Настоящая свобода начинается по ту сторону отчаяния
Джошуа переступает порог светлой белой комнаты с оббитыми плиткой стенами. Облизывает обветренные пухлые губы. Считает до дес... девяти. Потому что на десятке сбивается. Это место обладает поразительным эффектом, способностью оставить тебя один на один со всем миром. Оставить тебя наедине с собственными страхами и убивающими воспоминаниями. Это место пугает и завораживает как несущееся на тебя цунами. Ты смотришь на величественное торжество стихии, которое вот-вот не оставит от тебя и следа, и не можешь скрыть благоговения от его красоты и силы. Сам становишься поглощающей тебя же взрывной волной, еще и радуешься как умалишенный. Радуешься, что сейчас все закончится. Джошуа был готов на что угодно, лишь бы не проходить это снова и снова. — Пожалуйста, пройдите в центр зала и лягте на кушетку. К вам подойдут через одну минуту. Пальцы дрожат. На кушетку он практически падает и тут же зажмуривает глаза, протягивая руку. Ему все еще мерещатся исколотые вены на изгибе локтя, тогда, несколько лет назад, когда от него пытались добиться правильного результата. По-отечески называли это лечением. Но никакие ощущения протыкающих тебя игл от шприцов не могли сравниться с болью от одного только взгляда на страшные фиолетовые пятна, оставленные на чужих бледных руках. Джошуа даже не видит, кто именно из безликих сотрудников больницы к нему подходит. Кто мажет смоченной ватой по вене и тут же, не церемонясь, вонзает иглу. Тело, и так загнанное страхом, прибивает к жесткой кушетке. Джошуа пытается напевать одну из любимых песен, пока сознание окончательно не путается, вместе со словами, на языке. — Это стандартный личностный тест, вам нечего бояться. Джонхан сидит на диване в светлой гостиной и крутит головой, рассматривая себя в большом зеркале. Изящные черты его лица все еще чересчур детские, несмотря на отпразднованное первое совершеннолетие. Только через много лет Джошуа поймет, что эта особенность самого Джонхана. Рассмотрит, когда можно будет продолжать анализировать каждое изменение с большого расстояния. По телу разливается приятная нега. Яд притворяется снотворным. Джошуа перестает сопротивляться и окончательно падает в убаюкивающее его воспоминание. Он тоже вот-вот отпразднует семнадцать. И тоже придумает, в какой цвет покрасить не слушающиеся волосы. Но пока он только промывает кисточку, убирает на место фен, и возвращается в зал, садясь на диван рядом с другом. Джонхан ерзает и пытается рассмотреть себя со всех сторон, нетерпеливо вертит головой. — Точно нормально? Я не понимаю… Джису? Джошуа улыбается и в свои семнадцать, и сейчас, лежа на страшной кушетке, пока по вискам стекают слезы. Джонхан никогда никому кроме него не показывал, как часто он во всем сомневается. Джису цепляет пальцами чужой подбородок и поворачивает его на себя. В глазах Джонхана почти считываются все решенные им за этот день примеры. Они уже уставшие, как и были всегда, но от этого только глубже проникают в вечно блестящий взгляд лучшего друга. — Ты безумно красивый. Любой. В таком мире, как этот, нежность становится в десятки раз ценнее. Иногда Джису кажется, что именно она способна победить все на свете. Потому что именно ее внутри него слишком много. И именно она будто готова сама за себя бороться. Только что впервые покрашенные волосы пахнут аммиаком и немного новым кондиционером. Джошуа срывается второй рукой и убирает выпавшую прядь за ухо. Когда тебе семнадцать, все то, что кажется людям банальным, происходит для тебя впервые. Тебе хочется сначала испытать на себе все обыденности мира, чтобы только после этого выбирать свой эксклюзив. Смущение Джонхана — его собственность, одна из драгоценностей в его лимитированной коллекции. Все их движения подростковые и угловатые. Джонхан краснеет немного, но и это слишком явно отображается на белой коже. С новым цветом волос он кажется Джошуа совсем нереальным. Улыбается, чуть кривя нос, будто ему щекотно. А Джошуа срывается пальцами на его щеку. Они уже достаточно взрослые, чтобы успеть что-то понять. Может, именно поэтому они ничего не обсуждают. Говорят, психика стирает из памяти самые болезненные моменты, чтобы помочь их пережить. Джошуа, лежа в холодной больничной палате, окруженной множеством любопытных исследователей, понимает, что стирается и самое счастливое: он понятия не имеет, кто из них первый тогда потянулся вперед. Не может вспомнить, как ни старается, хотя это воспоминание всплывает на тестах чаще всего. Он помнит только, что думал в тот момент о том, что Джонхан, наверное, может выбрать кого угодно, но неловко клюет только его губы. И за это он готов отдать что угодно. Что и придется сделать. Друзья рассказывают, что первые поцелуи всегда пытаются подражать умелым и взрослым — они глубокие, грубые и несуразные. А Джошуа почему-то кажется, что это самое закономерное и интуитивно-понятное, что он делал в своей жизни. Мысли становятся мягкими и эластичными, каждое прикосновение действует как передоз таблеток от мигрени — словно боль остается где-то очень глубоко внутри, но на поверхности — только ватная дезориентация. Во всяком случае, так описывал этот эффект Джонхан, потому что у него всегда болела голова. Не хочется ничего и никого вокруг, кроме одного. Все идет именно так, как должно идти. Существуй судьба, именно такие моменты стали бы ее торжеством. Воцарением правильности. Джошуа аккуратно поворачивает его лицо пальцами, пытаясь поцеловать каждый миллиметр губ и очень боясь углубить поцелуй. Он не умеет, но больше всего боится того, что Джонхан — умеет. И, конечно, боится напрасно. Понимая это, улыбается. Тогда не страшно, тогда можно учиться вместе. Подушечки пальцев очерчивают ушную раковину. Джошуа не любит свой дом, ему кажется, что он весь словно прозрачный. Слишком много света проникает через большие окна, слишком старые стены, слишком потрепанная мебель. Но все это компенсируется присутствием Джонхана, которого можно прижать к спинке отвратительного дивана, и полюбить этот диван с таким дополнением больше всего на свете. Искомый икс, добавленный в любую формулу, и заставляющий ее оживать. Перебирать волосы, пока Джонхан лежит на его коленях, рассматривать вместе старые черно-белые фотографии, что остались от дедушки с бабушкой — с периода сразу после Великой Корейской Войны, учиться играть на гитаре и просто разговаривать о том, как можно все изменить, если быть смелыми. Пока не придет мама, с упоением слушать вместе рассказы отца Джошуа о музыкальных альбомах и книгах, которые издаются на Западе. Строить вместе планы по победе над миром. Планы о собственных музыкальных альбомах, фильмах и школах. И приносить Джонхану лимонную колу, от которой не отпил ни глотка, чтобы оставить ему как можно больше. Быть настолько «вместе», что даже говорить ни о чем не приходится. Джошуа открывает глаза, когда отстраняется, и смеется, потому что Джонхан свои зажмуривает. Он только вслепую хватается за его футболку и тянет на себя. — Поцелуй ещё. Его голос эхом прорывается сквозь адскую головную боль, от которой некуда деваться. Джошуа бы назвал все это бесконечным подростковым экспериментом, если бы хоть где-то фиксировал свои наблюдения. Эксперимент без записанных выводов — просто существование. Лежа на холодной кушетке, он начинает очень часто дышать и цепляется пальцами за железные края. На руках проступают вены. Воспоминание о счастье, в котором хочется остаться жить, всегда сменяется одним единственным флэшбеком. Неизменным и неизбежным, преследующим его во снах и наяву, в памяти и во время теста. Ему вот-вот восемнадцать, и он сидит на полу возле закрытой на замок двери собственного, все того же, дома. Трясущимися руками обхватывает колени, подтягивает их к груди, а потом пытается заткнуть себе уши или вырвать покрашенные в русый отросшие волосы. Но отойти не может ни на шаг. — Джису! Крик Джонхана по ту сторону двери пронзительный и звонкий. — Джису, открой! Через несколько минут он становится совсем истеричным, нервным и отчаянным. — Умоляю, открой! Джису, пожалуйста, поговори со мной, пожалуйста! Прости меня! Джошуа зажимает ладонями уши. Он слышит как наверху оставшаяся одна в спальне мама роняет что-то на пол. Джонхан за дверью закашливается, задыхается, но не оставляет своих попыток. — Джису, пожалуйста. Я прошу тебя. Открой. Поговори со мной, слышишь?! Йа! Просто поговори. Открой! Если у этой вселенной есть какие-то закономерности, то это то, что Джонхан никогда не плачет. Джошуа ни разу не видел его слез. И это правило работает до сих пор, потому что тогда он так и не открыл дверь. Он помнит, как эгоистично ему иногда хотелось, чтобы Джонхан при нем заплакал, чтобы был повод его успокоить, оказаться для него еще полезнее, чтобы можно было сделать для него что-то еще, что показывало бы хоть немного больше разрывающих изнутри чувств, утешить и убаюкать. Охрипший от криков Джонхан врезается в тяжелое полотно в проеме, больно об него ударяясь, царапает дерево и стучит из последних сил, сквозь слезы получается только выговорить чужое имя, ни на что другое дыхания уже не хватает. Жаль, что он не заплакал раньше. Теперь уже поздно. — Джису, пожалуйста. Что мне сделать? Что угодно, только выслушай меня. Пожалуйста! Звук голоса становится все тише и тише, а всхлипы громче и отчаяннее. Джошуа слышит звук подъезжающей машины и знакомый грубый голос отца Джонхана. В голову приходит мерзкая мысль. Так тебе и надо, Юн Джонхан, у тебя хотя бы остался отец. — Йа, Джису! Джонхан звучит как своя последняя попытка, отчаянный огонек надежды на чудо. Джошуа быстро вспоминает, что лучше никакой отец, чем такой, как у Джонхана. Он зажмуривается и сжимается от боли в клубок еще сильнее, слыша вскрик друга и грубый голос. — Джису, пожалуйста! Последнее, что он слышит, все, что останется ему почти на десять лет, — его имя, произнесенное сквозь физическую боль. И то, что он так и не смог щелкнуть дверным замком. Задыхаясь и хватаясь за футболку, Джису открывает глаза в круглой холодной комнате. Он нервно ощупывает свое лицо и пытается справиться с лихорадкой, расползающейся по всему телу. — Ваше полное имя Хон Джису? Он кивает, облизав губы, и хрипит утвердительный ответ. — Спасибо. Тест личности окончен. Пожалуйста, выйдите из процедурного кабинета. *** Глаза Джонхана все такие же уставшие и такие же задумчивые. Они стали взрослее, но из них никуда не делся огонек шутливого озорства. — Представляешь, прямо сейчас, столько людей в Варанаси… Купаются в Ганге. Сколько людей сейчас плывут по Амазонке, а пересекают океан? Джошуа знает, что заткнуться бы, пока они, опомнившись, идут обратно к поляне, но не может совладать с нахлынувшими мыслями, совершенно не замечая, как на него смотрит Джонхан. — Я читал у него, что коррупция является одной из черт азиатского образа жизни. Люди открыто принимали вознаграждение, это являлось частью их быта. Но он же смог с этим справиться! Джошуа улыбается Мингю, который еще на остаточном эффекте азарта пытается впарить друзьям какую-то свою политическую идею. Но, замечая как они подошли, он резко меняет выражение лица и зовет за собой. — Я уже пытался рассказать Джису, но не успел. В общем, тут такое дело. Мингю опускается на подушки перед всеми и достает книгу из своего рюкзака. Это куда более современное издание тех же корейских сказок, что они рассматривали в аудитории. — В ней что-то особенное? — не удерживается Хоши. Мингю только открывает твердую обложку и показывает всем экслибрис, поверх которого виднеется надпись свежими чернилами:«23 августа. Корпус исторического факультета. Седьмой этаж. 220950»
— Двадцать третье августа? — задумчиво повторяет Джонхан. — Это… завтра? — Завтра. Я связался с Сокмином, и он сказал, что этой надписи в книги точно не было, когда он оставлял ее в шкафчике, из которого ее должен был забрать Хоши. — Вы хотите сказать, что кто-то знает о наших делах и оставил эту записку? — А что за цифры? — Двадцать второе сентября, тысяча девятьсот пятидесятый год, — Джису говорит тихо, почти про себя, но все так сосредоточенно молчат, что слышат каждое слово. Холодный страх прилипает к коже с изнанки. — Это дата второй Сеульской операции в ВКВ. — Точно, — присвистывает Хоши, но быстро осекается. — А что это значит? — Вы что-нибудь знаете про седьмой этаж? — спрашивает Мингю вместо ответа и нарывается на непонимающие взгляды — все, кроме одного. — Никто не в курсе, что выше шестого этажа на истфаке, — Джонхан отвечает ему, кутаясь чуть сильнее в свою распахнутую рубашку. На улице начинает темнеть и становится понятно, для чего Мингю притащил сюда столько ярких гирлянд. — Там все закрыто и наверняка охраняется. А что если это… — Джонхан замолкает и прикусывает губу. Джошуа прекрасно знает, что может означать такое его выражение, но не может догадаться, к чему оно сейчас. — Что думаете? — вмешивается Джунхви, воспользовавшись паузой. — Мне кажется, если бы кто-то узнал о нас, он тут же рассказал бы все в университете или Министерствах, полиции, кому угодно. — Что если этот кто-то пытается помочь? — Не неси чушь, — Джонхан прерывает Джису так резко и грубо, что заставляет отшатнуться. — Может, еще скажешь, это Минхао решил стать доброй демократической феей? — нарываясь на укоризненный взгляд Мингю, он только закатывает глаза. — Простите-простите, я использовал слово «Минхао» и ваши идеалы в одном предложении. — Нам нужно об этом подумать, — Мингю мимо ушей пропускает этот выпад и убирает книгу обратно в рюкзак. — В любом случае, надо быть осторожными. Давайте собираться. Стоит им успеть сложить раскиданные немногочисленные вещи и этикетки, странный шум раздается где-то прямо за спиной. Джошуа дергается в сторону Джонхана, и так находясь в натянутом напряжении нервов, но не успевает даже подумать, как Мингю уже исчезает в той же стороне. — Ли Чан, твою мать, я все видел! — Отвали! — Ты как разговариваешь! И что ты тут делаешь? — Гуляю, а что, нельзя? Мингю буквально силой выталкивает на освещенную поляну невысокого парня, кажущегося на пару-тройку лет младше их. Он крепко держит его за запястье, не давая вырваться, несмотря на то, что тот крепкого телосложения и точно может дать отпор. Джошуа вспоминает, где уже слышал это имя. ***Досье
Имя: Ли Чан, 이찬 Сделанных выборов: 6 Количество баллов: 3772 (положительная динамика последнего года) Существование: +, Развитие интеллекта —> Социальные науки —> Бакалавриат —> Магистратура Сеульского университета Особые достижения: — Ошибки: — Последнее прохождение теста личности: 30.01.2023гПодпись
*** — Это потрясающе, — тут же влезает Джонхан. — Вы еще будете спрашивать, как же вас могут найти на границе, если твой студент спокойно за нами приехал? — Я не его студент! — возмущается Чан и наконец вырывается, не забыв адресовать Мингю злобный взгляд. — И вообще я уже магистрант. — Я тебе сказал не лезть? — голос Мингю становится стальным и угрожающе-злобным. Он цедит сквозь зубы, явно стараясь не кричать. — А ты мне кто, мама? — Я тебе говорил, что это опасно! — Мингю взрывается. Джошуа поклясться готов, что никогда его таким не видел. — Я достаточно доказал, что мне можно верить! — парень не сдается и тоже повышает голос в ответ. — Я записался к Минхао и выведал у него все что смог. Просто дайте вам уже помочь, я тоже хочу быть полезным. — Это никогда не закончится, — констатирует Хоши, кладя руку на плечо Джошуа. — Еще одна наша вечная песня, знакомься. Можешь звать его Дино, он так свои работы подписывает, когда выделывается, везде успевает, даже Ким Мингю нервы подпортить. — Да какая уже разница, — Джонхан проходит мимо и бросает через плечо на Джошуа брезгливый взгляд. — И так уже кого попало брать начали. Поехали уже домой, Мингю. По дороге на него поорешь. *** На следующий день Хоши ждет возле огромного спортивного комплекса, в свободном костюме и с сумкой наперевес. Переминается с ноги на ногу, напевая себе что-то под нос. Когда Джошуа выходит из тренировочной, подлетает к нему и начинает перечислять варианты того, что можно было бы съесть на обед, сбивая с толку своей хаотичностью. Рассказывает что-то отстраненное о том, как прошло занятие с командой, как он ждет следующей поездки и как скоро увидит Сокмина... — Эй, ты вообще меня слушаешь? Джошуа останавливается взглядом на расставленных столах во дворике факультета естественных наук. Сквер от них довольно далеко и скрыт посаженными не так давно деревьями, которые уже успели раскинуть свою листву, но этот белый цвет волос ему ни с чем не перепутать. Мингю нигде не видно, зато Джун сидит рядом с Джонханом в одном наушнике и только номинально, кажется, участвует в учтивой беседе друга с мужчиной в полицейской форме. «Может, еще дашь ему для подстраховки» — тут же проносится в голове голосом Мингю. Страх, что что-то могло произойти, тут же сменяется пониманием и острым жжением в груди. Брюнет присаживается на корточки прямо перед Джонханом и достает из своей сумки банку лимонной колы, тут же протягивая ее наверх. Дыхание Джошуа срывается в противовес куда-то вниз, выражая себя болезненным выдохом. Ну да, полицейские наверняка имеют достаточно баллов для европейских магазинов. Хоши не произносит на улице больше ни слова, и Джошуа, конечно, не замечает, каким внимательным взглядом его сканируют, чтобы после взять за руку и увести в сторону автобусной остановки. После Сунен рассказывает что-то еще. Рассказывает в автобусе. Рассказывает в магазине. И рассказывает, когда они заходят к нему домой, потому что выбрали доставку при поддержке Хошиного единогласного голосования и безразличия Джису. Сердце сдается и капитулирует в виски, чтобы отбивать там свой ненормальный барабанный ритм. Зачем он вообще во все это полез. Снова забыл про собственный страх, снова сделал все возможные глупости. Недостаточно его, видимо, напугали. Нужно было забрать вообще все, чтобы не за что сейчас было бороться. Джошуа весь состоит из слов «ранимость», «ревность» и «сожаление». А делает вид, что состоит из «дружелюбие», «заинтересованность» и «улыбка». Только вот зря так недооценивает друга. Хоши садится рядом на диван, протягивает что-то из еды. Мысли бьются друг о друга, как будто бы они — толпа во время теракта на всеобщем празднике. Бегут, спотыкаясь, в хаотичной панике кидаются по сторонам, пытаясь найти где спрятаться, но только давят друг друга. Джошуа сам себе становится пыткой личностного теста, запирая себя в собственной голове. Учитывая, что там уже поселилось сердце, они путаются и сталкиваются, разрывая на лоскуты хаотичные мысли. Воспоминания приходят, непрошенные, одно за другим. И, вероятно, калейдоскопом отражаются в зрачках, потому что Хоши долго молчит, сидя напротив, и даже не прикасается к своей еде. Жить с влюбленностью в Джонхана стало привычкой. Никогда не заканчивающейся пыткой. Потому что любая влюбленность по закономерности должна куда-то рано или поздно прийти — раствориться в воздухе или перетечь в любовь. Но эта зараза, вероятно, осталась тут навечно. Это было словно жить с насыпанными в кеды острыми иглами, словно всегда носить колющую кожу одежду, никогда не находить покой. Он сам не открыл дверь. Не захотел разговаривать, слушать и прощать. И если бы это автоматически отменяло все остальное. Джонхан был влюблен в силу Джошуа, пока Джошуа сходил с ума от его слабости. Джошуа крыло силой Джонхановских фраз, пока Джонхан поражался невероятной направленной к нему одному нежности. И все это потерять было их личным выбором посреди великой страны свободных решений. Своими плавными движениями Хоши заставляет прийти обратно в совсем уплывшее было сознание. Он рядом настолько, что можно почувствовать его тепло, и только от этого Джису хочется сжать кулаки, чтобы не заорать. На несколько лет сам отменил себе возможность быть хоть к кому-то близко, а теперь пытается пожаловаться. — А я… — Хоши начинает очень тихо и осторожно, явно не зная, как подступиться. — А я все правильно понял? Вместо ответа Джошуа падает лбом в его плечо. Чувствует как обнимают его руки и окончательно сдается, капитулируя в них вместе со всеми своими обезумевшими мыслями. — Расскажешь как-нибудь? — Хоши улыбается, несмотря на то, что ему страшно. И это лучшее его описание. Пытаясь спрятаться в чужих руках, Джошуа-таки выходит в своей голове на воспоминания о вчерашней записке. Какие-то геометрические фигуры логических цепочек начинают постепенно формироваться в его голове. Он видел, каким огнем предвкушения загорелись глаза Джонхана. Как он пытался что-то сказать, но осекся. Исторический факультет. Указанная дата. Шифр, который может быть кодом. От замка? Попытка не рассказать остальным. Горящие глаза. Задержка в университете до позднего вечера. Полицейский. Джошуа весь состоит из слов «двадцать третье августа», «седьмой этаж» и «исторический факультет». И больше не может делать вид, что состоит из «объятий», «смирения» и «успокоения». Он срывается с места в какую-то секунду, хватает со стола ключи от мотоцикла Сунена и вылетает из квартиры, бросая на ходу: — Хоши, прости! Крик его имени приглушенно растворяется где-то далеко позади. Он потом все объяснит. Лишь бы успеть.