Похоть

      Лань Чжань хорошо себя знает. Он умеет держать себя в руках. У него прекрасно получается переключаться, а в искусстве сублимации он поистине достиг вершины мастерства. Он также знает о своей способности чрезмерно увлекаться. Не просто увлекаться. Становиться одержимым.       Так было с братом. Это было какое-то сумасшествие. Лань Чжань мог быть спокойным, уравновешенным даже в детстве, но не когда дело касалось брата. Лань Хуань всегда был эпицентром его жизни. С тех пор, как не стало их матери, а отец замкнулся, стал угрюмым, раздражительным и жестоким, единственным светочем, к которому тянулся Лань Чжань — брат. Он был тем, кто осушал его слезы и защищал от обозлившегося после потери отца. Он направлял и поддерживал, когда Лань Чжань подрос. Его чувства возникли не неожиданно, просто братская любовь переросла в нечто иное, что поначалу пугало. Тогда еще Лань Чжань не понимал природу того напряжения, которое между ними ощущалось по мере взросления. Но оно в один прекрасный момент достигло своего апогея.       Так было с музыкой. Он мог часами тренироваться, не чувствуя усталости, до боли в суставах и кистях рук или до кровавых ран от струн гуциня. Это намного позже он стал бережнее относиться к своим рукам, когда научился сдержанности. А поначалу он вливал свои эмоции в бесконечные тренировки, потому что не понимал, как иначе справиться с тем, что его затапливало и заставляло захлебываться. Чуть позже, когда он стал избегать даже мыслей о брате, музыка была единственным, что позволяло ощущать себя живым, а не куском гниющей плоти, которая двигается, что-то делает, но ничего не чувствует.       После женитьбы, казалось, все наладилось. У него был муж, который его обожал, и Лань Чжань отдавал ему все, что мог, хотя тот и заслуживал большего. Но большего Лань Чжань уже не мог дать. У него мало что осталось, почти всю свою страсть он влил в музыку, в ней он растворялся, ей отдавался целиком и полностью. Именно поэтому всегда испытывал отдачу после своих концертов. Он был уязвим в эти моменты. И всегда был безмерно благодарен Мо Сюаньюю за его понимание и заботу.       А потом появился Вэй Ин.       Хаотичный. Да, пожалуй, это наиболее верное определение. Хаос в чистом виде, который снес все, что так долго возводил Лань Чжань: стены, преграды, фундамент и спокойствие. Диссонанс в идеальном виде. Но именно это находит отклик. А ведь Лань Чжань всегда любил упорядоченность, во всем в своей жизни. Он так тщательно ее выстраивал — кирпичик за кирпичиком. А потом эта конструкция оказалась шаткой и рухнула просто по одному вздоху.        Он бы хотел возложить ответственность на Вэй Ина. Это ведь так просто. Он причина сумасшествия и абсолютной невозможности устоять.       Соблазн.       Искушение.       Это верно. Но глупо винить в собственных поступках кого-то, пусть и того, ради кого он предал все, во что верил. Это он, Лань Чжань, сам по себе такой. Жестокий, жадный, наполненный похотью до краев. Он делает больно собственному мужу. Делает больно брату, который не заслуживает, чтобы его предавали. Но почему Лань Чжань не может устоять?       Лань Чжань поднимается и вытирает текущий по лицу и шее пот. Он догнал количество отжиманий до шести сотен. Пожалуй, этого достаточно. Затем он садится на тренажер для отводящих и приводящих мышц бедра и качает ноги. В итоге он чувствует себя уставшим, даже в голове шумит. Ему стоит остановиться. Он поднимается из подвала, где устроен домашний спортзал, идет к холодильнику, достает воду и жадно пьет. Телефон вибрирует. Лань Чжань открывает чат с контактом «Блэк-миди».       «Встретимся завтра утром?»       Лань Чжань чувствует, как сердце пропускает удар. На кухню заходит Мо Сюаньюй, включает кофеварку.       — Я в душ, — говорит Лань Чжань.       Мо Сюаньюй сонно кивает.       — Ты всегда такой ранний и такой бодрый. Завидую.       Лань Чжань не отвечает. Ему бы не понравился способ, которым отец приучал их к дисциплине. Иногда Лань Чжань завидовал своему мужу. Тому, каким избалованным и окруженным заботой он рос. Его ни разу в жизни не ударили. Лань Чжань уверен, что на него даже голос не повышали. Возможно, если бы их с братом мать была жива, все было бы по-другому. Кто знает…       Лань Чжань запирается в ванной, садится на крышку унитаза и снова открывает чат и набирает сообщение.       «Утренняя пробежка»       «Где и во сколько?», — тут же приходит ответ.       Лань Чжань скидывает геолокацию парковой зоны, где бегает по утрам и время.       «Ты сейчас один?»       «Да».       «Вот каким я вижу тебя».       И тут же приходит фото, что Вэй Ин делал на днях в студии. Лань Чжань открывает на весь экран и сглатывает. Он никогда таким себя не видел. Первое, что приходит на ум — бесстыдный. Его лицо крупным планом, в полупрофиль, глаза прикрыты, губы припухшие и влажные. Пальцы застыли на напряженно выгнутой шее. Алые разводы идут от скулы, через горло и спускаются за пределы кадра. Он не знал, что может выглядеть так. Он помнит, как был возбужден. Помнит, что думал о Вэй Ине.       «Мне нравится», — печатает Лань Чжань.       «Моя любимая. Я бы распечатал большой формат и повесил над кроватью».       «Не надо».       «Уверен, Хуань бы не возражал».       Лань Чжань тут же закрывает чат и прикрывает ладонью глаза. Брат… Ох.       Он принимает душ и быстро дрочит. Перед глазами мелькает образ Вэй Ина, трахающего Лань Хуаня. Лань Чжань уверен, что мягкий и нежный брат любит отдаваться. Нежность — одна из главных причин, по которым Лань Чжань так тянулся к нему в детстве. Нежность, заботливость и ласковый взгляд, который обещал все в этом мире. Он кончает и едва не падает на пол от представших образов.       Когда он снова открывает чат, там одно непрочитанное сообщение и еще одна фотография, на которой Лань Чжань в полный рост. Его рука на возбужденном члене, глаза пылают яростью, возбуждением и диким напряжением, а все его тело словно в крови. Вэй Ин умеет ухватить саму суть в кадре. Это пугает и восхищает одновременно.       «Увидимся завтра, мой тайный любовник».       Лань Чжань снова ощущает боль в спине. Он поворачивается боком к зеркалу. Трогает пальцами рубцы, некоторые кривые и топорщатся, некоторые менее выразительные, с перехлестом. Они не болят. Шестнадцать лет прошло. Просто иногда ему кажется, что они кровоточат, но когда он трогает их, то на пальцах, конечно же, никогда не бывает крови. Но мозг бережно хранит воспоминания о боли и крови, о слезах, сожалениях и чувстве вины. О том, что следовало бы забыть навсегда. И не стоит думать о том, что все эти годы были просто растянутой медленной пыткой.       Когда Мо Сюаньюй впервые увидел его спину, он расплакался. Лань Чжаня тогда это тронуло, но он наотрез отказался говорить об их происхождении и запретил говорить кому-либо вообще, особенно Лань Хуаню. Брат не должен об этом узнать.       В то злополучное утро, когда они с братом так отчаянно и неосторожно сорвались накануне, а после уснули рядом, как давние любовники, как будто имели на то право, отец вошел в комнату, окинул их взглядом и ничего не сказал. Лань Чжань проснулся и видел этот взгляд. Видел и понимал значение той черной ярости, что клубилась в нем. В тот момент он попрощался с братом. Последний раз посмотрел на него, отвел прядь волос, упавшую на лицо. Лань Хуань еще улыбался чему-то во сне. В тот момент Лань Хуань еще не подозревал, что последующие долгие годы будет видеть от брата только жестокость и безразличие.       Лань Чжань и по сей день помнит ту ночь и следующий день до мельчайших деталей. Он осторожно поцеловал брата, утер слезы и спустился вниз.       Отец ждет его на первом этаже, и когда Лань Чжань спускается, указывает рукой на подвальный этаж. Там обустроена музыкальная комната, где репетирует Лань Чжань. И там отличная звукоизоляция. И все, что происходит там, остается в тех стенах, пропитанных музыкой и болью.       — На колени! — приказывает отец.       Лань Чжань сжимает кулаки, вздыхает и следует приказу. Он не представляет, что с ним сделает отец, если наказывал дополнительными истязающими заданиями за поздний подъем или ниже отличной отметку за неверно сыгранные ноты. Лань Чжань был так рад, когда поступил в музыкальную академию за много миль от дома, хотя это далось ему нелегко. Он самый молодой и один из самых перспективных студентов. Вероятно, в этом есть заслуга отца, ведь благодаря ему Лань Чжань так хотел немного свободы.       Отец меж тем подходит к консольному столику. Лань Чжань дрожит. Металлическая гибкая линейка, которая проходилась по его пальцам, если он фальшивил. Он быстро научился играть идеально, не зря репетировал до боли и крови. Но отец не берет линейку, а тянется за бамбуковой тростью, что висит в качестве декора над тем же столиком. В качестве декора и в качестве дополнительного наказания, когда Лань Чжаню приходится долго стоять на коленях, держа эту трость на вытянутых руках, до тех пор, пока руки не немеют и трость начинает ощущаться неподъемной. С одной стороны вытянутый набалдашник с гравировкой в виде облаков, с другой — заостренный наконечник. Эта трость не используется по назначению. Или же ее предназначение — наказание. Отец перехватывает ее поудобнее и несколько раз бьет себя по ладони, словно проверяя прочность. Кивает себе и поворачивается к Лань Чжаню.       — Как давно это у вас?       Лань Чжань молчит. Отец с силой бьет тростью по крышке рояля. Лань Чжань вздрагивает от громкого звука в тишине комнаты, но еще сильнее выпрямляет спину и сжимает кулаки, впиваясь ногтями в ладони.       — Мне еще раз повторить, Чжань?       — Ничего не было. Это… Мы выпили и…       — И немного потискали друг друга за члены. Действительно, мелочь какая, — язвительно говорит отец, а потом срывается в крик: — Вы братья! Единокровные! Ваша мать в гробу бы перевернулась, узнай каких ублюдков родила.       — Хуань ни при чем. Это я его заставил.       — Да, ты мог. Хуань мягче, а ты одержимый. В тебе всегда это было. Это моя вина. Мне следовало быть строже с тобой. Снимай свитер.       Лань Чжань выполняет.       — Отец…       — Не смей так меня называть! Меня тошнит от одного твоего вида. Ты вообще не должен был появиться на свет. Ты моя ошибка. И вот к чему мы пришли.       Лань Чжань склоняется, уткнувшись лбом в пол.       — Прости. Делай со мной, что хочешь. Прошу, пощади Хуаня. Он не виноват.       Отец подходит и с силой опускает трость на его спину. Болью прошивает все тело. Лань Чжань подтягивает стянутый свитер и зажимает комком между зубами, сжимает кулаки и обещает себе не кричать.       Боль обжигает, выворачивает наизнанку. Казалось, он не чувствует своего тела. Лишь огненные вспышки перед глазами от наконечника проклятой трости, который скользящими ударами проходится, вскрывая кожу. Слезы льются не переставая. Но он так и не кричит, хотя это стоит ему невероятных усилий. Он лишь бесконечно повторяет про себя «Пощади Хуаня», как мантру, как молитву безжалостному богу. Это единственное, что его волнует в тот момент. Его брат никогда не знал, насколько жесток их отец. Но лишь по отношению к Лань Чжаню. И никогда не узнает.       Когда отец прекращает, Лань Чжань даже может разогнуться, спина и бока липкие и влажные. Ему не нужно смотреть, чтобы понимать, что там. Он с трудом распрямляет скрюченные пальцы, на ладонях остаются глубокие лунки. Вытаскивает свитер изо рта и натягивает его на израненную спину, расправляет дрожащими руками. Замирает, стараясь двигаться как можно меньше.       — Ты сейчас же уедешь и прекратишь любое общение с братом. Ты не появишься здесь, и мне плевать, как ты всем это объяснишь. Если ты приблизишься к Хуаню… Он мой наследник. Но я лишу его всего и отправлю в военную академию так далеко и так надолго, что ты его никогда не увидишь.       — Я понял, — говорит Лань Чжань, тяжело сглатывая. Он не допустит этого. Лань Хуань достоин той жизни, к которой его готовили. Он не должен пережить то же, что и Лань Чжань. Ни за что! Будь Лань Чжань умнее и сдержаннее, то вчера бы ничего не произошло. — Ты его не тронешь?       — Его спина останется невредимой, пока ты держишь слово. По крайней мере, в этом тебе можно доверять.       — Сдержи свое обещание, — говорит Лань Чжань и осторожно поднимается. Он, пошатываясь, идет к лестнице, с ужасом думая, как будет подниматься.       — Уезжай сейчас, — доносится в спину.       Лань Чжань сам не знает, как смог подняться, собрать вещи, дойти до машины, где водитель отца уже ждет его. Он накидывает на него плед, укрывая пропитанный кровью свитер, и сочувственно сжимает руку. Уже в салоне протягивает упаковку анальгетика и антибиотиков. И бутылку воды. Лань Чжань тут же закидывает несколько таблеток и запивает водой. Он благодарен водителю за молчание. Лань Чжаня накрывает стыдом и благодарностью. Этот добрый человек не знает причины, но его сочувствие даже приятно.       Лань Чжань выдерживает всю дорогу, лишь ненадолго отключаясь. Кровь не течет, но он не представляет, как выглядит его спина. В больницу он не может обратиться. Единственный человек, который может помочь, находится на территории кампуса. Лань Чжань стучит и надеется, что ему откроют. Что помогут и не отвернутся.       — Хуайсан, мне нужна помощь.       — Что с тобой? — тот тут же бросается к нему. — Эй? Ты… Это кровь?       — Обещай, что никому об этом не скажешь.       — Но…       — Обещай, — продолжает требовать Лань Чжань, хотя перед глазами уже все плывет.       — Обещаю, хорошо. Но я не врач.       — Просто… просто сделай что-нибудь.       И тогда он теряет сознание.       Лань Чжань выдыхает и снова ведет по шрамам. Не Хуайсан его едва не убил, когда он пришел в себя. Он ненавидит кровь и бился в истерике еще не один день. Но он помог. Он сделал все, что мог, и Лань Чжань каким-то чудом не подхватил заражение крови или не угробил спину полностью. Всего несколько шрамов осталось. Не Хуайсан также по сей день упорно хранит эту тайну, хотя общается и с Лань Хуанем. Он наверняка догадывается о происхождении этих шрамов, но они эту тему никогда не поднимают.       — Завтрак готов, — слышится голос Мо Сюаньюя за дверью.       Лань Чжань не отвечает, но спустя какое-то время спускается вниз.       — Привет, — Мо Сюаньюй, проснувшийся, свежий после душа, с улыбкой подходит ближе и целует в щеку. — Сегодня блинчики. Садись.       — Спасибо, — говорит Лань Чжань, когда перед ним ставят порцию и двигают бутылочку с кленовым сиропом. — Как твой заказчик, который хотел отказаться от проекта?       — О, увы, отвалился, — Мо Сюаньюй качает рукой, в которой держит вилку. — Но зато появилось два новых. Спасибо Вэй Ину.       — Что? — Лань Чжань едва не давится блинчиком, но спокойно прожевывает его и запивает апельсиновым соком.       — О, да, он посоветовал нашу студию. И — вот. Пока ведем переговоры. Один заказчик хочет разработку фирменного стиля, а другой — все для выставки-презентации.       — Это хорошо.       Лань Чжань старается не думать о причинах, по которым Вэй Ин помог с заказчиками Мо Сюаньюю.       — Это чудесно! Потому что с потерей прежнего могло все быть очень плохо. Ты меня простишь, я на несколько дней выпаду из жизни?       — Мн.       — Спасибо, Чжань! Ты лучший.       Лань Чжань снова едва не давится. Мо Сюаньюй и правда не заслуживает такого супруга, как Лань Чжань. Тот вырос, окруженный любовью, его баловали и во всем потакали. Таким же должен быть его муж. Лань Чжань очень старался соответствовать. И, очевидно, недостаточно. Он оказался дерьмовым мужем, дерьмовым братом, дерьмовым сыном. Облажался по всем фронтам.       Мо Сюаньюй проглатывает завтрак едва не за пять минут и убегает, прихватив ноутбук. Лань Чжань стоит у окна с чашкой кофе и смотрит, как тот выезжает из гаража и тут же уносится прочь.       Лань Чжань делает глоток и тоскливо смотрит на недоеденные блины. Аппетит пропадает. Он убирает со стола и размышляет о том, что скоро у него концерт и ему стоит больше внимания уделять репетициям. Его менеджер прислала ему подробное расписание на ближайшие полгода. С ним тоже нужно ознакомиться и принять решения. Поначалу ему приходилось давать много концертов, когда только начинал. Он соглашался буквально на каждое предложение, но последние несколько лет он уже может выбирать. И теперь раздумывает над предложением писать музыку для киноиндустрии. Это хорошие деньги и не так выматывает, как концерты со множеством людей. Если изредка, то ему это нравится, но когда это бесконечный поток, то он буквально захлебывается.

***

      Лань Хуань откладывает в сторону договоры с подрядчиками по организации предстоящего аукциона. Он обещает быть масштабнее, чем обычно. Разумеется, все из-за Цанга, хотя будут и другие работы. Есть надежда, что сумма, вырученная за его керамические скульптуры, будет внушительная и, конечно, она пойдет на благое дело. Часть он перечислит в Красный крест, а часть — в детский фонд ЮНИСЕФ. Это очень благородно со стороны скульптора. Лань Хуань ежегодно и сам перечисляет крупные суммы на благотворительность, как делал его отец. Пожалуй, он бы гордился им. Лань Хуань расширил семейное дело, приумножил капитал. Он был сильным и выносливым, как того и хотел отец. Только семью не сохранил. Они с братом как осколки единого целого, которым не суждено быть прежним идеальным изделием.       Отец… С отцом было сложно, особенно после смерти матери. Он иногда был чрезмерно строг, хотя всегда больше доставалось почему-то Лань Чжаню. Странно, обычно младшие дети более избалованы вниманием и любовью родителей. Но отец всегда холодно относился к Лань Чжаню, а потом и вовсе случился раскол. Конечно, в этом вина Лань Хуаня. Если бы он тогда не позволил себе поддаться своему непростительному влечению, то все было бы как прежде. Лань Чжань бы не испугался и не сбежал, отрезав брата, как ненужный ломоть. Вообще отгородившись от семьи. Это было ужасное время. И никаких объяснений. Лань Хуань был в таком отчаянии, так корил себя. И это после того, насколько близки они были, словно и не было никого роднее в этом мире. У них и не было. Отец не проявлял любви и к старшему из своих сыновей, и не позволял и намеков на нежность между братьями. Возможно, он что-то подозревал, если ужасно злился, когда замечал физический контакт. Они были детьми, потерявшими мать. Конечно, они тянулись друг другу. Конечно, пытались компенсировать нехватку тепла, внимания и прикосновений. Это вина Лань Хуаня, что он не задушил в себе ростки чего-то, превосходящего братскую любовь, позволив этому разрастись, не пресекал те же чувства, что видел в Лань Чжане. Видел и понимал, что они значат. Он был старшим братом, но совершенно позабыл о своей ответственности перед младшим.       Он помнил, как Лань Чжань много времени проводил в музыкальной комнате, куда запрещалось заходить во время бесконечных репетиций. Лань Чжань никогда не говорил о своем обучении, но иногда выглядел таким измученным, что сердце сжималось. И всегда искал объятий и тепла Лань Хуаня. Втайне, словно они делали нечто запретное. Поначалу ничего запретного не было. Да, отец был очень строг с ним с самого детства. Он и с Лань Хуанем был строг, особенно, что касалось дисциплины: режим и распорядок дня, занятия спортом, учеба. Они выматывались до предела, но это сделало их сильными и выносливыми. А Лань Чжаня — еще и холодным, отстраненным, жестоким. Может, в этом причина? Может, Лань Чжань не способен вообще любить? Никого.       Лань Хуань так и не смог до конца вытравить свои эти неправильные чувства к собственному брату. Даже сейчас, когда в его жизни появился Вэй Ин, такой подвижный, веселый, умный и талантливый. И бесстыдно сексуальный. Он не знает, чем привлек этого человека. Лань Хуань — скучный, зацикленный на работе. Бесконечно тоскующий по несбывшемуся и запретному. Так жалок, что иногда испытывает к себе отвращение. Но Вэй Ин появился, ворвался в его жизнь свежим бризом и сделал ее светлее, насыщеннее, ярче.       Может быть, у них получится? Брат ведь смог наладить свою жизнь: супруг, дом, его музыка. Нормальную жизнь, не отягощенную кровосмесительной связью. Лань Хуаню эгоистично хочется того же. Может, он стареет?       — Эй, ты выглядишь так, словно решаешь, как остановить мировой голод, — в кабинет скользит Вэй Ин и тут же приближается, склоняется и целует.       Лань Хуань с готовностью отвечает. Вэй Ин всегда целует с жаждой, врывается языком, вылизывает изнутри. Словно Лань Хуань желанен. Это каждый раз заставляет сердце сжиматься от невыносимой нежности и благодарности.       — Привет, — шепчет Лань Хуань, улыбаясь, и гладит его щеку. — Я немного устал. Поедем домой или хочешь поужинать где-нибудь?       — М, не знаю. Если ты устал, давай закажем на дом. Устроимся на кровати и посмотрим какой-нибудь фильм. Что скажешь?       — Звучит чудесно.       Лань Хуань не знает, чем заслуживает такого человека в его жизни. Человека, который делает солнце ярче. Словно долгие годы жизнь Лань Хуаня походила на раскраску — лишь намеченные контуры. А теперь появился цвет.       — Отлично, тогда поехали.       — Вэй Ин, — дергает Лань Хуань его на себя, когда тот уже разворачивается в сторону двери.       — М?       — Спасибо тебе.       — Не за что, Хуань, — Вэй Ин берет его лицо в руки и нежно касается губ в целомудренном поцелуе. — Ты делаешь меня лучше. Ради тебя я хочу быть лучше.       — Ты и так хороший.       — Нет, Хуань, это не так.       — Вэй Ин? — Лань Хуань всматривается в его лицо, стараясь увидеть причины слов и чего-то затаенного во взгляде.       — Поехали, — встряхивается Вэй Ин, отступает и протягивает руку. И в глазах, словно занавес опускается, пряча то, что зрители не должны видеть.       Лань Хуань кивает и вкладывает свою ладонь в его, переплетает их пальцы. Они спускаются в подземный гараж в спокойном молчании. Вэй Ин задумчиво смотрит в никуда, а Лань Хуань пользуется случаем, разглядывая его в зеркальном отражении в лифте, который плавно скользит вниз. Вэй Ин — загадка, головоломка, которую, вероятно, никому не дано разгадать. Он кажется открытым и беззаботным, но это далеко не так. Слишком яркий пример есть у Лань Хуаня перед глазами, чтобы понимать: внешнее не всегда соответствует внутреннему. Но, разумеется, они не похожи, хотя… Иногда Лань Хуаню кажется, что у его брата и Вэй Ина есть много общего. Это нечто неуловимое, не то, что на поверхности. Нечто такое, что проскальзывает во взгляде, в порывистом движении, в откровенности. Что-то ломкое и болезненное, о чем не говорят, а таят в глубине сердца.       — Чего бы тебе хотелось? — спрашивает Лань Хуань, выводя машину на автостраду.       — Как насчет пиццы?       Лань Хуань смеется и кивает на свой телефон:       — Сделаешь заказ?       Вэй Ин угукает, тянется за телефоном и протягивает, чтобы тот разблокировал отпечатком пальца.       — О, это вы с братом?       Лань Хуань едва заметно вздрагивает, но тут же расслабляется. Ничего такого. Просто он рассматривал их старые совместные фотографии, которых слишком мало из-за нелюбви брата к позированию перед камерой. Самая последняя, где они рядом — со свадьбы Лань Чжаня и Мо Сюаньюя. Лань Чжань там даже немного улыбается. Был ли он счастлив в момент, который для всех людей является апогеем любви? Лань Хуань немного сентиментальный и не растерял романтичных убеждений, хотя уже давно пора это сделать. Иногда, глядя на этот снимок, он позволяет себе непозволительные мысли, которым, разумеется, не дает воли.       Лань Хуань не закрыл галерею. И отчего-то чувствует себя сейчас, будто его поймали на месте преступления. Будто его преступные мысли могли витать вокруг, видимые для всех. Это не так. Конечно, это не так.       — Мн.       — Почему вы практически не общаетесь?       Хороший вопрос. Просто отличный. Если бы Лань Хуань еще знал на него ответ. И он просто пожимает плечами.       — У меня нет родных братьев или сестер. Я рос в приемной семье, — говорит Вэй Ин, видимо поддавшись моменту.       Лань Хуань бросает на него взгляд, пока они стоят на светофоре. Вэй Ин почти ничего не рассказывает о себе, словно его прошлое — это чистый лист. Но это явно не так. И его шрамы на руке, и едва уловимый на правом боку — доказательство того, что все было далеко не гладко.       — Ты с ними общаешься? — осторожно спрашивает Лань Хуань.       — Нет, — отвечает Вэй Ин и рассеянно смотрит в окно. — И предпочел бы этого никогда не делать.       — Мне жаль.       — Да ерунда это все. Я теперь сам по себе, я могу заработать себе на жизнь. И у меня есть ты. Что мне еще надо? — весело говорит Вэй Ин, но Лань Хуань чувствует фальшь. Но о некоторых вещах говорить очень сложно. Кому, как не ему, об этом знать? А потом Вэй Ин утыкается в телефон и открывает приложение: — Так, что у нас тут? Тебе вегетарианскую, как обычно?       — Нет, закажи острую пепперони.       — Лань Хуань! — восклицает Вэй Ин. — Что это такое?       — Может, иногда надо изменять своим привычкам? Не думаю, что умру от того, что съем немного мяса.       Отец был категорически против мясных продуктов в их меню. Для Лань Хуаня вегетарианство — это скорее, дело привычки, вбитой с детства, чем осознанный выбор.       — М, какой безбашенный у меня парень.       Лань Хуань смеется, и его настроение поднимается.

***

      Лань Чжань выходит на пробежку три раза в неделю уже в течение шестнадцати лет. Раньше это было ежедневным ритуалом. Затем он сам стал принимать решения в своей жизни. Не все из них оказались удачными, хотя Лань Чжань не всегда готов это признавать. Оглядываясь назад, он с уверенностью может сказать, что ему не стоило жениться. Не с его эмоциональной инвалидностью.       Он сворачивает к парку. Эргономичные подошвы кроссовок мягко пружинят при отталкивании от асфальта. В них бегать — одно удовольствие. Прохладный утренний воздух холодит щеки и нос, но он в движении, поэтому не мерзнет.       Вэй Ин стоит, прислонившись к машине. На нем серые джинсы и бледный, как изморозь на пожухлой траве, пуховик. Он уткнул нос в ворот куртки и выглядит как нахохлившийся воробей.       — Вэй Ин, — выдыхает облачком пара Лань Чжань и замирает рядом.       — Ты такая ранняя пташка. Я еще не ложился, — улыбается Вэй Ин и притягивает к себе Лань Чжаня, тут же впивается в рот.       Они встречаются так уже третий раз. Вэй Ин ждет его, продрогший, с ледяными руками, которые тут же ныряют под утепленный спортивный костюм Лань Чжаня, заставляя вздрогнуть.       Потом они перемещаются в салон, где тепло, где окна тотчас запотевают от их горячего дыхания и интенсивного движения.       — Я хочу, чтобы ты меня трахнул Лань Чжань, — выгибает шею навстречу поцелуям Вэй Ин, нетерпеливыми руками оттягивает резинку спортивных штанов и вытаскивает твердый член, сжимает своими холодными, еще не отогревшимися пальцами. Лань Чжань вскидывает бедра, подаваясь в кулак, вылизывает шею, трахает языком рот.       — Я трахну тебя, но не сейчас, — Лань Чжань отталкивает его руку, стаскивает его джинсы до колен и утягивает на колени, спиной к себе. — Не здесь. Я хочу разложить тебя на кровати.       — Лань Чжань, — скулит Вэй Ин, когда его член сжимают.       Лань Чжань сразу берет быстрый темп, двигает рукой резко. Он хочет, чтобы Вэй Ин терял себя, чтобы плавился также, как сам Лань Чжань, чтобы сходил с ума. Его член прижимается к ягодицам Вэй Ина. И да, он чертовски хочет трахнуть, войти на всю длину. Он вжимает вторую ладонь в живот Вэй Ина, прикусывает ухо и наслаждается всхлипами и стонами. Это музыка для его ушей. Можно ли выстроить эти прекрасные звуки в нотные строки? Чтобы сыграть для аудитории, чтобы у всех сжалось внизу от такого же желания? О, он определенно одержим. Одержим и безумен. И с какой-то шальной обреченностью погружается все глубже.       Вэй Ин вскрикивает и кончает, его сперма обжигает пальцы.       — Я, наверное, умру, когда получу твой член внутри, — смеется Вэй Ин и откидывается на плечо Лань Чжаня.       Они устроились на заднем сидении. Пуховик Вэй Ина тряпкой валяется под сидением. Сам он выглядит как оттраханный грех со спущенными штанами, раскрасневшийся, тяжело дышащий. Лань Чжань надавливает на его живот, сильнее, вжимая в себя. Вэй Ин чуть поворачивает голову и тянется за его рукой, подносит ко рту и облизывает каждый палец, собирая быстрыми движениями собственную сперму. Лань Чжань жадно смотрит на это развратное зрелище. Как охуенно его пальцы ныряют между припухших губ. А Вэй Ин дразнит. Его ресницы трепещут, щеки втягиваются, когда он засасывает с силой и явным удовольствием. Стонет, когда вылизывает костяшки. Лань Чжань чуть вскидывает бедра, продолжает тереться. Неудобно, жарко, душно и он задыхается. Иногда ему кажется, что у него остановится сердце в такой момент. Он кончает, уткнувшись в шею Вэй Ина, вдыхая его запах.       — Тебе придется убрать беспорядок за собой, — говорит Вэй Ин и поднимается.       Его задница оказывается прямо перед лицом Лань Чжаня. У него в кармане есть салфетки, — думает Лань Чжань и ведет языком по пояснице, слизывая свою сперму. Он никогда ее не пробовал. Странный вкус. И ему не противно, что самое удивительное. Вэй Ин может предложить все, что угодно, и Лань Чжань сделает это. Будто и не существует рамок, преград, ограничений.       — Это чертовски горячо, — выдыхает Вэй Ин и подрагивает.       Лань Чжань собирает пальцами остатки спермы и приставляет их к его анусу. Вэй Ин вскрикивает и выгибается еще больше. Пальцы медленно ныряют внутрь. Это восхитительное зрелище, как мышцы сжимаются, как нежная кожица тянется, когда пальцы скользят наружу. Вэй Ин всхлипывает и сам насаживается, вскрикивает. Лань Чжань трахает его пальцами и не может оторвать взгляда. Член подергивается и, кажется, снова начинает твердеть. Вэй Ин уже беззастенчиво дрочит себе и подается на пальцы. Когда Лань Чжань находит простату и начинает при каждом движении надавливать на нее, Вэй Ин теряется и вскоре снова кончает. Он падает без сил, скрючившись на сидении. Лань Чжань ощущает, как мышцы рефлекторно сжимаются на его пальцах, и усиливает хватку на своем члене. Головка чувствительная, но он снова возбужден. Вэй Ин для него как мощный афродизиак. Он продолжает неровно двигать пальцами внутри Вэй Ина и резкими движениями доводит себя до второго оргазма, который вытекает едва несколькими каплями спермы.       Вэй Ин поднимается, смотрит на него некоторое время шальными глазами, а потом притягивает к себе и целует. Поцелуй мокрый, грязный и совсем не элегантный. Они просто пожирают друг друга, пока есть возможность. Пока у них есть время, разделенное на двоих. Пока не придет расплата. А она ведь всегда приходит.       Лань Чжань провожает взглядом черный джип, в котором уезжает Вэй Ин и продолжает пробежку. Он еще чувствует на языке вкус их смешавшейся во время поцелуев спермы и усмехается. Вэй Ин… Его сумасшествие.       Лань Чжань старается не врать себе. Иногда у него это получается, иногда нет. Например, сколько бы он ни врал себе, что может закупорить свое безумное вожделение, на деле же он прекрасно понимает, что не сможет. И не хочет. Возможно, закончись все в тот же вечер после концерта, когда незнакомец с блядским блеском глаз и изгибом губ выбил почву из-под ног, Лань Чжань успокоился и оставил бы позади тот случай, списав все на особое состояние. Но это не закончилось. Вэй Ин появился снова.       И Лань Чжань не врет себе, когда думает, что половиной своего безумия обязан тому, что Вэй Ин с его братом. Он не врет себе, когда представляет их вместе и дрочит до боли в члене. Возможно, он слишком долго держал на привязи свое желание, и теперь оно сожрет его с потрохами. Возможно, он просто грешник, которому посланы испытания, и он с треском их провалил, складывая на чашу весов один грех за другим. Ступив на огненную тропу, ведущую вниз, уже ни остановиться, ни повернуть назад.       Он ускоряется. Кровь бурлит внутри, сердце исправно бьется, Лань Чжань дышит ритмично, как привык. Он вспоминает, как они с братом каждое утро поднимались в пять и бегали по их району. В дождь, снег и туман. Неважно. Присутствие брата всегда поддерживало. Лань Чжань вообще не мог представить себя без Лань Хуаня рядом.       Дыхание сбивается, и Лань Чжань останавливается. Наклоняется, упираясь ладонями в колени, и пытается отдышаться. В голове шумит, перед зажмуренными глазами круговерть ярких пятен. Он долго стоит, пока, наконец, не приходит в себя, а потом неспешно бежит домой.       Мо Сюаньюй еще спит. Он вчера ушел рано, а вернулся далеко за полночь. Новые проекты увлекают его всерьез. Лань Чжань этому очень рад. Он принимает душ и готовит завтрак — рисовую кашу, в которую добавляет немного меда и орехов. Завтракает сам, оставляет на столе порцию для мужа и отправляется в домашнюю студию.       Забавно, что дом, в котором они живут, они купили на деньги отца Лань Чжаня. Когда он узнал о свадьбе, то прислал одно-единственное сообщение: «Правильный выбор» и перевел денежный подарок. Лань Чжань не стал потакать гордости, а взял деньги. Отец не пришел на свадьбу, хотя были друзья, дядя и брат. О расколе между отцом и сыном судачили, перешептывались, но никто не посмел спросить напрямую Лань Чжаня. Никто не знал и не узнает, по какой причине Лань Чжань отгородился. Пусть считают его жестоким и высокомерным. Правда не принесет никому ничего хорошего.       Через два года он получил доступ к своему трастовому фонду, еще через три умер отец от сердечного приступа. Иронично, что это произошло в музыкальной комнате. Его нашли, скрючившегося у рояля с выражением мучительной боли на лице. Лань Чжань ничего не почувствовал после его смерти. И до сих пор не чувствует. В нем самом что-то умерло давным-давно, как и отец был для него мертв задолго до своей реальной смерти. Брат горевал и снова попытался наладить их отношения. Но уже было поздно. Лань Чжань мог бы ему все рассказать. Но что бы это изменило? Он сам был женат, а то, что между ними произошло шестнадцать лет назад, там и осталось. Оставить все как есть казалось самым правильным решением.       Студия в его собственном доме, где он репетирует, тоже звукоизолирована, но не спрятана в подвале. Здесь французские окна, которые дают много света, а летом раздвигаются, выводя на террасу. Лань Чжань любит работать в этом помещении. Здесь спокойно, светло и, конечно, никто не стоит за спиной, постукивая линейкой по крышке рояля, заставляя вздрагивать от резкого звука.       Сегодня у него настроение для гуциня. К тому же в голове беспрестанно крутится мелодия, которой подойдут струны. Он усаживается за специальный столик-подставку, кладет рядом ручку и блокнот. И дает идее вылиться в оформленное произведение.