***
Смена Арсения заканчивается в восемь утра. Он не спеша собирается домой, подготавливает рабочие место для сменщика и мечтает лишь о том, как придёт домой, выпьет снотворное, — без него уснуть уже давно не получается — упадёт лицом в подушку и проспит до тех пор, пока его не разбудит адвокат. Арсений каждый чёртов день ждёт этого звонка, потому что он может решить его судьбу, изменить жизнь, а возможно, и разрушить её окончательно. Арсению было девятнадцать, когда он, молодой и амбициозный, только что вернувшийся из армии и собирающийся поступать в институт, познакомился с Алёной, они встречались три года, потом поженились. Это была не свадьба по залёту, не брак по расчёту и не стечение обстоятельств, даже не необходимость. Хотя многие, наверное, думали именно так. Но после стольких-то лет отношений свадьба — логичный исход. Это была настоящая любовь. По крайней мере, так думал тот молодой Арсений, а уже взрослый, состоявшийся, — коим он себя и считает — мужчина смеётся ему в лицо. Наивный маленький дурак. Он был молод, полон чувств и эмоций, которыми хотелось делиться, а Алёна была невероятно красивой девушкой с прекрасной фигурой, смазливым личиком и местами взбалмошным характером. Она была зажигалкой, способной заставить Арсения гореть на ровном месте. Они проводили вместе всё свободное время, строили планы, стремились к общим целям. И пусть у них не было той страсти, о которой всё так любят говорить, зато у них была гармония. Та тонкая нить, которая связывает двоих людей и заставляет их держаться друг за друга. Ещё через год после свадьбы у них родилась дочь, которую оба любят до беспамятства. Для Арсения Кьяра стала центром мира, она стала его неотъемлемой частью, его сердцем — самим смыслом существования. Господи, он так сильно любит эту девочку, не может ей надышаться, ловит каждую секунду, проведённую вместе. Именно с появлением дочери, Арсений понял, о чём говорила мама: «Любить до смерти и безумия можно только своего ребёнка. Только эта любовь стоит всего». Сейчас Кьяре пять лет. Она удивительная девочка. Умная, красивая и добрая, похожая на своих родителей. Кьяре пять, а Арсению двадцать восемь и главная проблема в их отношениях в том, что родители девочки больше не любят друг друга, но оба до беспамятства любят её. Они с Алёной так увлеклись своим разводом и выяснениями отношений, что чуть было не упустили самое главное: их малышка уже выросла и всё понимает. Она не понимает только, почему папа больше не приходит домой с работы, и почему мама его больше не ждёт. И от этого становится больно физически, потому что не должен ребёнок в пять лет задаваться такими вопросами. Его малышка не должна плакать, ожидая, когда родители найдут на неё время. Его девочка должна быть самым счастливым ребёнком на свете. Он так хочет сделать всё, чтобы она была счастлива, чтобы улыбалась как можно чаще, а в итоге не может её даже удержать. И в этом главная причина того, что Арсений не спит ночами. Алёна хочет забрать у него дочь. Сначала, когда Арсений услышал это впервые, ему подумалось, что это шутка, злой розыгрыш от бывшей жены, очередная попытка лишний раз сделать ему больно, заставить ненавидеть самого себя ещё сильнее. Но сейчас это уже не походит на шутку. Скорее на кошмар, который упорно не хочет заканчиваться. Это его личный Ад. — Алён, прошу тебя, скажи, что ты пошутила, — первое, что может выдавить из себя Арсений, когда бывший жена огорошивает его новостью о том, что она забирает дочь в США, чтобы воспитывать её там вместе со своим новым любовником. — Никаких шуток, Сень, — она несмело улыбается, держа Кьяру за руку. Малышка выбегает к ним, как только слышит, что приехал отец. — Мы, правда, уедем, но я не запрещаю вам общаться и видеться, просто теперь это будет реже. — Аль, ты издеваешься надо мной? — Арсений еле сдерживается, чтобы не начать кричать. — Она моя дочь! — Она наша дочь, Арсений, — исправляет Алёна. — И ты хочешь забрать её у меня, — он зажмуривает глаза. Собственные слова приносят физическую боль. — Я не пытаюсь её забрать у тебя, — возражает девушка. — Просто мы с ней переезжаем. Арс, это уже решено, я просто хотела, чтобы ты знал. — Ты не можешь увезти её в другую страну без моего разрешения, — снова пытается Арсений. — Алён, давай всё обсудим. Прошу. — Да нечего тут обсуждать, Сень. Всё уже давно решено, — она устало вздыхает. — Однажды мы уже стояли на этой самой кухне и вели подобный диалог. Я тогда умоляла тебя не уходить из семьи, а ты сказал, что так будет лучше. Наша семья развалилась, потому что ты всегда выбирал что угодно, только не нас с дочерью. Девять лет, столько мы были вместе, и, как оказалось, для тебя это пустое. Сейчас уже ничего нельзя исправить. Всё уже давно сгорело, и ты сам поднёс ту спичку. Сам всё уничтожил, Попов. Арсений снова прикрывает глаза, потому что правда больнее любых физических пыток. Потому что в том, что их семья развалилась, действительно виноват именно он. Правда в том, что он Алёну уже давно не любит и даже не знает, любил ли вообще когда-то. Он ненавидит себя за это, но поделать ничего не может. «Всё уже давно сгорело…» А Алёна в отместку забрала у него квартиру при разводе, оставив практически с голым задом. Арсений две недели таскался по отелям, пока его, как побитого щенка не подобрал Серёжа, за что он будет благодарен, наверное, до конца своих дней. Чтобы снова встать на ноги и банально снять себе квартиру, ему приходилось ютиться у Серёжи два месяца. Некстати ещё и с работы попёрли, забрав место для какого-то студентика. А сейчас Алёна, видимо, решает лишить его и самого важного в жизни, единственного, в чём ещё есть смысл — дочери. — Я не позволю тебе её увезти, — решительно говорит он, сжав руки в кулаки. — Слышишь? Ни за что! — И что ты сделаешь? — усмехается Алёна. — Поздоровайся с законами двадцать первого века: детей всегда оставляют с матерью. Мы в разводе, Арс, и Кьяра уже осталась со мной по решению суда. Так что ты сделаешь? — Ты… — рявкает было он, но его прерывает тонкий испуганный голосок Кьяры, которая прячется за ногами матери: — Мамочка, почему вы снова ругаетесь? Почему вы больше не любите друг друга? — по пухлым светлым щекам текут хрустальные слезинки. — Почему папа не может поехать с нами? Папочка, я что-то не так сделала, да? Я тебя обидела, плохо себя вела? Ты меня больше не любишь? У Арсения сердце делает тройной кульбит от вида своей напуганной плачущей малышки, а после сжимается так сильно, что он сам готов вот-вот расплакаться. Он ведь даже не помнит, когда последний раз позволял себе плакать. — Ну что ты, солнышко, — Арсений присаживается на корточки посреди кухни, которая когда-то была частью их семейного гнёздышка, и девочка делает неуверенный шаг к нему. — Родная моя, ну как же я могу тебя разлюбить, а? Ты же самое ценное, что есть в моей жизни, — он собирает слёзы с щёк дочери подушечками больших пальцев и притягивает её в нежные объятия. — Я что-нибудь придумаю, малышка, не плачь. Папа всегда будет рядом, обещаю. Веришь мне? — Верю, — мычит она, уткнувшись носиком ему в плечо. — Я сильно-сильно люблю тебя, папочка. — И я тебя, солнышко, — Арсений улыбается, поглаживая дочь по тёмным, как его собственные, волосам. — Ну всё, хватит, — Алёна подходит к ним и берёт дочь за руку. — Иди в свою комнату, крошка, нам с папой нужно поговорить. — Нет, я не пойду! Я хочу побыть с папочкой! — хнычет Кьяра, отчаянно цепляясь за его шею. — Кьяра, — Арсений снова улыбается, заглядывая в точную копию своих глаз, отзеркаленных в этой малышке. — Солнышко, делай, как говорит мама, пожалуйста. Будь умницей, а я заберу тебя на выходные, и мы погуляем. Хорошо? — Хорошо, — кивает она и, опустив голову, идёт к себе в комнату. — Алён, ты не заберёшь её! — уверенно говорит Арсений, когда они остаются одни. — Я не дам тебе это сделать, я не подпишу ни одной бумаги! А тебе нужно моё согласие, иначе бы ты не позвонила. Я знаю тебя, Аль, не пытайся меня наебать! — Тогда мы с тобой увидимся в суде, дорогой. Видит Бог, я хотела решить всё по-хорошему. А теперь я сделаю всё, чтобы у тебя не было права даже подходить к ней, — Алёна идёт на выход из кухни. — Уходи, Сень. Ты знаешь, где выход. От нахлынувших воспоминаний из рук летит стакан, который Арсений пытается донести до барной стойки. Тот бьётся о деревянный пол и разлетается вдребезги, усеивая пол мелкими кристалликами. Осколки стекла блестят в приглушённом свете ламп, а он думает, что это прекрасная аллюзия на его разбитую душу. У него уже давно стойкое ощущение, что он — старинная стеклянная ваза, которую разбили и пытались склеить назад, но вышло крайне плохо. Не хватает огромной детали у самого сердца. Ему нужна его дочь. Выругавшись на треклятый стакан, Арсений опускается на колени, пытаясь собрать стекло прямо руками. Он и не замечает, как в порыве накатывающей злобы на весь мир и его несправедливость, сжимает осколки в ладони, как те прорезают кожу и плоть, как по руке начинают течь тонкие струйки крови. — Арс, — знакомый голос заставляет его вздрогнуть и обернуться. — У тебя… кровь? Серёжа стоит у одного из столиков у самого входа и взволнованно наблюдает за его действиями. Он подходит чуть ближе, присаживается на корточки и берёт Арсения за руку, пытаясь рассмотреть серьёзность раны. А тот только сейчас опускает глаза на свою ладонь, разжимая её и видя, как из глубокого пореза сочится алая кровь, которая капает на пол, окрашивая его и осколки битого стекла в багровый цвет. — Бля, Попов, ну какого хрена ты творишь? — Серёжа встаёт на ноги, потянув друга за собой, заставляя его тоже подняться. — Давай, пошли, надо промыть рану. — Да я в порядке, дай мусор за собой уберу, — пытается отвертеться Арсений. — Тетя Зина уберёт. У нас есть уборщица, — Серёжа не слушает больше возражений. Он просто тащит его в туалет, подводит к раковине, включает холодную воду и заставляет подставить раненую конечность под струю. — Ты как? — Нормально всё, Матвиеныч, — фыркает Арсений. Он отрывает несколько бумажных полотенец и прижимает к ране, пытаясь остановить кровь. — Ты на смену пришёл? Отлично. Тогда я домой пойду, можно? — Арс… — Ну что, Арс? Что, Арс? — Арсений закатывает глаза. — Что ты хочешь от меня услышать? Думаешь, что я не справляюсь, не вывожу? Так ты прав, Серёг, я пиздец как не справляюсь и пиздец как не вывожу! Я, сука, на грани! Я вообще понятия не имею, как до сих пор держусь, потому что мне очень хочется… — Арс, — перебивает Серёжа. — Успокойся, пожалуйста, я просто хотел сказать, чтобы ты взял в аптечке бинт и поехал поспать. Видок у тебя ещё тот, — он тепло улыбается, похлопав его по плечу. — Лады? Арсений стыдливо опускает глаза и, кивнув, молча идёт к выходу. Он не видит, что лучший друг смотрит ему в спину с таким отчаянием во взгляде, за которое точно получил бы в глаз. Больше бессмысленных разговоров Арсений ненавидит только жалость к себе. Не нужна ему жалость, ему бы сил немного.***
— Антош, ты же не обижаешься на нас за вчерашнее? — вот и подъехали серьёзные разговоры. Получи и распишись, Антон. Они с друзьями сидят в столовой института, поглощая не самую вкусную на свете пищу. Но, как говорится, дарёному коню в зубы не смотрят — чего ещё можно ожидать от институтской столовки? И пока Дима делает вид, что котлета в его тарелке — самое интересное, что он видел в жизни, Оксана не сводит с Антона пристального взгляда больших карих глаз, от которого хочется застрелиться. Он поднимает на неё уставшие глаза, отодвинув тарелку с залипухой из макарон подальше от себя, делает пару глотков чая — единственного мало-мальски вкусного, что здесь есть — и только после отвечает: — Нет, а должен? — Ну, мы тебя, вроде как, кинули? — это действительно больше походит на вопрос. Антон отмахивается: — Да нормально всё, Окс, не переживай. Единственное, о чём они договорились с Димой — не рассказывать подруге, что он нажрался вчера как скотина, потому что лучше умереть и пройти все круги Ада, чем слушать её бубнёж о том, какой он раздолбай и что ему нужно подтягивать учёбу, а не бухать. А в данный момент всё, что хочет подтянуть Антон — это своё тело к кровати. — Я вернулся домой и лёг спать. Лучше расскажи, где была ты? Ладно Поз — у него любовь-морковь, а ты-то ради чего меня оставила? — А может, у меня тоже любовь-морковь? — загадочно улыбается Оксана. — Так и знал! — победно восклицает Антон. — Давай, колись, кто он? — Я вам позже расскажу, пока ещё сама ни в чём не уверена, — она смущённо убирает прядь волос за ухо. — Мы с ним только первый раз погуляли вчера. — Ты не забывай, что этот твой новый ухажёр, кем бы он ни был, сначала должен пройти проверку нами, — Дима, наконец, оставляет изучение котлеты и смотрит на подругу. — Знаешь же, что в случае чего мы ему яйца открутим. — Кому ты там собрался яйца откручивать? — раздаётся тихий, пропитанный смешинками голос. К их столу подходит Ира Кузнецова, их одногруппница и подруга Оксаны. — Можно к вам? — Да, конечно, — кивает Оксана. — Садись рядом с Шастом, — и по одному хитрющему взгляду ясно, что она что-то задумала. Ира согласно кивает и опускается на соседний с Антоном стул. Он с минуту её разглядывает, пока не встречается с ней взглядом, сразу после — отворачивается, делая вид, что окно в столовой — предмет искусства, который срочно нужно изучить. Антон Иру знает ещё с первого курса, та всегда была популярна среди парней, но он не наблюдал, чтобы она с кем-то встречалась. Вроде крутила шашни с Эдом Выграновским, — парнем с их группы — но это только слухи. Антон никогда не видел их вместе. Ира — девушка, безусловно, красивая, и он бы даже рискнул к ней подкатить, вот только не уверен, что ей нравятся длинные, тощие, кудрявые шпалы, коей он и является. Нет, Антон, конечно, понимает, что он объективно тоже не урод. Высокий, зеленоглазый, кудрявый — мечта всех девушек, по крайней мере, так говорит Оксана. И ему этого вполне достаточно, чтобы быть уверенным в правдивости её слов, потому что она всегда говорит то, что думает. Она буквально может сказать, что ты урод, и тебе точно никто не даст, если считает это правдой. Иногда её прямолинейность пугает! И всё же Ира Кузнецова — это что-то уровня парней из бейсбольной команды, вроде того же Эда и его дружка Егора, но никак не обычного раздолбая Антона Шастуна. Его уровень — это кто-то вроде Нины Астаховой, с которой они, кстати, встречались ещё на первом курсе. Вот Нина как раз для такого, как он: простая, весёлая и без завышенных требований к парням. Антон вообще не любитель всяческих романтических жестов и прочей ерунды в этом духе. Может, поэтому все девушки его и бросают. Как сказала Оксана, когда Нина сообщила ему, что их отношения — дословно — зашли в тупик: «Ты, друг мой, загубил в себе романтика. Девушки любят ушами, а единственное милое, что ты можешь сказать — это предложение без мата. Развивайся, бестолочь». И то правда. Антон и мат — почти одно целое. Ну как ему не материться, когда жизнь превращается в полный… — Антон, а ты не хочешь, ну… Пригласить меня в кино, например? — улыбается Ира, словно прочитав его мысли. Антон аж компот выплёвывает, да так, что попадает в тарелки друзей. — Что? — переспрашивает он. — Блять, Шаст, ну какой же ты мерзючий, — стонет Оксана, скривившись. — Я хотела съесть эту чёртову булку. — Привет всем. Шаст опять что-то выкинул? — к ним подходит одногруппница Катя, девушка Димы — и, не дожидаясь приглашения, садится рядом с ним, чмокнув в щёку. — Привет, мась. — Привет. Он нам в тарелки наплевал, — жалуется Дима, приобняв её за талию. Какое-то время за столом царит тишина, нарушаемая пыхтениями Димы, который старается стереть слюни Антона со своей толстовки, хихиканьями девушек и внешним шумом остальных студентов. Антону бы немного воздуха, потому что дышать отчего-то становится трудно. Не каждый же день тебя приглашает на свидание такая девушка. Вот именно. А он сидит, как полный идиот, хлопает глазами и не может заставить себя выдавить ни слова. Ну что за человек? Его отвлекает поступивший на телефон звонок. Выудив мобильный из кармана, он смотрит на абонента и нервно сглатывает липкий ком в горле. Вот только этого ему сейчас не хватало — только серьёзного разговора с родительницей. — Блять, — невольно матерится он. Точно ведь знает, что ничего хорошего из этого разговора не выйдет. Мать явно звонит не для того, чтобы узнать, как у него дела. — Что там, Шаст? — уточняет Дима, всё ещё усердно вытирая пятна со светлой толстовки влажными салфетками, которые минутой ранее выудила из сумочки Катя. — Мама, — коротко отвечает он, и за столом слышится протяжное «ууууу» от всех друзей. Даже они понимают, что беды не миновать. Антон встаёт из-за стола, смотрит на Иру и, улыбаясь, говорит: — Насчёт твоего предложения… Давай завтра после пар. Я за тобой заеду, адрес помню, — дождавшись согласного кивка, выходит из столовой и берёт трубку. — Да, мам. Как твоё ничего? — Не паясничай, сынок, — устало просит Майя. — Мне звонил Павел Алексеевич. — Мам, я всё… — Помолчи минуту, — перебивает она. — Значит так. Я уже устала просить тебя взяться за ум. У тебя есть меньше месяца, чтобы исправить все оценки, иначе ты знаешь, что будет. — Мам… — Не перебивай, — снова обрывает Майя. — Раз ты такой взрослый и самостоятельный, каким хочешь казаться, найди себе работу, потому что я больше ни копейки тебе не дам. Хочешь развлекаться? Заработай сам. А я посмотрю, как ты справишься. — Я понял, — Антон кивает, опершись бёдрами на подоконник. — Я всё исправлю, обещаю. — Я тебе верю, — какое-то время она молчит, а после добавляет: — Насчёт работы я не шутила, — и в трубке слышатся короткие гудки. Антон сжимает телефон сильнее и устало откидывает голову назад. Кажется, его ждёт весёлая жизнь.