Слишком много

      Я не покидаю кровати до конца праздников. Кася заставляет меня есть три раза в день, притаскивая прямо в постель то котлеты, то салаты, то тортики, и гоняет меня в душ. Я сопротивляюсь, потому что аппетит в последний раз посещал меня в новогоднюю ночь, но она слишком настойчиво прыгает на моей кровати и бьёт меня подушкой. Тогда я немного ковыряюсь в еде, а потом ухожу в душ, долго стою под водой и плачу.       Я несколько дней ждал, что ко мне заявятся менты, но расследование вообще меня не затронуло. Стрелявшего задержали сразу, и выяснилось, что через благотворительный фонд отмывались какие-то деньги. Я отказываюсь верить, что Кирилл об этом знал, но что-то внутри гложет меня. Я прекрасно понимаю, что вероятность того, что это делалось с его согласия, не так мала. Он курировал работу этого фонда. Такое не могло пройти мимо него. Но я просто не готов в это верить и упорно отмахиваюсь от этих мыслей.       В офисе после каникул тишина. Все в постпраздничном похмелье, невыспавшиеся, и боятся ляпнуть лишнего. Но я прохожу мимо курилки и слышу, как его обсуждают. Когда мелькают слова «богатый выскочка» и «заслужил», я хочу зайти туда и наорать на них, или хотя бы пнуть пепельницу. В итоге просто ухожу реветь в туалет.       Каждый день похож на предыдущий. Я плохо фокусируюсь и ужасно проёбываюсь на работе. Сергей вызывает меня к себе, выпытывает, что случилось, а я то выдумываю затянувшуюся простуду, то проблемы в семье, то срочные ночные визиты к ветеринару. Сергей не верит, но продолжает давать мне шанс.       Кася пытается помочь своим способом. Встречает меня почти каждый день после работы у офиса и везёт в какой-нибудь ресторан. Я понимаю, что это её личная новая придурь: она завела себе блог, в котором пишет обзоры на рестораны и пытается поставить все галочки в московском более-менее приличном общепите. Я не отказываюсь, понимая, что она от меня не отвяжется. Ей же, наверное, приятно думать, что мне это как-то помогает. Она очень рада, что я наконец-то ем.       Когда я не на работе и не с Касей в ресторане, я прячусь от мира в кровати. Качаю сериалы и смотрю их запоем. Обнаружил Доктора Кто, знатно на него подсел и фантазирую о Десятом. Высокий, тощий, в костюме и со взъерошенной чёлкой, он напоминает мне об Игоре. Дрочу, представляя, как он забирает меня куда-нибудь на другую планету и космически трахает своими двумя таймлордскими хуями (ведь раз у них два сердца, то и хуя — почему бы и нет? — тоже два) так, что я забываю про земную реальность.       Наступает апрель, я собираюсь на работу после очередного выходного, достаю чистые джинсы, и с ужасом понимаю, что они на мне не сходятся. Сердце начинает колотиться в висках, комната идет кругом, меня бросает в жар, я задыхаюсь. То же самое с другими джинсами. Перелопачиваю весь шкаф и нахожу самые свободные. Последние выжившие из тех времён. Полтора года они на мне болтались. Теперь уже нет.       Я смотрю на себя в зеркало и вижу там свой самый страшный кошмар.       Пью кофе и иду посрать, чтобы потом почувствовать себя хоть чуть-чуть менее жирным.       Меняю рубашку на потемнее и посвободнее.       На обед идем компанией в кафе за углом, смотрю в меню, и не могу ничего выбрать. От всего воротит. Беру только травяной чай и объясняю, что все выходные страдал животом. Все понимающе кивают и воспринимают это как приглашение поделиться своими историями. Когда один из них уходит в подробности, рассказывая, как он восседает в туалете по несколько часов подряд, я радуюсь, потому что от идеи расстроенных кишечников моих коллег тошнота у меня только усиливается, вытеснив последние остатки чувства голода. Остальным явно такие разговоры не мешают.       Потом в туалете я смотрю в зеркало, и мне кажется, что меня стало даже больше, чем было с утра. И джинсы застегиваются с большим трудом, и рубашка тянется на животе, и бока выступают за края ремня. Я достаю из рюкзака свитер — он огромный, растянутый, и болтается на мне, и проклинаю себя за то, что сразу его не надел.       Кася опять забирает меня с работы и везет на этот раз не в ресторан, чему я безумно рад, а на Винзавод — там открытие выставки каких-то её друзей. Мы идем мимо других галерей, и мой взгляд останавливается на имени на афише. Я дергаю Касю за руку, показываю: «Маргарита Сорока». Она непонимающе смотрит на меня, но через секунду широко раскрывает глаза:       — Это та?       Киваю.       — Пойдём посмотрим, — говорит она.       — Ты что?! — отмахиваюсь от неё.       — Да пойдем! — она пытается затащить меня внутрь, но я вовремя её останавливаю.       Я вижу как Марго появляется в глубине галереи. Я узнаю её по фотографиям. Маленькая, худая, с гривой кудрявых чёрных волос, она поправляет ярко-красное платье.       И тут я вижу его.       Он появляется из-за того же угла, застёгивает пиджак и отряхивает брюки, потом хватает её за руку, притягивает к себе, наклоняется и целует. Я смотрю, как они страстно обнимаются, как будто не трахались только что в подсобке, и мне хочется убежать. Почему он здесь? Сегодня понедельник, он должен быть в школе. Хотя семь вечера уже.       Я удаляюсь огромными шагами. Слава богу, он ничего не заметил.       Кася догоняет меня.       — Ты как?       — Хуёво, как.       — Может, подойдешь поздороваться?       Мотаю головой. Нет, не в таком виде. Не с этими щеками. Не с этим животом.       — Слушай, ну не повезло тебе полюбить натурала. Ну с кем не бывает. Надо отвлечься.       — Кася, какое отвлечься? У тебя одно решение для любой проблемы. Я уже десять лет отвлекаюсь. Я, блядь, влюбиться успел три раза за последние месяцы, и разочароваться, а он, сука, появляется на секунду, и я потёк. Я никогда от него не избавлюсь. Всё, что я нахожу, это какой-то гребаный суррогат. И всё — бессмысленно.       — Виталечка. Отвлечься. Сейчас на выставку зайдём, там вино наверное будет, а потом поедем в клуб.       Кто, блядь, ходит в клубы по понедельникам?       Пожимаю плечами. Мне уже похуй, она же не отстанет.       Пока Кася болтает со своими богемными арт-товарищами, я сижу в углу и благополучно уговариваю в одно рыло полбутылки белого. Теперь я точно готов идти в клуб.       Мы заезжаем домой, Кася переодевается, а я остаюсь в чём был. Мне стыдно вылезать из свитера. Я выгляжу неклубно, на входе меня оглядывают с презрением, но пропускают — народу не так много.       Сижу в углу. Пью третью отвёртку подряд. Кася ушла танцевать, а мне было настолько хуево, что я остался тут.       Обхватив себя руками, смотрю в пол. В голове пролетают события последнего года. «Отношения — это не ко мне». «Я не обещал тебе моногамии». Кирилл просто дохнет, ничего не говоря. Игорь… вообще никогда не посмотрит в мою сторону. Голос Бори напоминает: «Да кому ты нужен?»       Кто-то садится рядом.       Он выглядит ничего. Не красавец, но и не отвратительный. Неопределенного возраста. Не то плохие тридцать, не то хорошие пятьдесят. Просто средний по всем параметрам, я это вижу даже в таком состоянии.       Говорит что-то, я не слышу и переспрашиваю. Он жестом показывает на танцпол, изображает какие-то движения.       Я смотрю на него, на танцпол, и мне вдруг приходит в голову гениальная идея: мне действительно нужно пойти потанцевать, чтобы сбросить набранный за последние месяцы вес.       Я допиваю остатки коктейля, встаю и направляюсь к центру зала.       Ощущаю его руку на своей талии, и мы втискиваемся в толпу из потных дергающихся тел.       Пытаюсь двигаться. Я никогда не умел танцевать, поэтому просто переминаюсь с ноги на ногу. Закрываю глаза. Тыц-тыц меня слегка усыпляет, я как будто отключаюсь, но тут снова ощущаю руку на талии. Открываю глаза. Он танцует рядом и улыбается мне. Улыбаюсь в ответ. Он танцует очень близко, я чувствую его ногу между своих, и периодически он трется об меня своим хуем. Мы продолжаем друг другу улыбаться, а потом он обнимает меня за талию и засасывает. Он прилично целуется, мне кажется. Его рука скользит к моей жопе. От этого у меня происходит движение в штанах. Он отрывается от меня, кладет что-то на язык и показывает мне. Круглая таблетка. Он кивает, мол, будешь?       — Что это? — кричу ему.       Он показывает три пальца горизонтально. Не понимаю. Он ухмыляется, проглатывает таблетку и говорит мне на ухо:       — Тебе понравится.       Кася жрет всякое регулярно. Потом рассказывает, как это охуенно.       Я что ли хуже?       Киваю.       Он кладёт ещё одну таблетку на язык и целует меня. Она проскальзывает в горло.       Мы продолжаем танцевать, и мне даже кажется, что я привыкаю к музыке, и держусь увереннее, но через несколько треков мое тело вдруг становится ватным, зато все ощущения — ярче. Музыка словно ввинчивается в макушку, проходит сквозь меня по сосудам, и я могу поклясться, что вижу её: она пульсирует концентрическими кругами в затылке, перед тем как стечь вниз цветными струями, собираясь в клубок в паху.       Чувак прижимается ко мне, мы снова целуемся, и в этих поцелуях уже что-то совсем иное: они перемешиваются с музыкой и светом, заполняя пространство, и я расплываюсь вместе с ними. Мы сливаемся в одно. Каждое его касание расходится волнами по телу. Я не знаю, сколько мы так танцуем, когда он берет меня за руку и тащит к туалетам. На пути мы встречаем Касю, она подмигивает мне. Кажется.       Мы заходим в кабинку. Я слышу щелчок задвижки, потом мы жадно целуемся, так, что зубы стучат друг об друга. Я чувствую возбуждение всем телом. Я — одна большая эрогенная зона. Он отстраняется, проводит пальцем по моим губам, просовывает сразу три мне в рот, и где-то вдалеке, где-то в глубине моего мозга я слышу голос, напоминающий мне о том, что это негигиенично, он только что этими пальцами держался за ручку кабинки, и я вообще его не знаю, но его пальцы скользят по моему языку, потом он размазывает мою слюну по моему лицу, облизывает мои щёки, губы, впивается в шею и продолжает трахать меня пальцами в рот почти до глотки; мне так хорошо, что я не готов ни сказать «нет», ни даже спросить, как его зовут.       Я сам стал необъятным напряжённым текущим хуем, продолжающим расти и заполнять всё пространство, и одновременно огромной расслабленной чёрной дырой задницы, которая готова принять и заглотить в себя всё, что попало в зону её притяжения.       Мне очень жарко. Ноги уже не держат. Я шепчу ему об этом, и он надавливает мне на плечи. Я оказываюсь на коленях на грязном полу. Вокруг меня грязные куски бумаги, использованные гандоны, воняет мочой и дерьмом, но всё это как будто не со мной. Он расстегивает штаны, приспускает их и достает свой член. Он не стоит, немного пахнет, но мне всё равно. Мне просто нужно что-то во рту. Я играю языком с крайней плотью, и мир временно сужается до точки нашего касания, чтобы потом снова взорваться до размера вселенной, когда его пальцы начинают массировать мою голову и перебирают волосы, гладят уши. У него ещё долго не встаёт, и он периодически вытаскивает хуй изо рта и возит им по моему лицу. Слюна размазывается по очкам. «Какая ж ты всеядная блядина», — говорит он, и мне нечего возразить.       Его член наконец набухает и заполняет мой рот. Движется внутри, входит до конца. У меня пересыхает в горле, он вытаскивает, наклоняется, тонкой струйкой вливает свою слюну мне на язык, потом вставляет обратно, периодически добавляя ещё. Мне кажется, мы проводим там вечность, пока наконец он не спускает мне прямо в глотку с громким стоном.       Застёгивает штаны, треплет меня по макушке и выходит из кабинки, не говоря ни слова. Я продолжаю сидеть там, пытаясь читать надписи на стенках, и думаю, что я почти как те советские библиотечные геи, пока кто-то не пытается войти.       — Эй, мэн, ты в порядке? — слышу я голос.       Это кто-то незнакомый.       Я киваю.       — Ты можешь встать?       Я пытаюсь, еле-еле поднимаюсь с колен и слышу хруст под подошвой.       — Твои очки? — спрашивает он.       Ощупываю лицо. Кажется мои. Я даже не понял, когда они свалились.       — Выглядишь конечно… У вас тут всё добровольно было?       Киваю.       — Ты просто бухой или принял что-то?       Киваю.       — Так. Ты тут один?       Кручу головой.       — Тебя свои накормили или чужие?       — Чуж… — слышу свой хриплый голос как будто издалека.       — Понятно. Давай умоем тебя и пойдем искать своих. Хорошо? Свои кто?       — Ка… Подру…       — Подруга. Катя?       — Кася, — старательно выговариваю я.       — Пойдем искать твою Касю, — он обтирает моё лицо холодной водой и я пытаюсь облизать ему руку, потому что ужасно хочется прохлады и пить.       — Эй, эй, не торопись. Пойдем.       Он держит меня под руку и ведет обратно в зал. Всё вокруг слилось в цветную массу.       — Где твоя подруга? Где вы обычно?       Я оглядываюсь, ничего не видя, и показываю примерно туда, где наш обычный угол. Когда подходим, Кася к счастью, там. Парень подводит меня к дивану, и я плюхаюсь рядом с ней. Диван мягкий и слишком приятный на ощупь. Я в нем тону.       Чел садится рядом с Касей и сквозь музыку кричит ей:       — Он что-то принял.       — Блядь, Виталик, — слышу я её голос. — Когда ты успел, ебанат. Где твои очки? Что тебе дали?       — Таблееетку, — я вожу пальцем по дивану.       — И что ты чувствуешь?       — Диван такой приятный. Приятнее чем яааа.       Приятнее, чем я. Интереснее, чем я. Красивее, чем я.       — Ты экстази пожрал, еблан? Ты пил что-нибудь?       — Отвертку…       — А воду?       — Нет…       — Черт. Нам нужна бутылка воды, срочно. Посиди с ним, пожалуйста, пока я схожу.       Но она не уходит. Я заползаю головой к ней на колени. Она кричит на меня:       — Виталик, ты долбоёб? Зачем? Кто тебе дал?       — Чувак…       — С которым ты в туалет шел?       — Да…       — И что вы делали?       — Я ему отсосал…       — Больше ничего?       — Нееет…       — Отлично. Виталь, ты когда очухаешься, я тебе въебу. Держи воду.       Я поднимаюсь, сажусь, беру бутылку, она уже открыта. Я делаю несколько глотков, но она лезет обратно. Меня рвет прямо на стол перед нами, на стаканы, на Касину сумку. Из меня почти нечему выходить — кроме воды, трех отверток и спермы этого чувака.       — Оооо, Виталь. Плохо всё как. Попей ещё. Сейчас станет получше. И поедем домой.       Она обнимает меня за плечи.       Парень, который вытащил меня из туалета и теперь, как я понимаю, принёс воду, всё ещё сидит рядом и тревожно на нас смотрит.       — Вас подвезти? — кричит он Касе. — Я с машиной и не пью. Лучше мою заблюйте, чем такси. Она всё равно рабочая и грязная.       Он довозит нас до дома, помогает Касе довести меня до квартиры, потом они вдвоем меня раздевают и загоняют в ванную. Я сижу на полу душевой. Вода приятно тёплая, я шлепаю ладонями по кафелю — они забавно хлюпают — и ловлю струи языком. Они стоят надо мной, скрестив руки на груди.       — Его бы покормить завтра чем-то с электролитами, — говорит парень.       — Да я знаю, найду что-нибудь. Спасибо за помощь, кстати.       — Да не за что. Я Рома, кстати.       — Кася.       — Я уже понял. У него в первый раз такое?       — Да. Полный наркодевственник. Даже траву не курил ни разу.       — Вот это maiden voyage, конечно.       — Да не то слово. Надо вытаскивать, поможешь?       Пока доводят меня до спальни, Кася продолжает материться и задаёт вопросы, пытаясь понять, сколько уже длится мой трип и сколько мне осталось. У меня нет ответов. Меня укладывают в кровать, и вскоре я слышу, как хлопает входная дверь.       Потом шаги. Кася забирается ко мне под одеяло.       — Виталик. Ты жив?       — Мхм.       — Ты меня напугал до пизды. Не делай так больше, хорошо? Если тебе интересно поиграть в наркотики, скажи мне, у меня хорошие контакты. Не бери ничего с неизвестной дозировкой у левых барыг. И нужно есть и пить. Ты мне живым нужен. Ты реально мог сдохнуть сегодня от обезвоживания. Тебе повезло, что Рома тебя там нашёл и не бросил.       — Мхм.       — Тебе завтра будет очень плохо. Я тебя разбужу, чтобы ты на работе предупредил, что не придёшь.       — Мхм.       Когда я утром звоню в офис, у меня такой сиплый голос, что мне безоговорочно верят. Касин врач оформит мне больничный на неделю без вопросов, она уже договорилась. Потом я безрезультатно пытаюсь уснуть — я почти не спал, мы вернулись посреди ночи, сейчас всего восемь утра — но не получается, потому что у меня безумно болит живот, болит так, что хочется выть.       Кася даёт мне банан и уходит докупить продуктов.       Я надкусываю его, и ощущение на языке вытаскивает со дна осадок вчерашней ночи, осознание обрушивается на меня ведром ледяной воды, и мне становится страшно. Зачем я вообще это сделал? Там же могло произойти всё что угодно.       А потом возвращается луна-парк с хламидиями и всем остальным.       Губы болят, челюсть болит, даже шея болит. Я нащупываю языком царапину на нёбе. Не помню, была ли она там вчера.       Сердце выскакивает из груди, я задыхаюсь, бью кулаком в матрас и вою. Я хочу отмотать всё назад, чем раньше тем лучше, и прожить эти годы по-другому. Как минимум, ходить в качалку и меньше жрать. Лет с четырнадцати. Всеядная блядина.       Но теперь поздно. Кажется, я всё проебал. Все возможности устроить свою личную жизнь. Их и так мало выдали таким как мы. А теперь я точно что-то подцепил, и этого больного толстого пидора уж точно никто никогда не захочет. Я сдохну рано и в агонии.       Мне тесно в моей коже, я хочу её содрать, соскоблить жир, продезинфицировать пищеварительную систему, кровеносную, лимфатическую, долго тереть их на стиральной доске со спиртом и хлоркой. Переделать себя во что-нибудь получше, почище, поприятнее. Полегче, повоздушнее, поминиатюрнее. Не мозолить всем глаза лишний раз.       Чтобы меня просто не было слишком много.       Возвращается Кася, интересуется моим самочувствием.       Я молчу.       — Тебе будет хуёво в ближайшие дни, — предупреждает она. — У тебя серотонин упал. Но это пройдёт.       Это — не пройдёт.       Она заставляет меня сходить на консультацию по постконтактной профилактике. Мне отказывают в рецепте, говоря, что при оральном сексе вероятность заразиться ничтожно мала, и они не рекомендуют принимать препараты.       — Но она же есть… вероятность… — шепчу я, почти плача.       Мне кажется, что врач смотрит на меня с жалостью, думает наверное, что это унылое ничтожество настолько потеряло человеческое лицо, что готово вот так позорно отдаться на полу туалета кому-то незнакомому? Я просто толстый никому не нужный пидор, который стоит только того, чтобы его выебали в рот в грязном сортире.       — У меня во рту царапина, — добавляю я.       Врач заглядывает в рот с фонариком.       — Не открытая рана. Просто придите провериться. Через три месяца. На всё остальное можете раньше. И будьте умнее в следующий раз.       Умнее.       Приятнее.       Интереснее.       Паника заставляет меня выползать из кровати и бродить по городу целыми днями. Сидеть в замкнутом пространстве — невыносимо.       Через несколько дней бессмысленного шатания снова нахожу себя у Винзавода, и ноги сами несут меня к той выставке, на которую я так и не зашёл. Я прячусь в капюшон и шарф, и смотрю по сторонам, чтобы незаметно ретироваться, если вдруг он — или она — появятся в поле зрения.       Но ни его, ни Марго там нет. Посетителей вообще нет — всё только открылось. Обхожу инсталляции из бокалов для шампанского, гипсовых снежинок и анатомической модели сердца. Я не понимаю, что она хочет сказать, и никакая из работ меня не цепляет. Я прохожу чуть глубже, в тот закуток, где я видел их обнимающимися. Там на стенах картины. На одной из них, огромной… хм… мужская задница, от ветра будто разлетающаяся на осколки. Я приближаюсь, вижу, что она состоит из листьев. Зеленых, осенних и сухих. Отхожу обратно. Изображение начинается чуть выше ямочек на пояснице, и обрывается, наверное, на ладонь ниже ягодиц. Бёдра чуть изогнуты вбок, как будто их владелец опирается на одну ногу. Я знаю этот изгиб слишком хорошо. Я видел его два раза в неделю у доски в течение двух лет. Я увидел его вновь в прошлом году, когда он заказывал нам кофе.       Я оглядываюсь по сторонам в поисках знака о запрете на фотографирование, и не найдя, достаю телефон.       Потом долго сижу на скамейке и разглядываю фото. Хорошо передала. Точно так же он разлетелся на сухие листья на моих глазах.       Я записываюсь на анализы через месяц — ничего нет.       Больше никуда не хожу, ни с кем не встречаюсь, только работа-дом, работа-дом. Домой возвращаюсь пешком. Часто нет сил поужинать, и результаты меня радуют. Джинсы снова сидят нормально, потом даже начинают висеть.       Не выдерживаю двухмесячного ожидания, и снова сдаю анализы в начале июня: ничего нет.       Паника почти проходит.       Кася возвращается домой через пару дней, запрыгивает ко мне на кровать и говорит:       — Виталечка! Вставай, и бегом-бегом-бегом получать британскую визу. Мы едем в Лондон! На Mogwai!