В общем, он имел мотив. А я имела сотрясения.
Воображение, конечно, не является преступлением — это так. В некоторых случаях — это даже искусство. Я о воображении. (Например, если бы о Диме сняли фильм, а до этого, кто-то, ещё бы его и вообразил (Диму) на бумаге. Расписал бы все его, вовсе не вымышленные, злодеяния. В таком бы представлении, жестокость, и стала бы искусством). Только в моем случае, подобные, убийственные рассуждения, даже втайне ото всех и лишь мысленно — были немыслимыми. Я и не намеревалась становиться сценаристом. Они, эти бесчеловечные думы, проникли в меня жутким изменением. А я — никогда не хотела быть такой. Выходит, что самой настоящей душегубкой.У меня папа полицейский, если что. И он вселили в меня непоколебимое убеждение: нет ничего дороже человека. Человеческой жизни.
Так, я ещё и знала точно о том, что мой папочка — вовсе не промахнулся, в случае с Димой. Нет, его рука не дрогнула, вчера. Выстрелил он, парню в плечо (а не в голову, например), лишь потому… что даже желая самого страшного для Димы — не сумел этого воплотить действенно. Наблюдая перед собой брюнета, в первую очередь, он видел в нём, всего-то, человека. И я тоже видела. Иногда. Смутно. Поэтому, получив от Димы его крайнее сообщение с адресом больницы, приняла решение, всё же, его навестить. И ничего больше. Наверное даже, на минутки три и всё. Так вот он, будучи простым смертным, угодил в эту лечебницу… вряд ли планировал это или желал. Стать страдальцем, я имею ввиду. А придется теперь страдать. По-человечески. Приняв это решение, оставаться гуманной и быть дочерью своего отца, а не бессердечным порождением Димы, я сделала свой, выходит что последний выбор, в пользу парня. Прийти к нему.И я уснула. Мне снился поезд и улыбчивая Даша.
***
Я стояла напротив двери. Палаты номер шесть. Она, по непонятной причине, находилась на втором этаже. Эта палата. Может быть, со временем, с двери отлетела циферка три. Вероятнее и логичней предположить, что раньше, там находился двузначный номер. Например, тридцать шесть. Или же, были у этой несостыковки, ещё какие-то объяснения. Я не знала. Но смысл точно имелся. Стучать я не стала, а просто открыла эту самую дверь, шагнув внутрь. Я и так, долго уговаривала свои ноги, сделать этот шаг. Призывать себя, ещё и проявить вежливость — пришлось бы очередной битый час. И простояла бы я так, до самой ночи. Всё это время, своей непреодолимой нерешительности, я намеренно раздумывала над номерами палат в этой больнице. Абсолютно, на самом деле, об этом не заботясь. Просто имела трусость перед предстоящим. Хоть и оно меня будоражило, как-то даже приятно. Ведь я уеду, уже этим вечером… и это решение, я приняла сама. И мне не нужно было выпрашивать никакого согласия. У того, кто поджидал меня в палате номер шесть, наверное с самого утра. Я вошла внутрь и… тут же встала. Остановилась, на самом пороге. Наверное, потому что представляла себе увидеть Диму, совсем в ином виде. Каком нибудь полу спящем или, например, бездыханном. Думала я, что он будет лежать в больничной койке, окруженный капельницами. Медсестрами и врачами…что я стану всё ему говорить, вслух. Даже перед всеми другими. Всё — что мне только захочется. А он не сможет ничего мне ответить. Впервые. И я была рада. …но всё оказалось совсем не так. Дима сидел, вполне обыкновенно, облокотившись о железную спинку кровати. Держа в руках книгу, слишком быстро листая её страницы. Вряд ли читая. Как и всё остальное, что он делал в своей жизни — нетерпимым образом. Так, словно он не мог дождаться, чтобы найти в этом печатном томике, что-то ему угодное, или же, узнать самое главное в сюжете, да поскорее. И выглядел он, при этом всём так, как может быть смотрелся, находясь у себя дома, будучи полностью здоровым. Правда… из под его футболки, со стороны правого плеча, торчали объемные бинты и вата. А его самого — окружали безликие, белые стены. Пахло спиртом. Дима заметил меня сразу, ведь только меня он и хотел наконец заметить, и тут же он отложил книгу. Она стала ему неинтересна. Зачем искать, мучаясь, подходящих для себя персонажей, которые смогут тебя, хоть чем-то увеселить, когда перед тобой, вновь находится твой фаворит? И даже почти живой. Веселье ведь теперь обеспечено. — Ты принесла сигареты? — задал мне Дима вопрос, минуя приветствия. И так, словно когда мы виделись в крайний раз, являлись друг другу, по меньшей мере, лучшими друзьями. Я тихонько покачала головой: — Не-а. — ответила я, пожав и плечами. — Сигареты в магазине закончились. Все, нечаянно. Ничего больше — я не смогла придумать, ведь на самом деле… просто на просто, забыла о его просьбе. Из за волнительных переживаний. Со вчерашнего вечера, я думала лишь о своей предстоящей поездке, о маме думала и папе, и о том, как незаметно начать отсчитывать ровно три минуты, как только я окажусь в палате, вместе с Димой. Знала просто, что дольше не сумею. А если попытаюсь — это закончится плохо. Всегда так заканчивалось. Слушая мою наиглупейшую ложь, парень уже переместился на край кровати. Он сел прямо и его ступни теперь касались пола. — Невероятно, Соня… — послышался его голос. — Так и скажи, что тебе не продали. Что ты опять выдумываешь? Сигареты не могут закончиться, пока они не убьют всё население планеты. — протянул Дима, оглядывая меня с ног до головы. А после, он чему-то во мне улыбнулся, добавляя. — Ты подойди и сядь сюда. — похлопал брюнет по месту, рядом с собой. — Вот сюда вот сядь. — уточнил он. На подобное — я совсем не рассчитывала. Как-то я и не подумала даже, что мне придется делить с Димой кровать, ещё один раз, даже так. Но всё равно до него пошла. Села. Выполнила его просьбу, уже по привычке. Подумывая ещё и о том, что делаю я так, в последний для него раз. Просто он ещё об этом не догадывается. Руки Димы, как только я оказалась рядом, схватили меня за плечи, крепко, и развернули к нему. Так, чтобы мы смотрели друг на друга. Лицом к лицу. И мы смотрели. Он, как показалось мне, торжествующе и охотно. Ну… в его глазах, читалось: «Ты со мной, в моих руках, и ничего-то не поменялось. И никогда не изменится». А я… глядела на него в ответ печально. Совсем безучастно и больше… для него недоступно. Дима, поэтому, долго и не стал играть со мной в эти гляделки, потому что он это заметил. Моё глубокое уединение. Явную отчужденность. Он сказал: — Соня, ты самая красивая девочка в мире. — словно стараясь, что-то во мне переменить своими словами. Он, всё ещё удерживая за плечи, меня к себе придвинул и поцеловал в щеку. Спешно. Вновь, после, отринувшись. И взглянул на меня ещё раз, но всё во мне было также. И Дима это заметил, уже во второй раз. — Ну что? — выдал он, по прежнему старясь мне улыбаться, но уже кривовато и с неким усилием над собой. — Ты смотришь на меня так, словно видишь перед собой ад. Всё было так. Как он говорил. Только я не вижу, а видела уже. Я знающая. Успела подглядеть, парочку раз, в это чистилище, чтобы больше никогда не захотеть видеть снова. Туда ходить, быть около и смотреть. Сейчас вот, тоже не хотела. — Я сегодня уезжаю. — произнесла я, достаточно бесстрашно, хоть и тихо. И нет, я не меняла темы нашего разговора, просто мне хотелось сказать ему об этом поскорее, пока минуты не истекли. Сколько их уже миновало? …но кажется, Дима не придал особенного значения тому, что разлучит нас, всего-то через пару часов. Он снова заговорил о своём, поглаживая мои плечи, ласково: — Я подумал о том, что это очень хорошо, Соня. Это вот всё. — брюнет сделал паузу. — Что произошло именно так, да и вообще произошло… Знаешь, всё между нами теперь, будет тихо и чисто. Как я и хотел, изначально. Зная ближайшее будущее, мне даже стало забавно от того, как Дима продолжал, непоколебимо, убеждать меня в своих рассуждениях. Как будто бы у него пластинку заело. И ничего совсем не порушило твердость его намерений на мой счет. Даже пуля в плечо. — А я? — спросила я то, что всегда его спрашивала или же не спрашивала, а лишь молча задавалась этим вопросом. — А чего хотела я... или не хотела. Тебе всё равно, как и обычно? Руки Димы, тут же с меня спали. Словно мои, непривычно смелые вопросы, его обожгли. И сделал он это действие резко — поэтому поморщился. Сразу дотронувшись, до своего собственного плеча. Того самого, забинтованного. Наверное, иногда, ему и правда было больновато. Только недолго Дима так страдал, а может быть притворился лишь, что это пустяк, потому что вновь повернул ко мне свою голову, продолжив диалог, как ни в чем небывало: — Такие решения, Соня, принимаются единолично. — отрезал он так, словно мне, в отличии от него, подобной истины не светит. — Есть только три главных правила: делай всё сам, никогда не жалуйся и никому не объясняйся. — Дима оглядел моё лицо и вновь не смог удержаться от улыбки. — Но тебе, эта информация, совсем ни к чему. Как ты ей воспользуешься? Хочешь захватить мир? Нет. Ничего я не хотела. Задумалась лишь теперь, после его «правил» о том, стоит ли мне, повторять свои слова об отъезде? Если вдруг парень, этого не расслышал, с первого раза... Требуются ли от меня объяснения? А жалобы на всё то, что я пережила, лишь потому, что и он — совсем ничего и никогда мне не объяснял. Даже очень важные вещи. Что могли мне помочь, когда-то, перестрадать его желания, менее травмирующе. Может быть. Так ничего и не решив, я лишь отвела свои глаза и ненужные мысли, в сторону: — А я думала, что у тебя есть только одно правило, Дима. — в пол голоса, произнесла я. — Ты сам так сказал. — я вновь перевела на него свой взгляд, теперь уже уставившись. И не думая отводить. — Не встречаться с тобой взглядом, если ты об этом не просил. Диму, кажется, немного разозлила моя отменная память. …только дело было не в этом. И никакая она была не отменная. Я помнила каждое слово Димы, лишь потому, что его страшилась. Всегда опасалась, сделать что-то для него неподходящее. Подзабыть любое замечание. — Никто не обязан жить лишь одним правилом, Соня. — отрезал брюнет. — Я их, например, создаю. А ты нет. Я создал и этот мир, в котором царишь ты, если не знала. — он дотронулся, указательным пальцем, до кончика моего носа и от неожиданности я моргнула. — И ты тоже — мое чувственное создание. А всё то, что с тобой происходило, в этом моём мире, являлось лишь вынужденной необходимостью. Не больше. И каждый раз, ты была мною спасена. Слушая представления Димы, прямиком из его нездоровой головы, я лишь пожала плечами: — Ну да… ты очень похож на злодея, кстати. Тебе идёт даже. — дала ответ я. — Как из сказок моего детства. Все эти выдуманные миры… Рука Димы, внезапно, упала ко мне на колено. И я остановилась в своей речи. Замерла. — Я ничего не выдумал, а сотворил. Сказал же тебе, Соня. Ты меня слушаешь? Может быть, дотрагиваясь до меня так, Дима давал мне знать, напоминал прямо и незамедлительно, о реальности всех своих заверений мне. Выдумка — не может ввести, в самый настоящий ступор. Тревожить, так вот, осязательно. Ведь всё во мне — оцепенело по-настоящему. И этот наш диалог, вдруг, стал погружать меня в неприятное томление. Сердце упало, застряв где-то между моих ребер, а рука Димы стала вести себя, совсем уж настойчиво . Не дожидаясь момента, когда ко мне придет осознание, почему со мной происходит подобное, я, немного истерично, одернула руку Димы от себя и подскочила с кровати. …несмотря даже на всё ещё звучавшее во мне эхо, очень далекого голоса изнутри о том, что больше нет причины бояться. И Дима — тоже не причина.Он больше не сможет заставлять меня, задерживаться у себя «в гостях». Ни на минуту. Его мир — рухнул.
— Я хочу остановиться! — визгливо выкрикнула я, разворачиваясь к парню спиной, скрещивая на груди руки. Мои глаза забегали по палате, пытаясь подыскать для меня хоть что-то, чтобы подменить этим, мою панику. Она начинала меня душить. Так, я и наткнулась на столик у стены, своим беспокойным взглядом. На нём располагались журналы, игральные карты и что-то ещё, для досуга. — Я хочу остановиться и поиграть… — добавила я, уже более спокойно, к своей внезапной просьбе. — В смысле? — искренне, кажется не понял ничего происходящего, Дима. И, может быть, переживая за мое странное поведение, он также встал с кровати и я это услышала. Больничная койка, громко и противно проскрипела, разрезая мне слух. Я даже, на миг, закрыла уши ладонями. А после, развернулась к Диме: — Ну, поиграть… просто поиграть и всё! — отвечая ему, я кивнула, куда-то совсем не туда, головой. — Там вон, есть карты ведь, вроде бы даже игры настольные. Что мы вечно только лишь болтаем и болтаем? — постаралась, разыграть недовольство, я. — Не можем провести время, как нормальные люди даже? Так нельзя! Это скучно и по-идиотски. На самом деле, я едва сумела найти слова, чтобы объяснить Диме, хоть как-то, свое неожиданное помутнение рассудка. Ведь его, это своё сумасшествие, я не могла объяснить, даже самой себе. У меня имелась совсем недолгая сила концентрации, на самом деле. Ну, с Димой. Не могла я больше выносить наших бесед, если они длились, более пяти минут. Если он до меня дотрагивался. И не хотела я ни во что с ним играть, вместо нашего разговора. Просто мне нужно было срочно поделать, что угодно, кроме. Я догадывалась и о том, что в жизни, дальше, мне придется подолгу разговаривать. С другими людьми. И многими. Иногда переживала ещё, что парень убил во мне, и без того плохую способность, к продолжительной коммуникации. …вот только, эту мою нужду, на внезапные «передышки», кажется понимал только Дима. Один лишь он. Поэтому парень, очень быстро и заметил — это моё истеричное смятение, но никак его не прокомментировал. Понимал и то, что я сочиняю на ходу всё, что ему говорю. Ещё бы — ведь я его создание. Он распознавал мои чувства. Мог меня читать, даже не открывая. Оставаясь на расстоянии. Вот Дима и стоял напротив, молча. На меня глядел осторожно и лишь кивнул на мою просьбу. Не шагая до меня, не приближаясь ни на шаг, он мирно произнес: — Хорошо, Соня. Бери карты. Поиграем. — сговорчиво прозвучал его голос, в ответ на мой очевидный абсурд. Я уже, кажется, попятилась к этому столику с журналами, за собой, когда дверь в палату открылась, а в проходе возник медбрат. Работник больницы меня заприметил первой. После, увидел что и Дима стоит. Наверное даже, он сбился с толку, ощутив мгновенно, вязкое напряжение, в замкнутом до его прихода, пространстве. Ведь всё то, что происходило между мною и Димой — было не так уж и неразличимо. Это выглядело очень содержательно. Намекало на всё то, что могло прийти в голову, этому медбрату, в самую первую очередь. Первое впечатление — редко бывает ошибочным. Парень в белой форме заговорил со мной. И сразу без стеснений, недружелюбно: — Вы уже навестили больного? — встал в позу он. — Уходите тогда, пожалуйста. Скоро будут разносить лекарства. Растерянно нахмурив брови, я, почему-то, быстро ему кивнула, соглашаясь и слушаясь: — Я уйду. Но не успела я и шага ступить, в сторону двери, а лишь дёрнулась немного, как наперекор моим словам, раздался бескомпромиссный голос Димы: — Нет. Она останется. — парень глядел на медбрата непоколебимо, прозвучал неуступчиво, но тут же, после, сбавил требовательность своего тона. Может быть, Дима внезапно вспомнил о том, что стоит, всё же, уважительно относиться к тем, кто лишь пытается поправить твоё здоровье. — Ещё немного. — добавил брюнет. И я, уже перевела свой запуганный взгляд с работника больницы на Диму. И ему теперь, я тоже кивнула, озвучив своё новое решение: — Я останусь. Сказав о том, что на эту нашу встречу, у нас имеется ещё несколько минут, медбрат ушел. А Диму, кажется, мое изменчивое, но каждый раз, почему-то лишь согласие, побудило на странный вопрос: — Ты ведь ещё не научилась пользоваться тем, что имеешь? — выдал он, на это раз ко мне зашагав. — А точнее, ты об этом, ещё даже не узнала? — Чем? Пользоваться… — замерла на месте я, дожидаясь, когда Дима, всё равно до меня дойдет. Он и дошел, встал совсем рядом. Заправив мне за уши, мои растрепанные от постоянного кивания головой, волосы: — Своим наивным возрастом. — произнес брюнет, оглядывая моё лицо с исступлением. — Ты скорее девочка, нежели женщина. Все это замечают, относятся к тебе иначе. — его губы находились уже у самых моих губ, и они мне теперь шептали. — Принцесса, моя маленькая принцесса. Как только я почувствовала поцелуй — от него отшагнула. От Димы и его поцелуя. Я была не готова претерпеть сегодня, а может быть и никогда больше, того, как болезненно сжимается моя грудная клетка. Каждый раз, когда снова и снова, происходит всё — против моей воли. — Нет. — отрезала я, но кажется при этом, ещё и вздрогнула. — Подожди, сейчас же он снова вернется и мы ничего не успеем. Будет обидно, разве нет? Где эти карты… — я развернулась от, почему-то, никак не выражающего недовольства, моим отказом, Димы. Отправившись за колодой. Он так и стоял за моей спиной, не двигался и не разговаривал. Пока я, не заполучив нужное в свои руки, к нему не развернулась. — Что? — произнесла я, нарушая тишину. — На полу или на кровати? Станем играть. — На кровати. — безмятежно, дал ответ Дима. — На полу мы с тобой уже играли. И это его спокойствие и то, как он не отводил от меня своего пристального взгляда — вводило меня в обратное: — Почему ты тогда стоишь? Сядь тогда! Выслушав моё, не совсем сдержанное указание, парень от меня развернулся. Достигнув кровати, он сел. Спешно, оказалась рядом и я. Особо не проявляя физической активности, моё дыхание, от чего-то, слышалось сбивчивым. И я стала тасовать, эти помятые картонки, но мои руки дрожали и я даже не знала, во что мы станем с Димой сейчас играть. Просто раздавала карты, а он даже меня ни о чем не спрашивал. Он, внимательно на меня пялился и от этой его холодной выдержанности, карты, то и дело выпадали из мои рук. Да, именно поэтому так и было. Поэтому они и выпадали. — Я уезжаю. — снова сказала я, даже отрезала, уже до этого и так сказанное. — Вечером у меня поезд. И меня не будет месяц, а может и больше не будет. Я не знаю. Меня попросили помочь и я помогу. Неуловимо, Дима небрежно пожал плечами, взяв в руки неизвестное даже мне, количество карт, что я для него уготовила. Сжимая их в пальцах. — Да? Это хорошо. — он сделал паузу. — А как же твои родители? Они разве не против? — Нет, не против. — взяла в руки карты и я. Кажется, у меня их оказалось меньше, чем у Димы. Такой игры не существует. — Папа под арестом. А мама улетела... сегодня утром. В Индию. Но мне всё равно. Вспомнив о родителях… совсем меня охватило волнение. Переживания, которые я не могла больше утаить. От себя тоже. Я посмотрела на Диму, ожидая его реакции. Может быть даже, возмущения поступком моей мамы... Только он, абсолютно точно, притворялся, что рассматривает лишь свои карты, а меня — вовсе не слушает. И от этого его, намеренного невнимания ко мне и жестокости некстати, мои глаза налились слезами. — Тебя из колледжа, кто-то попросил, об этой услуге? Наверное, это хорошая идея… Тебе стоит уехать, Соня. — произнес брюнет, всё также игнорируя мою скорою погибель. И я поняла, что наверное, ему просто всё равно. И то, что никакой игры не существует, тоже. И от этого, по моим щекам, покатились обильные слёзы. …только это оказалось неправдой. И прежде чем я успела утонуть в своей тревоге, Дима откинул бесполезные карты из своих рук, и мои — он тоже откинул. На пол. Выхватил просто, я и не была против. Он обхватил ладонями моё лицо. Слишком крепко. Поднося близко-близко к своим глазам: — Что не так? Что с тобой не так? — наконец, заговорил искренне, хоть и излишне громко, Дима. Показывая мне все те, свои настоящие эмоции и чувства, что он контролировал в себе, всё это время. Только я не знала… не знала ответа на его вопрос.Но что-то — точно было не так. Со мной. И так — навсегда.
Глотая слёзы, дрожа в его руках, от уже точно неминуемого, подступающего ко мне отчаянья, я опустила глаза: — Просто ты никогда меня не обнимал. И мама тоже. И она уехала навсегда… Она больше меня не любит. На этих словах. На той правде, что более всех других правд, не давала мне жить, я дернулась от Димы. И… упала лицом, утыкаясь им в матрас. Неутешительно громко заплакав: — Я хочу умереть. И тут же, он меня обнял. Дима. Обхватил всю и полностью, удерживаясь за моей спиной: — Я умру с тобой. — прошептал он в ответ. — Моя девочка. Но ничего я ему не отвечала. Я продолжала свой надрывистый плачь, в ужасно твердый матрас. Чувствуя, как руки Димы, прижимают меня к нему, всё сильней. Он положил свою голову, у самого моего уха. — Моя любовь, Соня. Я люблю тебя. — произнес он, а его ладонь чувствовалось на моей макушке.