Feed my Feeldom rhythm

То, что идеально умеет делать Джошуа, — это заставлять свои руки не дрожать. Сотни тренировок и соревнований поспособствовали хотя бы этому. Но с сердцем справляться не получается. Опускаясь на металлическую кушетку, он протягивает руку и прикрывает воспаленные ярким больничным светом глаза. Пока что все идет как всегда, и нельзя приводить процессы мозговой активности в слишком хаотичную фазу, чтобы пустые взгляды за экранами не смогли ничего понять. Если не поняли до сих пор. Задача — обмануть даже себя самого, чтобы обмануть всех остальных и защитить то, что любишь. Игла пронзает кожу. Джошуа даже не смотрит на делающего это с ним человека. Просто работа, винтик в системе. Не нужно запоминать его лицо, чтобы было потом кого ненавидеть. Расползающаяся по венам жидкость прибивает к твердой поверхности кушетки. Вдвойне страшнее от того, что теперь он знает, с какой именно дрянью заставляют бороться снова и снова его организм. Наверное, это обычный тест, как всегда перед соревнованиями. Нечего бояться. Джонхан, Хоши и остальные должны быть в безопасности. Выдыхая ставший горячим воздух, Джошуа ударяется затылком о место, где по законам жанра должна была быть подушка. Но что-то начинает идти не так. Механический голос из динамиков не затихает на время теста. Голова начинает кружиться от дозы наркотиков, смешанных со стимуляторами. Джошуа зажмуривается, пытаясь отогнать пришедшие галлюцинации, но все равно падает в них как внутрь картины, увиденной в музее. Затянувшая пустота из безжизненных красок становится осязаемой вязкой реальностью. Сеульский университет. Аллея между математическим факультетом и спортивным комплексом, засаженная яркими цветами. Длинные, высокие и гордые, фиолетовые, синие и розовые гладиолусы очерчивают изгибы узкой дорожки, соединяющей корпуса. С виду картинка кажется светлой и безопасной, но достаточно только приглядеться, чтобы увидеть, что декорации словно картонные. Как будто бы взяли тело, выпотрошили и засунули в безжизненную 2D модель. Джонхан идеально подходит весне. Присаживается на корточки, и сердце Джошуа вдруг замирает от раскрывшегося перед расфокусированным взглядом визуального ряда. Белые волосы и его любимая огромная сиреневая рубашка вступают в колористический контакт с яркой листвой и стремящимися ввысь цветами. Джошуа останавливается, чтобы посмотреть издалека на то, как развеваются длинные пряди, поддаваясь теплому ветру. Делает шаг вперед, боясь, что ударится о невидимое препятствие, но ничего не происходит. Только протянуть руку и можно коснуться любимых волос, пока Джонхан ужасно занят фотографированием собственных бирюзовых кедов, торчащих из-под светло-серых джинсов, в окружении опавших лепестков. Оставить бы это все картиной, растиражировать, повесить на стену. Поцеловать прямо сейчас, потому что это отличный способ закрыть глаза и не смотреть на обжигающую красоту. Не понимая в бреду или и в реальности тоже, Джошуа шепчет «только не поворачивайся», понимая, что это пугающая галлюцинация, но Джонхан все равно медленно двигает головой. Уровень тревожности зашкаливает на счетчике с каждой миллисекундой. Пустой взгляд. Даже не уставший, не грустный, не злой, только стеклянный и ничего не выражающий. Смотрящий на Джису впервые так, будто они никогда и не были знакомы. Вперившийся в него чернющей пустотой. Самое страшное — сделать пустым то, что всегда бурлило наполненностью. Какой-то незнакомый блондин брезгливо поджимает тонкую верхнюю губу. Его красота без ярко горящих глаз куда-то улетучивается, делая изящные черты лица совершенно не узнаваемыми. — Джонхан… — Джошуа, находясь только кончиками пальцев в реальности, прикладывает все имеющиеся у него силы, чтобы не произнести это имя вслух в больничной палате. — Ты меня знаешь? Этот голос — не Джонхана, пустой взгляд — тоже, кривящийся в отвращенной ухмылке рот — не его. Это очень похоже на сон, в котором видны лишь смутно знакомые очертания, но мозг на миллион процентов уверен в том, кому они принадлежат. Джошуа чувствует как задыхается от взгляда, который наверняка его ждет в холодной квартире, и испуганно отшатывается назад, но ногой задевает бездонную пропасть вместо бордюра у аккуратной дорожки. Проваливается спиной в темноту и снова выныривает в яркий больничный свет из зловещей музейной картины. — Джису, — говорит безэмоциональный голос совсем рядом, заставляя вздрогнуть. Пока Джошуа пытается отдышаться и справиться с болью в груди, он смутно понимает, что звук не механический. Кто-то живой стоит прямо рядом с ним. — Где ты сейчас? — На личностном тесте, — выдыхает он. Пытается приоткрыть глаза, но видит только расфокусировано высокую мужскую фигуру во врачебном халате. — Хорошо, — чуть улыбается грубоватый голос, только пытающийся выдавить из себя мягкость. — Скажи нам, пожалуйста, ты знаешь, где находится Юн Джонхан? Очень хочется всхлипнуть, но Джошуа собирает всю волю, чтобы не выдать собственную реакцию. Он мотает головой, чувствуя, как по виску скатывается капелька пота. — А мы вот думаем, что знаешь, — снова начинает голос. — Вас снова видели вместе в университете, — натыкаясь на молчание, он продолжает, — неужели одного его предательства тебе не хватило? Как же хочется умереть. Попросить добавить в наркотик яда, чтобы перестать чувствовать что угодно. Джошуа сжимает зубы и снова мотает головой. — Мы с Суненом познакомились на олимпиаде, — выдыхает он с перерывами. — А они знакомы с Джонханом, больше я ничего не знаю. Есть уже придуманный план на случай происходящего — худшего — сценария, нужно только следовать ему и не давать наркотикам взять верх над сознанием. — Но ты знаешь, что у него ноль в досье, — утверждает, не скрывая удовольствия, голос, — и что он сбежал. — Ага, слышал, — Джошуа вдруг тоже криво усмехается. Само воспоминание о факте того, что Джонхан все еще жив и все еще не в их руках, вливает в его вены силы, готовые сопротивляться вакцине. Мужчина тяжело, совсем не одобрительно, вздыхает, огибает кушетку и садится на ее край. Свою неприятно теплую ладонь кладет сверху на широкую руку Джошуа и останавливает внимание на замотанных пластырями пальцах. — Я всегда знал, что думать — не удел спортсменов, — говорит он, — но ты же не глупый мальчик. Вспомни все, что он с тобой сделал. Джошуа всхлипывает, губы раскрываются, хватая воздух, и неестественно кривятся. Лучше бы его избивали. — Джису, он же снова предал тебя, да? Оставил одного. Прям как в тот раз. Глупый, — мужчина старается говорить максимально мягко, вызывая воспоминания об отеческой заботе. — Ты ведь знал, что ему нельзя доверять. Он никогда тебя не выбирал. Джошуа сдается. Эти слова возвращают его в мысль о бегающем по квартире Джонхане, собирающем вещи, чтобы выбрать не его. Уйти. Сдается в собственном бессилии обуздать свободу. Но не в том, чтобы ни за что в жизни не дать злу ее найти. Он кивает, облизывая губы. — Да, он сбежал. Это все, что я знаю. — Видишь, он делает это каждый раз, — сквозь пелену выступивших слез Джошуа видит как качает врач головой. — Ему плевать на тебя. Его волнует только собственная жизнь, — надавливая на пластыри на пальцах, его заставляют поморщиться. В голове тут же возникает желание закричать «ломайте», «сделайте что-нибудь». — Твои руки созданы для того, чтобы выигрывать все первые места для родины, поэтому мы каждый раз отпускаем тебя. Просто подумай, — мерзкое прикосновение расползается мурашками выше по руке к локтю и предплечью. — Ты покрываешь Джонхана, а он предает тебя снова и снова. — Я ничего не знаю, — только сейчас, отрицательно кивая, Джошуа жмурится от внезапного ощущения холодных слез на словно раскаленной коже. Он даже не заметил, как заплакал, потому что тело под воздействием инъекции онемело и перестало слушать сигналы мозга. Мужчина вздыхает. Копошится над чем-то, отворачиваясь, и возвращается обратно с еще одним шприцом, наполненным мутной жидкостью. — Не надо, — стараясь звучать максимально не жалобно, выдыхает Джошуа. — Тебе станет лучше, — утверждает врач. — Ты все расскажешь и станет легче. Джонхан — единственный, кто заставляет тебя страдать. Мы здесь, чтобы помочь тебе. Укол как удар. Новая порция адской смеси из наркотиков и стимуляторов расползается по венам. Тошнота приближается к горлу изнутри. Джошуа кажется, что именно так ощущается смерть от тоски и боли. Когда забрали отца, их пес перестал есть, и умер от того, как сильно скучал. Образ гладкой шерсти виляющей хвостом собаки рисуется перед закатывающимися глазами. Кажется, что сейчас просто по ощущениям возможно нарисовать карту кровеносной системы в собственном теле. Доходя до сердца, адреналин врывается в него резким толчком. Падение в пропасть и темноту. Снова пустые глаза среди красивых цветов. Джонхан одними губами говорит «ненавижу», и это не галлюцинация, это слова, которые Джошуа получил всего лишь несколько часов назад в свой адрес, все тот же нежный голос и взвинченная интонация. Дергаясь всем телом, Джошуа сопротивляется видению и отправляет свое сознание в переливающийся синими и красными огнями спортивный зал, где в его ключицу шепчут «я тебя люблю». Надо любыми способами держаться за реальность, чтобы контролировать свои ответы врачу. Надо помнить, что ему говорили не только, что ненавидят. Снова падение, пропасть и больничный свет. — Джису, — звучит ласковый голос. — Все, что ты помнишь о нем, относится к вашему детству. Джонхан уже другой человек. Прежним осталось только одно: ты ему не нужен. — Хватит, — Джошуа вырывает руку и прислоняет ладони к щекам, чтобы закрыть горящее лицо и не выпустить рвущиеся наружу рыдания. — Зачем ты ему? — голос не реагирует на просьбы. — Чтобы тормозить и тащить вниз? Ты ведь не такой как он, ты не делал ничего плохого, скоро ты выплатишь балловый долг и заживешь богатой жизнью, — лишившись возможности гладить по руке, узловатые пальцы тянутся к бедру, чтобы почувствовать всю пробивающую тело дрожь. — Что ты знаешь о том, чем занимались Джонхан и Ким Мингю? Расскажи нам. — Почти ничего. Организм ловит перегрузку. Препарат явно рассчитали так, чтобы оставить на грани, не давая потерять сознание, но полностью уводя из реальности. — Ладно, мне надоело с тобой возиться, — уже куда более резко говорит угрожающе нависающий мужской голос. — Где Юн Джонхан? — Я не знаю! Слезы кажутся ледяными, по настолько горячим щекам им приходится пробивать себе путь к шее. Это все — слишком. Повторение самого страшного кошмара, снова восемнадцать лет и государство, которое пытается забрать у него самое дорогое. Государство, у которого в очередной раз это получается. Невыносимо. Доктор качает головой, словно собирается отчитать собственного сына. — Твой отец неправильно воспитал тебя, не бери с него пример. — Не смейте, — приходится сжать зубы, чтобы не сказать все, что крутится в кружащейся голове. — Кстати, где твоя мама? — интересуется голос. — Остался хоть кто-то, кто тебя любит? Джошуа с силой бьется об кушетку и представляет перед собой улыбающееся лицо Хоши. Вспоминать о существовании всего самого лучшего, но не поддаваться. План, у него все еще есть план. Не дождавшись ответа, мужчина напирает снова. — Что если мы скажем, что уже знаем, где Джонхан? Если скажем, что уже нашли его и отправили туда, где ему место? Внутри обрывается последняя струна. Как только препарат отпускает на долю процента от первоначального эффекта, Джошуа сжимает кулаки и усилием воли возвращает себя в реальность, пытается любыми способами прочистить ускользающее сознание, чтобы не теряться в своих показаниях. Смаргивает слезы, приводит к более-менее стабильным повторам рваное дыхание. — Мне плевать, — отвечает он так ровно как только может. — Я рад, если он наконец-то получил по заслугам. Открывает уже почти сухие глаза и цепляется ими за лабораторно-белый потолок. Как не был согласен стать подопытной крысой тогда, так и не примет это сейчас. Даже если не будет отца, не будем мамы, Джонхана и Хоши. Пока он есть сам у себя, у них ничего не получится. Врач удивленно раскрывает глаза, неверяще ведет головой. — Что ты сказал? — Вы правы. Он мне больше никто. Я не знаю где он, потому что он снова предал меня и ушел, — Джошуа бы сам ужаснулся собственному оскалу, если бы потолок отражал его без преломлений. — Джонхан видимо решил, что я его простил, — он поворачивает голову и смотрит безликому мужчине прямо в глаза. — Но я его никогда не прощал. Давление вакцины отступает, прошедшее по телу как лесной пожар. Оставляет от себя выгоревшую безжизненную полосу на дрожащей коже. Сердце постепенно успокаивается. Первое, что видит Джошуа, когда спустя долгое время ему становится не больно смотреть в телефон в больничном коридоре, это смс от Хоши: «Мне так жаль, что я не могу быть там» «Все будет хорошо» «Убедись, что за тобой не следят» «Сынчоль даст патрулю неверную наводку» «Возвращайся к нему, скорее» Джошуа сжимает в кулаке телефон и снова закрывает глаза. Быстро удаляет все сообщения. Стоит ли ехать туда, где видеть тебя больше не хотят. *** Наступившая тишина в разы страшнее царствующих здесь еще совсем недавно криков. Джонхан сжимается у стены, там же, куда опустился, не принимая реальность. Закрывает лицо руками, надеясь, что это как-то поможет отключить себя от того, что предстоит пережить. Старается свернуться в самый маленький из возможных клубков и считает вслух секунды в попытках отвлечь мозг. Раз, два, три, четыре, пять. Настенные часы тикают, помогая ориентироваться в интервалах. Сто шесть, что семь, что восемь. Мысли срываются к тому, что сейчас может происходить с Джошуа и Мингю, рисуют ужасные картинки перед глазами и сбивают счет. Вдох, выдох, заново. Раз, два, три, четыре, пять. Лишь бы не допустить паники. Снова сбиваясь, Джонхан переводит застланные пеленой глаза на валяющийся в стороне телефон. Тот все продолжает жалобно вибрировать, чуть двигаясь от этого на холодном полу. Сердце колотится так, что его слышно в тишине холодной квартиры. Еле как договорившись с собой, он протягивает руку и трясущимися пальцами с третьего раза снимает блокировку. fuck society: Джонхан! Коды для проверки серверов библиотеки, я тут нашел кое-что. Не могу пробраться с Юга, сможешь проверить? fuck society: Я сейчас пришлю список файлов, тебе нужно будет разархивировать его с помощью бинарного… Джонхан мотает головой. Десятки сообщений от Вону сливаются в одно бессвязное полотно, мозг совсем отказывается работать. Цифры и буквы плывут перед глазами. Нужно хоть как-то сосредоточиться. fuck society: Джонхан? Не попадая по клавишам, Джонхан наконец печатает. Kurt Gödel: Я здесь. Прости. fuck society: Я испугался. Все в порядке? Что у вас там происходит? Сокмин не с тобой? fuck society: Аахаха запас математиков для твоих ников никогда не иссякнет. Джонхан усмехается сквозь ватную дезориентацию. Kurt Gödel: Кто бы говорил, Мистер Робот. fuck society: Фантазия закончилась. fuck society: Что-то случилось, да? Ты никогда не отвечал так долго. fuck society: Джонхан? Впервые в жизни невозможно найти в себе силы на отрицание. Kurt Gödel: Случилось. Джонхан роняет руки вместе с телефоном на собственные колени, нарывается на длинное молчание. Ну конечно, зачем вообще совершенно незнакомому человеку, одному из лучших айтишников Юга, сейчас брать и вникать в его проблемы. Вону наверняка надеялся на дружелюбное «все в порядке, спасибо», а не на неловкую правду. Однако спустя сто двадцать пять просчитанных вслух секунд Джонхан дергается от уведомления. fuck society: Я настроил зашифрованный канал видео связи в этом мессенджере. Позвонишь? Каждая буква кажется спасением. Хочется хвататься за какой угодно шанс поговорить с живым человеком. Джонхан смаргивает скопившуюся влагу в глазах и вязкое ощущение, будто весь мир еще минуту назад стоял на самой неустойчивой подставке, грозясь перевернуть его вверх ногами в любой момент и отправить бесконечно падать в пропасть. Он подползает к дивану, устраивая телефон на импровизированной подставке из одеяла, которое пахнет Джошуа, и нажимает указательным пальцем на кнопку. Сам пугается своего же изображения, транслируемого камерой. Вону кажется старше чем он, хотя они уже успели выяснить, что ровесники. Серьезности вытянутому красивому лицу прибавляют закругленные очки в черной оправе. Если бы Джонхану нужно было представить себе айтишника с Юга – именно этот образ возник бы перед глазами. Однотонная светлая футболка, короткая стрижка, серьезный, задумчивый и умный взгляд, довольно низкий голос в окружении рабочего кабинета с синими светодиодными лентами на стыке стены и потолка. А вот Вону вряд ли представлял себе растрепанное крашеное нечто, что предстало перед глазами. — Все живы? — первое что спрашивает низкий голос, кажущийся неприветливо-холодным. Джонхан понимает, что это, наверное, один из тех голосов, теплоту которого нужно доказывать долгой практикой. Он кивает. Вону облегченно выдыхает, надувая щеки. Поворачивается на какой-то звук в соседней комнате, но быстро возвращается обратно. — Ты в безопасности? — интересуется изображение, немного отстающее от звука. Джонхан кивает снова. Он хочет что-то сказать, но мысли путаются в голове как непослушный клубок с нитками, дыхание снова сбивается. Тогда, немного подождав, Вону снова начинает разговор. — Так, назови пять предметов вокруг себя. Джонхан смаргивает накативший ужас. — Часы на стене, — говорит наконец, приближаясь к телефону как к живому теплу, — подушка в неподходящей по размеру наволочке, — поворачивает голову в поисках предметов, за которые бы зацепился взгляд, — рубашка Джису. Ноутбук. Книга. — Что за книга? — Учебное пособие. Которое ты посоветовал. — Ты уже прочитал его? Джонхан отрицательно ведет головой. — Я на двести семьдесят пятой странице. — А делаешь уже все то, что на триста седьмой, — слабо улыбается Вону. — У меня еще никогда не было таких способных учеников. Я думаю, что это потому, что есть ради чего, правда? Джонхан кивает как в слоумо. Вону продолжает задавать все более конкретные вопросы, постепенно уводя от панически бьющегося сердца и приводя к здравым выводам. Джонхан на обочине осознания думает, что с ним обращаются сейчас как с ребенком. Впервые в жизни. Так внимательно, как не обращались никогда даже родители. И впервые чувствует благодарность за возможность почувствовать упущенную внимательность. — Послушай, — наконец говорит Вону через сорок минут игры в «вопрос — (по)пытка развернутого ответа». — Сокмин рассказал мне про Мингю, и я уверен, что все будет хорошо. Из всего есть выход. Если хочешь, я могу попробовать связаться с ним прямо сейчас, после звонка, и написать тебе что там происходит, хочешь? Джонхан быстро кивает. За слоем страха он даже не видел существование каких-то путей решения, которые могли бы облегчить происходящее и дать ему хоть крупицу информации. — Джису… — начинает он. — Подожди, — тут же прерывает Вону. — Насчет теста. Это ведь стандартная процедура для вас, так? — дождавшись положительного ответа, он продолжает. — Тем более скоро Олимпиада. Ты накрутил себе, что это что-то страшное, но рано бояться, пока мы не знаем наверняка, — Джонхан зависает, глядя на точеное лицо по ту сторону экрана. — И Джонхан, — наконец решается сказать Вону самое важное, пока его новый коллега всем вниманием принадлежит ему. — Тебе не дали совершить ужасно нелогичный поступок. Я могу понять, что ты чувствуешь, но задача людей, которым на тебя не плевать, не дать тебе умереть просто так. Я думаю, Джису прекрасно понимал, что на эмоциях ты был готов сорваться куда угодно, но, немного подумав, понял бы, что с Мингю другие люди, а для тебя выходить — слишком опасно, — Вону поправляет очки и улыбается. Его улыбка больше похожа на добрую ухмылку, разбивающую в дребезги весь холодный образ. — Ты — наше связующее звено, ты очень нужен нам сейчас, когда мы так близко к правде. И, в конце концов, с тобой прикольно цитировать Теорию Большого Взрыва, я не хотел бы этого так глупо лишаться. Джонхан рвано усмехается онемевшими губами. *** Ключ поворачивается в замочной скважине издевательски медленно. Так, словно тот, кто старается справиться с дверью, теряет силы и боится собственной удачи как огня. Джонхан успевает выйти в коридор и замереть на пороге, слыша только свое глубокое дыхание и звенящий металл. Когда Джошуа наконец открывает дверь и видит перед собой родное лицо с теми самыми, горящими глазами, живую, невероятно красивую картину с фрагментами бледной кожи и впалых щек, он понимает именно в этот момент, что силы закончились. Последние ушли на то, чтобы добраться сюда и открыть чертову дверь. Словно в замедленной съемке он видит как замахивается Джонхан, чтобы его ударить. Занесенная для пощечины ладонь так и остается отведенной в сторону, а злые глаза становятся испуганными и стеклянными. Джонхан словно зависает, сам не понимая, что должен делать. — Пожалуйста, не ненавидь меня. Джошуа говорит тихо и медленно, не прерывая зрительный контакт, протягивает руку в сторону, чтобы переплести пальцы с теми, что так и не сорвались его ударить. Ноги подкашиваются как от меткого выстрела по коленям. Последнее, что он чувствует, — сжимающие в ответ пальцы и другую руку, хватающую за талию. Звук собственного имени растворяется за пеленой отключения питания во всем организме.