Только что произнесенные Димой слова — я услышала впервые. И не только от него самого, но и в целом… от парня.
От кого-то, противоположного пола, в общем.
Вот, наверное, после этой его фразы — я и смолкла. Стихла, в своём безутешном, надрывистом плаче.
Не поняла совсем, как-то, это его внезапное изречение.
Просто… Никому я никогда не нравилась, столь сильно, чтобы получить в свой адрес, возвышенные признания.
И не получала поэтому. Только если в шутку и от девочек, которым я отвечала взаимностью.
Спустя ещё немного, мой тремор, ощутимо стал сходить на нет — я перестала дрожать всем телом. И, неспешно приподнявшись с матраса, совсем незначительно, я развернула к парню свою голову:
— Что ты сказал? — больше прогудела, нежели произнесла я, тиховато. С заложенным от слез носом.
Смущаясь, с сомнением, что о подобном… вообще уместно переспрашивать.
Я осторожничала.
Вдруг, такую фразу, можно произносить лишь однажды? Я, вроде, где-то об этом слышала.
Ну, произносить, я имею ввиду — единожды… Если ни в жизни, то хотя бы в день.
А может, мой лимит и вовсе, навсегда исчерпан?
На это.
Это я всё о любви. И не к кому-то там… А, прямо сейчас и ко мне.
(Очень сильно мне понравилось подобное, всё меняющее, осознание. И хотелось об этом говорить и думать. Думать и говорить. Даже с самой собой.)
Вдруг, мне стало очень важно. Получить ответ, на этот мой вопрос, от Димы.
Услышать ещё раз то, что не успели засвидетельствовать мои глаза.
Потому что они были закрыты. А ещё мокрые и всё плыло бы, перед ними. И, если честно… веки неохотно желали раскрываться. Когда либо ещё.
Вообще.
Не доверяя своему помутненному рассудку, я сомневалась и в чистоте своего слуха. Ну а зрение…
вряд ли меня подведет, когда я стану читать по губам. Губам Димы. А я стану, если придется.
—
Что слышала. — отрезал он, улыбнувшись мне следом.
Выходит, подтверждая мои домыслы, о разрешенном лимите и возможной частоте пользования словом
«любовь» — и всех его производных.
Не услышу я значит больше того, что должна была бы запомнить навечно и может быть даже, как-то по особенному прожить, а не подвергать сомнению.
Дима, следуя моему примеру, тоже приподнялся. Но наши лица, всё также находились близко друг к другу.
Просто его стало располагаться незначительно выше моего.
Брюнет смотрел на меня выжидающе, чем-то явно довольствуясь. Наверное, моим незадачливым обликом и тем, как вся я — снова была прикована лишь к нему, своим вниманием.
Может быть, он теперь знал наверняка, что сумел переменить одно моё непонимание на другое.
Осуществить ловкую их подмену.
Вряд ли, конечно, намеренно… Только и такая его «победа», над моими эмоциями — явно пришлась ему по вкусу.
Он её себе несомненно приписал. Замечая мою заинтересованность и очевидный отклик, на прозвучавшее из его уст признание.
И я была не против. Так ведь и было.
Нелюбовь моей мамы — резко перестала меня волновать.
…только также мгновенно, по некой инерции,
глубинному пониманию, я стала догадываться и о том, что и я сама, теперь тоже должна что-то ему ответить.
Вероятнее всего — похожее. О любви.
Ведь Дима всё молчал. Молчал и смотрел на меня. Ожидая услышать из моих уст то, что он не был намерен повторять для меня,
несправедливым образом.
Всё ещё держа в голове вчерашний разговор с его мамой, я никак не подвергала признания Димы сомнению.
Дело было не в этом. Меня настораживали лишь его ожидания. О дальнейшем.
Всё то, на что он отныне, станет рассчитывать.
В общем, причин ему не верить — у меня совсем не находилось. Ведь ко всему прочему, и я сама, не имела даже малейшего понятия, об истинном значении, а поэтому и выражении,
этого светлого чувства.
К едва уловимому сомнению, в искренности слов парня, меня призывала лишь моя,
некоторая, нехорошая память.
А именно, память о поступках Димы, в мою сторону.
Те самые, непохожие ничем на обожание… Обожание меня. Только на обижание больше похожие.
Могла бы я, конечно, сейчас подскочить и возмущенно воскликнуть:
«Так не любят! Ты меня обманываешь!», но… соврала бы.
Откуда мне известно, как любят?
Диме ведь точно виднее. Он знает и поэтому и говорит. Поэтому и любит.
Чем бы я доказала свои обвинения? Оказалась бы просто обманщицей. А мне не хотелось ей быть.
Больше.
И... родительница парня, довольно правдиво, заверяла меня о симпатии своего сына ко мне, стоя в коридоре моего дома, миновавшим вечером.
Пусть совсем недолго она об этом вещала, пусть и лишь однажды…
…но хорошо помня, об этих её словах, услышав их подтверждение и сейчас, уже от самого Димы, я невольно произнесла, свой внезапный вывод:
—
Поэтому, ты купил для меня кольцо? — выдала я, может быть лишь продолжая отыскивать, очередные подтверждения к слову «любовь»,
именно от Димы. — Ну… кольцо. Твоя мама его нашла у тебя в комнате и отдала мне. — на секунду, я сделала намеренную паузу, так как побоялась прозвучать слишком уж самонадеянно и даже наивно.
Зачем я сейчас, самовольно, связываю между собой вещи, что могут, по итогу, никак друг другу не принадлежать? Мне — кольцо, а я — Диме. Принадлежать. — Но… я его тебе принесла. Обратно.
Себе не оставила. Я ничего себе не присваиваю, меня это не касается. И кольцо со мной, здесь, в моей сумке. — добавила я, уже более сбивчиво.
С каждым словом, сомневаясь в своей речи, всё больше.
Родительница парня — явно могла, чего-то напутать. Может, она просто хотела, так вот извиниться… сама, наверное, и купила эту бижутерию, чтобы меня успокоить.
Как-то угодить.
Только Диму, вовсе не смущали мои познания о его возможном секрете, разболтанном его мамой.
И моя логика — тоже. Сохраняя на лице, вроде как радостное принятие всего происходящего, он произнес совсем уж неожиданное:
— У меня и платье для тебя имеется. — протянул он.
Моё сердце тревожно забилось от этого внезапного уточнения Димы. И я не стала расспрашивать, что именно он имеет ввиду. Не желала знать и описания — этого неведомого платья, вместе с его истинным предназначением. А… побыстрее, утерла с щёк слёзы и теперь полностью привстала к кровати.
Села.
—
Да? Спасибо. — вскользь, ответила я первое, что пришло мне на ум.
Смутившись окончательно, я опустила ноги на пол, наблюдая теперь перед собой стену. Надеясь, что этот неожиданно серьезный диалог с парнем, подойдет к концу сам.
— Соня… — окликнул меня Дима, спустя совсем ничего. И я к нему развернулась. Головой, через плечо. Хоть и, всё также, мое сердцебиение лишь усиливалось, усиливая этим и мой трепет. —
Да ты просто чудовище! Милая Соня… — ухмыльнувшись, закончил свою речь ко мне, он.
Может быть, нарекал он меня так, лишь в шутку… Только всё во мне, всё равно замерло, от резкости этого его высказывания, на мой счёт.
—
Почему? — поинтересовалась я, негромко. Правда непонимающе и нескладно, но с искренним интересом. Стараясь не поддаваться панике, если вдруг, Дима и правда так считает.
Я хотела знать. Понять и этот его вывод обо мне, и исправить.
Борясь с усмешкой, больше походившей на сдавленную рассерженность мною, Дима тоже сел прямо, рядом. Но вовсе не задержался так, а сразу же встал с кровати.
Он дошагал до окна, пока я смотрела ему в спину. Облокотился о подоконник. На меня — уставился.
— На всё, что я тебя сказал, почти предложил, ты ответила: «спасибо». Ты узнала о вещах, что касаются, пока что, лишь меня одного, за моей спиной… и всё равно, ты ответила мне:
«ладно». Это беспощадно, Соня. — парень сделал паузу, а я, беспокойно сглотнула, почесав ладонь,
что внезапно стала зудеть. —
Кто же ты, после этого, если ни Чудо-Юдо? М?
Дима скрестил на груди руки, призывая меня, своей осуждающей позой и взглядом — к раздумьям, над этими его словами. И к совести.
А я... лишь растерялась. Забегав, беспомощно, глазами по полу. Их опустив… поняв, что и мне тоже некомфортно, так вот сидеть, на твердом матрасе.
И сама встала теперь, со своего места.
— Ну… я просто не понимаю, что это всё значит…
Сейчас именно не понимаю, Дима. — я остановилась, в своей неподготовленной речи, осторожно взглянув на брюнета. Вроде бы, он меня слушал внимательно, поэтому я продолжила говорить. — Сейчас не понимаю.
А потом я пойму.
Этими словами, я осторожно попыталась намекнуть Диме на то, что ничего совсем, совсем ничего — ещё не было им сказано. Мне.
А всё остальное
(его признание, его мама и даже кольцо) — едва вводили меня, в истинный курс дела.
Не дожидаясь ответа, я спешно дошагала до двери, где и оставила свою сумку. Присев на корточки, отыскала в ней нужное.
Так и вернулась с находкой к Диме. Который, всё это время, не проронил и слова.
Он молча наблюдал за моими жалкими попытками, разобраться в этой незадаче, что он сам же и создал. Не думая мне помогать или давать подсказки тоже.
Сам, поэтому, походил на чудовище.
— Вот. — протянула ему я, ту самую коробочку, уже оказавшись напротив. — Я не открывала, честно.
Я правда не открывала. Это ведь твоя вещь. — не замечая за Димой, каких либо телодвижений и ответа, я ещё ближе придвинула к нему вещицу. —
Возьми, пожалуйста.
Наверное, всё же, намереваясь последовать моей несложной просьбе, парень наконец-то, хоть и медленно, перевел свой бесстрастный взгляд с меня — на эту коробочку. Только на ней не задержался, а снова взглянул на меня, резковато.
—
Не открывала? Ну так ты открой. — выдал он. — Я уже видел.
Какими бы не являлись, истинные планы Димы, на это кольцо, именно таким образом — точно не стоило мне его дарить…
Да и вообще, кому либо.
Ведь теперь, парень больше
вызывал меня на это действие, а не желал его для меня. И это…
чувствовалось неправильно. Мне было не по себе.
Даже обидно.
Чем стал, внезапно, оскорблен Дима? Тем, что его мама сделала самостоятельный выбор, прийти ко мне? Или всем тем, чего мы даже ещё и не обсуждали. Никогда и вовсе.
И пока я стола так, раздумывая. Не понимая и смущаясь, не раздумывал больше Дима:
— Дай. — отрезал он.
После, выхватил из моих пальцев коробочку. Открыл её. Вытащил наружу кольцо.
Отложив футляр, не совсем терпимо, он схватил меня за правую руку.
Так, на моем безимянном пальце и оказался этот, всё ещё беззначный для меня, презент.
Я даже не успела ещё ничего понять и разглядеть поближе тоже. Когда в палату, как это и было обещано, снова открылась дверь. И на этот раз, медбрат явился вовсе не один, а с напарником
(с подкреплением на назойливых посетителей, вроде меня) — медсестрой.
Синхронно, я и Дима, развернули наши головы на его речь:
— Время посещения окончено. — уже точно без компромиссов, отрезал работник больницы.
Лицо Димы, так, словно в нём погиб наилучший актер столетия, переменилось вмиг.
Нетерпение и раздражение, что явно его докучали, всё это время, сменились улыбкой. Брюнет произнес:
—
Хорошо, без проблем. Но дело в том, что вот она… — Дима кивнул в мою сторону головой, попутно выпуская и мою руку. —
Совсем не помнит, как сюда пришла. Ну, с ней приключился фактический шок.
Из за увиденного, вы наверное понимаете, будучи профессионалом. Она, по привычке никогда не быть готовой — оказалась к этому и не готова. — парень, тут же дотронулся до своих бинтов на плече. Таким образом, словно действительно мне их до этого показывал. И даже, может быть, приоткрывал. — Я её провожу вниз тогда, до выхода. Можно? Иначе…
у вас появится ещё один пациент. Крайне плаксивый.
Медбрат, абсолютно точно, хотел ответить Диме громким отказом и это было заметно, по его закипающему, от не соблюдаемой дисциплины, видом. Только девушка, стоящая возле, успела заговорить первой:
— Да. Можно проводить до гардероба. Тогда, мы в тридцать седьмую палату сначала. А к вам, сразу после.
Идите.
И Дима снова взял меня за руку. У двери — взял и мою сумку. Покинув так вместе палату, мы ускоренно зашагали вниз по лестнице.
Между других людей, врачей, не разговаривая.
Парень сжимал мои пальцы крепко. Так, словно он не намеревался их выпускать.
Выходит что и, меня провожать? Ведь тогда не получится.
Распрощаться.
Ответа на этот вопрос у меня не имелось, но я его и не задавала. Лишь подумала ещё, что наверное, Дима сжимает таким образом мою руку, потому что на ней теперь имелось подаренное им кольцо.
Думалось мне, что ему желалось, так вот беспрерывно, в этом убеждаться.
В помещении, предназначенном под гардероб, совсем никого не оказалось. Так же всё было, как и когда я пришла в эту больницу. На окошке весело, поясняющее эту пустоту, объявление:
«Гардеробщик в отпуске.» И даты ещё были.
Неохотно выпуская мою руку, Дима шагнул внутрь комнаты первым.
Быстрее меня, он отыскал мою куртку. Заприметил сразу, тут же снял её с крючка. С места, где я её и оставила.
Недоумевая, я лишь следила за действиями парня.
— Иди-ка сюда. — произнес Дима, хоть и сам уже оказался совсем рядом со мной, дошагав. Почему-то, ему захотелось сказать мне именно это.
Либо, выглядя задумчиво, он не особо ведал, что говорил, делая всё —
машинальным образом.
Приподнимая мои руки у локтей, он одел вещь на меня. Помогая мне, совсем уж беспричинно.
Без надобности.
Словно, это он сейчас, навещал меня в больнице, а теперь забирал обратно домой.
Только я не выражала никакого ему сопротивления, лишь молчаливое удивление.
Закончив со мной, Дима снова вернулся к ряду из крючков. В отличии от меня, ему, как пациенту, была предоставлена целая, отдельная полка. Ещё и с дверцей. Он и открыл эту дверцу, небольшим ключиком. Который, как оказалось, всё это время, находился у него в кармане.
Моё недоумение не переставало возрастать, ведь Дима… начал теперь ещё и обуваться.
Вытащив наружу все свои вещи. Одеваться он тоже начал.
Натянул через голову худи, взял с полки и свою куртку. Как и прежде, совсем ничего мне не объясняя.
Он выглядел и вёл себя так, словно куда-то опаздывал. Может быть даже, не поспевал за собственными мыслями,
тщательно что-то обдумывая. Я видела это в нём, так и знала.
Я его —
уже знала.
И поняла я ещё, что провожать меня, он собрался далеко.
Наверное, что до самого метро даже. Обманув, предварительно, и без того разъяренного медбрата.
— Соня, закажи такси.
Сделай это сейчас, детка. — дал мне указание Дима, довольно мирно, уже застегиваясь. Так, словно я могла читать его мысли. Или же, мы о чем-то с ним уже договаривались, до этого (
о его побеге из больницы, например). Он тут же добавил. —
Любое закажи, что поближе к нам.
— Зачем? — наконец, решилась на вопрос я.
Даже развела руками от нетерпения и некого недовольства. Мне не особо нравилось — ничего не знать.
Дима поправил на голове взъерошенные волосы и взглянул на меня:
— Мне нужно забрать некоторые документы из клуба.
Клуба стрельбы. Пока первым, этого не сделал мой отец. А ты мне поможешь, Соня. Оставишь бумаги у себя.— наконец, выдал неожиданный план, он.
На момент, я даже потеряла речи. А когда осознала, что кажется, Дима подзабыл о моем отъезде, между прочим, уже через три часа, ему ответила:
— У меня поезд, Дима… Я не могу опоздать.
Я не могу с тобой поехать.
Беспокойство начало охватывать все мои мысли. Мне даже стало жарко и я расстегнула молнию на куртке, которую Дима, пару минут назад, заботливо на мне застегнул.
Только замечая моё, теперь вертлявое поведение, брюнет тут же начал убеждать меня в обратном от моей тревоги:
— Принцесса, всё будет в порядке. Ты заберешь документы с собой. Так даже лучше, если их не будет в Москве. После, уедешь. Почему ты отказываешься мне помочь? — он сделал паузу и совсем на меня уставился.
Кажется, перестав даже моргать. — Покажи, кстати, свой билет. — потребовал Дима, следом.
Не так уж и настойчиво, на самом деле, он озвучил своё новое ко мне требование, но я знала и так, что совсем не стану ему отказывать.
Юрко сунув руку в карман своей куртки, я отыскала в нём, заранее сложенную в аккуратный квадратик, распечатку и…
протянула её Диме, следуя его просьбе.
— Вот. — безмятежно произнесла я.
Только парень не двигался с места, почему-то, а на меня лишь смотрел. Ну… ждал, чтобы я сама к нему подошла.
Испытав, от этих его немых и давящих на меня ожиданий, тут же, неспокойные чувства, напоминавшие мне все те, другие мои волнения — я быстро расхотела растягивать время. Давать, очередной неоднозначной ситуации, между мной и Димой, заставлять меня ощущать себя странным, каким-то даже уничижительным образом.
Вот, сама к нему и шагнула. Дошла.
Когда я оказалась напротив, Дима взял из моих рук билет. Небрежно раскрыв листок, он торопливо забегал глазами по бумаге.
—
Спешить некуда. — протягивая мне обратно билет, сделал заключение брюнет. Скорее всего, больше для самого себя. —
Ты заказала мне такси, Соня?
***
Дима рассекал комнату быстро. Не так ускоренно, наверное, как бы ему этого хотелось. Ведь каждый раз, странноватым образом, он одергивал своё плечо. Останавливаясь, на миг, в своих действиях.
Пока я… стояла, ожидая, в дверях.
Глядя, в основном, на Диму. Между этим занятием — оглядывала и комнату. Хорошо мне знакомую и которую я запомнила почти детально, несмотря на то, что бывала в ней лишь однажды. В период нашего с Димой, начала знакомства.
В тот самый день, когда брюнет, самым настойчивым, шокирующим меня образом,
призывал меня быть ему верной. И до конца.
Ну вот, я и стояла сейчас. Вроде как, совсем уже всему конец, а я верно стою. Все ещё. Вроде.
Как же иначе? Не стояла бы я тогда так. Здесь.
Пока я раздумывала над своим, неоспоримым, прислуживанием Диме, всё это время, он сам — продолжал разбирать, вынимая из стопок бумаг на столе, разные распечатки. Спешно, попутно, засовывал их в объемный конверт. Картонный.
Пару раз, парень доходил, всё тем же широким шагом и до меня. Вручая мне свои находки:
—
Подержи. — говорил он, подавая документы.
И я держала, зачем-то даже прижимая к груди, как самую большую ценность.
— Там всё… Всё — что моё. И оно побудет с тобой. И твоё тоже.
Поняла?
— Ага. — кивнула я.
— Я изменил… ту твою дарственную. Помнишь? Она звучала по-идиотски, благодаря идиоту-адвокату. Отныне, ты просто владелец всего того, что я тебе подарил. Права на собственность всецело твои, Соня. — Дима остановился в соих действиях, когда вновь прибывал у стола, и повернул ко мне голову, подмигнув. — Так что не переживай, что мамочка и папочка оставили тебя на улице. Если вдруг, ваш дом заберут приставы, за не выплаченные банку дивиденды. Всё у тебя будет и без них, когда ты вырастешь.
Дима смолк и уставился на бумажки перед собой, вновь концентрируясь на важном.
— А, почему… все эти документы, должны побыть у меня? — несмело, задала я вопрос.
Сомневаясь... не только в законности мотивов Димы, но и в том, достаточно ли я ответственна, чтобы все эти бумаги, к примеру, не потерять.
Ведь я уезжаю. Я не заеду домой.
Вдобавок ко всему, вся та бесчисленная макулатура, которую мне настоятельно велел держать Дима, становилась всё тяжелее. Значительно.
Мои руки устали.
— Потому что мой папаша, Соня, всё равно меня «накажет». И после больнички, я окажусь под арестом. А ты как думала? Может быть даже, уже завтра. Или после завтра. В самое ближайшее время, малыш. — Дима, ещё раз повернул ко мне голову, но уже резковато. — Мне на это всё плевать, только отец, обязательной явится сюда и всё мне испортит. Он хочет закрыть этот клуб, пожертвовать музей государству, а всё оружие продать. Вот только мне оно нужно.
Очень нужно. — брюнет опустил взгляд. — Без документов он ничего не сделает, значит и без меня тоже. Поэтому, нравится ему это или нет — он меня дождется, прежде чем принимать решения. И, скорее всего, ускорит эту нашу встречу.
***
Находясь на заднем сидении такси, на моих коленях располагался конверт. Я ещё не успела положить его в сумку, подальше.
А значит, увеличивалась вероятность, где-то его оставить.
Внутри бездушной картонки теперь находилось всё то, что останется для меня от Димы. После Димы. После того, когда я покину это авто, а парень нет. И мы, наверное, встретимся совсем не скоро.
Может быть, Дима и правда доверял мне всецело, либо… лишь создал, этим своим прошением, что-то вроде, вполне себе ценной веревочки, которая станет нас связывать.
Бесценной веревочки, то есть —
состоящей из ценных бумаг.
Мы, может, и окажемся рядом, когда Диме будет необходимо за неё дернуть. И не обязательно ради встречи со мной, а потому, что брюнет пояснил мне прямо:
«Там всё. Всё —
что моё».
Так вот и было теперь. Этот конверт, для нас обоих, являлся всем. Только по-разному "всем". Для каждого.
— А ты почему такая задумчивая, Соня? — произнес Дима, находясь рядом, на соседнем от меня сидении. — Вроде как, должна радоваться.
Своему "самоуправлению"...
Авто сделало остановку на светофоре. А слова Димы... показались мне крайне язвительными. Он звучал даже задето и ехидно.
—
Из за поездки переживаю. — выдала я. — И тебя… Ну, ты ведь не станешь меня провожать, до самого поезда?
Игнорируя мой ему вопрос, Дима ответил мне совсем не сразу и не совсем по вопросу.
Или же... с точностью на него, только слишком для меня прямовато. Для того, чтобы я сумела расслышать, что именно он хотел до меня донести:
—
Ты ведь меня не любишь. — уставившись в окно, развернул он от меня свою голову. — И ты не моя жена… мы даже не спим вместе.
Смутившись словам парня, я побыстрее замолчала. Не став продолжать беседу. А последовав его примеру, тоже развернулась к окну.
К своему.
Мне было нечего ответить, ведь я совсем не понимала зрелых рассуждений Димы.
Это был, некий, завуалированный отказ? Только что. Согласие, с теми моими словами о том, что он не намерен покидать такси, когда его покину я?
Ну... не намерен он меня провожать. Так?
Но я не успела даже расположиться в своем кресле, нужным образом, как руки Димы меня обхватили, развернув к себе.
—
Иди ко мне, Соня. — как можно крепче, он прижал меня всю, к своей груди. Положив на мою макушку свой подбородок, обхватывая ладонью мою голову. — Ты побудешь теперь за старшую. Ладно? Ты справишься, как нибудь. — Дима сжал моё плечо, словно вселяя в меня, этими своими словами и действиями, это своё убеждение. Либо же…
в себя самого, он пытался его вселить. — Помнишь, что у тебя есть деньги на счете? Не забывай ими пользоваться. — он сделала паузу. — Иначе, придется занимать у Даши.
—
Откуда ты знаешь? Про Дашу... — прошептала я, с опаской.
— В твоем билете указано, кто его оплатил, Соня. Ты смотрела в свой билет? — он поцеловал меня у самого лба, может быть показывая этим, что вовсе не является против, такого расклада. А может быть, он и вообще не был никогда против.
Против Даши. — И я тебя не люблю, кстати, Соня. — совсем неожиданно, заговорил Дима после, а моё сердце... замерло. Но ложно и лишь на миг, потому что он тут же добавил. —
Так не любят. Я тобою одержим.
***
Уже на перроне, Дима подсадил меня, помогая оказаться внутри вагона. Подал и мою сумку.
Сам — остался стоять, ногами на платформе.
По неведомой причине, всё это время нашего пути до вокзала, я подумывала над тем, что он...
может иметь намерение, запрыгнуть внутрь, вместе со мной. Так вот, сбежать. Или же, никуда меня не отпустить, на самом деле.
Но он так не поступил.
И он стоял так, глядя на меня. Так, как я на него смотрела.
Когда-то и всё это время, пока была рядом. И он находился внизу теперь, под моим взглядом.
Снизу вверх на меня смотрел. А глаза его немножко слезились. Они точно блестели, честно. Или я так себе придумала.
Это была почти я. Ну, я себя в нем разглядела, почему-то.
— Проходите! Людям прохода не даете! — раздался, позади меня, громкий голос.
За моей спиной возникла проводница.
Но я, и Дима тоже, её игнорировали. Мы смотрели друг на друга, не намереваясь отвлекаться.
Я — на его выдуманные слёзы. Он — на мои самые настоящие.
— Соня, будь хорошей девочкой, иди на своё место. — наблюдая мой очевидный конфуз, страх и смятение, ласково произнес мне Дима. А замечая, после, как я, всё также, неуклонно бездействую, не в состоянии внимать его простым словам, добавил. —
Вытащи билет, Соня. Из правого кармана вытащи. Посмотри, какое у тебя место. Иди туда. Хорошо?
Он упрашивал меня уйти. Так, как я бы, наверное, должна была его попросить, никуда меня не провожать совсем. Только я этого не сделала.
Но шли секунды и теперь убедившись в моем абсолютном, истинном оцепенении, Дима перевел свой взгляд от меня, на наверное привыкшую к любым сценам прощаний, работницу вагона.
— Вы можете ей помочь? Сможете, это для меня сделать? Оказать услугу?
Доведите её до купе. — выдал он.
Женщина, ожидаемо сговорчиво, пожала плечами:
— Конечно.
Только я не обращала никого внимания на их разговор обо мне, прямо при мне. Думала лишь о том, что совсем не знаю, на самом-то деле, куда я еду. И где окажусь тоже. И воообще зачем.
И, мне было это совсем незнакомо, поэтому сложновато к принятию. То, как Дима, желал нашей разлуки.
Снова бросив на меня взгляд, парень, уже менее спокойным тоном (ведь зримо для него, выглядела обеспокоено я), вернулся к своей беседе с проводницей:
— Ну что вы тогда, всё ещё здесь стоите? Возьмите её за руку, увидите её. Неужели не видите, что ей страшно?
Только
слыша последнюю фразу, казалось, что страшно — одному только Диме.
По-настоящему.
Наверное, я так никогда и не сумею понять, каким именно образом, Диме удавалось иметь, с немыслимой легкостью, влияние на людей. На всех. Любого и каждого.
Включая меня, всё еще.
И хорошо, что об этом «всё ещё», парень вроде как, не догадывался. Сказал бы он мне тогда, спрыгнуть к нему. Обратно. На руки. Я бы так и поступила. Обязательно поступила.
…но он не знал и
мне он совсем ничего не сказал. Прошение поступило лишь в адрес работницы вагона. И она, так и сделала.
Как он ей сказал. Взяла меня под локоть, перехватила из моих рук и билет.
Повела меня, совсем внутрь.
Она уводила меня от Димы.
И уже казалось даже, что уезжаю я сейчас, потому что так хочет он. Что мое решение — больше никакое не моё, а вновь лишь его.
Это убеждение показалось мне намного привычней. И поэтому, я наконец и зашагала. Успела обернуться на Диму, только один раз. Но он, уже вытаскивал из кармана папиросу и этого не увидел. Может быть, намеренно. Или же потому, что давненько желал это сделать
(закурить, а не от меня избавиться), одолжив у водителя такси сигарету.
Я ещё поняла, пока шагала, что Дима был прав. Он одержим, а люблю его я… потому что терпела. А вот он меня — не очень. Терпел. Поэтому, иногда, всё и было так болезненно.
Переносила я всё и правда плоховато. Вынуждено ещё и совсем безвыходно. Только стерпела до конца и верно, как ему и обещала.
Каждое его изволение.
И я испугалась, вдруг, Диме этого никогда больше не рассказать (про любовь, одержимость и терпение) и поэтому, оказавшись в купе, бросилась побыстрее к окну. В надежде застать его, хотя бы так... и эти мои переживания были совсем краткими, ведь на нужном месте, Дима уже остановился.
Потому... что он имел намерение это сделать. И, в отличии от меня, запомнил моё место и вагон. Наизусть.
Он, в целом, имел очень хорошее понятие, о таких вот вещах.
О моем месте.
Выпуская дым, замечая меня, Дима поднес к уху телефон. А мой... зазвонил и я ему ответила.
—
Если вдруг тебе станет страшно — просто закрой глаза. Вообще, спи побольше. — он глядел на меня, через окно. Замытое стекло. — Спи, пока не проснешься.
— Дима… — заговорила я в трубку, и от тревоги перед предстоящим мне признанием ему, что вмиг сотворило из меня рассеянную трусиху, мой телефон, чуть не выскользнул из моих подрагивающих пальцев. — Я не успела тебе сказать, потому что меня увела эта женщина. От тебя увела, ты ей так сам сказал сделать. — наблюдая за тем, как мою неразборчивую речь, внимательно слушает Дима, мои глаза стали совсем уж мокрыми. И вина за замытый вид передо мной, больше не лежала исключительно на окне. — Я тебя люблю, Дима. И я...
— Знаю. — не дав мне договорить, перебил меня брюнет. — И про женщину и про то, что я сказал, я тоже знаю. Мы обсудим это в следующий раз. Я обещаю, Соня. — отбросив сигарету в сторону, он достал из кармана жвачку.
Осознавая, что наверное, Дима больше никогда не повторит для меня сокровенных слов, а я сама, так и не сумею объяснить ему свои чувства, сквозь эту стеклянную преграду — меня охватил ужас. Опасение, что самого главного в жизни, для меня никогда не случится.
Дотронувшись пальцами до глаз, их потирая, я невнятно заговорила:
— А какая она на вкус? Ну, твоя жвачка? — жалостно протянула я, чувствуя, что по моим щекам, всё равно текут слёзы. А поезд, кажется, начинает двигаться. —
Пожалуйста, расскажи.
Ведь если он отказывается говорить со мной о любви, пускай расскажет, хотя бы об этом.
— Мятная. — ответил Дима, зашагав.
Да, поезд и правда тронулся.
— Увидимся, Соня. — уменьшаясь в размере, отдаляясь от моего взора, произнес он.
— Пока.
