POV Дима
Родители Сони — отдельная для меня тема. Этакие, полнейшие запоздалые идиоты, избегавшие ответственности всю жизнь. А внезапно поняв, как их годы, бесследно убегают сквозь пальцы, решившие, подарить жизнь Соне. Как будто бы, специально для меня.Им то она зачем?
Перед ними стоял и правда непростой выбор: завести котенка или ребенка. Выбрали, может быть подкинув монетку, в итоге, второе. Много труда для того, чтобы понять, кто стоит "у руля", в этой недосемье, мне не составило — мать Сони. Которая, до сих пор, тосковала по своей, уже невозвратной, молодости. Вспоминая, с тоской, два своих предыдущих брака и жалея, что так и не построила карьеру, в сфере косметологии. Ее лень оказалась весомей амбиций. Ну и папаша… женившейся на ней по любви, поздновато, ведь много лет, занимался лишь службой во благо гражданам, работая в полиции. Даже не помышляя о том, что когда нибудь, он сгодится на роль мужа. Или отца. Именно за то, как легко и просто, было теперь управлять, уступчивой Соней, можно сказать «спасибо» — именно им. Этим двум. Им же, скорее всего, вообще не стоило становиться родителями. Но все случилось так, как нужно.В любом случае, мне подходит.
Такие вот, поздние дети, вроде моей Сони, всегда… очень тихие. Спокойные и послушненькие. Они вырастают в семьях, где все страсти уже давно подошли к концу, миновав. Где нет места громким разборкам, драмам. А вдобавок ко всему, факт того, что Соня являлась единственным чадом в семье, сделало её характер, совсем уж бесхитростным. Познакомившись, я понял быстро, как беспрепятственно, мне будет с ней, в итоге, обращаться. Как без труда, мне будет её обидеть. А значит — задеть и заставить думать.Обо мне.
Иногда, я даже не верил в то, на сколько сильно мне повезло, что я её встретил. Ведь шансы, на подобный случай, были равны… нулю. Соня сочетала в себе все то, что сложно сыграть или заставить себя быть. Её повадки, реакции и все возможные поступки, в большинство случаев, лишь бесконечные уступки — было легко отследить. Легко заполучить. Чем я и занимался, даже не делая вид, что всего лишь подглядываю, невзначай… а не открыто пялюсь.Что бы она, все равно, поняла?
Ничего вовсе, ничего совсем. Если бы я, только не усадил ее к себе, поближе, и не рассказал сам. Вдаваясь в подробности, попутно все объясняя.Раза три.
В любом случае, я, все же, сделал для Сони милость, появившись в её жизни, без спроса в ней оставаясь. Вовремя, спасая её, от собственных предков. Ведь замечая то, как её дочь, почти взрослая, мама Сони… явно обозлилась на свою жизнь, ещё больше. Чем она теперь будет заниматься? Кого отчитывать? Над кем распространять, свой выдуманный и ничем не подкрепленный, авторитет? А ко всему прочему, дочка выросла совсем неплохой. Хорошенькой. Она молодая. Совсем малютка. И все у нее ещё впереди.Интересно, эта женщина, когда нибудь, думала о том, как кто-то, уложит в кроватку, её несмышленую дочурку? Ну, я имею ввиду, трахнет?
Что-то заставляло меня думать, что да. Она, представляя это, скорее всего, даже испытывала чувство зависти. А, может быть, мечтала, чтобы Соня, обязательно поранилась, побольнее. Своей наивной душой... Об бесчестных парней, на своем пути взросления, казавшегося родительнице — бесконечным. Об одного, другого, третьего. Помышляя о том, чтобы неразумная Соня, «познала жизнь». Так, как познала её она. Совсем несправедливо. А в итоге, все вышло иначе. Отнюдь не заимев на это намерений, Соня, вовсе не изувечила себе разум. Не попортила и своего тела, никак себе не повредив. А просто… упала в мои, не самые добрые руки, споткнувшись на месте. Там — куда даже не стоило заходить. И теперь, у неё не будет ни вторых, ни третьих. Не будет вообще никаких. И что скажет на это… её мамаша? Надеюсь, она сходит на йогу еще пару раз, помешается на буддизме и протопчет себе дорожку, прямиком в ад. Со всеми своими несбыточными желаниям. И наилучшими пожеланиями. Теперь, Соню, поведу я. За ручку. Открывая одну дверку за другой. И далеко не в это страшное место, что уготовлено для большинства, включая меня. Детка — этого не заслуживает. Хотя бы потому, что пройдёт через все те мучения, которые не оставляют, и вряд ли покинут, меня. А значит, затянут и её. Но не сильно и не убийственно. Совсем номинально. Значение всего, в любом случае — имеет смысл лишь для меня. Я никого не заставляю, разделять со мной, мои нездоровые интересы. Когда я спланировал внезапную поездку в Будапешт, помимо небольшого увиливания от своих собственных проблем, я, уже нетерпимо, хотел лишь одного — увезти Соню, подальше от ее дома. Сумасшедшего дома, бестолковых людей. Что лишь обхаживают ее по кругу, с целью морального истязания.Что же они от нее оставят, в итоге, после, для меня? Совсем ничего? Этому не бывать.
Ведь в тот день, когда я позволил ей остаться ночевать у себя, не смог — без выводов и последствий, наблюдать, как Соня, падая почти на колени, перед своей мамой, плачет. Выпрашивая, у безразличной суки, хотя бы немного любви. Показывая ей, всем своим разбитым видом то, чего родительница и не думала замечать. Намеренно игнорируя. Ей, как-то все равно, где пропадала ее малышка.Пряталась, от своего преследователя, которому ты предлагаешь остаться и выпить чай, в Питере? Да лучше бы она там и оставалась. Правда?
Еще и эта тетка… наглая деревенщина. Ничем, по интеллекту, не уступавшая своей сестре. Бьюсь об заклад, будь Соня ее дочерью, встретив меня, она, эта тетя Олеся, даже не раздумывая, буквально, продала бы, не строптивую в обхождении с ней девчонку, мне. Например, за пару тысяч баксов, узнав о моих возможностях. А может и вовсе — за менее значительную, оказанную ей услугу. Вот только, самым главным сюрпризом, все же… оказался отец Сони. Который по телефону, когда я самостоятельно ему позвонил, рассказал мне о том, что планирует продать дом.Сонин дом.
Лишь потому, что за всю свою жизнь, так и не научился зарабатывать деньги. Не научился быть и отцом. И после этого сборища подонков, я все еще оставался единственным зверем и эгоистом, в мире этой несчастной девочки? Несправедливо, но мне было безразлично и это. Зная, что творится на душе у Сони, лишь в мою честь, я не был намерен оставлять ее там, где у этих ее терзаний, возникло бы и их болезненное продолжение. Правда, мне не сильно нравилась перспектива, держать ее на столько рядом с собой, слишком долго. Физически. Находясь на милой родине, в Москве — у меня имелось больше выбора и вариантов на то, как отправить ее, куда подальше, с жадных глаз долой. Например, обратно. До самого ее дома, если будет нужно. А мне, периодически, было нужно именно так. Тут же — все совсем по-другому. Со всем тем, что несомненно, пришло бы (вернулось), ко мне в голову, уже в отеле, за недалекой границей — придется справляться самостоятельно. Не создавая дополнительных преград, вроде вынужденных расстояний и пауз. И я знал, этот опасный риск. И брал. Всецело, на себя. Мне уже давно полюбилась, любая возможная ответственность. Она делает тебя важным и заставляет других — в тебе нуждаться. Да и, на самом деле, мне было нечего терять. Я уже даже, как-то смирился с тем, что иногда, все же, могу себе позволить потерять, попустив из рук, одну из ниточек контроля. Ту, что удерживала меня, от меня самого. Даже не предполагаю, как именно Соня, восприняла бы эту информацию: но встретив ее — я стал намного хуже. Именно благодаря ей, я перестал думать, лишь вскользь о том, о чем теперь — думал каждый день. И может хорошо, что я чувствовал себя совсем неважно, по нашему с ней приезду в Венгрию. Иначе, все то, что произошло чуть позже — произошло чуть раньше. И никто, даже я сам, не смог бы догадаться, каков — оказался бы итог. И его продолжительность. Я не рассчитывал на поддержку Сони, в минуту своей внезапной слабости. Хотя бы потому, что она, по меньшей мере, должна была считать, что я этого не заслуживаю. По большей — желать мне смерти. Может быть даже мучительной. Но ни одно из этих, близких мне, безжалостных рассуждений и понятий, не смело сделать в ее сторону и шага. Каждый раз, Соня лишь оправдывала о себе все то, что я и так уже о ней знал. Не выдумывая. Не испытывая чувства вины, я применял черты ее мягкого характера, к осуществлению своих, когда-то, лишь несбыточных мечт. О практической стороне жизни, я задумался лишь тогда, когда касался ее прохладной руки, ночью, в момент собственного жара.Хорошо иметь рядом другого человека. Об этом я подумал, именно тогда.
В моменты самых обычных, человеческих страданий: высокой температуры, головной боли и ломки тела, я вовсе не помышлял о том, что хочу с ней сделать. И что я там вообще хочу… Фантазия, вроде той, о которой я детально думал, лишь день назад — покинула меня безвозвратно, уступив теперь место мечте, о скорейшем выздоровлении и возврате моих утраченных сил, обратно ко мне. Хотя, до этого, эта игра воображения, назойливо и очень даже реалистично, меня посещала. Эпизодами и обрывками:Я представлял, еще несуществующую в реальности, сцену…
Как Соня — совсем не может, никуда от меня деться. Как я, побуженный лишь одним, ее испытываю. Я и она, находясь в пустой комнате, смотрим друг на друга. Только Соня сидит на полу, куда я ее и усадил. Я — нет.
Но позже, и я сам, опущусь к ней. Присев на против, на корточки. Проведу по ее голове рукой, рассказывая, спокойным голосом о том беспокойном, что планирую с ней сделать. До момента… пока из ее глаз, по щекам, не покатятся слезы.
И что же тогда вообще важно? Наверное, все и сразу. Нет у человека, лишь одной стороны. Он многогранен. А в одной или в нескольких, этих граней — и вовсе бесчеловечен. Об этом я вспомнил, а не узнал впервые, когда оказался рядом с Соней, в одной кровати, вновь. Уже на следующую ночь. Чувствуя себя лучше физически, чувствуя себя иначе рассудком и… посчитав, что вполне себе, заслуживаю того, что собираюсь поиметь. Мне, всего-то, захотелось проверить. Проверить то, что позже, я, наверняка, поступлю безошибочно. Уже имея ее без остатка, а не по кусочкам. И я оказался прав. Хоть и познав, эту томящую для себя, ожидаемую истину о Соне и строении ее тела, мне оказалось почти невозможно остановиться. Просто молча ее приняв. Не сумев выдержать собственных чувств и мыслей, сказал об этом и ей, делясь, чтобы и она тоже знала:"Ты очень хорошенькая девочка. Знаешь?"
Но ничего она не знала. Ей было меня не понять. И это ее незнание, лишь еще больше, усиливало значение моих слов. Подкрепляло их правдивость. На каждый мой вопрос, что на деле, не имел никакой силы, кроме скрытого призыва — мне не противодействовать, она отвечала положительно. Поддаваясь на все то, чего я требовал. Хоть и не совсем продолжительно, она, все же, стойко выдержала, каждое мое касание до себя. Те касания, что желали познать, поскорее, ту часть ее тела, которую я вожделел — больше всех других, остальных. Первоначально. Я и не рассчитывал на ее выдержку, если бы она отсутствовала. В ту ночь, нам обоим, была необходима только моя. Которой мне — едва хватило. Ее — оказалась бы просто бесполезна, если бы я принял иные, уже бесповоротные решения. Может быть, главным плюсом — оказалась именно темнота вокруг, ночное время суток. Я не мог разглядеть лица Сони, хоть и ощущал мурашки на ее коже, что целовал. Точно знал, как сильно она была напугана. Понимал, что переживает. Но узнал, о ее беззвучном плаче, лишь тогда, когда дотронулся, на ощупь, до ее лица. Совсем уж после.Пообещай, что сделаешь это снова, но уже видимо для меня, Соня.
Только, лишь представления и догадки — ничтожны. По сравнению с тем, чего я хотел уже давно и на самом деле. Ко всему прочему, находясь не у себя дома, заходить далеко, я даже немного… брезговал. Сколько людей, до меня, успели заняться сексом, на этой кровати, где мы с Соней, тогда находились? Терять единственный, в своей неповторимости, момент, оскверняя его подобным фактом, оказалось бы трагичной потерей.Что я, после, стану с собой делать? А с Соней, что?
…но как оказалось, даже это недолгое изучение ее, никем не изученной до моих рук, груди, повлияло на меня пагубнее, чем на нее саму. И в том положении вещей — мне было некуда ее отправить. Кроме Москвы. У меня же, не имелось шансов и на это. Такой вот идиотский круг, ей пришлось проделать, чтобы он не замкнулся, оставляя ее внутри, наедине со мной. Почему я не смог, просто закрыть глаза и продолжить начатое, может уже и на следующую ночь? Или вести себя, как ни в чем не бывало? Заранее зная, что Соня, была бы абсолютно не прочь мне подыграть, ведь сгорала от стыда, за содеянное мной. Подобное, стало бы невыносимым, для нас обоих. Ей — потому что она, не смогла бы отпустить произошедшее. А я — обязательно бы продолжил пополнять, подтверждая свои познания, о ее существе. Только вот в следующий, возможный раз, уже не спрашивая, на эту свою прихоть, фальшивое изначально, разрешение. Изначально, мне хотелось услышать ее тихое и лживое «да», на мою просьбу, лишь потому — что Соня, была мне нужна… поспокойней. Еще более желательно, потише. Я не планировал, давать ей знать о том, кем я являюсь "в постели". А точнее, кем я вообще являюсь, не зависимо от локации, и чего требую. Все еще желая увидеть Сонину, не обязательно приятную, неожиданность, нежели осведомленность. Её хрупкое тело — очень ей подходило. А её грудь, оказалась столь же незначительной, как и ее попытки меня остановить. Узнавая, эту ее физиологическую черту. За это все, чего Соня о себе и не выбирала даже, мне — еще больше, хотелось с ней распрощаться, побыстрее, уже следующим утром. Предварительно, сказав что нибудь, побольнее задев. Иначе, она разглядит во мне все то, что я больше не мог скрывать. Прочувствует и на себе. Или же вообще останется, отказавшись улетать. Когда, именно на этот раз, бежать, все же, стоило. Я почти умирал, делая утром сэндвич, из непривычных мне и отвратительных по вкусу, европейских продуктов. Смутно надеясь на то, что изысканный завтрак, сможет утолить мой голод, навеянный совсем иными желаниями. Ведь оказавшись вчера, до ключевых событий, в душе, наедине с собой… Мое тело, открыто показывало мне то, что я контролировал, заземляя, внутри себя.Я хотел эту, преданную всеми, включая родителей, девочку. Уже фанатично.
Хотел, понимая, что она преступно рядом и всё — зависит лишь от меня. Ужаснее всего, оказалось это осознание: иметь, что ты хочешь, не имея возможности, а точнее, не позволяя себе допустить, этим пользоваться.Вот пускай и убирается подальше, пока я ее не употребил, вместо скудного сэндвича. Пока я вообще не передумал.