Но иногда надо давать волю чувствам, показывать себя просто молодой девушкой, которой, как оказалось, так не хватало отцовского плеча.       Тяжёлый стук сапог возвестил о приближении Соколова и Меган. Выглянув наружу, облегчённо вздохнули, не заметив на престарелом учёном ран или хотя бы порванной одежды. Решение переговорить с Инной никто не воспринял хорошо, ведь, после пережитого навь могла его порвать на клочки, одной Бездне известно, чего ей стоило держать себя в узде всё это время.       Соколов заверил Меган, что в состоянии дойти до своей каюты самостоятельно, хотя время от времени прикладывал пальцы к виску. Видимо, разговор не прошёл бесследно, но, учёный ещё легко отделался. Капитан махнула рукой и скрыла на камбузе тут же зазвенев посудой.       Корво кивнул, призывая Эмили выйти из каюты и перекусить хотя бы немного. Девушка на этот раз не стала отнекиваться и присоединилась к позднему ужину. Антон долго не выходил из каюты, и в мастерскую не заглядывал. Он любил мастерить для Корво и Эмили припасы: бомбы, мины, ловушки. А ещё рисовать, когда наскучивало сидеть на табурете и возиться с железками. Портрет юной императрицы был почти закончен, второй – её отца, пока висел черно-белым наброском.       Когда беспокойство стало невыносимым, и Меган решительно направилась в сторону каюты, но тут переборка отворилась, и показался Антон. Он сжимал в руках знакомую папку, и на каждом шаге бросал на неё столь скорбный взгляд, будто его заставляют отдать собственное дитя. Хотя для любого натурфилософа расставаться со знаниями всё равно, что для обычного человека положить на алтарь ребёнка.       – Антон, вы в порядке? – спросила Эмили, отрываясь от тёплого рагу.       – Дилемма, ваше величество, – грустно усмехнулся он, опираясь на спинку стула девушки. – Я держу в руках сокровище, которое могло бы перевернуть представление человека не только о своём виде, но и об устройстве нашего мира. С другой подобные знания отбрасывают всякую мораль и ценность человеческой жизни. Когда-то я отдал бы всё за эти бумаги, но сейчас… В старости приходит не только маразм и проблемы с суставами, но ещё и хандра.       – Антон, ты меня пугаешь, – Меган положила руку ему на плечо. – Если не хочешь отдавать эти бумаги, то не нужно. Она обойдётся!       – Нет, Меган, я должен. Сколько людей я в своё время загубил, всегда считая, что имел на это право. Но один юный изобретатель пошатнул эту уверенность, а жизнь – сложная штука. Видимо, Чужой захотел показать, что всё возвращается сторицей, – он взглянул на запечатанную папку. – Побывав на месте подопытной крысы, учишься видеть всё с позиции жертвы. Особенно, когда тюремщик любит издеваться. Гипатию мы смогли спасти, Инна же не превратилась в монстра лишь благодаря своим моральным установкам и воспитанию, а что будет дальше? Как другие натурфилософы захотят использовать эти знания?       Повисла тишина, поскольку вопрос довольно сложный. Любое открытие можно использовать двояко, любая сила требует осторожности. Корво это знал не понаслышке, каждый день борясь с демонами, шепчущими ему о более легком пути. Обход, скрытность, напряжение, выжидание. Зачем? Если можно наслать стаю крыс, и они просто уничтожат препятствие, сожрут надоедливого стражника, решившего сегодня проявить бдительность и отдающего себя службе.       – Некоторые вещи не должны быть найдены, – продолжил меж тем учёный, не заметив неловкости ситуации. – Или же их следует найти тогда, когда мы будем к этому готовы.       – Решать вам, – Эмили не стала его останавливать.       Мир, выстроенный сейчас на Островах, те чудеса инженерной, технической и военной мысли – заслуга Соколова. Он толкнул их на этот путь, поставил города на иные рельсы и дал толчок к развитию. Потому, что делать с этими бумагами и тайнами, которые могут открыться людям, решать только ему.       Кряхтя и тяжело переставляя ноги, он схватился за перила и пошёл наверх. Каждый шаг давался с трудом, но не из-за состояния здоровья, а из-за волнения. В данной случае, пережитые мучения, плен и пытки Джиндоша, склонили его систему ценностей в сторону морали. Инне когда-то он причинил много зла, превратил в чудовище, коему место только в сказках. Она на их стороне, но что бы было, если бы та избрала иную дорогу даже представить страшно. И во всём этом виноват только один человек, решивший потешить своё эго и чувство превосходства, сотворить шедевр, лишь по странной случайности оказавшийся верным семье Колдуинов, а не ведьме, решившей забрать силой то, на что не имела права.