Слишком много

      До пятого курса университета я доучился не то, чтобы ни с кем не переспав, но и ни с кем не поцеловавшись.       Как искать партнёров, я не знал. Открытых геев в недалёком окружении было мало. В близком — не было вообще. Пытаться разобраться в не таких открытых было бы себе дороже. Поэтому я тихонько сидел на сайтах знакомств и медленно разочаровывался в людях. Вероятно, и сам кого-то разочаровывал.       В универе дружбы ни с кем не завёл. Единственное подобие группы друзей образовалось в общаге: совместные туалеты и кухни больше располагают к разговорам, чем аудитории. Особенно, когда ты с первой же лекции забиваешься в самый дальний угол и утыкаешься в свои конспекты.       На пятом курсе я проговорился одному из соседей. Когда осознал свой прокол, приготовился было защищаться от словесных нападок (или хуже) и успел начать переживать, что придется съехать, но тот сказал «бывает» и продолжил разговор.       А потом меня позвали на чей-то день рождения и там познакомили с Борей. «Это Боря, он тоже гей». Мы переглянулись, я слегка смутился, он подмигнул.       Сводить двух знакомых геев просто потому, что они геи — занятие сомнительное. Но это сработало.       Лет Боре было под тридцать, роста — под два метра, он выглядел, как стереотипный советский геолог, громко смеялся и сыпал фактами про кино. Он не был моим типом. Совсем. Мой тип был чисто выбрит, высок, худощав и в галстуке, говорил тихо, но чётко и метко. И он был не мой. Я искал его везде и во всех, но не смог найти. И я устал. Поэтому когда Боря позвал в гости, я согласился.       Спросил, смотрел ли я «Гражданина Кейна», предложил посмотреть, и мы молча просидели два часа. Он положил руку мне на плечи, и я прильнул к нему, боясь сделать лишнее движение. Иногда мне казалось, что он прикасается щекой к моим волосам и у меня всё замирало внутри.       Ощущать, что тебя кто-то обнимает — не по-дружески, и с явным намерением на продолжение, — было обволакивающе волшебно.       Все два часа у меня бешено колотилось сердце.       Когда появилось слово «Конец», Боря развернулся ко мне и сказал:       — Знаешь, почему я хотел тебе этот фильм показать? У тебя губы, — он провел по ним большим пальцем, — как у молодого Орсона Уэллса, — он снял с меня очки, — и взгляд такой же пронзительный.       И поцеловал.       Я даже не представлял, что поцелуи — это так хорошо.       Мы целовались очень долго; он уже натёр мне лицо своей бородой, но мне не хотелось останавливаться. Я пролежал бы там всю ночь, просто целуясь.       Он запустил руки мне под футболку, и это напрочь выкинуло меня из реальности. Затем расстегнул мне штаны, засунул руку в трусы и начал надрачивать — без особых прелюдий. И хоть сам я много времени провёл за этим занятием, ощущать другую руку — больше и сильнее моей — на своём члене, было чем-то совершенно иным.       Я кончил. Уткнулся Боре в грудь и пробормотал «Спасибо».       — «Спасибо» на хлеб не намажешь, — схохмил он. — Мне поможешь?       — Да, конечно, только я же никогда ни с кем не был. Я не уверен, что всё сделаю как нужно.       — Справишься, не волнуйся.       Он расстегнул ремень и приспустил штаны. Возбуждение от того, что я впервые близко вижу чужой член и собираюсь дотронуться до него, было ещё сильнее, чем когда его руки были на мне.       Я провёл по нему пальцами, и он вздрогнул. Я вздрогнул тоже.       — Не стесняйся, он не кусается.       Я взял его в руку и провел по всей длине от основания. Хотелось просто рассмотреть его, изучить, но Боря явно ждал продолжения. Я стал делать то же, что и себе: водил рукой по всей длине, размазывая выделявшийся предэякулят, оттягивал крайнюю плоть, возвращал её обратно. Боря постанывал и гладил меня по затылку.       — Может, в рот? — вдруг спросил он.       Я покраснел.       — Вот это я точно не умею.       — Никто вначале не умеет. Попробуй.       Я приблизил лицо к члену. Запах был не слишком располагающим, но я сделал скидку на комплекцию и два часа сидения в одной позе, и подумал, что это терпимо. Мы же не ангелы.       Лизнул блестящую головку. Солёно. Попытался вспомнить хоть что-то из просмотренной порнухи, но в голове от волнения стоял туман.       Я провел языком от основания к головке, потом неуверенно взял её в рот и стал вводить глубже. Вскоре я уже ритмично скользил по нему, скрючившись над Борей на диване и помогая себе рукой. Боря не жаловался.       По ощущениям, он был близок к оргазму, и когда его стоны перешли в рык, я вовремя убрал голову, и он кончил себе на вязаный свитер.       — Чёрт, — Боря подскочил с дивана. — Ну как же ты так. Его же заебёшься стирать.       — Прости, — испугался я. — Я не специально же.       — Ну подумал бы.       — Прости, Борь. Хочешь, помогу постирать?       — Ладно. Разберёмся.       Казалось, он забыл про этот инцидент, когда через неделю позвал меня к себе снова.       Мы ели приготовленные им макароны по-флотски, смотрели «Житие Брайана», потому что «Ну как же можно жить, не посмотрев ничего из "Монти Пайтона"», и запивали каким-то дешевым вином.       А потом он предложил потрахаться.       И я согласился. А чего ждать, подумал я. Всё равно я предполагал, что это произойдёт рано или поздно, и был готов.       Сначала он подрочил мне — но не до оргазма, потом сказал «давай сначала в рот», а затем «ну, поворачивайся».       Я спросил про презервативы.       — Ну так ты же ни с кем ещё.       — А ты?       — А я давно трахался в последний раз, потом проверялся, всё нормально у меня.       — Точно?       — Жопу даю, — он захохотал собственной шутке. — Не ссы. Что ты переживаешь так?       Я сидел перед ним на диване, подогнув под себя ноги, голый, в ярком свете. Он оставался в футболке. Мне было не очень уютно, а теперь стало ещё и стыдно, что я ему не доверяю, и я молча развернулся к нему спиной. Опёрся локтями на спинку.       Я услышал, как он плюнул себе на ладонь, растёр слюну по члену, и приставил его ко входу.       — Расслабься, — сказал он и стал протискиваться.       Мне стало больно, и я завыл. Он добавил:       — Не переживай, в первый раз всем больно. Потом легче станет.       Он продвигался внутрь поначалу медленно, потом резко до конца, и каждый толчок отдавался болью во всем теле. Легче не становилось. Он очень долго меня ебал. Может и не так уж долго, но казалось, что прошла вечность, прежде, чем он кончил в меня.       Потом он рухнул рядом на диван, пытаясь отдышаться, а я остался на коленях, боясь присесть рядом, чтобы ничего не испачкать.       — Я в душ схожу? — спросил я.       — Да, сходи.       — Полотенце можно?       — Мое возьми, остальные в стирке.       Я посидел на унитазе, выдавливая из себя сперму, потом подтёрся и увидел на бумаге бело-красные разводы.       Очко горело. Я попробовал додрочить в душе, но не вышло.       Полотенце, судя по желтым разводам, явно висело там несколько недель, а то и месяцев. Я воспользовался самым чистым углом и вышел почти мокрым.       Надо сваливать, подумал я, и уже оделся, когда Боря спросил:       — На ночь останешься?       И я остался.       Мы легли спать на разложенном диване, он сгреб меня обеими руками, уткнулся носом мне в затылок, и мне даже стало хорошо от его дыхания в волосах. «Я просто принесу в следующий раз своё полотенце, — подумал я, — мало ли — заработался человек».       Жопа болела и кровоточила ещё два дня.       Так и пошло. Я приезжал к нему в выходные, смотрели очередной фильм, который я обязан был посмотреть, потом он меня трахал, мы шли спать, он обнимал меня, и я думал, что я, наверное, счастлив.       Хоть мне и было всё так же больно, опухающе и кровоточаще.       Иногда я предлагал минет вместо, и теперь, чтобы ничего не испачкать из одежды (он всегда оставался как минимум в футболке), перед оргазмом он вжимал мою голову в свой пах, чтобы кончить мне прямо в горло. Мне не нравилось, тем более он почему-то никогда не ходил в душ перед сексом, только после.       Но я возвращался.       А потом он однажды спросонья сказал «Я тебя люблю».       Он меня любит.       Он меня любит.       Он меня любит.       Меня кто-то полюбил.       Такое возможно?       Я стал смотреть на него иначе и начал принимать боль, как неизбежную реальность.       Потом я закончил универ, и, за неимением работы, уехал к родителям. Продолжал приезжать к нему на выходные, говоря дома, что еду к друзьям. Зачем так часто ездить к друзьям, они не спрашивали, и мне казалось, что им всё равно.       Однажды я рассказал ему про то, как ко мне относились в школе. «А чего ты не научился за себя постоять? До меня вот никто не докапывался». Я подумал, что судя по его фигуре, он мог быть самым крупным в классе, и именно это ему помогло, но промолчал.       Он же в ответ пожаловался на своих родителей. Сказал, что они никогда его не воспринимали всерьёз, часто не замечали, уделяя время и силы только его брату. И даже когда рассказал им, что он гей, восприняли это как попытку заполучить их внимание.       Тогда мне показалось, что мы сблизились, и, когда мы в следующий раз занимались сексом, я спросил, не хочет ли он принять душ перед этим (как я), а он сказал: «Я тебя не устраиваю что ли таким, какой я есть? Пожалуйста, никто тебя не держит. Иди ищи кого-нибудь ещё. Если тебя, конечно, кто-то захочет. Принцесса, тоже мне».       И я заткнулся. Ведь он был прав.       Он почти не прикасался ко мне во время секса, как будто ему не было интересно или приятно. Просто придерживал за бёдра или голову, когда двигался внутри. За два года наших отношений он собственноручно довёл меня до оргазма, наверное, раз пять.       А я ведь видел в порно, что бывает взаимность. Что люди обнимаются, меняют позы, и отсасывают друг у друга. Но я думал — это же порно, это же не жизнь. А в жизни всё не так, и у каждого своя роль. И я доверился ему в выборе этих ролей, полагая, что так и надо.       В банк я устроился после нескольких месяцев поиска, и мне нужно было переезжать обратно в Москву. Я хотел было начать искать комнату, но Боря взял и предложил мне переехать к нему в его студию.       Жить вместе.       Вместе жить.       Я решил признаться родителям. Рассказал им про школу и про выпускной. И про Борю, и что он предлагает мне переехать к нему.       Мама сказала, что они уже давно поняли. И про школу догадывались, но ждали, пока сам расскажу. Папа сказал, что ему, конечно, сложно такое понять, но я все равно всегда останусь его сыном.       Они попросили познакомиться с Борей перед переездом. Он явился с цветами для мамы и вискарём для папы, и казалось, произвёл хорошее впечатление.       Но потом мама сказала, что он кажется ей слишком взрослым для меня, и слишком собственнически себя ведёт: он придерживал меня за локоть весь вечер. И вообще, что-то в нём ей не понравилось. Папа же сказал, что я взрослый человек и сам отвечаю за свой выбор.       Они помогли мне перевезти вещи. Маме не понравилось, что в квартире было не очень чисто и мало места на двоих. «Никакого личного пространства», — посетовала она. Я успокоил её, сказав, что когда-нибудь мы обязательно переедем в место получше.       Мы с Борей, конечно, такого не обсуждали, но это казалось мне логичным развитием событий в будущем.       Я начал отдавать ему деньги за половину аренды и счетов. Потом постепенно, я даже не понял как, покупка еды негласно стала моей единоличной обязанностью.       Тем временем, на работе поначалу было очень тяжело: новые процессы, новые люди, новые системы. Жёсткие часы, строгая одежда. Я был измотан.       Боря же почти безвылазно сидел дома: работал на удалёнке, периодически делая какие-то проекты в Автокаде, но чаще я видел его за играми и на киношных форумах. У него была дурацкая привычка не сообщать мне, когда заканчивались продукты, и я приучил себя заглядывать в холодильник, вернувшись с работы, чтобы понять, чего не хватает, и сразу идти в супермаркет. А если был слишком уставшим, решал не ходить, и холодильник оставался пустым, Боря мог на следующий день закатить скандал о том, что ему нечем завтракать, и он не может из-за этого нормально функционировать.       Однажды я загружал стирку, и мне попались его боксеры с очень однозначными пятнами: жёлтым и коричневым. Я подумал: «Ну у всех случаются инциденты». А потом такое повторилось, и я просто забил. Тем более, это было заметно только на светлом белье, а его было мало. Если такие трусы мне попадались, я просто закидывал их в машину, не разворачивая.       Наши биоритмы разъезжались всё больше. Он засиживался за компом допоздна, а я долго не мог уснуть, ворочаясь от мерцающего света монитора. Когда я уходил утром, он всё еще спал.       Иногда он приходил в кровать под утро, будил меня, трахал и отключался, а я потом уже не мог уснуть и шёл на работу уставшим и с больной задницей.       Только выходные ещё более-менее напоминали начало наших отношений — с фильмами и совместными обедами.       Маме, естественно, я ни на что не жаловался.       Однажды я вернулся с работы, обнаружив радостно ожидающего меня Борю.       — Я тебе подарок купил, — протянул он мне упаковку чулок. — Наденешь?       — Сейчас?       — Ну да. И подготовься.       Мне не очень хотелось, я ещё не отошел от утреннего перепиха. И чулки меня не возбуждали. Но я не стал спорить, он же всё-таки постарался и купил что-то — для меня. Значит я сделаю это — ради него.       Я вышел к нему после душа в этих чулках, а он, увидев меня, скривился, посетовал на мою фигуру и попросил снять.       Потом все равно меня выебал.       Я проснулся ночью, увидел, что он всё еще перед компом, в наушниках, что-то смотрит. Я протёр глаза и надел очки. Он не слышал. Я присмотрелся. Он смотрел порно — с такими тонкими и прозрачными твинками, что их, казалось, можно было сломать неосторожным движением.       Мне стало плохо. Я убрал очки и притворился спящим, но уснуть уже не смог, трясясь от обиды. Вскоре он пришёл в кровать и трахнул меня снова — всего несколько часов спустя после предыдущего секса, просто по живому мясу. Пока он пыхтел и дёргался, я думал о том, что он представляет их, когда трахает меня, и разочаровывается, что я не такой же. Наверное, поэтому у нас всё так складывается. Мне просто нужно измениться.       Я ушёл в себя на несколько дней, не мог сфокусироваться ни на чём. Почему-то снова стал думать об Игоре и, сидя на работе, шерстил учительские форумы. Обнаружил, что Игорь развелся. Где-то внутри что-то всколыхнулось.       Два дня подряд забыл купить продуктов.       На второй день Боря разозлился и ушёл куда-то.       Я в одиночестве ходил кругами по этим несчастным тридцати пяти метрам. Чувствовал себя виноватым из-за еды и решил проверить, есть ли просроченные счета по коммуналке. Я достал папку, в которой Боря их хранил, и пролистав, обнаружил на дне, под всеми квитанциями, справку о собственности на квартиру.       Оказалось, что это не съёмная квартира, а вполне себе его. Купленная его родителями. Родителями, которые не уделяли ему внимания. А квитанции я увидел впервые, и оказалось, что я оплачивал их полностью.       Когда он вернулся, я встретил его с этими документами, чтобы попытаться понять, почему он так поступил.       Он спросил, какого хера я копаюсь в его вещах. На мое «я просто хотел помочь», ответил: «Ну не хочешь — не живи тут. Только тебе же некуда идти. Тебя кто-то кроме меня ждёт? Кто-то любит тебя так, как я?»       Я потерял способность рационально мыслить, побросал в сумку ноут и какие-то вещи, схватил куртку и выбежал из квартиры, хлопнув дверью так, что за ней что-то упало и разбилось вдребезги. Что — я так и не узнал.       Но он был прав, идти было некуда. Только если к родителям — но как тогда ездить на работу?       Я зашел в ближайший Макдональдс поймать интернет и проверить цены на жилье, открыл стену Вконтакте и увидел только что опубликованный Касей статус:       «Дорогие мои, а не хочет ли кто пожить пару неделек в моей квартире? С заездом ВЧЕРА.       Условия: кормить и любить Федора Михалыча с Антон Палычем и чистить их лоток».       И я написал ей. Не раздумывая — потому что потерянная рациональность ещё не вернулась.       Вообще-то я с Касей до этого практически не общался. Она была из мажорской тусовки, при этом являясь одной из самых умных в группе. Ходили слухи, что она поступила на бюджет, но перевелась на платное, чтобы освободить место для кого-нибудь менее обеспеченного: деньги для её отца смешные, а забирать бюджетное место у того, кому оно было бы нужнее — не комильфо. И у меня есть подозрение, что это место досталось мне, потому что я попал на платное, а на следующий день мне сообщили, что произошла ошибка, и я поступил на бюджет. Я по сей день так и не спросил её об этих слухах.       Однажды она пришла на пары в футболке Mogwai, и я застенчиво эту футболку похвалил: впервые столкнулся с человеком, который их слушает. В тот же день она добавила меня в друзья во Вконтакте. Это была чуть ли не единственная наша интеракция за пять лет учебы.       А на моё сообщение она тоже ответила сразу, и я поехал к ней прямо из Макдака. Кася встретила меня на пороге, вся взмыленная, с тремя полуупакованными чемоданами, и раскрыла рот, когда увидела.       — Виталик? Это реально ты? Что с тобой случилось? Всё в порядке? Ты здоров?       Я недоумённо посмотрел на неё и ответил, что вроде всё нормально.       — Ладно. Когда я вернусь, расскажешь, как ты похудел, все мои подруги точно захотят узнать. Пойдём покажу где и что.       Она провела меня по комнатам, показала запасы корма и песка и моё спальное место в гостевой, дособирала чемоданы, пожаловалась на подругу, которая должна была следить за котами («Представляешь, внезапно вышла замуж за какого-то неизвестного хрена, который её теперь никуда не пускает!»), обещала быть на связи и ретировалась, оставив за собой облако фруктового парфюма.       Я побродил по квартире и обнаружил в ванной весы. Они показали на 20 килограмм меньше той цифры, которую я запомнил на последнем взвешивании где-то на пятом курсе. Я был уверен, что мои вещи просто слишком растянулись, и собирался купить что-нибудь новое, но никак не мог выбраться в магазин.       А оно вон как.       Я разделся и посмотрел на своё отражение в полный рост. Нашёл в телефоне фотографию двухлетней давности и долго смотрел то на неё, то в зеркало.       Я даже не знаю, когда в последний раз был в таком весе. Может в девятом классе. Ещё до того, как появился… он. А ведь он никогда не видел меня таким… И вот тогда я и начал подумывать о том, чтобы выйти с ним на связь.       Кася, как и обещала, писала мне каждый день, требуя фотографии котов и присылая белые песчаные пляжи и Индийский океан взамен. Я завидовал в первые пару дней, а потом занялся поисками жилья: хотел успеть найти что-то к её приезду. Искалось плохо.       Боря стал звонить и писать только спустя три дня. Я не отвечал. Я просто не знал, что ему сказать. Он быстро сдался, но попытался ещё раз — в тот день, когда Кася вернулась. Мы пили чай, телефон завибрировал, и я отодвинул его, прочитав, от кого вызов.       — Девушка? — полюбопытствовала Кася.       — Парень, — пожал я плечами.       — Ах, ну конечно, — она хлопнула себя по лбу.       — Конечно?       — Ну, как сказать. Были у меня подозрения.       — Как? Мы же не общались даже.       — Виталечка. Любой натурал-задрот, да и не только задрот, воспринял бы то, что я его добавила в друзья, как разрешение на флирт. А ты вообще не отреагировал. Что мне оставалось думать? Что ты либо гей, либо не с этой планеты. Так что там с твоим бойфрендом?       — Наверное, уже не бойфрендом.       — Подожди, ты поэтому отозвался на объяву?       — Ну да.       — А тебе есть где жить?       — Пока нет, я искал, пока тебя не было, но не нашёл ничего. Надеюсь, найду в ближайшие дни, а пока у родителей поживу.       — Не надо. Оставайся у меня. Место есть. Платить не надо ничего.       — В смысле не надо?       — Не надо. Одно условие. — Кася нахмурилась.       — Какое? — я напрягся.       — Расскажи мне уже наконец, как ты похудел?       — Да не знаю. Правда. Был таким, как ты помнишь, а потом — хопа! — и стал таким, как ты видишь. Сам в шоке. Ты, кстати, магазин одежды можешь порекомендовать? Я только сейчас понял, что у меня нормальных вещей нет. Ненавижу по магазинам ходить и выбирать.       — Могу, конечно. Могу помочь подобрать что-нибудь. А то ты, конечно, не стереотипный товарищ. Со стилем у тебя плоховато. И к парикмахеру тебе бы не помешало.       Она сдержала обещание, и, как только я получил ближайшую зарплату, которую мне не пришлось почти полностью отдавать Боре, Кася вытащила меня на шопинг.       Однажды я рассказал ей про Игоря.       Она задумалась.       — Знаешь, это хорошо, наверное, что ничего тогда у тебя не произошло. Моя одноклассница от учителя залетела, например. В одиннадцатом. Скандал замяли, он до сих пор работает. А у неё тяжелый алкоголизм. В двадцать четыре, сука, года.       — Ни хуя себе. Но я бы вряд ли залетел, знаешь ли.       — Ты же понимаешь, что не в этом дело.       — Понимаю. Но перестать думать о нём не могу.       — Значит, надо отвлекаться. Ты в гей-клубы ходишь иногда?       — Я вообще ни в какие клубы никогда не ходил.       — Ты с ума сошёл? Тебе сколько, шестьдесят?       — Двадцать пять, — испугался я её напора.       — Одевайся. Мы едем.       А вот уже оттуда я приехал не обратно в Касину квартиру, а домой к Вадиму. И там я узнал, что такое секс. Он сосал мой член, а я смотрел в потолок и плакал.       Ну и потом я написал Игорю, встретился с ним, но ничего не произошло. Фантазии не оправдались.

***

      — Виталий. Вы ко мне пришли с запросом понять, почему вас все бросают. Вы рассказали мне о своем опыте в отношениях — очень интересные истории, должна признать. Давайте вы теперь мне расскажете о том моменте в каждых из этих отношений, когда вас бросили.       Ирина смотрит на меня пристально, с еле заметной доброй улыбкой. Ей под сорок, у неё андеркат, огромные серьги и всегда чёрная одежда. Её порекомендовал мне Касин психолог, у которого не оказалось свободных мест. За последние три недели она не сказала почти ни слова, только кивала и что-то записывала.       — Ну, Вадим просто перестал мне отвечать.       — Хм, — Ирина листает свои записи. — Вы сказали, что он вам напрямую заявил о том, что не заинтересован в отношениях. А вы, несмотря на это, пытались нарушать границы этой договорённости.       — Но… он мог бы мне сказать что-то…       — Мог бы, но не обязан. Это его право. Дальше. Кто там у нас? Граф с замком.       — Он у меня на виду поцеловался с кем-то другим. С другой.       — Вы общались после этого? Вы спросили, зачем он это сделал?       — Нет, но… это же было так очевидно…       — До этого случая у вас всё шло нормально, ведь так?       — Ну да, если не не считать того, что он был в депрессии и перестал принимать лекарства.       — То есть вы понимаете, что это вряд ли было рациональным и взвешенным решением с его стороны?       — Наверное, — вспоминаю я его метания последних недель перед спектаклем.       — И вы предпочли остаться наедине со своими мыслями и просто перестать общаться.       — Я написал ему потом, когда был в Лондоне. Он очень сдержанно мне ответил.       — Сколько ему? Он моложе вас, ведь так? Коммуникация — это навык. Тем более, коммуникация эмоций. Как мне кажется, вы оба повели себя не слишком разумно в этом случае. Но ко мне на приём пришли только вы, поэтому всё-таки не будем пытаться угадать, что думал он. Но вы — именно вы — как раз в этой непонятной ситуации, в отличие от ситуации с Вадимом, где им были обозначены границы, предпочли ничего не делать. Давайте дальше.       — Кирилл, — я сжимаю рукой подлокотник кресла.       — Почему вы считаете, что он вас бросил?       Я молчу.       — Ведь вы вообще ни при чем.       — Я понимаю, но…       — Совершенно очевидно, что у вас была хорошая связь, и он был заинтересован в продолжении. Но никто не застрахован от несчастных случаев.       — Это просто несправедливо.       — Виталий, жизнь, в целом, довольно несправедливая штука. А чего не было в этой истории — это уж точно предательства. Дальше.       — Игорь…       — Вы считаете, что Игорь вас бросил?       — Ну…       — У вас же не было отношений.       — Но…       — Всё случилось не так, как вам хотелось бы. Но это был совершенно логичный поворот. Странно было бы ожидать иного. Дальше.       — Дальше?       — Да. Вы упоминали кого-то из Лондона. Он тоже вас бросил?       — Нет… — я понимаю, что почти не думал о нём. Думал о срыве, о своей истерике, об оргазме без рук. А о нём самом — нет. Я даже не уверен, что помню его лицо.       — Хорошо. А Боря?       — Он предал меня.       — Но что сделали вы?       — Я… ушёл, — я понимаю, куда она меня выводит.       — Вы поставили себя на первое место в абьюзивных отношениях. Это очень сильный поступок. И вы должны этим гордиться. И теперь получается, что единственный человек, который, как вы выразились, вас «оставил на полу в грязи» был тот, кто применил к вам насилие в клубе.       Ирина говорит совершенно очевидные вещи, но…       — Но почему же я каждый раз остаюсь один?       — Давайте на следующей сессии попробуем понять, почему в каждой такой ситуации, где мне, как человеку со стороны, кажется, что «акта бросания» не было, для вас это каждый раз становится тяжёлой травмой и приносит однозначное ощущение, что вас оставили одного. Но так или иначе, я должна вам напомнить, что у вас есть отношения, хорошие и искренние.       — В смысле?       — Ваша подруга. Она приняла вас без условий. Она поддерживала вас всегда. Кажется, больше никто из упомянутых вами людей не убирал за вами ваши рвотные массы, — улыбается она.       — Но мы же не…       — Дружеские, платонические отношения тоже важны. Не менее, а зачастую даже больше, чем романтические или сексуальные. И мы, к сожалению, часто их недооцениваем. Окей, кажется, наше время закончилось. Хотите домашнее задание?       Киваю.       — Расскажите своей подруге, насколько она вам важна. А ещё — сделайте для себя что-нибудь, чего давно хотели, но так и не решились.       И я записываюсь в качалку на следующий же день.